3.1

Президент исчез. Но никто не пытался об этом заговорить. Каждый как будто что-то знал, но скрывал это от других. Максим боялся войти в террариум, но не из-за змей, которые были уже отловлены и находились в своих отсеках. У него перед глазами до сих пор стоял просторный вольер между отсеками Немезиды и Фараона, и не выходил из головы загадочный жирный прочерк в учетной книге Чана. После этой последней ночи он не хотел бы снова заглянуть в тот самый журнал.

К счастью, дядюшка за завтраком был очень задумчив и мало обращал внимания на то, что происходит вокруг. Чан в это время куда-то уехал. Слышен был только шум отъезжающего джипа.

Максим нехотя ковырялся в своей тарелке. Он предпочел бы совсем отказаться от еды, но тогда ему наверняка пришлось бы выдержать заботливые дядюшкины расспросы. Поэтому он крупицами собирал по всей тарелке остывший рис и медленно запивал его манговым соком, лишь бы тот ничего не заметил. Закончив свой завтрак раньше его, дядюшка вытер губы салфеткой, встал и извинился, сославшись на занятость. После этого поднялся на второй этаж и заперся в библиотеке.

Проводив его глазами, Максим крепко схватил за руку Ашу и вынудил ее присесть. Сначала она попыталась вырваться, но потом передумала. Случившееся за последние сутки их заметно сблизило.

— Я не могу тут больше оставаться, — признался он. — Мне кажется, я окончательно свихнусь, если пробуду здесь еще хотя бы неделю. Все это слишком давит на меня.

— На меня тоже. Но что тут поделаешь!

— Тебе проще. Ты всего лишь прислуга, на тебя он не обращает внимания. Зато попробуй оказаться в моей шкуре. За все то время, что я здесь, мне пришлось выслушать кучу интереснейших вещей о том, что и как было когда-то. О да! Раньше все было гораздо лучше! Боюсь, что я опоздал со своим рождением на целых сорок лет!

— В этом старые люди все похожи друг на друга. Ну, постарайся же быть к нему снисходительнее.

— Черт возьми, снисходительнее! Да тут не хватит и ангельского терпения. Разве ты не видишь? Дядюшка просто не в себе. Он же не в состоянии оторваться от своих змей, старых видеофильмов и вершины Нангапарбат. Каждый день одно и то же. Словно время продолжает свой бег там, за этой стеной, а здесь… Какой у нас нынче год? Быть может, 1955-й? Меня сейчас стошнит!

— Петр, я понимаю тебя, первое время я сама чувствовала то же, что и ты. Мне хотелось убежать. Но я этого не сделала.

— Вижу, — бросил он. — И как, не жалеешь?

Она пожала плечами.

— Привыкла.

— Так значит, тебя ничего не беспокоит?

— Но я же смогла примириться. И ты сможешь, если захочешь.

— Ну уж нет! Никогда!

— Подумай, ведь он все-таки твой дядюшка.

— Аша! — он покачал головой. — Я должен уехать. Я этого больше не вынесу.

— А как же дядюшка? И ты его оставишь после того, как он потратил столько времени на твои поиски?

— Да сколько можно! Никакой он мне не дядюшка! — в сердцах бросил Максим, сам того не ожидая.

Но Аша расценила его слова по-своему.

— Да, конечно. Человек, который все эти годы для тебя просто не существовал, не может вот так, сразу, войти в твою жизнь. Но ведь он же старается наладить ваши отношения. Так отнесись и ты к нему с пониманием и сделай шаг навстречу.

Максим сделал нетерпеливое движение. Останавливаться было уже поздно.

— Аша, послушай меня. Я сказал правду. Хочешь, верь, хочешь, нет. Он вовсе мне не дядюшка, а я не его племянник. На самом деле меня зовут Максим, а не Петр. Максим Чернецкий. (Она все еще непонимающе смотрела ему в глаза). Я тоже из Винницы. Но все равно я не тот, за кого вы все меня принимаете. Поверь, мне было очень неловко всех обманывать, а дядюшку в первую очередь. Но я на это пошел не по собственной воле. Меня вынудили. Впрочем, с этим покончено. И знаешь, какое это огромное облегчение: вновь стать самим собой! Фу!.. Будто камень свалился с плеч.

До нее наконец дошло. Ее темные глаза округлились, красивые брови потянулись вверх.

— Выходит, ты не Петр? — жалостно переспросила она. — Как же так?…

— Это правда, — он пожал плечами.

— Но я привыкла к этому имени.

— Отныне в нем не будет необходимости. Я твердо решил уехать.

— И ты обо всем расскажешь дядюшке?

Максим покосился на дверь, в которую тот вышел несколько минут назад.

— Пора ему узнать правду. Обо мне и о своем племяннике. Сколько можно лгать?

— Тебе известно, что с его настоящим племянником?

— Его больше нет в живых. Он… умер, — Максим передумал говорить о своем подозрении, что его просто-напросто убили.

— Тогда твоя правда будет для него большим ударом.

— Что ж. Но я так не могу дольше. Возможно, как раз потому у меня и возникло отвращение к дядюшкиным странностям, что я не тот, за кого себя выдаю. Настоящий Петр Шемейко сумел бы, наверное, справиться с этим. А вот я не испытываю по отношению к нему тех чувств, которые помогли бы мне это преодолеть. В том-то все и дело.

— Нет! Тебе нужно оправдание! — рассерженно отозвалась Аша. — Судишь исключительно с собственных позиций, другие тебя не волнуют.

Максим подозрительно нахмурился.

— Другие, это кто? Ты ведь имеешь ввиду только дядюшку?

— Конечно, кого же еще, — быстро согласилась она.

— А ты? Хочешь, чтобы я остался? — спросил он на всякий случай.

Аша возмутилась.

— Ах, вот оно что! Тебя волнуют только юбки!

— Ну да, — подтвердил он с безмятежным спокойствием. — Извини. Наверно, я действительно эгоист. Потому что в таком случае мое решение уехать остается в силе.

— Тебе еще придется об этом пожалеть… Когда ты ему сообщишь?

Максим тяжело вздохнул.

— Откровенно говоря, с детства ненавижу все эти трогательные сцены. Лучше я оставлю ему записку. В ней постараюсь все объяснить. Затем мне понадобится твоя помощь.

— И что я должна сделать?

— Поехать со мной в Коломбо. Машину нужно будет перегнать обратно. Надеюсь, ты когда-нибудь сидела за рулем? А дядюшку я постараюсь убедить в том, что ты ничего не знала и поехала со мной против своей воли. Ну, так как?

Она пожала плечами, дескать, что тут поделаешь, и ответила, что согласна.

— Тогда жди меня. Я приду за тобой ночью, — сказал Максим и встал из-за стола.

* * *

Протирая воспаленные глаза, он отправился спать далеко за полночь. Не раз начинал он заново письмо, адресованное дядюшке, исписал целую кипу бумаги, но вся она в клочьях валялась в мусорной корзине. Наконец составил коротенькую записку, вложил ее в конверт, заклеил и надписал сверху: «м-ру Дж. Пулу».

Затем установил будильник на наручных часах и прилег не раздеваясь, в надежде хоть ненадолго уснуть. Но из этого ничего не вышло. Ему все время казалось, будто его слепит серебристый лунный свет, струившийся сквозь окно, хотя глаза у него были закрыты, и даже лучи не попадали на лицо.

Время тянулось медленно, как никогда. Наконец, посмотрев на часы в очередной раз, он решил, что пора двигаться. Не зажигая свет, наощупь отыскал под кроватью свои туфли, взял их подмышку и на пальцах, стараясь не шуметь, выскользнул из комнаты. Во всем доме царили мрак и тишина. Касаясь рукой стены, Максим осторожно прошел длинный коридор. В холле, правда, было посветлее из-за окон.

Еще один коридор, и он оказался у двери Аши. Она открыла ему сразу же, как только он постучал. Ее кровать оставалась нетронутой. Она была готова идти за ним.

Максим показал ей, как нужно ходить, чтобы не скрипели половицы. В особенности он опасался Чана, который спал внизу, и у которого слух был, как у собаки.

Вне коттеджа они почувствовали себя значительно увереннее. Максим приподнял ставни, закрывающие въезд в гараж. Джип сумрачно блеснул гладкой поверхностью.

— Помоги мне вывести его, — попросил он. — Стань у руля и направляй, пока я буду толкать.

Максим уперся ногами в стену и, немного раскачав, заставил автомобиль сдвинуться с места. Он неутомимо толкал его до самых ворот. В это время Аша управляла рулем.

В доме попрежнему стояла мертвая тишина. Он распахнул тяжелые ворота и выкатил джип на дорогу. Месяц, с трудом пробивавшийся сквозь листву деревьев, едва освещал путь.

Вилла растворилась в темноте. Кажется, все прошло гладко. Окна оставались темные, значит, они там преспокойно спали и видели радужные сны. Максим вытер наружной стороной ладони вспотевший лоб.

Теперь можно было заводить. Он сел в водительское кресло и повозился над блоком зажигания. Наконец ему удалось соединить последнюю пару проводников. Мотор неожиданно взревел, разорвав тишину ночи. Максим испугался: не слишком ли близко от виллы? Быть может, следовало все-таки откатить подальше? Но рассуждать было уже поздно.

— Садись! Быстрее! — подстегнул он растерявшуюся Ашу и, как только за ней захлопнулась дверца, нажал на педаль.

С захлебывающимся ревом джип понесся вдоль ухабистой проселочной дороги, стараясь объезжать зияющие впадины, но при этом то и дело врезаясь снопами фар в придорожные кусты. Максим едва успевал выворачивать руль. Их немилосердно швыряло из стороны в сторону и высоко подбрасывало на ухабах. Аша ожесточенно вцепилась в поручни. Только на шоссе она вздохнула с облегчением.

Джип уверенно преодолевал подъемы и был устойчив на крутых поворотах. В первый же день, по дороге из Коломбо, он сумел оценить эту машину. Теперь, на ровной трассе, скорость давала о себе знать только благодаря ветру, затрудняющему дыхание, и мелькающим деревьям, высвеченным из темноты. Максим ощущал себя так, словно летел на крыльях. Он забыл это чувство с тех самых пор, как обнаружил себя в «КамАЗе», набитом бухтами кабеля вместо спирта, и с чужими документами на руках.

