Монтевидео, 1925 год
…Уже за полночь Вольф медленно шел по пустому коридору замка, освещенному стеклянными плафонами на стенах, которые, очевидно, заменили висевшие здесь когда-то канделябры. В нишах стояли рыцари в металлических доспехах. Вольф оглядывался по сторонам и вдруг в одной нише увидел не рыцаря, а слугу в белой куртке. Замерев, он стоял и смотрел неподвижными глазами прямо перед собой.
Вольф подошел к слуге, заглянул в глаза, спросил:
– Ты живой?
– Живой… – тихо ответил тот.
– Где спальня сеньоры? Я тут заблудился…
– Сейчас за последней нишей будет дверь, – ответил слуга и добавил: – В нише тоже слуга стоит – вы не пугайтесь.
Вольф двинулся дальше по коридору и действительно в последней нише увидел еще одного слугу – здоровенного негра в белой куртке и черных шелковых шароварах с красным поясом.
Затем Вольф увидел открытую белую с золотым орнаментом дверь и вошел в нее.
Кровать стояла в глубине гигантских размеров спальни. В углах тоже громоздились железные рыцари, а у одной стены возвышались большие напольные часы. Они вдруг стали отбивать протяжные, мелодичные удары. Круглый арабский столик с вазами, наполненными фруктами, хрустальными бокалами и длинными тонкогорлыми бутылями вина поджидал ночного гостя.
Вольф шагнул к столу, налил полный бокал вина и стал пить судорожными глотками.
– Ну что же ты, милый, я жду… – раздался голос красавицы Сабрины из глубины спальни.
Вольф поперхнулся, закашлялся и, поставив недопитый бокал на стол, медленно пошел на голос. На огромной кровати, под царственным балдахином фигурка Сабрины казалась совсем маленькой и хрупкой. Она взирала на Вольфа, едва прикрыв свои прелести простыней.
– Ты заставляешь себя ждать, милый… – томно протянула она.
– Я заблудился в лабиринтах вашего замка, сеньора, – пробормотал Вольф, начиная раздеваться.
– Ну, скорее же… – капризным голосом маленькой девочки захныкала Сабрина. – У меня здесь все горит… – И она в порыве страсти отдернула простыню. Прикрыла причинное место и раздвинула изящные ноги.
Вольф издал горлом рыдающий звук и бросился на кровать. Женщина в ответ зарычала совсем не женским голосом и обвила Вольфа ногами и руками, словно паук. И началось нечто похожее на борьбу с нанесением телесных увечий. Лишь время от времени слышались стоны и женский рычащий голос:
– Возьми… возьми все без остатка… все возьми…
…Они лежали в постели обнявшись, Сабрина гладила Мессинга по спутавшимся длинным волосам. Потом томно проговорила:
– Подай мне выпить, милый… и сигарету…
Вольф послушно встал, обмотался простыней и пошел к арабскому столику. Он налил в бокалы вина, торопливо выпил свой. Пока он пил, вдруг снова услышал из глубины спальни протяжный рычащий стон. Вольф взял сигарету, прикурил от зажигалки и, взяв полный бокал, пошел обратно к кровати и, подойдя почти вплотную, остановился пораженный. Вино расплескалось из бокала на толстый ковер.
На кровати ворочался огромный негр. Сабрину под ним было почти не видно, только слышался сладострастный стон и не менее сладострастное рычание.
И вдруг головка Сабрины вынырнула из-под черной большущей руки, глаза ее сверкнули:
– Иди скорей, милый… этот малыш поможет нам… мы будем любить друг друга втроем…
Вольф выронил бокал с вином, сигарету и, схватив в охапку свою одежду, бросился вон из спальни.
Уже в гулком коридоре с рыцарями в нишах Вольф торопливо натянул брюки, рубашку, не стал ее застегивать, а бросился бегом по коридору, прижимая к груди пиджак и ботинки…
Цельмейстер лежал в кресле и хохотал. Вольф ходил по номеру в расстегнутом халате, с бокалом вина в руке, говоря:
– Нет, это действительно сумасшедший дом… я все терпел, клянусь тебе, Питер, ты же знаешь, я не могу обидеть женщину, но когда я увидел на ней огромного мавра, я просто лишился дара речи! Я бежал без оглядки!
– Ты представил себе, что этот мавр обнимает тебя и целует… о-о-ой, не могу! Тут действительно можно сойти с ума! – И Цельмейстер снова захохотал.
– Слушай, ты был прав, когда говорил, что нам пора уезжать из Америки… – сказал Вольф. – Мне здесь осточертело. Здесь на меня все смотрят как на какое-то экзотическое животное.
– На тебя везде будут так смотреть, Вольф, – весело ответил Цельмейстер. – Потому что ты действительно уникальный экземпляр рода человеческого. Я, например, тоже так на тебя смотрю, ради Бога, не обижайся.
– Благодарю. После стольких лет работы вместе ты наконец сказал мне правду. – Вольф выпил вино, поставил пустой бокал на стол.
– А что такого обидного я сказал, Вольфушка? Уникальный экземпляр рода человеческого – что тут обидного? Мы все, можно сказать, уникальные экземпляры. Вот возьми Леву Кобака – ну где еще такого найдешь? Поехал подписывать контракт на десять представлений в театре. И вместо оговоренных ста тысяч песо подписал на сто двадцать. Я говорю: откуда взялись эти лишние двадцать тысяч? А он мне: владелец театра решил поднять плату, я не стал спорить…. Ты понимаешь, он не стал спорить! – Цельмейстер встал, подошел к столу, налил себе вина, выпил и закончил: – Чтоб его черт побрал! Все, Вольф, я пошел спать, хотя… уже скоро утро… – Он лукаво посмотрел на Мессинга. – Надеюсь, громадный негр успешно завершил дело, начатое тобой… – И он засмеялся, выходя из номера. – Приятных сновидений, Вольф!
Москва, 1970-е годы
Журналист Виталий Блинов выключил кофеварку, налил в чашку свежезаваренный кофе и вернулся в комнату. Над Москвой сгустились вечерние сумерки, Блинов включил свет и вернулся к оставленной работе.
Он сел за письменный стол, отхлебнул кофе, закурил и вновь стал перебирать разбросанные по столу фотографии… Здесь были самые разные люди: президенты Аргентины и Бразилии… миллионеры-промышленники… Эйнштейн и Зигмунд Фрейд… Ганди… де Голль… снимки на палубе теплохода… в концертных залах… Виталий Блинов разглядывал их и что-то записывал в тетрадь, сверяясь с папкой, в которой лежали газетные вырезки…
Перечень мест, где проходили триумфальные гастроли Вольфа Мессинга, содержал названия всех крупных городов Южной Америки… 1923 год – Рио-де-Жанейро… 1925 год – Монтевидео… 1927 год – Сан-Пауло… 1928 год – Параморита… 1930 год – Богота… 1931 год – Манисале… 1932 год – Сан-Хуан… 1933 год – Гавана… 1935 год – Мехико… 1936 год – Сан-Сальвадор…
И в каждом городе публика восторженно приветствовала Мессинга, сходящего по трапу с океанского лайнера, люди на улицах забрасывали его цветами, для его выступлений распахивались двери лучших концертных залов и театров страны, и они всегда были переполнены зрителями.
Заголовки в газетах на испанском, португальском и английском языках повествовали о маге и волшебнике, прибывшем из Старого Света. На первых полосах красовались крупные портреты Вольфа Мессинга… Вот он стоит на боксерском ринге и по обе стороны от него – улыбающиеся боксеры в трусах и майках и тяжелых черных перчатках. Один из них дружески положил руку на плечо Мессингу.
Вот фотография Мессинга в обществе мэра Рио-де-Жанейро на приеме, данном в его честь, – огромный зал, залитый светом громадных люстр, вокруг светская публика в вечерних нарядах, и сам Мессинг в смокинге, ослепительно белой манишке, черные кудри свисают до плеч….
Вот он в обществе президента Уругвая… президента Аргентины… в обществе знаменитых артистов и политических деятелей… на палубе океанского лайнера… Вот он в автомобиле, движущемся по горной мексиканской дороге. Внизу открывается затянутая дымкой знойного тумана долина, окаймленная горами, на ней гигантские кактусы, словно столбы, подпирающие небо. Мессинг стоит в открытом автомобиле, протягивает к кактусам руки, у него счастливое, смеющееся лицо… Вот Мессинг в мексиканском национальном наряде скачет на вороном жеребце… А вот он в театральной гримуборной – сидит за столиком и, чуть сгорбившись, смотрит на себя в зеркало… И конечно же, Мессинг в толпе зрителей, раздающий автографы…
Год от года менялся внешний облик Мессинга… длинные волосы сменила короткая европейская прическа, и теперь волосы зачесаны назад, открывая большой лоб… на лице появляются тяжелые складки… глубокие морщины… и в больших глазах приумножилась печаль… пожалуй, впервые в его глазах различается глубоко спрятанное страдание…
Журналист помнил этот печальный взгляд, это лицо провидца по тем давним личным встречам в начале семидесятых…
Куба, 1933 год
Мессинг потоптался в прихожей своего номера, надел пальто, шарф, шляпу, оглядел себя в зеркало и вышел из номера. Пройдя по широкому коридору, освещенному белым светом плафонов под потолком, он остановился у номера Цельмейстера, постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь внутрь. Войдя, окликнул:
– Питер, ты дома?
– Мой дом так далеко, дорогуша Вольф, что я даже забыл, как он выглядит, – отозвался из ванной Цельмейстер. Скоро он вышел в гостиную, в халате, с намыленным лицом и бритвой в руках. – Ты куда собрался?
– А ты куда бреешься на ночь? – усмехнулся Мессинг.
– У меня свидание с прекрасной дамой, – подмигнул Цельмейстер. – Не только тебе пользоваться услугами могучих негров, надо немножко и мне.
– Дурак… – пожал плечами Мессинг и направился к двери.
– Но ты не сказал, куда навострил лыжи, Вольф?
– Пойду прогуляюсь… муторно что-то на душе…
– Не поздновато? В Гаване в позднее время опасно ходить одному., да еще гринго…
– Какой гринго?
– Так кубинцы презрительно зовут американцев.
– Какой же я американец?
– Белый… в костюме с галстуком, при шляпе – значит, американец… Я серьезно, Вольф, давай вызову полицейского. Будет сопровождать тебя.
– Не надо. Ты всегда преувеличиваешь. – Мессинг вышел в коридор.
Он прошел по коридору до лестничного марша, спустился по широкой мраморной лестнице с золочеными перилами.
В просторном вестибюле с мраморными колоннами, ограждениями из золотых балясин, с позолоченными негритятами в большом круглом фонтане – кубинцы, как и другие латиноамериканцы, обожали золото во всех его проявлениях, – сновали слуги, катившие тележки с чемоданами, сумками и картонными коробками, в баре пили кофе и крепкие напитки и громко разговаривали.
Мессинг надвинул шляпу на глаза и быстро пошел к выходу.
Площадь перед ярко освещенным отелем была пустынна, у тротуара стояли такси, расхаживали полицейские, в открытых кобурах на их широких поясах торчали рукоятки крупнокалиберных кольтов.
Мессинг пересек площадь и пошел по улице, освещенной светом реклам. Моросил мелкий дождь. Вольф поднял воротник пальто и запихнул руки в карманы.
Он шел, глядя себе под ноги и не думая, куда идет. Улица кончилась, потянулся темный парк. Длинный ряд пальм и каких-то тропических деревьев уходил в темноту. Пустые лавочки, мокрые от дождя, бронзовые скульптуры птиц и зверей, выглядывающие из зарослей… тигры, гепарды и леопарды… Мессинг брел мимо них, в его голове крутились давно уже ставшие привычными мысли:
«Господи, как я устал… сколько лет я мотаюсь по разным странам… Для чего? Нет семьи, нет детей… нет любимой женщины… Люди смотрят на меня как на диковинку.. как на каприз природы… или каприз Господа… А сам я что? Кому нужен?.. Неужели это и есть жизнь? Для чего она дается человеку? Для чего она подарена мне? Я заработал много денег, регулярно отсылаю деньги домой в Гору-Кальварию, но даже не знаю, живы ли мать и отец, живы ли брат и сестры? Сколько раз пытался представить их себе внутренним взором, и ничего не получается… Наверное, они не хотят, чтобы я видел их… Тогда чего я стою, Господи? Зачем ты дал мне эти способности? Я устал… я хочу жить, как обычный человек…»
– Эй, гринго, стой, – внезапно раздался за спиной резкий мужской голос.
Мессинг резко остановился и стал медленно поворачиваться.
– Стой как стоишь, или башку продырявлю. Руки подними! – приказал голос. – Педро, посмотри, есть ли у него деньги. Подними руки, гринго, кому сказал?
Мессинг медленно поднял руки. Сзади послышались шаги. Подошел худенький паренек в черной куртке и широких штанах, в сандалиях на босу ногу. Стал неловко шарить в карманах пальто Мессинга.
– Здесь ничего нет, – сказал Мессинг. – Я лучше сам тебе отдам.
– Давай, – сказал паренек.
Мессинг повернулся к нему – на него смотрели большие черные, блестевшие от страха глаза. Мессинг улыбнулся ему и полез во внутренний карман.
Второй парень, постарше, стоял в пяти шагах от них, держа в вытянутых руках пистолет, наведенный на Мессинга.
– Возьми, – он достал тонкую пачку ассигнаций и протянул ее пареньку.
Тот неуверенно взял ее и, глядя в улыбающееся лицо Мессинга, тоже улыбнулся.
И в это время в глубине аллеи затопотали торопливые шаги и громкий грубый голос прокричал:
– А ну, брось пушку, сукин сын! Пристрелю!
Парень резко обернулся и хотел выстрелить, но другой выстрел опередил его. Стрелял высокий грузный полицейский, бежавший по аллее. Следом за полицейским в расстегнутом пальто мчался растрепанный Цельмейстер.
Пуля ударила парня в грудь, отбросив назад. Он упал плашмя и раскинув руки. Второй паренек, державший в руке деньги, вскрикнул пронзительно и бросился бежать по аллее, и через секунду грохнул второй выстрел. Бежавший паренек вновь вскрикнул и упал ничком, вытянув вперед руки.
– Ты живой!? О Господи, как я напугался! Я же сказал тебе, черт бы тебя побрал! Куда ты поперся на ночь глядя?!