Аша наклонилась к нему и громко спросила, стараясь перекрыть свист ветра, стоящий в ушах:

— Что ты будешь делать дальше, когда уедешь отсюда? — сильный ветер относил ее слова назад, и ей пришлось повторить фразу еще раз, чтобы он ее расслышал.

— Знаешь, что я думаю. У меня есть паспорт на имя Петра Шемейко. Я вернусь под этим именем в Винницу и все разузнаю о нем самом. И не успокоюсь, пока не буду знать, как он умер и почему. К тому же, Винница — место, где, как я полагаю, меня станут искать в последнюю очередь.

— А деньги? Это все же далековато. У тебя есть чем заплатить за билет?

Вместо ответа Максим кивком головы показал на «бардачек».

— Открой.

Удерживая одной рукой руль, другой он смахнул на пол всякий хлам, наваленный сверху. Под ним оказался бумажник, набитый выглядывавшими купюрами.

— Чан всегда оставлял его там. Ты ведь должна была это знать.

— Я знала, — согласилась Аша.

Ее скромное признание вызвало на его губах улыбку.

— Здесь не так много, но все же хватит на билет в одну сторону. А еще я думаю, что это лишь незначительная прибавка к той сумме, которую дядюшка выложил за мой приезд на Цейлон. Если же она покажется ему слишком большой, то счет все равно будет предъявлен «баритону». И в самое ближайшее время их отношения здорово испортятся.

— О ком ты говоришь?

— О том, кто кинул дядюшку, заставив меня выдать себя за его племянника.

— Эти люди опасны? — спросила она с беспокойством.

— Да, — подтвердил он вполне серьезно, — они очень опасны.

Они были уже далеко от виллы. Небо начинало светлеть. Ночь обреченно сдавала позиции. Только обступивший с обеих сторон высокий лес еще бросал тень на дорогу.

Впереди в предрассветной мгле замаячили две светящиеся точки. Это были фары встречного автомобиля. Они быстро приближались.

Максим остановил машину, собираясь расспросить о дороге до ближайшего населенного пункта по пути в Коломбо. Скользнув по джипу светом фар, автомобиль резко завизжал тормозами и остановился метрах в двадцати позади них. С сиденья поднялся худощавый, полуседой человек дядюшкиного возраста, со светлым оттенком кожи. Издали окинув Максима внимательным взглядом сквозь очки в строгой оправе, давно вышедшей из моды, он спросил раньше, чем тот успел открыть рот:

— Вы, насколько я могу судить, и есть племянник мистера Пула?

Максим подошел поближе, удивленно присматриваясь к незнакомцу.

— Как вы догадались?

— Нет ничего проще, — незнакомец кивнул в сторону дядюшкиной машины. — Это же его джип.

— Ах да, конечно, — сконфуженно произнес Максим.

— А теперь объясните: что заставило вас отправиться мне навстречу? Дядюшке стало хуже?

— Простите, что вы сказали?

— Я спросил, что с мистером Пулом? Почему вы не дождались моего приезда?

Максим стоял совершенно сбитый с толку: что было нужно от него этому человеку? Его оторопелый вид надоумил незнакомца в старомодных очках кое-что ему объяснить. Правда, теперь в его голосе появились раздраженные нотки.

— Я его врач, Алистер Мак-Раст. Вероятно, вам приходилось слышать обо мне? Так что же тут непонятного? Меня попросили срочно приехать, поскольку у вашего дядюшки начался сердечный приступ. Ведь вы отправились за помощью, не так ли?

— Приступ?! — повторил Максим растерянно. — Боже мой, я ничего не знал об этом!

— Ах, вот оно что! Ну, тогда все становится на свои места, — внезапно смягчившись, подитожил Мак-Раст. — В таком случае, вам лучше вернуться и поддержать его своим присутствием… А впрочем, не смею давать советы. Поступайте, как считаете нужным. А мне, извините, пора ехать, меня ждет больной, — и он снова сел за руль.

— Доктор! — остановил его Максим. — То, что вы сказали, с дядюшкой — это… очень серьезно?

— А как вы думаете, отправился бы я ночью, да еще в такую даль, если бы счел это пустяком?

Машина врача прокатила мимо Максима, продолжавшего отупело смотреть ей вслед. Когда она скрылась из виду, он присел на обочине и прислонился к стволу дерева. Аша не отставала от него ни на шаг. С минуту оба молчали. Он знал, что все зависит от него, но в такой ситуации нелегко принять решение. Вдруг он что-то вспомнил и с размаха треснул себя ладонью по лбу.

— Письмо!.. Господи, оно же его убъет! Скорее!

Он уже без колебаний вскочил и протянул ей руку, помогая подняться с земли, а затем повлек к машине.

— Мы возвращаемся. Необходимо вернуться до того, как Чан войдет в мою комнату. Только бы успеть!

Хлопнули дверцы. Пока они стояли, мотор продолжал работать на холостых оборотах. Перескакивая с педали на педаль, Максим виртуозно развернул джип на узком шоссе.

— А теперь пристегни ремень.

Верхушки деревьев прочертил сизо-голубой фон предутреннего неба. Он выключил фары, в них уже не было необходимости. Опережая летящий джип, с востока быстро надвигался рассвет.

 

3.2

Максим столкнулся с Чаном в холле. Тот нес наверх ванночку с прокипяченным шприцом, и ему пришлось не заглядывая в свою комнату сразу же вместе с ним подняться к дядюшке.

В комнате стоял удушливый запах лекарств. Дядюшка лежал на подушках, кислородная маска наполовину закрывала его лицо. Врач готовился сделать укол. Чан несуетливо помогал ему практически во всем. Кажется, у него был определенный опыт в таких делах.

Маска не позволяла дядюшке разговаривать, однако, заметив Максима, он знаком попросил его подойти поближе. Максим остановился у кровати и нерешительно взглянул на Чана.

— Вашему дядюшке будет приятно, если вы немного посидите около него, — подсказал тот. — Возьмите его за руку.

Он сделал так, как советовал ему Чан. У дядюшки была очень слабая, почти безжизненная рука. Он смотрел Максиму в лицо, по его дряблым щекам медленно катились две слезы, и Максим чувствовал себя прижатым к стене этим взглядом и этими слезящимися глазами. Мысленно он подбирал какие-то слова, но, что-бы ни придумал, от них за версту несло дешевой подделкой. Нечего было и надеяться на то, что его отсутствие, а точнее, попытка к бегству останется незамеченной. Но самое главное, он не знал, видел ли дядюшка его письмо или до этого еще не дошло.

Врачу понадобился доступ к больному, и он попросил его отойти в сторонку. Максим подчинился с большой охотой. Спустя некоторое время после того, как был сделан укол, Мак-Раст позволил дядюшке ненадолго снять маску.

— Хочешь что-то сказать, Джонатан?

— Не переусердствуй, — с трудом проговорил дядюшка. — Тебя все равно не будет в моем завещании. Только сумасшедший решится оставить собственному врачу хотя бы одну рупию.

— Снова за старую песню? Джонатан, сколько раз я должен повторять: ты не бережешь себя. Выбирай: или ты будешь меня во всем слушаться, или я отказываюсь тебя лечить.

— Чертов Мак-Раст! Ты же прекрасно знаешь, что от твоего лечения ровным счетом никакой пользы!

— Будем считать это неудавшейся шуткой, — хладнокровно ответил тот.

— Год назад ты говорил то же самое, Мак-Раст, слово в слово. Не принимай меня за идиота!

— Послушай, откровенно говоря, ты мне больше нравишься в этой маске. Впрочем, сейчас я повторно измеряю твой пульс, и если он окажется более-менее в норме, то не стану долго мозолить тебе глаза.

Максим незаметно выскользнул за дверь перед самым уходом врача. Столкнувшись с ним на лестнице, Мак-Раст тяжело вздохнул и на знакомый манер сокрушенно покачал головой.

— Он не может смириться со своей беспомощностью.

— Наверно, я бы тоже не смог.

— Только не в его положении. Он ведет себя крайне неосторожно. Я предупреждал, что кризис может наступить в любой момент. Ему бы следовало находиться в клинике, но он упрямо стоит на своем.

— Если я правильно вас понял, мой дядюшка серьезно болен?

— Нет, вы неправильно меня поняли. Он неизлечимо болен.

— Что с ним?

Мак-Раст пожал плечами.

— Боже мой, молодой человек, когда вам перевалит за шестой десяток, вы поймете, что это такое. Старость, она всегда находит предлог.

— Да, — сказал Максим. — Понимаю.

— Тогда всего хорошего, мистер Шемейко. Постарайтесь не огорчать вашего дядюшку. Пожалуй, это единственное, чем вы сможете быть ему полезны.

Врач сошел на несколько ступенек вниз по лестнице. Максим спохватился.

— Доктор! Еще один вопрос.

Тот снова повернулся к нему лицом. Максим сделал шаг вниз.

— Каким образом вы узнали, что у дядюшки приступ?

— Очень просто, мистер Шемейко. Мне позвонил Чан и попросил срочно приехать. Почему, собственно, это вас удивляет?

— Позвонил по телефону?

— А разве существует другой способ общения на расстоянии в двадцать миль?

— Простите мне мою назойливость, но, как я слышал, телефонная линия оборвана. Два года назад прошел циклон, по вине которого это случилось. Но дядюшка велел ее не восстанавливать.

— Сожалею, но мне об этом ничего не известно. Спросите лучше у своего дядюшки, — Мак-Раст неожиданно заторопился. — Прошу меня извинить, я очень спешу. Меня ждут клиенты. Так что еще раз: до свидания, мистер Шемейко.

Сначала — шаги по рипящей лестнице, за ними — скрип входной двери. Потом наступила тишина. Вдруг Максиму показалось, что сзади кто-то стоит. Резко оглянувшись, он и в самом деле увидел Чана. Как долго тот находился за его спиной и присутствовал ли во время разговора? Однако лицо старого вьетнамца ровным счетом ничего не выражало.

— Сэр, ваш дядюшка хочет поговорить с вами.

— Хорошо, Чан. Я только загляну к себе в комнату, и сразу же вернусь.

— Нет, сэр. Мистер Пул желает видеть вас немедленно.

Максим еще раз заглянул в бесстрастные глаза Чана, и испугался. Неужто письмо-таки попало к дядюшке?