– Зачем он стрелял? – тихо спросил Мессинг. – Зачем он их убил… ведь совсем дети…
– Я посмотрел бы на тебя, если б они тебя застрелили! Другой бы спасибо сказал, а этот гнусный тип еще возмущается! – обиженно проговорил Цельмейстер.
Полицейский в это время осматривал убитых. Подошел к младшему, наклонился, разглядывая его, перевернул на спину. Подошел и Мессинг, молча посмотрел на лежащего на мокрой земле паренька. Сыпал дождь, и капли стекали по неподвижному смуглому лицу.
Полицейский выдернул из руки паренька ассигнации, разогнулся:
– Ваши? Возьмите. – Он протянул Мессингу деньги.
– Да не нужны они мне! Зачем вы его убили?! – почти выкрикнул Мессинг и быстро пошел по аллее.
– Возьмите их себе, – сказал Цельмейстер.
– Благодарю вас, сеньор. – Деньги мгновенно исчезли в широкой лапе полицейского.
– Вот моя визитка. Если понадоблюсь для свидетельских показаний, вызывайте.
– Благодарю вас, сеньор. Если понадобитесь, вызовем, – улыбнулся полицейский. – Вас проводить?
– Обязательно. Этот парк полон бандитов, – ответил Цельмейстер. – И не упускайте моего друга из вида.
И они заторопились по аллее в ту сторону, куда ушел Мессинг…
Измочаленный, в промокшем пальто и шляпе, с которой стекала вода, Цельмейстер вошел в номер Мессинга, включил свет в прихожей и посмотрел на вешалку – пальто и шляпа Вольфа висели на месте. Он открыл дверь и вошел в гостиную, тоже включил свет: все в порядке, на столе фрукты в вазе, бутылки с вином, чистые бокалы… Цельмейстер огляделся и пошел в следующую комнату – кабинет, снова огляделся и вошел в спальню.
На кровати, одетый, лежал Мессинг и смотрел в потолок.
– Черт бы тебя побрал, – сказал устало Цельмейстер. – Мы с полицейским весь парк обшарили – как сквозь землю провалился… Разве так можно, Вольф? Мне было плохо с сердцем…
– Питер, я хочу домой, – сказал Мессинг, глядя в потолок.
– Ну и что? Думаешь, я не хочу? – сказал Цельмейстер. – Но между «хочу» и «возможно» бездонная пропасть, Вольф. У нас контракты на два года вперед. Расписан каждый месяц, тебя ждут люди… билеты продаются за два месяца до твоего выступления…
– Я хочу домой, – повторил Мессинг. – Я хочу увидеть мать… отца…
– Сделай над собой усилие, и ты их увидишь в своем воображении.
– Я хочу увидеть их наяву, Питер. Я хочу увидеть Париж… Вену.. Варшаву…
– Ничем не могу помочь, драгоценный ты мой Вольф, – развел руками Цельмейстер и снял мокрую шляпу, с полей которой стекала вода.
– Завтра же ты заявишь о расторжении всех контрактов. Три месяца я отработаю – и ни дня больше.
– Мы разоримся, Вольф. У нас не будет денег даже на дорогу в Европу.
– На дорогу заработаем. Завтра ты заявишь о расторжении всех контрактов. Или я сам это сделаю.
Цельмеистер молчал. Он как-то вдруг постарел сразу, сгорбился, и вид у него, в мокром пальто, сбившемся на сторону галстуке и мятой рубашке, был жалкий.
– Ну, что ж, может быть, ты и прав… – проговорил он после долгой паузы. – Вообще-то давно пора домой… мотаемся, как летучие голландцы. А в Париже сейчас весна… жареные каштаны… Монмартр… На площади Согласия проституток полно… и на Елисейских… И в Берлине тоже хорошо. Правда, там этот сумасшедший Гитлер, но все равно… Как думаешь, Вольф, ведь там тебя не забыли и мы сможем заключить новые контракты? Или ты не хочешь больше выступать?
– Не хочу, но буду… – ответил Мессинг, все так же глядя в потолок.
– Вот это хорошо, – мгновенно просиял Цельмеистер. – Я всегда знал, что ты настоящий друг. Я завтра же дам телеграммы в Париж и Берлин! И в Варшаву! У меня там знакомые импресарио. Я запрошу у них возможность гастролей… Наверное, ты прав, Вольф, мне тоже до чертиков надоела эта цыганская жизнь! Давай-ка выпьем по этому поводу! Я сейчас Леву позову, – Цельмеистер быстро вышел из спальни, прошел в кабинет, стянув с себя на ходу мокрое пальто, швырнул его на диван, вышел в гостиную и, схватив телефонную трубку, проговорил по-испански:
– Сеньорита! Соедините меня с тридцать шестым номером. Благодарю вас… Лева, ты спишь? Ну конечно, спишь, подлец. Напяливай штаны и рубаху и быстро в апартаменты Вольфа. Зачем? Я тебе тут скажу. Сейчас сказать? Лева, мы едем домой! В Европу! В Париж, Лева! В Берлин, Лева! В Вену! Нет, не сошел с ума. Это Мессинг сошел с ума… Сейчас увидишь. Приходи быстро, а то я один все вино выпью!
Вольф лежал на кровати, смотрел в потолок и слышал неразборчивый голос Цельмейстера, доносившийся из гостиной. Он закрыл глаза и притворился, что спит.
Варшава, 1939 год, немецкая оккупация
Посреди булыжной мостовой вдруг тяжело шевельнулась металлическая крышка люка, приподнялась и со скрежетом поползла в сторону. Из отверстия показалась голова в кепке – это был проводник Збышек. Он с трудом выбрался наверх, протянул внутрь люка руку и помог выбраться на мостовую Мессингу.
– Ну, все, – сказал Збышек, отряхивая пальто. – В ту сторону не ходите – там патрулей много, там выход из гетто. А все живут дальше. Бараки, сараи, склады – сами увидите.
– Благодарю вас… В этих бараках тоже живут? Все окна погашены. – Мессинг достал пачку ассигнаций, протянул их Збышеку.
– Везде живут. Просто боятся свет зажигать. – Збышек, не считая, сунул деньги в карман пальто и быстро пошел по улице вдоль приземистых кирпичных строений с черными безжизненными окнами. Скоро он растворился в темноте.
Зябко поежившись и запихнув руки в карманы. пальто, Мессинг побрел по улице в противоположную сторону.
Мессинг сидел на табурете посреди подвала, а перед ним стояли две женщины и пожилой мужчина.
В полуподвальном помещении с запыленными окнами дети бегали и играли в куклы. Тут же, по углам, женщины готовили еду на керосинках, чистили картошку, резали лук на дощечках, вдоль стен были устроены двухэтажные нары, и кое-где наверху на них лежали спящие.
– А больше никого нет родом из Горы-Кальварии? – спросил Мессинг, оглядываясь по сторонам.
– Больше никого… всех угнали… – ответила одна из женщин в мокром грязном фартуке и шерстяной кофте с продранными локтями.
– Но вы не знали такую Сару Мессинг?
– Почему же? Они в соседнем бараке жили – и Сара, и ее дети. Они уже взрослые… ну. вот примерно одного с вами возраста, и невестка, и дети – трое детей у них было. Девочка и два мальчика, не помню, кто чей сын или дочка были. Помню по именам – Яша, Вольфик и Фаня. Они с моими детьми часто играли.
– Вольфик? – переспросил Мессинг.
– Нуда…
– И всех увезли немцы?
– Всех. И другие семьи из Горы-Кальварии увезли. Две недели назад…
– А куда? Вы не слышали ничего? Что в гетто говорят?
– Разное говорят… – Женщина опустила глаза.
– Кто говорит, на работы на какие-то заводы… – подал голос мужчина и тоже отвел глаза в сторону. – А кто говорит… на ликвидацию…
Мессинг долго сидел опустив голову. Кричали дети и носились по подвалу, шипели на горячих сковородках лук и картошка.
– А вы сидите и ждете? – наконец спросил Мессинг и поднялся. – Когда вас повезут?
А что мы можем сделать? Кто-то бежит из гетто, но все же убежать не могут… – ответила женщина и всхлипнула, высморкалась в подол грязного фартука.
– Эх, евреи, евреи… овечье стадо… – вздохнул Мессинг и пошел из подвала.
Несмотря на то что стоял день, на улицах гетто людей почти не было. Изредка мелькнет впереди фигура, жмущаяся к стенам бараков, и тут же исчезнет. И Мессинг вдруг поймал себя на мысли, что и сам все время прижимается к стенам, чтобы остаться незамеченным.
Вот впереди показался немецкий патруль – два автоматчика и фельдфебель с пистолетом на поясе в кобуре.
Мессинг быстро свернул за угол, заторопился по улице, снова свернул в узкий переулок, остановился, тяжело дыша. Увидел подворотню и направился к ней. Он оказался в небольшом дворе, окруженном двухэтажными каменными домами, присел на лавочку у стены одного из домов, вновь огляделся по сторонам.
В углу стояли ящики для отбросов, и в них копался какой-то сгорбленный человек в грязном плаще и старой шляпе, надвинутой на глаза. Он что-то выискивал там и складывал в старую холщовую сумку.
Мессинг пригляделся к нему и вздрогнул. Он узнал в нищем доктора Абеля, своего первого импресарио и учителя!
Мессинг медленно встал, подошел, позвал негромко:
– Доктор Абель… это вы?
Нищий замер, напрягшись, – это Мессинг почувствовал по его спине, потом осторожно повернулся. Вольф увидел изможденное, морщинистое лицо Абеля, седые волосы, выбивающиеся из-под шляпы. Доктор узнал ученика и слабо улыбнулся:
– А ведь я всегда верил, что мы обязательно встретимся… и встретимся здесь… в варшавском гетто… как видишь, я тоже стал провидцем…
– Почему вы здесь? – спросил Мессинг.
– А ты почему здесь, Вольф?
– Я искал родных… маму, брата, сестер… племянников…
– И никого не нашел? – вновь улыбнулся Абель.
– Их куда-то угнали… на какое-то строительство…
– Их никуда не угоняли, Вольф… их ликвидировали… И мою семью тоже… Мне одному удалось спастись, но теперь я даже не знаю, зачем я спасся.
– Хотите, пойдем вместе? Постараемся выбраться отсюда, – сказал Мессинг.
– Куда?
– Будем пробираться к границе. Уйдем в Советский Союз.
– У вас это не получится. – Абель заглянул в свою сумку, достал заплесневелый черствый кусок хлеба, откусил и стал жевать беззубым ртом.
– Вы же погибнете здесь, доктор Абель. – Казалось, Мессинг сейчас заплачет.
– Мы все погибнем, Вольф… скоро… И я никуда с тобой не пойду… Я живу здесь. – Абель показал рукой на один из домов. – Там, в подвале. У меня есть лежанка…
– Пойдемте, пойдемте, доктор Абель. Я помогу вам.
– Не надо. Я никуда не пойду. Я сделал ошибку – мне не надо было спасаться, мне надо было погибнуть с моей семьей. Думаю, скоро ошибка будет исправлена… Прощай, Вольф… Не надо было нам видеться… Впрочем, что Бог ни делает – все к лучшему. Прощай. – И Абель медленно пошел через двор к подъезду.
– Подождите, доктор Абель! – Мессинг сделал шаг к нему. – Пойдемте со мной. Все поправится. Мы будем вместе работать.
– Это новое ваше пророчество? – обернулся Абель. – Вы посылаете мне надежду?
– Я верю, так будет. Мы заживем другой жизнью, доктор Абель.
– Не хочу… я вообще не хочу больше никакой жизни… евреям не место в этой жизни. Прощайте. – Абель пошел прочь, но вдруг снова обернулся. – Я все эти годы следил за вашими выступлениями. У вас хорошо получалось… Только почему вы не предсказали всего этого? – Доктор Абель обвел рукой двор и медленно пошел дальше.
Мессинг смотрел ему вслед, потом встряхнулся и повернул в подворотню. Вышел в переулок и пошел по тротуару, свернул за угол – и чуть ли не столкнулся со Збышеком.
– Торопимся? – усмехнулся тот. – Патруль увидели?
– Ну да, патруль… – ответил Мессинг и оглянулся.
– Нашли родственников?
– Нет. Их две недели назад угнали немцы… а куда – неизвестно.
– Известно. Это всем известно, – ответил серьезно Збышек. – Только евреи этого знать не хотят.
– Послушайте… вы… вы не могли бы вывести меня обратно? – спросил Мессинг.
– Это будет стоить дороже, – улыбнулся Збышек. – Полторы тысячи марок.
– Хорошо, я заплачу вам две тысячи марок.
– Откуда у бедного еврея столько денег, чтобы ходить в гетто и обратно? – продолжал улыбаться Збышек.
– Вы поможете мне? – вместо ответа спросил Мессинг. – Или я поищу другого проводника?
– Только идиот может отказаться от таких денег. А лучше меня вы никого здесь не найдете… Как стемнеет, пойдем.
– Опять в канализацию?
– К сожалению, другой дороги нет, – развел руками Збышек. – Пойдем, я отведу вас туда, где вы сможете скоротать время до темноты, а то недолго и патрулям в лапы попасться.
И дальше они пошли вместе, стараясь держаться поближе к стенам и зорко оглядываясь по сторонам.
И вновь они шагали по гигантской кирпичной трубе, и вода хлюпала под ногами.
– Хотел сказать вам, где-то я вас видел… – говорил на ходу Збышек, подсвечивая дорогу фонариком.
– Может, где-то и видели… – не сразу ответил Мессинг.
– Нет-нет, определенно где-то видел. – Збышек обернулся, посветил Мессингу фонариком в лицо и снова двинулся вперед. Вдруг опять остановился и пристально посмотрел на Мессинга. – А вы министром каким-нибудь при Пилсудском не были?
– Каким-нибудь министром не был… – загораживаясь рукой от света, ответил Збышек.
– А кем же вы были? – спросил Збышек.
– Хотите, я лучше скажу, кем вы были? – спросил Мессинг.
– Да вы-то откуда знать можете? – усмехнулся Збышек.
– Вы родом из Лодзи. Вам двадцать шесть лет, вы были сержантом в армии. Войну встретили под Лодзью. Отступали до Варшавы. Ваш полк разгромили под Варшавой. Вы были ранены, вылечились. А тут и война кончилась…
– Черт знает что… – перепуганно пробормотал Збышек. – Вы кто? Дьявол? Откуда вы это знаете?
– Пойдемте, Збышек. Мы теряем время.