— Разрешите дать вам совет.

Его слова догнали Максима уже на пороге дядюшкиной спальни.

— Ваш дядюшка принял вас с распростертыми объятиями. Постарайтесь не обмануть его ожидания.

— Что это значит? — удивился он.

— Что если вы пренебрежете моим советом, для вас это может плохо кончиться. Очень плохо.

На Максима почему-то вдруг нахлынули зловещие воспоминания о террариуме и судьбе Президента. Хотя он и старался не принимать слова Чана всерьез, а все равно кошки скребли у него на душе, когда он входил в комнату больного.

Зато приветливость дядюшки после того, что он услышал от Чана, его попросту ошеломила.

— Входи, Петр. Садись.

Максим настороженно присел на край стула у изголовья кровати, который недавно занимал Мак-Раст.

— Как вы себя чувствуете?

— Благодарю, мне уже лучше. Ты все слышал… Эти врачи совершенно не умеют лечить. Конечно, Алистер — мой друг, но как врач…

— Дядюшка, но если вы в нем сомневаетесь, в таком случае не стоит ли пригласить других специалистов, собрать консилиум, наконец?

— Ах, Петр, оставь. Другие ничем не лучше, уверяю тебя.

— Ну хорошо. А лечение, назначенное доктором Мак-Растом, разве оно ничего не дает?

— Вовсе нет, дорогой Петр, вовсе нет. Но это еще не означает, что, если следовать его указаниям, то в результате ты должен поправиться… Не огорчайся из-за меня, — дядюшка дружелюбно похлопал его по руке. — Как бы там ни было, а я признателен тебе за твою заботу. И поэтому не хочу портить настроение рассказами о том, что значит болеть в моем возрасте. Да и, откровенно говоря, я позвал тебя по другому поводу.

Вот оно! Сердце у Максима сжалось. Он замер, приготовившись услышать самое неприятное. Но дядюшка не изменил благодушного выражения лица.

— Я хочу знать, как продвигается твоя работа над ролью.

Это прозвучало настолько неожиданно, что Максим растерялся.

— Простите, дядюшка, но стоит ли говорить об этом именно сейчас?

— Предоставь мне решать, когда и о чем говорить! — резко оборвал его дядюшка, впервые за сегодня повысив тон. — Послушай, Петр, — добавил он уже мягче. — Неделя осталась до твоего дебюта. Я уже пригласил Алистера Мак-Раста. Приедут и другие гости. Ну что, ты меня не подведешь?… Петр?

— Как скажете, дядюшка.

Максим не придавал этому значения: впереди целая неделя, за это время столько воды утечет…

— Ну вот, так-то лучше. И не заставляй тянуть себя за язык. Надеюсь, ты отнесешься к роли со всей серьезностью.

Вдруг он еще раз подумал о предупреждении Чана.

— Да, дядюшка, обещаю.

— Замечательно. Я помогу тебе. Обращайся в любое время, не бойся меня побеспокоить. Я всегда к твоим услугам.

— Спасибо. Я непременно воспользуюсь вашим предложением.

— Да, кстати, если хочешь, можешь порепетировать вместе с Ашей. Я попрошу Чана, чтобы он взял на себя часть ее обязанностей по дому. Тогда у нее появится свободное время, и она могла бы уделить его тебе. Ну, как?

Неслыханное событие! Максим задрожал от восторга, и ему даже пришлось немного потянуть, чтобы настроить себя на равнодушный тон.

— Думаю, это было бы неплохо.

На всякий случай он повторил с бòльшим чувством, а то как бы тот не передумал:

— Да, пожалуй, это было бы очень кстати.

Кажется, дядюшка ничего не заметил.

— Значит, решено. Я сейчас же улажу это с Чаном, и с сегодняшнего дня вы начнете заниматься вдвоем.

— Спасибо, дядюшка, — совершенно искренне поблагодарил Максим. — Это действительно очень любезно с вашей стороны.

* * *

Максим переступил порог своей комнаты сгорая от нетерпения. Нераспечатанный конверт лежал на том же месте, где он его и оставил. У него сразу отлегло от сердца. Конец беспокойству! Он взял его в руки, вскрыл, перечитал собственное признание, а затем порвал в мелкие клочья.

И снова все пойдет как прежде. Точно так же придется ему поддакивать дядюшке, разучивать какую-то глупую роль и еще одну постоянно играть самому. Вот только с Ашей он теперь сможет видеться чаще, к тому же, их сближение будет иметь законный предлог. Хоть одно это утешало. Она была его отдушиной в этом затхлом склепе, пропитанном плесенью.

Оставалось, впрочем, еще кое-что, вопрос, требующий ответа. Как Чану удалось так быстро связаться с доктором? Выходит, когда нужно, телефон мог работать?

Как раз сейчас самый удобный момент, чтобы решить эту загадку. Максим вышел за дверь и, стараясь не скрипеть ступенями, поднялся наверх. Не часто ему удавалось вот так, свободно, зайти в библиотеку, превращенную дядюшкой в рабочий кабинет. Особенно в его отсутствие: дядюшка работал там с утра до позднего вечера.

Максим прокрался почти что на цыпочках. Спальня была рядом, и он не хотел впоследствии объяснять, что ему вдруг понадобилось в библиотеке.

Телефонный аппарат стоял на своем месте. Второй такой же находился в комнате Чана. Он приложил к уху трубку: ему ответило мрачное молчание. Тогда он пошел за проводом. Тот бежал аккуратными зигзагами по стене и прятался за шкафом. Максим просунул руку в узкий проем между шкафом и стеной и порыскал там, стараясь наощупь найти его продолжение. Внезапно рука натолкнулась на выступающий предмет. Это была коробка выключателя. Максим довольно усмехнулся, предвкушая удачу.

Щелкнув выключателем, он снова поднял трубку. На этот раз в ней появился гудок вызова: телефон заработал! На радостях Максим стал напевать мелодию из репертуара Робертино Лоретти. Ну и хитрец же этот дядюшка! Он даже позабыл о том, что дядюшка лежал за стеной, только что пережив кризис.

* * *

Утром Чан постучал в его дверь и, получив разрешение войти, переступил порог с каким-то объемистым свертком подмышкой и машинкой для стрижки волос в той же руке. Максим только что закончил одеваться. Сегодня он встал позже обычного и был несколько разочарован тем, что это не Аша, явившаяся, быть может, узнать, почему он не пришел на пирс. Чан заявил с холодной непреклонностью, с которой он обычно приносил дядюшкины распоряжения:

— Доброе утро, сэр. Надеюсь, что вы уже помылись, потому что мистер Пул велел мне позаботиться о вашей прическе. А когда я закончу, вам придется надеть вот это, — развернув, он бросил на кровать сверток, и то, что в нем оказалось, повергло Максима в ужас. — Ваш костюм для предстоящего спектакля.

Оправившись от шока, Максим подошел поближе и двумя пальцами брезгливо приподнял его за край.

— И я должен буду это на себя надеть?!

— Ваш дядюшка подбирал его сам, — холодно сказал Чан. — И он хочет увидеть вас в нем до завтрака.

Максим разжал пальцы. Костюм снова упал на кровать.

— Ладно, — согласился он убийственно спокойным тоном. — Если дядюшка так хочет, я одену.

— Спасибо, сэр.

— Вы говорите мне «спасибо»?

— Спасибо от имени вашего дядюшки.

— Ах, так.

— Да, сэр. А теперь вы мне позволите вас постричь?

— А это еще зачем? — Максима снова передернуло. — О Господи! Неужели дядюшке недостаточно того, что я согласился надеть его костюм?

Если бы не сердечный приступ, не Мак-Раст и не злополучное письмо, из-за чего ему пришлось вернуться, в настоящий момент он был бы в другой точке земного шара, за тысячи километров отсюда!

С героизмом приговоренного он уселся на стул и разрешил Чану туго обвязать себя полотенцем.

— Не беспокойтесь, сэр. У меня достаточный опыт.

— Не беспокоиться?! Да что вы? Повидимому, это шутка?

Ненавистная машинка завизжала у него за ушами. Что он там выбирает так долго, нервничал Максим, с возрастающим беспокойством поглядывая, как пол усеивают срезанные пряди волос. В затылок ударило подозрительным холодком. Может, хватит?

— Я этому научился на сапфировых приисках. Там не было парикмахеров, посыпающих тебя пудрой и освежающих одеколоном. Приходилось столько всего делать самому! Я был и парикмахером, и поваром, и даже научился разбираться в лечебных травах. Однажды вашего дядюшку искусали малярийные комары, но мне удалось выходить его всего лишь за несколько дней. Впрочем, он был не из тех, кто пускает слюни по всякому поводу. Это была сильная натура. Его энергия, его ум… Для этого человека не существовало непреодолимых препятствий.

Как ему надоели все эти воспоминания! Старательно подравняв виски, Чан наконец не без удовольствия сказал:

— Ну вот, теперь совсем другое дело, — и окутал его облаком щиплющего одеколона.

С полотенца на пол посыпались новые локоны. Почему их так много? Максим судорожно глотнул воздух.

Укладывая инструмент, Чан мельком посмотрел на часы.

— Через пятнадцать минут подадут завтрак. Прошу вас, сэр, поторопитесь.

В последний раз критически оценив взглядом свою работу, он ушел.

Максим нехотя расправил кое-как брошенный костюм. Утешения было мало. Он вздохнул и начал самоотверженно переодеваться, затаптывая ногами срезы собственных волос.

В его комнате зеркала не было, если не считать карманного, которым он пользовался во время бритья. Зато огромное зеркало в полный рост украшало холл. Он подошел к нему с замирающим сердцем. Предчувствие его не обмануло: он узнал бы в его отражении кого угодно, только не себя. Перед ним стоял юноша пятидесятых годов, похожий скорее на того, который был на дядюшкиной видеокассете. На нем была блеклая льняная рубашка, длинные рукава приходилось то и дело закатывать, а они все равно упрямо не хотели держаться выше локтя. Невиданного покроя брюки на пристегнутых бретельках и пуговицах вместо молнии. Свободно висящие, широченные штанины. Еще кого-то в них можно было впихнуть.