Збышек молча повиновался. Какое-то время они шли молча. И снова Збышек остановился:
– Хорошо. А когда я вас выведу, вы скажете, кто вы такой и откуда все про меня знаете?
– Скажу, скажу., пойдемте, – улыбнулся Мессинг.
Во дворе, закрытом с четырех сторон невысокими четырехэтажными домами, со скрежетом приподнялась и сдвинулась крышка люка и показалась голова Збышека. Было темно, у одного подъезда горел подслеповатый фонарь, рассеянным светом обозначая на фоне тьмы кроны деревьев и провалы окон. Збышек выбрался, затем помог вылезти Мессингу. Здесь царило тревожное молчание, лишь тихо шуршали под ветром ветви кленов.
– Ну, вот вы и в свободной Варшаве, – сказал Збышек, и его зубы блеснули в улыбке.
– Благодарю вас. Возьмите деньги. – Мессинг протянул ему ассигнации.
– Теперь вы скажете, откуда вы про меня все знаете? – спросил Збышек, пряча деньги.
– Я постарался вас хорошенько изучить. Уже когда мы встретились в пивной, – ответил Мессинг. – Иначе как бы я доверился вам?
– Это понятно. Но каким образом?
Видите ли… дело в том, что я Мессинг… Вольф Мессинг, – несколько смутившись, ответил Вольф. – Может, вы слышали обо мне? В газетах читали? Я долго концертировал в Варшаве… Берлине…
– Точно… Дева Мария, как же я раньше вас не узнал… – расплылся в улыбке Збышек. – Ну да, в газетах читал… и портреты ваши… Как же вы это делаете?
– Что именно?
– Ну, вот про меня как вы все узнали?
– Этого словами не объяснишь, Збышек… Я закрыл глаза и увидел вас в Лодзи… потом увидел вас в военной форме артиллериста. Вы ведь артиллерист?
– Да, наводчиком служил… Закрываете глаза и все видите?
– Не всегда… – улыбнулся Мессинг. – Мне вот не следовало идти в гетто, я уже знал, что никого родных живыми не застану, а я все-таки пошел… Надеялся на чудо, а получается – чудес в жизни не бывает.
– Как это не бывает? То, что вы говорите, и есть настоящее чудо, пан Мессинг. Вот буду друзьям рассказывать, как водил вас по варшавской канализации, никто не поверит, ха-ха! – И он рассмеялся.
Через подворотню они вышли из двора на улицу. Пусто и тихо. И вдруг в стороне послышалась автоматная очередь, через секунду вторая, потом крики, потом опять все стихло. Мессинг и Збышек стояли, прислушиваясь.
– Вы теперь куда? – спросил Збышек, прикуривая сигарету.
– Не знаю пока… буду выбираться из Варшавы…
– Куда?
– Буду пробираться к границе. Хочу в Россию. В Советский Союз. Только там я могу спастись.
– Да вас три раза зацапают, прежде чем вы до границы доберетесь, – сказал Збышек.
– Другого выхода у меня нет… Может, поможете? У вас, наверное, есть знакомые? Вы знаете, Збышек, у меня еще есть деньги. В Советском Союзе они мне не понадобятся. Я вам отдам их. Тут много… – Мессинг полез в дырку в подкладке и достал целую пачку марок. – Не знаю точно, сколько здесь. Берите все. – И он протянул пачку Збышеку.
– Да куда столько? – Збышек даже испугался. – Себе хоть что-то оставьте.
– Зачем? В Советском Союзе эти деньги не ходят. Новую жизнь надо начинать нищим, Збышек… отряхнув с себя весь прах прошлого… Извините за высокопарные слова. – Мессинг виновато улыбнулся.
Но Збышек этой улыбки не увидел и даже, кажется, не слышал слов Мессинга – он держал на ладони толстую пачку денег и смотрел на нее, потом проговорил глухо:
– Может, и я начну новую жизнь, а, пан Мессинг? Что вы думаете на этот счет?
– Новую жизнь может начать любой человек, если знает зачем, – ответил Мессинг.
– На эти марки можно купить кучу оружия… – вслух размышлял Збышек.
– Уйдете в партизаны? – спросил Мессинг.
– А для чего еще нужно оружие? Ладно, пан Мессинг, пойдемте. Я знаю, как вам помочь… – И он, не оборачиваясь, быстро зашагал в темноту.
Мессинг едва поспевал за ним.
Во дворе дома на окраине Варшавы двое парней запрягали в телегу лошадь. Мессинг и Збышек стояли рядом, Збышек курил.
Один из парней похлопал лошадь по шее, поправил сбрую и сказал:
– Пошли в дом. На дорогу подкрепиться надо.
За большим столом расселись молча. На столе дымилась в миске горячая картошка, в другой миске горками лежали соленые огурцы и помидоры, на тарелках – куски вареного мяса, тут же бутыль самогона и маленькие стаканчики. Самый старший, с короткой окладистой бородой, налил в стаканы самогон, сказал:
– Ну, в добрый путь…
Все молча чокнулись и выпили и так же молча принялись за еду.
– Когда придет человек от пана Щуки? – спросил Збышек.
– В среду обещался, – ответил старший.
– Янек, скажи ему, что я достал денег на взрывчатку и на оружие.
– Откуда? – недоверчиво уставился на него Янек. – Ты знаешь, сколько нужно?
– Есть деньги. Марки… – И Збышек выразительно скосил глаза в сторону Мессинга, и остальные тоже посмотрели на него, продолжая есть, и больше вопросов не задавали…
Мессинг съел две картофелины, поел мяса и отодвинул от себя тарелку.
– Благодарю вас.
– Мало поели, вельможный пан, дорога долгая. Поешьте еще, поешьте, – сказал настоятельно Янек и, придвинув тарелку обратно к Мессингу, сам положил на нее два больших куска мяса и пару картофелин, налил в стаканчики самогону.
– За ночь до реки доберетесь? – спросил Збышек.
Нет. За две ночи. Днем будем сидеть в лесу. Чем ближе к границе, тем больше разных патрулей, – ответил Янек и поднял свой стаканчик, проговорил тихо, но с глухой яростью: – Смерть всем бошам!
– Смерть, – повторили остальные и подняли свои стаканчики.
– Смерть всем фашистам, – сказал Мессинг и поднял свой стаканчик.
Чокнувшись, они молча выпили.
Марсель, 1936 год
Вольф Мессинг сходил по трапу, улыбался и приветственно махал поднятой рукой. За ним шли улыбающийся Цельмейстер и Лева Кобак. Все в белых костюмах и белых лакированных туфлях. Внизу на причале собралась целая толпа корреспондентов и простых зевак. Многие размахивали газетами с портретами Мессинга. Крупным шрифтом чернели заголовки: «Знаменитый на весь мир Вольф Мессинг возвращается в Европу!», «Билеты в концертных залах Марселя и Парижа раскуплены за две недели до его приезда!».
Другие пассажиры, спускавшиеся по трапу, с любопытством поглядывали на Мессинга и его спутников, переговаривались между собой, наверное, спрашивая друг друга, с какой такой знаменитостью они плыли через Атлантику?
Когда Мессинг в сопровождении Цельмейстера и Кобака сошел на причал, толпа окружила их – совали газеты для автографа, наперебой задавали вопросы:
– Мсье Мессинг, распишитесь, пожалуйста!
– Автограф, мсье, поставьте свой автограф!
– Как вы себя чувствуете, ступив на землю Франции?
Я счастлив, господа! Все эти годы я мечтал о прекрасной Франции! – торопливо отвечал Мессинг, успевая расписываться на газетах, на блокнотах, просто на каких-то картонках и клочках бумаги.
– Как долго вы намерены пробыть во Франции?
– Где и когда состоится ваше первое выступление?
– Господа, господа, дайте же пройти, черт возьми! – Цельмеистер и Кобак старались загородить Мессинга, с трудом пробирались через толпу. – Мы устали в пути! Дайте пройти, прошу вас! Дорогу, господа, дорогу!
– Вы так и не женились за все эти годы, мсье Мессинг? Неужели во всей Америке не нашлось той, которая покорила бы ваше сердце?
– Как видите, не нашлось! – ответил за Мессинга Цельмеистер. – Некогда ему жениться! Ему работать надо! И потом, глядя на каждую женщину, маэстро видит ее будущее, и это будущее его пугает!
– Мсье Мессинг, скажите мне о моем будущем!
И вдруг, когда они уже подходили к открытому автомобилю, к ним протолкался невысокий сухощавый человек в клетчатом светло-коричневом костюме, с хищным остроносым лицом.
– Мсье Мессинг! Я – Эрих Ганусен! Я занимаюсь примерно такими же сеансами гипноза и телепатии, как вы! Где мы можем поговорить с вами о будущем?
– О будущем господина Мессинга вам придется говорить со мной. – Цельмеистер грубо отстранил Ганусена. – Я распоряжаюсь его будущим, понятно? И уйдите, пожалуйста! В его будущем я вас не вижу!
Они торопливо сели в автомобиль, который окружила толпа.
– Поехали, мсье, поехали! – скомандовал Цельмейстер шоферу, и тот медленно тронул машину, отчаянно гудя клаксоном.
Толпа расступалась, открывая дорогу, и только Ганусен, вцепившись в борт автомобиля, быстро шел рядом и говорил торопливо:
– Вы не поняли, мсье! Меня знают в Германии! Я предлагаю вам совместное выступление!
– Мсье, отцепитесь от машины! – перебил его Цельмейстер.
– Совместное выступление! Огромный успех, мсье! – Ганусен продолжал бежать рядом с автомобилем.
– Отцепитесь от машины, вам говорят! – пытаясь отодрать пальцы Ганусена от борта, закричал Цельмейстер.
Наконец ему удалось оттолкнуть назойливого преследователя, и тот, едва не упав, сделал еще несколько шагов по инерции, остановился и с ожесточением сплюнул.
– Кто такой этот Ганусен? – спросил Мессинг.
– Твой конкурент, – усмехнулся Цельмейстер. – Тоже выступает с публичными опытами телепатии и гипноза. Говорят, он связан с фашистами…. Будто бы даже с самим Гитлером. Выступает в роли оракула…
– Откуда ты все это знаешь? – удивленно посмотрел на него Мессинг.
– Мой дорогой, я на пароходе последние пять дней только и делал, что читал французские и немецкие газеты. Пусть и месячной давности, но… кое-какое представление об обстановке во Франции, Германии и вообще в Европе они дают… Правда, не ожидал, что мы встретим этого типа уже в Марселе, в морском порту. Видно, специально приехал.
– Откуда журналисты узнали, что мы приплываем?
– Я заранее послал телеграммы в разные газеты, – осклабился Цельмейстер. – Рекламу, дорогой Вольф, надо делать заранее, иначе на твои выступления придут три с половиной человека.
Машина ловко маневрировала по улице, заполненной автомобилями и конными экипажами. И скоро остановилась у подъезда четырехэтажного отеля, построенного в старом мавританском стиле: изящные колонны, подпирающие портик над подъездом, украшенные восточным орнаментом двери. Вход охраняли два швейцара в ливреях, тут же суетились мальчики-посыльные в форменных курточках и кепках.
Не успел автомобиль остановиться, как несколько мальчиков кинулись к нему, мгновенно расхватали чемоданы и сумки и понесли к подъезду. Цельмейстер расплатился с шофером.
– Будьте так любезны, мсье, приехать сюда вечером. Мы хотим покататься по городу, – сказал Цельмейстер. – Освежить в памяти прошлое.
– Конечно, мсье, – кивнул шофер. – Могу предложить вам на выбор разные уютные местечки, где можно неплохо развлечься. Девочки на любой вкус – черненькие, беленькие, мулаточки, и цены весьма разумные. И не какие-то портовые шлюхи, а хорошо воспитанные девочки… даже образованные попадаются. А цены, правду говорю, мсье, очень… ну очень разумные.
– Разумные, говоришь? А ты с этих разумных цен свой процент имеешь?
– Совсем небольшой, мсье. У меня большая семья, трое маленьких мальчишек, подрабатываю, где могу..
– Ладно, эту программу мы обсудим, когда поедем кататься, – понизив голос, сказал Цельмейстер и опасливо покосился на Мессинга, который медленно направился от автомобиля ко входу в отель.
Берлин, 1936 год
Ганусен сидел в кресле в кабинете Геббельса, покуривал сигару и медленно говорил:
– Что я могу сказать, рейхсминистр, мне было достаточно нескольких взглядов, чтобы понять… – Ганусен потянулся к столику, на котором стояла рюмка с коньяком, взял ее, отпил глоток, почмокал губами.
– Чтобы понять что? – резко спросил сидевший за столом Геббельс.
Громадный канцелярский стол производил внушительное впечатление на посетителей, и маленькая фигурка рейхсминистра казалась за ним еще меньше. За спиной Геббельса на стене висел огромный портрет Гитлера, и изображение фюрера было больше, чем рейхсминистр в натуральную величину.
– Что передо мной шарлатан, но… – Ганусен вновь отпил глоток, потянул сигару и выпустил дым.
– Что «но»? – вновь нервно спросил рейхсминистр.
– Но шарлатан очень умный… наделенный некоторыми телепатическими способностями…
– Какими же, интересно знать? Что я должен сказать фюреру?
– Способностями телепатической связи… Я постараюсь выяснить все подробно при близком общении. Я сумею его заинтересовать.
– Учтите, доктор, фюрер проявил самый живой интерес к этому еврею. И если…
– Понимаю… – усмехнулся Ганусен. – Если он произведет впечатление на фюрера, мне дадут отставку.
– Совсем не обязательно. Один прорицатель хорошо, два – лучше. Жду от вас сообщений, доктор. А теперь допивайте коньяк и пошли вон.
Ганусен, нисколько не изменившись в лице, допил коньяк, поставил рюмку на стол, поднялся из кресла и спокойно вышел. Геббельс злыми глазами смотрел ему в спину.
Марсель, 1936 год
Мессинг вышел из ванной, прошел в спальню, вытираясь на ходу большим махровым полотенцем, и открыл платяной шкаф. Достав оттуда рубашку и костюм, начал одеваться. Он как раз застегивал перед зеркалом рубашку, когда в номер постучали.
– Входи, Питер, входи! – прокричал Мессинг из спальни.
Щелкнула дверь, и из гостиной раздался веселый женский голос:
– Куда вы спрятались, мсье? Я пришла, как и обещала…
Когда Мессинг вышел из спальни в гостиную, он не смог скрыть удивления.