У того парня было такое лицо, словно сам-то он считал себя нормальным, а увидев Максима, решил, что перед ним привидение. Наверное, особенно этот тип гордился своей прической. Переднюю прядь он ежеминутно поправлял, чтобы она не лезла в глаза, правда, Максиму этот жест был тоже знаком, но вот сзади… Он любил, чтобы сзади волосы оставались длинными, еще длиннее, чем спереди, а тут его рука нащупывала выстриженный затылок, и, холодея от ужаса, он пытался пальцами что-то ершить, но у него это плохо получалось.

Дядюшка поправился настолько, что с помощью Чана спускался на террасу и даже прогуливался парком, хотя много времени попрежнему проводил в библиотеке и, кажется, работал еще усерднее, потому что, например, вчерашний ужин велел принести ему прямо туда.

Впрочем, сегодня он снова завтракал на террасе и внимательно смерил взглядом Максима. Скорее всего, он остался доволен, хотя и промолчал, невозмутимо продолжая попивать сок.

Аша где-то задерживалась. Максим с тревогой косился на дверь, из которой она могла вот-вот выпорхнуть. Что-то она скажет по поводу его наряда? В нем он чувствовал себя с ног до головы настоящим огородным пугалом.

Вдруг он ее увидел. Как только она вошла, Максим едва сумел подавить улыбку. Для этого ему пришлось себя ущипнуть, причем по-настоящему.

У нее был по крайней мере такой же нелепый вид, как и у него. Старомодное платьице в горошек с воротничком, застегивающимся под шею. Волосы, разделенные симметричным пробором, старательно приглажены назад и уложены полумесяцем. Как же надо было постараться, чтобы придать ей такой глупый вид? Впрочем, в этот момент его собственная оригинальная внешность точно так же, повидимому, приподнимала ее настроение, хватило бы один только раз взглянуть на его бретельки, чтобы зайтись смехом. Кажется, они действительно стоили друг друга.

Как ни в чем ни бывало, дядюшка с помощью ножа и вилки отправлял в рот крохотные ломтики запеченого с овощами рыбного филе. Максим старался смотреть только в свою тарелку. Под конец дядюшка неожиданно заговорил.

— У тебя сегодня какое-то бледное лицо. Хотя отчасти в этом есть и моя вина. Здесь ты лишен развлечений, к которым, наверное, привык… Скажи, Петр, — вдруг спросил он, — скажи, только честно, тебе не скучно со мной?

Прямой вопрос заставил Максима на миг обо всем позабыть.

— Тебя не слишком тяготит образ жизни, который я веду?

— Ну что вы, дядюшка. При том, что вы окружили меня такой заботой…

Дядюшка пригрозил пальцем.

— Вижу, вижу. Меня не обманешь. Просто тебе нужна небольшая смена обстановки. Наверное, завтра я позволю вам с Ашей съездить в Киринду, как ты того хотел. Погуляете немного вдвоем, развеетесь. Одним словом, отдохнете от старика.

— О, дядюшка! — Максим просиял, не зная, как утаить свою радость.

— Ну вот, ты уже и повеселел… А заодно заедете к тетушке Патриции и передадите ей от меня приглашение на наш скромный праздник, я имею ввиду день, когда мы устраиваем спектакль.

У Максима появился еще один повод для улыбки, а также повод ее сдержать: хорош дядюшка, ведь для того, чтобы пригласить тетушку, достаточно было нажать на выключатель за шкафом, и дела-то всего на минуту.

— Не волнуйтесь, дядюшка. Можете на меня положиться.

Максим свернул салфетку и встал из-за стола.

— Спасибо, дядюшка, за подарок. Надеюсь, это не из-за того, что я вам стал слишком надоедать?

— Ты? Ради Бога!

— Я очень признателен вам за вашу заботу… (Тот отмахнулся). Хочу немного пройтись, — подумав, он добавил специально для дядюшки. — А затем, пожалуй, возьмусь учить роль.

Дядюшка одобрительно закивал головой.

— Конечно, иди. Тебе следует хорошенько поработать, чтобы компенсировать завтрашний день, — он снова окинул Максима взглядом сверху донизу. — Да, и вот еще что…

— Да, дядюшка?

— Этот костюм очень тебе к лицу. Не снимай, оставайся в нем.

 

3.3

— Сейчас ты напоминаешь Грэту Гарбо в молодые годы, — заметил Максим, оторвавшись от руля, чтобы высказать Аше этот комплимент.

Дорога бежала в двустах метрах от побережья и десяти над уровнем моря. Иногда между ними и океаном не оставалось никакой растительности, только желтоватый песок, изборожденный пересекающимися полосами чьих-то следов. Иногда пальмы заслоняли солнце, и оно начинало мигать, будто сквозь решето. Под колесами джипа стремительно пробегала асфальтовая лента шоссе. Ветер отчаянно свистел в ушах, заглушая и без того негромкий шум прибоя, лишь видны были волны, накатывающие на берег. В открытой кабине они были далеки от того, чтобы чувствовать надвигающийся зной.

Аша не собиралась оставаться в долгу.

— А ты — Элвиса Пресли. У тебя такая же челка, как у него, — она склонилась над самым его плечом, стараясь обмануть ветер.

— Нет! Я Джонатан Пул, — заявил он патетически, словно уже готовился к выступлению на сцене. — За поворотом на нас нападут гангстеры, но я оторвусь от них или сброшу в море, это уж как получится, извините, дядюшка. Жаль, что поблизости нет, хотя бы крошечной, горы Нангапарбат. На ее вершине я мог бы стоять, скрестив руки, и с презрением победителя выслушивать, как униженный враг у края пропасти молит о пощаде.

Аша укоризненно покачала головой. Он разгадал ее жест. Озорные огоньки в его глазах заслонило раскаяние.

— Ты права. Не стоило так шутить, — признался он сквозь прорывающийся смех.

— Дядюшка стар и болен, а мы смеемся над его причудами.

— Но ведь я уже сказал, что жалею об этом. Какая ты придирчивая!

— Послушай, Петр, — все так же серьезно продолжала она. — Я слышала, что сказал Мак-Раст. Твой дядюшка не протянет долго. С другой же стороны, у него не осталось родственников, кроме тебя. Когда-нибудь к тебе перейдет этот дом и все, чем он владеет. Хотя бы от этого не отказывайся!

— Аша, к чему ты клонишь? Надеешься соблазнить меня дядюшкиным наследством? Нет, послушай и ты. Меня не касается, каким путем дядюшка разбогател: вкалывая до седьмого пота на сапфировых приисках, или же сделав бизнес на торговле наркотиками. В любом случае я не имею к его деньгам никакого отношения. Кто я такой, самозванец, явившийся ниоткуда? Кстати, ты упустила из виду одно небольшое обстоятельство: я не Петр. Мне в этом доме ничего не принадлежит. Даже имя.

— Сейчас у тебя нет другого.

— Да. Меня загнали в угол. Но еще не все потеряно. Как-нибудь выпутаюсь, будь спокойна.

— Значит, все-таки уедешь?

— А что ты мне предлагаешь взамен? Деньги, которые не вернут дядюшке лучшие годы. Виллу, которая навевает лишь тоску. Вот уже две недели я заигрываю с выжившим из ума стариком, стараюсь угодить всем его прихотям, и знаешь, чего я больше всего боюсь: что придет время, когда сам превращусь в собственную мумию и буду со сладострастием погружаться в ностальгические воспоминания о тебе, о Цейлоне и об этом ужасном времени.

— Ах, Петр! Возможно, он для тебя никто, но в тебе-то он души не чает.

— Аша! — Максим нахмурил брови. — Скажи, почему, собственно, ты все время уговариваешь меня остаться? Что тебе до этого?

— Твой дядюшка… — начав было объяснять, она быстро опустила глаза.

— О нет! Только не убеждай меня снова в том, что это из-за него. Я тебе все равно не поверю. Слышишь, не поверю! — закончил он с ударением на последнем слове.

* * *

Площадь украшал фонтан, со дна которого поднимались лотосы. Их большие нежно-розовые лепестки замерли на зеленоватой глади. Фонтан привлекал полураздетую смуглую детвору, иногда гонявшую мелкие волны от края до края.

Киринда был небольшой провинциальный городок с одноэтажными домами и кривыми улочками. Свое название, надо думать, он получил от реки, в дельте которой расположился, Киринди-Оя. По крайней мере половина его жителей была знакома между собой; встречаясь на улице, они громко приветствовали друг друга на своем непонятном сингальском языке, да еще вымахивали при этом руками, слишком далекие от исполнения таких ритуалов, как, например, снятие шляпы с легким поклоном. С утра к нему тянулись повозки из окрестных деревень, в них крестьяне везли на продажу свой урожай. Рынок находился тут же за фонтаном.

Максим припарковал джип на стоянке перед входом. В ту же секунду грязный мальчишка соскочил с ветви кривого, чудно раскорячившегося дерева и прилип к машине с протянутой рукой. Сперва он подумал, что тот просит милостыню, но когда мальчишка зашел с ближней стороны, в его ладони, белой на фоне загара, оказалась морская раковина.

— Сэр, купите раковину, испытайте свое счастье! — заговорил он вдруг по-английски, хотя и с акцентом, затем, читая в глазах Максима колебание, раскрыл перед ним котомку, полную таких же раковин. — Выбирайте любую, какую хотите! Пожалуйста, сэр!

Максим сунул ему в руку монету и, прежде чем открыть раковину, предупредил Ашу:

— Кинем жребий. Будет по-твоему, если там окажется жемчужина. Будет по-моему, если ее там нет.

— Это несправедливо! — возмутилась она. — Я согласна, если сделать наоборот.

— Ну, как знаешь. Мое дело предложить, а твое — отказаться. Тогда выбросим ее в море.

Аша недовольно передернула плечами.

— Ладно. Я согласна.

Он вскрыл раковину лезвием ножа и показал ей: она была пуста.

— Будет по-моему, — подитожил Максим.

Аша насупилась.

— Но я еще немного задержусь, — прибавил он миротворчески.