У стола стояла стройная девушка с сильно накрашенными губами и подведенными глазами. Игривая шляпка с бумажным красным цветком на голове, черные ажурные чулки – ни дать ни взять Кармен из дешевой оперетки.
– Простите, вы не ошиблись номером? – придя в себя, спросил Мессинг.
Ну что ты, Вольф, как я могла ошибиться? Я мечтала о встрече с тобой. Я бредила тобой все эти годы. Ты иссушил мою душу. Ты сделал мою жизнь сплошным мучительным ожиданием… – Говоря без остановки, она подошла к Мессингу и порывисто обняла его, прижала к себе. – Я люблю тебя, Вольф! Ты мой единственный возлюбленный! Мессинг попытался сопротивляться, но девица впилась губами в его губы и стала подталкивать к дивану. Скоро они обрушились на него.
– Милый мой, милый… – бормотала нежданная гостья, ловко срывая с себя шелковую блузку и не менее ловко избавляясь от юбки.
Мессинг вывернулся из-под нее, встал, поправляя растерзанную на груди рубаху.
– Ну куда же ты?! – плачущим голосом пропела прелестница, протягивая к нему руки и сверкая соблазнительными большими грудями.
– Я сейчас… дорогая… сейчас, одну минуту.. – заикаясь, ответил Мессинг и бросился в прихожую, выскользнул из номера и столкнулся с Цельмейстером, который как раз шел к нему.
– Полицию, Питер, немедленно полицию… у меня в номере девица…
Цельмейстер мгновенно все понял, и в это время из номера раздался истошный визг и женский крик:
– На помощь! Насилуют! Помогите!
Цельмейстер бросился бежать по коридору, крикнув Мессингу на ходу:
– Не заходи туда!
Но Мессинг заглянул в номер-уж очень жалобно кричала девица, но как только он появился, она кинулась к нему, обняла и снова стала целовать, пачкая губной помадой щеки и губы и умудряясь одновременно истошно вопить. Мессинг пытался отбиваться, но девушка попалась на удивление сильная и Мессинга не выпускала.
И в это время в номер на крики вошли администратор и две горничные в белых наколках на голове и белых фартуках. Страшная картина предстала перед ними: растерзанная полуголая девушка и не менее растерзанный Мессинг, с расцарапанным лицом и следами помады на щеках и губах. Увидев их, девица завизжала:
– Он меня хотел изнасиловать! Он меня избивал!
Секундой позже в номер вломились двое ажанов. за ними запыхавшийся Цельмеистер, а следом несколько журналистов с фотоаппаратами. Девица при виде полицейских заголосила еще громче, но один из них, грузный, с выпиравшим из-под ремня животом, злобно рявкнул:
– А ну заткнись!
Та мгновенно замолчала, потом проговорила спокойно и устало:
– Он хотел меня изнасиловать! Он меня в номер зазвал, обещал угостить вином и сразу набросился как зверь…
– Вы ее знаете? – шепотом спросил полицейского Цельмеистер.
– А как же… На Тюильри всегда торчит, – буркнул полицейский.
Журналисты щелкали фотоаппаратами. Мессинг повернулся и вышел из гостиной в спальню. Один из журналистов кинулся за ним, но Вольф закрыл дверь перед его носом.
– А ну пошли, – грозно сказал старший полицейский. – В участке будем разбираться. Прикройся! – И он взял с дивана блузку и швырнул девице.
– Послушай, милая, кто тебя подговорил это устроить? – кинулся к ней Цельмеистер. – Его не Ганусен зовут?
– Мне плевать, как его зовут! Он мне денег заплатит, а ты что мне заплатишь? – озлобленно ответила девица, надевая разорванную шелковую блузку. – Блузку порвал, скотина! Пятьдесят франков заплатила! – шмыгала она носом. – Подлец эдакий!
– Пошли, пошли! – полицейский шагнул к двери. – Некогда мне с тобой возиться.
– Господа, прошу выметаться из номера! Провокация не удалась! Сенсации не будет! – расставив руки в стороны, Цельмеистер вытеснил журналистов из номера.
Через минуту Цельмеистер влетел в спальню. Мессинг сидел перед зеркальным трюмо и стирал кровь с царапин на щеке.
– Ты посмотри, а? Как кошка царапалась…
– Я уверен: это Ганусен ее подослал! – заявил Цельмеистер. – Этот пройдоха и не на такие дела способен!
– Да зачем ему это?
– Подорвать авторитет конкурента! Самое милое дело – организовать ему попытку изнасилования! Слава Богу, сорвалось, а то ты имел бы большую кучу неприятностей!
В это время из гостиной послышались шаги и покашливания.
– Что опять такое? – встрепенулся Цельмеистер и первым вышел из спальни.
– А вдруг это проститутка вернулась? – Мессинг поспешил за ним.
В гостиной стоял не кто иной, как Эрих Ганусен. Он встретил Цельмеистера и Мессинга широкой улыбкой:
– Прошу прощения, мсье, что не дал вам времени отдохнуть после приезда и вторгся без приглашения.
– А-а, это вы? – Мессинг держал ладонь у поцарапанной щеки. – Что вам нужно?
– Послушай, Вольф, мы напрасно отпустили полицейских, – заявил Цельмейстер. – Но я сейчас схожу за ними. Они наверняка еще в холле отеля… – И импресарио стремительно выкатился из номера.
– Я прошу вас, доктор Мессинг, уделить мне всего несколько минут, – произнес Ганусен, проводив взглядом ушедшего Цельмейстера
– Придется… – сокрушенно вздохнул Мессинг.
Ганусен удобно расположился в глубоком, обтянутом красным бархатом кресле, подвинул к себе низкий столик с пепельницей, неторопливо прикурил сигарете
Мессинг молча ждал, держа в руке вешалку с пиджаком.
– Не буду вдаваться в подробности, мсье Мессинг, но если вы возьмете газеты хотя бы за последний месяц, вы не раз встретите там мою фамилию, – многозначительно начал Ганусен. – Я скажу проще и доступнее…
– Доступнее кому? – серьезно спросил Мессинг.
– Вам, разумеется. – Ганусен пыхнул дымом.
– Я вижу, вы хорошего мнения о моих умственных способностях, – усмехнулся Мессинг.
– Ради Бога, не обижайтесь! – вскинул руки Ганусен. – Я давно провожу на публике опыты по телепатии… также усиленно занимаюсь ясновидением. И: скажу вам, добился весьма значительных успехов, если глава одного из мощнейших государств мира приблизил меня к себе и очень внимательно прислушивается к тому, что я говорю ему….
– Поздравляю вас с такой удачей. Я только не понял, зачем я вам нужен? Скажите проще и доступнее… – И Мессинг вновь язвительно улыбнулся.
Ганусен курил и молча смотрел на него. Мессинг бросил пиджак с вешалкой на диван, сел в кресло напротив и выжидательно посмотрел на гостя.
– Вижу, вы мне не верите… – наконец, после паузы проговорил тот.
– Не очень… Зачем вы сюда пришли?
– Завами…
– Интересно. Зачем же я вам нужен?
– Я обещал канцлеру привезти вас в Германию, – многозначительно произнес Ганусен. – Канцлер и другие лидеры современной Германии очень заинтересовались вашей личностью. Вы даже не представляете, какие перспективы это вам сулит…
– А вам? – спросил Мессинг.
– И мне тоже, не буду кривить душой, – улыбнулся Ганусен и выпустил из ноздрей две сильные струи дыма.
– Насчет моих перспектив не знаю, а вот в ваших я сильно сомневаюсь, – снисходительно улыбнулся Мессинг.
– Что вы хотите сказать? – Ганусен взглянул на него с тревогой.
– Да ничего я не хочу сказать. Просто ваши перспективы видятся мне… туманными и тревожными. Я объясняю как можно проще и доступнее.
– Для начала мы выступим вместе с вами в Берлине. Будет самая высокопоставленная публика. И если мы произведем соответствующее впечатление… – Он многозначительно покрутил в воздухе рукой. – Что вы на это скажете, мсье Мессинг?
– Скажу вам, мсье Ганусен, что не люблю ругаться нецензурными словами, но все же их хорошо знаю, и если вы не хотите, чтобы я послал вас… то, будьте так любезны, покиньте мой номер, – с той же приветливо-язвительной улыбкой произнес Мессинг.
– Зря вы так, мсье, честное слово, зря! – искренне огорчился Ганусен, решительно погасил сигарету в пепельнице и встал. – Поверьте, коллега, в моем предложении нет ничего плохого для вас! Ничего предосудительного! Понимаете, в перспективе, если мы произведем впечатление, нам могут дать целую лабораторию для научных опытов! Вы понимаете, мсье Мессинг? Для научных опытов! Вы не будете выступать перед публикой, как цирковой клоун! Вы сможете заняться научными исследованиями своего таланта… моего таланта… Мы будем искать и изучать других людей, которых Господь наградил такими удивительными способностями. Простите за высокопарные слова, но мы сможем оказать большую помощь науке… А ведь в этой области науки людям известно так мало… потому и плодятся всякие легенды и небылицы… сказки и религиозные мифы… Подумайте, Мессинг, умоляю вас!
– Почему бы вам не заняться этим одному? – спросил Мессинг, но уже совсем другим тоном. В его глазах зажегся живой интерес.
– Проникнуть в тайны мозга – разве вам этого не хочется? Ну, хотя бы сделать такую попытку! У нас будет штат ученых – невропатологов, нейрохирургов, психологов! Нам памятник поставят, мсье! – Ганусен потряс сжатыми кулаками, глаза его горели дьявольским огнем.
– Я верю в искренность ваших слов, и перспектива, которую вы нарисовали, мне очень интересна. Меня смущает только одно, мсье Ганусен…
– Я изложил вам правду! Что же вас может смущать?
– Канцлер… этот ваш Гитлер…
Открыв рот, Ганусен некоторое время молча смотрел на него, потом просипел:
– Разве я дал повод, чтобы смутить вас именем фюрера?
– Не вы, мсье Ганусен… Мне кажется, мсье Ганусен, господин Гитлер хочет от вас… и от меня чего-то другого…
– Чего же, скажите, сделайте милость? – нетерпеливо перебил Ганусен. – Поймите, если вам или мне что-либо не понравится… если вы посчитаете, что вас обманывают, – всегда можно отказаться, уйти, уехать!
И тут дверь в прихожей хлопнула, послышались шаги, и в гостиную влетел разъяренный Цельмейстер:
– Выметайтесь отсюда немедленно! Ажаны будут здесь с минуты на минуту!
В гостиную вошел Кобак и растеряно посмотрел на Цельмейстера.
– Питер, успокойся. – Мессинг встал, подошел к своему импресарио. – Мы с мсье Ганусеном очень интересно поговорили. И я принял его предложение…
– Какое предложение? – выкатил полубезумные глаза Цельмейстер.
– Я потом тебе все подробно расскажу. Я уверен, это предложение тебя заинтересует, – улыбнулся Мессинг, положил Цельмеистеру руки на плечи и дружески похлопал.
Ганусен внимательно наблюдал за ними.
– Послушайте, Ганусен, это вы подослали Вольфу проститутку в номер? – весело спросил Цельмейстер.
– Какую проститутку? – испугался Ганусен.
– Обыкновенную. Она возле Тюильри всегда работает. И пьет там же, в кафе «Снежная королева», регулярно напивается после работы.
– Не надо пытаться уличить меня в том, чего я не совершал, – оскорбленно ответил Ганусен.
– Ну, признайтесь, мсье Ганусен, будем друзьями, – снова улыбнулся Цельмейстер.
– Виноват, господа… – развел руками Ганусен и опустил голову. – Но вы первые меня обидели – не пожелали со мной разговаривать.
Париж, 1936 год
Зал был полон. На сцене ораторствовал Цельмейстер в черном смокинге и белой манишке с черной бабочкой, рядом с ним находился Ганусен в таком же строгом и торжественном одеянии.
– Господа! Позвольте представить вам доктора Эриха Ганусена. Он сейчас проведет с вашим участием, уважаемые господа, сеанс телепатии – передачи мыслей на расстоянии. Покажет вам свои способности эти мысли принимать, прочитывать и выполнять приказы. Прошу вас, господин доктор.
Ганусен шагнул к краю сцены, долгим взглядом оглядел зал и громко проговорил:
– Есть ли желающие мысленно продиктовать мне свое желание, которое я исполню?
Вольф Мессинг стоял за кулисами и, чуть отодвинув край занавеса, смотрел в зал. Из-за его плеча выглянул Лева Кобак, тихо произнес:
– Если хотите знать мое мнение, Вольф Григорьевич…
– Я не хочу знать вашего мнения, – перебил Мессинг, глядя в зал.
– Есть ли желающие задать мне какое-либо труднейшее, невыполнимое задание! И будьте уверены, я его выполню, господа! – выкрикивал в зал Эрих Ганусен.
В пятом ряду с самого края встал средних лет человек в клетчатом пиджаке.
– Поднимитесь, пожалуйста, на сцену, – пригласил его Ганусен.
Человек в клетчатом пиджаке поднялся, пугливо озираясь, посмотрел в зал, потом уставился на Ганусена.
– Вы уже придумали для меня задание? – весело спросил Ганусен.
– Придумал… – ответил зритель.
– Пожалуйста, вслух не говорите. Продиктуйте мне его мысленно… – сказал Ганусен.
Они смотрели друг на друга и молчали. Публика сдержанно дышала, чихала и кашляла в ожидании. Наконец Ганусен повернулся к залу и проговорил.
– Задание я принял. Начинаю выполнять.
С этими словами он спустился в зал, остановился, оглядывая зрителей, словно пересчитывал их, потом медленно пошел по проходу между креслами. Разношерстная, довольно демократичная публика с живым интересом следила за ним.
Следил за ним и мужчина в клетчатом пиджаке, стоявший на цене. Губы его что-то беззвучно шептали.
Ганусен остановился напротив девятого ряда, скользнул взглядом по головам и лицам зрителей, позвал, указав рукой:
– Мадемуазель, могу я попросить подойти ко мне, а то до вас долго добираться. Нет, нет, не вы, а вот та мадемуазель, в синей шляпке с красным цветком. Да, вы, мадемуазель, простите, не знаю, как вас зовут. Окажите любезность, подойдите ко мне…
– Зачем он просит подойти к нему? – прошептал Лева Кобак за спиной Мессинга. – Это невежливо… и вообще это похоже на подставу..
– Помолчите, Лева, – зло оборвал его Мессинг, глядя в зал.