Бесконечные ряды лотков были завалены крабами, омарами, креветками; рыба, привыкнув к шуму и гаму, безучастно плавала в бочке с водой; дальше тянулись горы отборных плодов манго, бананов и ананасов, зеленоватые картофелины — джекфрут и цейлонская дыня — папайя. И снова: «Мой господин, не желаете купить раковину? Вам непременно повезет!». Рядом можно было выпить сок кокосового ореха. Острым ножом, напоминающим скорее ятаган, продавец ловко срезал верхушку и протягивал покупателю то остальное, что содержало прохладный мутноватый напиток, хорошо утоляющий жажду. Просеянные сквозь матерчатые крыши палаток яркие солнечные лучи заполняли прилавки розовым светом. Продавцов их оригинальный вид сбивал с толку, но это не мешало им наперебой предлагать свой товар.

— Мы привлекаем внимание, — озабоченно сказала Аша.

— Да нет же, им наплевать, как мы выглядим, они просто хотят всучить нам то, что нам вовсе не нужно, однако они уверены, что нам оно просто необходимо, только мы этого еще не знаем. Вот погляди, — ему стоило труда оторваться от прилавка и увлечь ее за собой. — Видишь, как они настойчиво суют нам свои манго. Скажи им, что у дядюшки они сами падают с деревьев, некому собирать.

Затем пошли ряды подельщиков, и им стали еще назойливее тыкать в лицо плетеными циновками, сумочками из крокодиловой кожи, шляпками, веревками, ковриками. Вполне можно было оглохнуть от их выкриков. Торговец сувенирной лавки, старик в белом тюрбане, похожий на скелет, поманил их к себе. На этот раз Максим решил подойти поближе, ему хотелось сделать какой-нибудь подарок Аше. На прилавке были разложены изделия из дерева, рога, слоновой кости, черепаховой пластины, маски для колама, цепочки с зубом акулы. Торговец быстро затараторил на сингальском, без устали тыча ему в руки курильную трубку необычной формы, окончание которой заменяла разинутая пасть цейлонского медведя.

— О чем он там лопочет? — поинтересовался Максим у Аши.

— Предлагает нам купить у него эту трубку. Он уверяет, будто она сделана из черного дерева и что это точная копия той, которую в свое время преподнес Иосифу Сталину английский губернатор Цейлона.

— Ну тогда ответь, что я не являюсь поклонником Иосифа Сталина. И поэтому мне не нужна его трубка, даже если она сделана из черного дерева.

Аша перевела ответ, но старик не унимался.

— Пойдем, — он тронул ее за локоть. — Иначе мы от него не отвяжемся.

Однако в последний момент торговец сунул ее в руки Максиму, и прежде чем тот успел запротестовать, замахал на него своими тощими руками.

— Что он говорит?

— Что отдает ее даром, — перевела она. — Он решил ее подарить.

Улыбаясь, тот в подтверждение закивал головой.

— Спроси у него, почему он это сделал.

Аша задала вопрос и перевела ответ.

— Он сказал, что мы ему понравились. Увидев нас, он подумал, что вернулись времена его молодости.

— Что ж, — вздохнул Максим, — надо признать, ему это удалось.

Вынув бумажник, он расплатился с торговцем, который раскланялся с просиявшим лицом, и продолжал кланяться, сколько они не оборачивались.

— Кажется, ты произвела на него впечатление, — заметил Максим, многозначительно рассматривая ее воротничок.

— Нет. Это ты сразил его наповал. Он не сводил глаз с твоих бретелек.

— Ну ладно. Не будем спорить. Мы оба выглядим так, будто сошли с учебника по истории. Но все же это не повод, чтобы отказать себе в удовольствии провести этот день, как нам хочется.

Держась друг за друга, они выбрались из толчеи, начинавшей действовать им на нервы.

— И что нам с этим делать? — Максим недоверчиво повертел в руках трубку, сделанную, по словам старика, из черного дерева. — Хотя, по-моему, она просто покрашена.

— Я устала, — объявила Аша и потащила его к фонтану.

Они присели на краю парапета в месте, свободном от ребятишек. Которые были постарше, те поглядывали на них раскрыв рты.

— Как хорошо! Подумать только, сегодня у меня выходной! Я могу делать все что угодно. И даже не делать ничего.

— Любопытно, что это на дядюшку нашло, что он отпустил нас на весь день. Я уж думал, такого с ним никогда не случится. И это после того, как я чуть не сбежал. А может, как раз потому, что мы вернулись?

— О, Петр! — умоляюще сказала Аша. — Ты сам только что говорил… Давай не будем об этом, хотя бы сейчас. Я боюсь, что если мы начнем все сначала, то обязательно испортим себе настроение.

— Ладно, забыли, — охотно согласился он.

Склонившись над поверхностью воды, он потянулся за цветком лотоса, плававшим за его спиной. Аша успела это заметить и вовремя схватила его за руку.

— Что ты делаешь?!

Он уставился непонимающе.

— Это же священное растение! Скажи спасибо, что я успела тебя остановить!

Мимо неспеша проходил полицейский, поигрывая дубинкой и присматриваясь к ним с явным подозрением.

— Ну и порядки! Даже цветок нельзя сорвать! — возмущенно заявил Максим, не скрывая внезапно обуявшей им неприязни к полицейскому. — Пойдем лучше отсюдова! Здесь нам не дадут покоя!

— Пойдем! А куда?

— Хочешь что-нибудь съесть?

* * *

Метрдотель в морской форме с изумлением наблюдал, как двое молодых людей, напомнивших ему дедушку и бабушку в этом же возрасте, подкатив на джипе к самому пирсу, вышли из него и, взявшись за руки, преспокойно зашагали по бетонированному настилу. А затем непринужденно взошли по трапу на борт старой яхты, переоборудованной под плавучий ресторанчик.

Волны слегка покачивали палубой, официанты, одетые матросами, ловко шныряли между столиками, негромко звучала музыка, воспроизводимая с пластинки. Свободных мест было не так уж и много.

— Сюда, пожалуйста, — официант привел их на сторону, обращенную к пирсу, и где поэтому было заметно, как борт то поднимается, то снова опускается вниз, и слышно, как он со скрежетом трется о сваи. — Что будете заказывать?

Вопросительно взглянув на Ашу, Максим наугад ткнул пальцем в меню, он не мог дождаться, когда официант оставит их наедине. Перегнувшись через столик, он сообщил ей по секрету:

— Меня больше ничего не беспокоит. Знаю, что в любой момент могу уехать, и благодаря этому чувствую себя свободным человеком.

На ее губах заиграла недоверчивая улыбка.

— А знаешь, что я об этом думаю? Пока что твою независимость обеспечивает тебе толстый бумажник дядюшки. Именно благодаря ему ты можешь с гордым видом подняться по этому трапу и, небрежно щелкнув пальцами, подозвать официанта. Интересно, что ты запоешь, когда он у тебя малость поистощится?

Дядюшка! Опять дядюшка! — злясь скорее на самого себя, поморщился Максим. Дядюшка отпустил, дядюшка дал денег! Ни шагу — без дядюшки!

— Ты что, снова меня уговариваешь?

Но в ее словах отчасти была правда, и он не хотел с нею спорить.

Здесь их окружало несколько иное общество, чем то, с которым они столкнулись на рынке. Уравновешенное и несуетливое. Уверенные в себе джентльмены и дамы, знающие собственную цену. Аша забеспокоилась.

— Они на нас смотрят.

— Опять? Тебе все время что-то мерещится.

— А я говорю, смотрят. На этот раз точно.

— Ну, тогда покажи им рожки, и они отстанут. Проверенный способ. Вот так, — он приставил к вискам два согнутых пальца и сгримасничал, повернувшись в сторону двух чопорных дам, у которых сразу после этого отвисли челюсти, и они возмущенно отвернулись.

Оба зашлись неудержимым смехом. Аша вдобавок захлебнулась глотком вина, и ей пришлось долго откашливаться.

Нависавший сверху тент защищал их от нестерпимых лучей экваториального солнца. Ветер кидал в лицо распыленные соленые брызги, которые сохли прямо на губах. Приятно было так сидеть, болтать о чем угодно, попивая аперитив.

Пластинка закончилась. Было видно, как за стеклом рубки «матросы» совещались между собой, подбирая очередной диск. В наступившей паузе к ним стали доноситься голоса с соседних столиков, до сих пор заглушаемые музыкой. Наконец в динамиках раздалось легкое потрескивание.

Максим не поверил своим ушам. Босанова! Забытая мелодия пятидесятых годов разливалась над поверхностью моря.

— Кажется, это предназначено нам, — сказал он, еще правда, не зная, как расценить свою внезапную популярность.

— Сделаем вид, будто ничего не происходит?

— Боюсь, что нам это не удастся.

Теперь они оказались в центре внимания всех, кто находился на палубе. Неожиданно для самого себя он сорвался с места и схватил ее за руку.

— Куда ты меня тащишь? — испуганно спросила Аша.

— Положись на меня, — шепнул он ей на ухо.

Они вышли на середину площадки. Максим положил обе ее руки себе на плечи, сам обнял ее за талию и увлек за собой в медленном танце по раскачивающейся палубе, подчиняясь плавному ритму старой, но пленительной мелодии. Затаив дыхание, взволнованная публика следила за ними со всех сторон, хоть и напрасно надеялась что-либо понять. Некоторые расчувствовавшиеся пожилые дамы украдкой вытирали платочками уголки глаз.

— Представь, что в те годы эта посудина еще успешно бороздила океан, и мы могли на ней плыть, скажем, в Европу, ну или, по крайней мере, в Индию.

— Я уже представила, — мечтательно сказала Аша и коснулась подбородком его плеча.

* * *

Ливень накрыл их уже в пути. После полудня зашумела листва в кронах деревьев. Гонимые резко усилившимся ветром, тучи вырастали на глазах, взгромоздившись одна на другой, черной массой они угрожающе надвигались прямо на них. Джип летел с максимальной скоростью. Они еще надеялись успеть, но небо разверзлось над ними, когда поблизости не было ни одного приличного укрытия, а автомобиль с открытым верхом было то же самое, что калоша без валенка. «Дворники» не справлялись, лобовое стекло залило потоком воды, и сквозь него не видно было дороги.

— Эй! — закричал Максим, останавливаясь у ее края и вызывающе запрокидывая голову к небу. — Там что, шлюзы открыты? Джип, это вам не подводная лодка!

Они бросили на дороге автомобиль и, держась за руки, напролом через кусты кинулись спасаться в гущу леса. В это время, надвое расколов небосвод, грозно сверкнула молния.

В лесу их встретили полумрак и тишина, озвученная только шумом дождя в перерывах между приглушенными раскатами грома. Сюда и в солнечные дни редкое пятнышко света проникало сквозь сплетенные ветви. В борьбе за выживание растения тянулись вверх. На их пути попадались засохшие деревья, задушенные обвившимися вокруг них лианами. Джунгли. Мох обильно стелился у подножий деревьев и окутывал стебли лиан. Под ногами трещали сухие сучья и шевелился мягкий мох, создающий впечатление, будто ступаешь по чему-то живому.

Под прикрытием густой листвы было все же спокойнее. Дождь проникал сюда только рикошетом. Хотя одежда насквозь вымокла, еще пока они находились в машине.

— Долго это будет продолжаться? — поинтересовался Максим, вытирая катившиеся по лицу ручейки.

Аша только пожала плечами. Когда она это сделала, он обратил внимание, что мокрое платье облегло ее тело, выпятив округлые бедра и острую грудь. Все, что нужно, у нее было на месте. Неожиданно он ощутил, как по нему прокатила горячая волна.

— Нам следовало подождать в Киринде, — с опозданием ответила она, — как я и советовала. Но ты меня не послушал.

— И я был прав, — сказал он вдруг, поедая ее горящими глазами. Она решила, что он шутит, но он продолжал. — Разве тогда мы попали бы под такой ливень, разве нам пришлось бы выйти из машины, разве стояли бы мы под деревом, разве… — его губы настойчиво приближались, пока он не почувствовал вкус губной помады; оторвав их, он закончил фразу, — … разве тогда мы поцеловались бы?

Его лица коснулось ее испуганное дыхание. Аша не оттолкнула его и не повисла у него на шее. Кажется, она еще разрывалась между тем, что влекло ее к нему и тем, что останавливало. Снова касаясь ее влажных щек, он почувствовал, что она вся дрожит, оставил попытку сблизиться и, только обняв ее за талию, попрежнему мягко прижимал к себе.

Волна схлынула. Теперь было нетрудно стоять и просто держать ее в объятиях. Аша окончательно успокоилась и даже повеселела.

— Наверное, дядюшка был не так уж неправ, — вдруг сказала она, меряя его взглядом. — Этот видик тебе как будто даже идет. Такой себе симпатичный щеголь пятидесятых, — она легонько прошлась по его кончику носа.

— Правда? Ну, тогда должен признать, что твоя прическа тебя тоже не до конца изуродовала. Хотя…

— Что — хотя? — ее брови угрожающе взметнулись вверх.

Он нарочно тянул.

— Я бы устроил тебе хорошую взбучку за то, что ты позволяешь себе кокетничать со всякими там уличными щеголями.

— Вот как! — произнесла она с возмущением.

— Ага, — подтвердил он кивком.

— Ну что ж. Кстати, мне кажется, они ничего не имеют против того, чтобы я с ними кокетничала.

— Ты действительно так считаешь?

— Конечно. А ты?

— И я тоже.

В этот момент она чуть приподнялась на носках и быстро поцеловала его в губы.

— А теперь разведи, пожалуйста, костер. Если ты обратил внимание, одежда на мне вся мокрая.

— А как же дождь?

— Забудь, он уже прошел.

— Неужели? Так скоро? — разочарованно переспросил Максим и полез за спичками.

В кармане лежал промокший коробок. Он развел руками.

— Боюсь, ничего из этого не выйдет.

Аша огорченно вздохнула.

— Ну вот, — сказала она, расправляя складки на прилипшем платье, сквозь которое, к удовольствию Максима, проступало нижнее белье. — На кого я теперь похожа? Твоя тетушка будет шокирована.

— Моя тетушка! — застонал Максим. — О Боже! Я совсем о ней забыл!

На полу джипа собрались огромные лужи. Но им не было до них дела. Они даже не потрудились спустить лужи, образовавшиеся в ямах сидений.

Максим вставил ключ, но провернуть почему-то не провернул.

— Интересно, как же тогда они развели костер?

— О чем ты? — удивилась Аша.

— Не о чем, а о ком. О дядюшке с тетушкой. Я имею ввиду их катание на плоту. Плот рассыпался на порогах, и они были вынуждены заночевать на берегу. Но если им пришлось искупаться в реке, то тогда спички должны были отсыреть. В таком случае, как же им удалось развести огонь? Помнишь, свое платье миссис Хептон сушила уже у костра. Если бы даже им удалось высушить спички на солнце, все равно они не могли высохнуть раньше, чем платье. Тогда — как?

Аша тоже, разумеется, не знала, но пока что это мало ее беспокоило. Она вообще не могла понять, с какой стати это ее должно беспокоить.

— А очень просто, — объяснил Максим, — при условии, что они сами инсценировали крушение.

В этот раз Аша заинтересовалась.

— Не понимаю, зачем это было нужно?

На лице Максима появилась коварная улыбка.

— А как ты думаешь, чем они там занимались всю ночь на берегу, до того как их «спас» Генри Хептон? Представь: ночь, звезды, и только двое у костра. Все яснее ясного! Тебе не кажется?

Аша зарумянилась.

— Ты потому об этом вспомнил, что мы с тобой только что целовались в лесу?

— Согласись, у нас сейчас так много общего с ними. В конце концов, они, наверное, любили друг друга.

— Но ведь… мы же только целовались.

— Да, — согласился он, вспоминая, как держал ее в руках.

— У нас больше ничего не было, — настаивала она, хмурясь.

— Конечно, — подтвердил он.

— Тогда и не нужно сравнивать.

— Хорошо, не буду, — покорно сказал он.

— И хватит это обсуждать.

— Не будем обсуждать…

— И не думай.

— Не думаю… Все? Мы можем ехать?

— Кажется, я не просила тебя тут сидеть и выяснять, что общего у нас с твоими дядюшкой и тетушкой… — бросила она сердито. — Так мы едем или нет?

Максим пожал плечами и повернул ключ. Мотор взревел, джип тронулся с места.

После дождя воздух был еще свеж и пьянил новыми ароматами. По небу носились продырявленные облака. Впереди блестел мокрый асфальт.

 

3.4

Короткая ветка шоссе, проложенная через пальмовую рощу, привела их на виллу тетушки Патриции. Легкий коттедж уютно прикорнул в тени тропической растительности. Темнокожий слуга в длинном ферине выбежал им навстречу, но они уже поднимались по ступенькам, и он, приняв во внимание то, как плачевно выглядели эти двое, без единого слова впустил их в дом. Если он и пожалел об этом, то только в тот момент, когда на заметил на полу полосу мокрых следов.

Тетушка, увидев их, всплеснула руками.

— И как это Джонатан догадался отпустить вас на целый день в машине с открытым верхом!

— Это наша вина, тетушка, — Максим хотел избавить дядюшку от незаслуженных упреков. — Мы задержались в городе. Нам бы следовало обратить внимание на перемену погоды.

— Ну да теперь уж все равно. Гунадаса проводит вас, вам нужно обсушиться, — присмотревшись к нему повнимательнее, она почти что прошептала. — Но какое все-таки сходство! Просто поразительно!

В окна заглядывало посветлевшее небо. «Зайчики» играли на фаянсовых статуэтках. На стене висел фотопортрет мужчины лет тридцати с черными усиками, которые, вероятно, должны были еще больше подчеркнуть его строгость. Наверно, это и был Генри Хептон. Максим спросил об этом у тетушки после того, как они снова сошлись в холле.

— Да, это он, мой покойный супруг, — ответила она, даже не взглянув на стену. — Снимок, который перед вами, был сделан в 1953 году. Я была тогда еще совсем юной леди, — она выразительно посмотрела на Ашу, словно желая сказать: вот такой, как эта очаровательная девушка.

— Когда вы познакомились с моим дядюшкой, вы ведь еще не были замужем?

Грусть по утраченному промелькнула в глазах миссис Хептон и тут же спряталась за вежливой улыбкой.

— Не желаете ли что-нибудь выпить? Коньяк, бренди? (Максим запротестовал). Тогда что-нибудь полегче?

— Нет, благодарю вас.

— Ну что ж, хотя бы чаю?

Максим не ответил, она этим воспользовалась и кивнула слуге.

— Гунадаса, будь добр, завари-ка хорошего крепкого чаю. Нам с племянником есть о чем поболтать.

Аша собралась было выйти вслед за Гунадасой, но тетушка удержала ее, дружески обняв за плечи.

— Аша, милая моя, куда же вы? Тут вы гостья, а не прислуга. Оставайтесь с нами. Уверяю вас, вы не будете никого стеснять.

Девушка смущенно присела на краешек кресла, положив на колени беспокойные руки.

— Нас познакомил Генри, — наконец ответила миссис Хептон. — Вы правы, в то время мы были еще только помолвлены. До сих пор затрудняюсь сказать, был ли это брак по любви, или скорее по расчету. Я — начинающая актриса провинциального театра, он — преуспевающий бизнесмен. Кажется, его отец был наполовину разорившимся промышленником. Однако сыну повезло больше. У него было несколько брокерских контор на востоке, и все они давали ему хорошую прибыль. Однажды он продал свой завод в Европе и окончательно перебрался поближе к основным капиталам. Я думала, что никогда его больше не увижу, но потом он вернулся, и, как выяснилось, за мной. Он сказал, будто не может без меня жить, и в конце концов уговорил меня поехать вместе с ним. Он так страстно об этом просил, и при этом был так богат, что я не смогла устоять. Я уже видела, как купаюсь в лучах славы… А все оказалось значительно проще. Были ли мы счастливы? Я сама часто спрашиваю себя об этом. Иногда мне кажетя, что да, иногда — нет. Пять лет тому назад он умер от апоплексического удара, оставив меня вдовой с двумя миллионами годового дохода. Но все уже позади. Мне за шестьдесят, и жизнь не вернуть.

Слуга подал чай на посеребренном подносе, в тонких стаканах и посеребренных подстаканниках. Здесь с уважением относились к этому напитку.

— Ох, извините, Петр, я забыла предупредить, — спохватилась тетушка, видя его замешательство. — Гунадаса, наш гость, как мне кажется, не привык к нашим традициям. Пожалуйста, принеси сахар… Мы обычно не подаем его к чаю, — пояснила она. — Чай лучше пить без сахара. Только так вы чувствуете его настоящий вкус.

— В таком случае, быть может, не стоило посылать за сахаром? Пожалуй, вы меня убедили, тетушка, — на самом деле это была всего лишь уловка, чтобы снискать ее расположение.

Стараясь не морщиться, он отхлебнул из стакана.

— Ну как, чувствуете вкус?

При всем желании ей угодить Максим понял, что следующий глоток он уже не сделает.

— Честно говоря, не уверен.

— Ничего, привыкнете, — снисходительно улыбаясь, пообещала она.

— Вы сказали, что с моим дядюшкой вас познакомил ваш муж… будущий муж?

— Это правда, его привел Генри. Он представил его как своего друга и компаньона. Потом, он ведь тоже был актером, Генри надеялся доставить мне этим удовольствие. Впрочем, Джонатан был такой блестящий молодой кавалер. И такой воспитанный… Просто не верилось, что перед вами человек, за короткий срок прошедший такой сложный жизненный путь, от бродяги до кинозвезды. Генри гордился этой дружбой. Он увлеченно рассказывал мне его историю весь вечер, а в конце признался, что ему здорово повезло, заарканить этого русского было для него такой удачей… Вскоре я могла убедиться в этом сама. Генри полностью отдался новым идеям. Джонатан к тому времени создал себе популярность благодаря Нангапарбат и кино. Его охотно принимали в высоких кругах. Это-то и нужно было Генри. Имя героя-красавца Джонатана Пула и деньги Генри Хептона, вот какой союз они заключили. Джонатан обеспечивал ему потрясающую рекламу. У них появилось несколько совместных проектов. Генри не мог нахвалиться своим новым компаньоном, он не уставал повторять, что голова его друга просто набита бесценными идеями… — тут она вздохнула. — Он являлся домой поздно и ложился спать, не зажигая свет. Если только не уезжал куда-нибудь из города. Тогда он отсутствовал неделями. Работа, работа. Всегда одно и то же. Я была для него только женой. Хотя, собственно, на что еще можно было расчитывать, даже в тот момент, когда он упрашивал меня выйти за него замуж?

— И впереди их ожидал успех? — Максим шел к своей цели, не обращая внимания на жалобы тетушки.

— Успех? О да, безусловно. С тех пор дела Генри стремительно пошли вверх. Не скажу, чтобы это меня особенно радовало… Учитывая то, каким бизнесом они занимались.

— А что это был за бизнес, тетушка? — спросил он простодушно.

Впрочем, миссис Хептон не очень-то стремилась уберечь доброе имя своего мужа и выдавала его тайны с очевидным удовольствием.

— А на чем в наш цивилизованный век быстрее всего можно сделать деньги? Разумеется, наркотики! Змеи, которых они скупали у змееловов, были только прикрытием. Они переправляли их в Европу, Америку. Получатели, филиалы той же фирмы-отправителя, формально занимались поставкой змей в террариумы зоопарков и лабораторий по выработке яда. Но это только формально. На самом же деле они были звеном в цепи, обеспечивающей доставку кокаина. Вашему дядюшке первому пришло в голову перевозить наркотик в ящиках со змеями. Они ложили его на дно, а сверху прикрывали дерном. Какой таможенник рискнет потревожить кобру! Более надежный способ трудно было и представить, — спохватившись, она добавила как бы в свое оправдание. — Ну, сейчас это не такой уж большой секрет. Наверное, дядюшка рассказал бы вам об этом сам, если бы вы спросили. Надеюсь, милый мой, вы не особенно шокированы?

— Нет, тетушка. В общем-то, я догадывался, что свое состояние он сколотил уж никак не на «Оскарах».

Миссис Хептон понимающе кивнула головой и глотнула из своего стакана. Максим узнал все, что хотел и, оставив недопитый чай на подносе, решительно встал.

— Извините меня, тетушка, но нам пора ехать. Скоро стемнеет. Я не хочу заставлять дядюшку зря волноваться.

В глазах миссис Хептон отразилось сомнение.

— К чему извиняться, Петр, тем более что ехать-то вы не сможете, по крайней мере, вашим джипом.

— Не понимаю вас, — признался Максим, очень удивленный.

— Вы не проедете. Наверняка дождь размыл грунтовой участок дороги. Ваш дядюшка давно бы мог проложить там асфальт, но он почему-то не захотел. Вы попросту увязнете в глине.

— Что же, в таком случае, делать? — растерялся Максим. — Ведь он даже не знает, где мы.

— Успокойтесь. Слава Богу, есть еще один путь: морем. Гунадаса отвезет вас на катере.

— И то правда. Я совсем забыл о такой возможности, — признался он, краснея.

* * *

Задрав кверху нос и оставляя позади себя широкую пенистую полосу, катер уверенно врезался в морскую гладь. Брызги, прорывавшиеся за лобовое стекло, усеивали лицо и руки, открытые до локтей. Сильный встречный ветер мгновенно забивался в рот, как только кто-то из них пробовал что-нибудь сказать. Поэтому они переговаривались с помощью жестов. Одной рукой Максим обнимал Ашу, а другой увлеченно показывал ей то то, то это на берегу. Издали тот выглядел просто игрушечным. Хотя за кормой яростно бурлила морская вода, и кильватерные волны, помеченные пеной, убегали назад в считанные секунды, глядя на берег, можно было подумать, будто они прикованы к одному и тому же месту. Рыбацкие деревушки затаились в гуще деревьев. Если бы катамараны, вытащенные на песок, не выдавали их присутствие, берег показался бы совершенно безлюдным. Дальше и в самом деле неприступный мангровый лес завладел побережьем. Стволы деревьев торчали прямо из воды, обманывая кажущейся близостью суши.

Дядюшкина вилла выросла неожиданно там, где поначалу вроде бы ничего и не было. Катер изменил курс на несколько румбов и сбросил скорость. Мотор чуть слышно тарахтел, пока Гунадаса, заставляя петлять между прячущимися рифами, вел его к берегу. Первой блеснула в закатных лучах черепичная крыша дома. Затем они увидели пирс и движущуюся по направлению к нему фигуру человека. Дядюшка не расставался с тростью, значит, это мог быть только Чан.

Катер тернул бортом о деревянный столб. Чан закрепил брошеный ему конец каната и помог обоим по очереди взойти на пирс. Несмотря на преклонный возраст, силы ему хватало.

Они сошли с пирса. Прибрежный песок размок после дождя и превратился в глину. Тетушка была права, они могли застрять где-нибудь на полпути.

Чан не проронил ни слова, даже не заикнулся по поводу их опоздания, и ушел вперед. Максим обратил внимание на окна коттеджа: несмотря на сгустившиеся сумерки, света нигде не было видно. Ни в библиотеке, ни в дядюшкиной спальне. Это его удивило.

Он мигом взлетел по ступенькам на второй этаж. Спальня была пуста. Тогда он переступил порог библиотеки. Дядюшка был здесь, в полутьме. Он полулежал в кресле, беспомощно свисающая рука уронила на пол толстую тетерадь, голова запрокинута, рот приоткрыт. Затаив дыхание, Максим дрожащей рукой отыскал выключатель. Яркий свет залил комнату.

Вдруг дядюшкина рука дернулась, и он приоткрыл глаза, чтобы тут же прищуриться от света ослепившей его люстры.

— А, это ты, Петр. Кажется, я немного вздремнул. Подойди сюда.

Максим не хотел, чтобы дядюшка догадался, о чем он думал минуту назад.

— Я здесь, дядюшка, — ответил он по возможности ровным голосом.

Тот успел привыкнуть к свету и схватился за трость. Максим помог ему встать на ноги.

— Ну что, как там твоя поездка, ты доволен?

— Спасибо, все хорошо, дядюшка.

— А как поживает тетушка Патриция?

— Выглядит замечательно. Просила передать, чтобы вы скорее поправлялись.

— Со мной все в порядке, — рассерженно отмахнулся дядюшка. — Она ошибается, если рассчитывает увидеть меня на больничной кровати. Если мне и суждено умереть, то уж лучше я это сделаю стоя.

Максим нагнулся, чтобы подобрать с пола оброненную им тетрадь. Прежде чем вернуть ее дядюшке, он успел взглянуть на обложку. Тетрадь была подписана лишь двумя датами, обозначавшими период. Кажется, 1962 — 66 г.г.

— Спасибо, Петр, — дядюшка спрятал рукопись в толстенную папку с коленкоровой обложкой, папку, в свою очередь, бросил в ящик письменного стола, на два оборота провернул ключ и опустил его в свой карман.

* * *

Утро вновь было солнечным. Разбуженный его розовым сиянием, Максим вскочил с постели, помня только о том, что уже через несколько минут ему предстоит морское купание вдвоем с Ашей. Впрочем, солнце успело взойти высоко, она давно могла быть там. Он перемахнул через подоконник и стал пробираться прижимаясь к стене, подальше от колючек, норовящих вцепиться в его рубашку.

Аша стояла на том же месте, на пристани, готовая спрыгнуть в воду. Увидев его поднявшимся на пирс, она отступила от края и замерла в ожидании. Он подошел с намерением ее поцеловать, но она опасливо покосилась на окна коттеджа и увернулась от поцелуя. Максим скорчил кислую гримасу.

— Ну и что, пусть бы увидели, мы же только репетируем. Разве герои дядюшкиной пьески ни разу не целуются?

— По-моему, нет.

— Неужели? Тогда это большое упущение.

— Вот и намекни о нем своему дядюшке. Думаю, у тебя получится, к тому же и без репетиций.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что у тебя большой опыт. Разве нет? — она взглянула на него из-под приставленной ладони, закрываясь ею от солнца.

Но Максим ничуть не повеселел, вопреки собственным ожиданиям. С угрюмым видом он сел на дощатый настил.

— Что с тобой? — Аша удивленно наклонилась над ним.

Тогда он признался.

— Я скорее повешусь, чем стану играть в этом идиотском спектакле!

— Какие глупости! — фыркнула она. — Все в твоих руках. Даже в самой плохонькой пьесе актер всегда актер! Сказать по правде, я давно мечтала попробовать себя на сцене. Это так интересно!

— Да? Ну вот ты бы и развлекала публику, а я-то здесь при чем?

— Ну что ты, в паре мы будем отлично смотреться. Послушай, неужели это так трудно, выйти на сцену и произнести каких-нибудь два слова?

Максим покачал головой.

— Дело не в этом. Скажи: кого я должен играть? Я совершенно не знаю своего героя, кто он, что из себя представляет. Им может оказаться беспутный студент, которому состоятельный папаша регулярно высылает кругленькую сумму на карманные расходы, а он проматывает все до последнего в кабаках, да еще и остается должен. Это может быть кто-то, кому повезло меньше, кто зарабатывает на жизнь мойкой посуды после таких вот избалованных сынков, но он твердо знает, чего хочет, и знает, что добъется. А вдруг это робкий юноша, скромный, незаметный, одним словом, тихоня, которого только что послали в соседнюю булочную с монетой, зажатой в кулаке?… О чем он думает в тот момент, когда встречает эту девушку? Вариант первый: «Вот незадача! Взялся провожать на свою голову, теперь от нее не отвяжешься!». Вариант второй: «Она мне определенно нравится, но как ей об этом сказать?». Или, например, так: «Хватит ли у меня денег, чтобы снять номер в каком-нибудь дешевом отеле на пару часов?».

Аша терпеливо выслушала его, и пожала плечами: лично она не видела тут никаких проблем.

— А ты всего лишь представь, что ты, это — ты, а я, это — я. Попробуй быть самим собой. Это же проще простого.

— Если бы я был самим собой, — вдруг напомнил он ей, — то не сидел бы сейчас в этой дыре с полоумным дядюшкой и…

— И еще кем?… — возмутилась она. — Ах, значит, тебе уже не нравится мое общество? Ну, так и оставайся один!

Она взмахнула руками и, оттолкнувшись от пирса, упала в воду прямо у него под носом. Брызги полетели во все стороны. Но она постаралась шлепнуться так, чтобы они его задели.

— Ну, погоди у меня! Вот я тебе сейчас покажу!

Максим вскочил и сорвал с себя одежду. Аша успела отплыть подальше и вызывающе дразнила его из воды. Примеряясь к прыжку, он топтался на краю пирса. У него были смешные раскрывающиеся плавки из жесткой материи со шнурками, которые завязывались на бедре. Современники дядюшки Джонатана одевали их прямо на пляже. Возможно, при других обстоятельствах он и почувствовал бы себя не слишком уютно, но сейчас Аша была затянута в старомодный пуританский купальник, закрывающий талию, и это выравнивало счет.

Он прыгнул с разбега и догнал ее в несколько рывков. Вода была чистая, прозрачная и словно сама просила о том, чтобы ее замутили. Аша с визгом заслонилась ладонями от потока брызг.

— Уйди от меня! Оставь меня в покое!

Насладившись местью, Максим еще немного для острастки хищно покружил вокруг и вернулся на пирс. Присев на краю, он стал следить за нею, как ястреб за добычей. Аша устало подплыла к пирсу и в полном изнеможении обняла опорный столб. Тут сердце ястреба дрогнуло. Он протянул руку и в один миг вытащил ее наверх.

Они сидели в самом дальнем конце, лицом к океану. Солнце слепило глаза, но пока не очень резко. Его лучи всего лишь ласкали. Ветер на этот раз был слишком слаб, чтобы соперничать с ними.

— Ты умеешь нырять? Там, на дне, что-то лежит, — вдруг объявила Аша.

Максим наклонился вперед и выглянул за край. На глубине отсвечивал желто-зеленый песок. Сваи, на которых держался помост, искривлялись сквозь призму воды. Он подозрительно покосился на нее.

— Кажется, я понял тебя. Ты ждешь, когда я развешу уши, и в этот момент столкнешь меня туда, — он ткнул пальцем вниз.

Но она энергично замотала головой.

— Я не обманываю. Там действительно что-то лежит. Я давно заметила, еще когда тебя тут не было.

— Но там ничего нет.

— А я говорю, есть, — настаивала она. — Вот только я не могу так глубоко нырнуть. Меня сразу выталкивает на поверхность. А ты можешь достать до дна?

Он состроил презрительную гримасу.

— Разве ты не обратила внимание, что я хорошо плаваю?

Аша промолчала. Тогда Максим встал на ноги.

— Ну ладно, только чтобы доказать тебе…

Он потоптался для разминки, и стрелой упал в море. Волны пошли кругами от того места, где он исчез.

Он погружался, ощущая над собой толщу воды. Дно, казалось, было уже совсем близко, стоило лишь протянуть руку. Но это был обман зрения. Он опускался все ниже и ниже, а оно никак не приближалось. Внизу его встретило холодное течение. Глубина давила на барабанные перепонки, стало труднее двигаться, да и кислорода в легких начинало нехватать, но наверху ждала Аша. Вдруг Максим заметил, что бугор на дне, который он поначалу принял за обычный камень, поросший водорослями, имеет правильные очертания. Несколько рывков, и он бы дотянулся до загадочного предмета, но на этот раз легкие сдавила непреодолимая спазма, и тогда он, уже теряя воздух, метнулся на поверхность.

С минуту он отдыхал, повиснув на поперечных перекладинах пирса. Аша, до сих пор выглядывавшая его, стоя на коленях, подползла к нему поближе с сочувственным выражением.

— Бедненький… Я совсем не хочу, чтобы ты утонул. Давай бросим эту затею. К тому же, у нас мало времени. Я должна успеть приготовить завтрак. Твой дядюшка не любит опозданий.

Максим смерил ее уничтожающим взглядом.

— Думаешь, не достану? Сейчас увидишь.

Он сделал полный вдох и снова ушел под воду. Минутой спустя он вынырнул, жадно глотая ртом воздух. Его руки были заняты чем-то тяжелым. Он стал ногами на балку, и тогда Аша увидела, что это было: старый, почерневший от влаги аккордеон, со следами налипшей тины и обрывками водорослей. Она помогла вытащить его наверх. Из разорванных мехов потоком хлынула вода.

В два прыжка Максим взобрался на пирс, и вдвоем они взялись изучать находку. Интересно, сколько времени он тут пролежал. Модель как будто не новая. А с другой стороны, если счистить… — он царапнул ногтем по медной окантовке, — медь не успела глубоко окислиться.

— Как он тут оказался?

— Его выбросили прямо с пирса. Это же очевидно.

— Но почему? — у Аши рот не закрывался от удивления.

— Я и сам хотел бы это знать, — пробормотал Максим, ворочая им так и этак.

На торце, как ему показалось, была какая-то шероховатость, которую он чувствовал пальцами и которая, вероятнее всего, не появилась в этом месте случайно. Она напоминала… Он схватил сандалию от дядюшки Джонатана и стал усердно тереть подошвой о медную обивку аккордеона, счищая налет. Вскоре под ним блеснула огненно-оранжевая медь. Максим отбросил сандалию и с жадным нетерпением развернул инструмент к солнечному свету. Он оказался прав, это была гравировка, надпись, сделанная в одну длинную строчку. В углубления, оставленные буквами, забилась грязь. Только благодаря этому она была еще лучше видна, черная надпись на огненном фоне:

«Дорогому Петру от любящего дядюшки»

* * *

— Как! Значит, он тут был?!

— Кто? О ком ты говоришь? — напуганная его видом, переспросила Аша и заглянула через его плечо, торопясь узнать, что там написано.

— О настоящем Петре Шемейко! — Максим схватился за голову и полубезумными глазами посмотрел в сторону коттеджа.

Сосредоточенно сдвинув брови, Аша прочла дарственную надпись.

Максим раскачивался взад-вперед, стоя на коленях. Наверное, тогда, на шоссе между Медыкой и Пшемыслем, перед штабелями кабельных бухт, впервые увиденных, это было то же самое.

— Петр Шемейко! Однажды он здесь уже побывал. Здесь, на Цейлоне, на этой вилле. Ах, дядюшка! Что же все это значит? Зачем вам нужно было притворяться?

— Петр, послушай…

— Петр?! О нет, не называй меня этим именем! Все до единого знают, что я самозванец, и все старательно притворяются друг перед другом, словно им ничего не известно! Похоже, я сейчас окончательно свихнусь!

— Ну хорошо. Мне все равно, как тебя называть. Только вот что ты собираешься теперь делать?

— Ох, Аша! Если бы я знал!

— А тебе не важно мое мнение?

— Твое?… Ладно, я тебя слушаю, — согласившись, он это произнес как-то рассеянно.

Она ничего не заметила и собралась с духом.

— С той первой минуты, когда я увидела вас вдвоем, поняла, что твой дядюшка по-настоящему счастлив. Я уверена, что это было искреннее, неподдельное проявление чувств. Думаю, что и ты со мной согласишься. Понимаешь, он видел, что ты не Петр — но это ничего не изменило. Он любит тебя так, как если бы ты на самом деле был его племянником. По-моему, все наоборот, складывается на редкость удачно. Тебе больше не нужно бояться разоблачения, коль скоро дядюшка и так знает правду. На твоем месте я бы… — Аша повернулась к нему лицом и вдруг поняла, что мыслями он далеко от нее; его отсутствующий взгляд бродил все там же, около дома. — Ты меня не слушаешь? — она покраснела, потому что это было правдой.

Вместо ответа Максим увлеченно схватил ее за руку.

— Знаешь, кажется, я нашел способ докопаться до истины! (Аша не скрывала того, что она разочарована, так же как не скрывал и он, что его не обходит, согласна она с ним или нет). Дядюшкины дневники! Нам придется заглянуть в них, для того чтобы выяснить, что же на самом деле произошло. К сожалению, нельзя даже приблизительно сказать, как давно аккордеон выбросили в море, а тем более в каком году он был подарен, дата, как видишь, отсутствует. Это порядком усложняет задачу. Но я не вижу другого пути. Заглянуть в прошлое… — задумчиво повторил он. — Мне казалось, я никогда этого не сделаю.

Аша возмущенно вырвалась из его рук и выпрямилась во весь рост.

— Что?! И ты хочешь, чтобы я помогала тебе рыться в его дневниках? Да никогда в жизни! Можешь на меня не рассчитывать! — она сделала шаг к выходу, но потом добавила, с чувством досады. — И вообще, я начинаю думать, что зря мы подняли со дна этот чертов аккордеон. Без него было намного спокойнее.

Подобрав на ходу свое платье, она быстро зашагала к дому в одном купальнике. Глядя вслед ее удаляющейся фигуре, Максим словно только теперь очнулся.

— Аша, куда ты? Вернись, Аша!