Конечно, в высоком темноватом коридоре не заслуживающего таких потрясений семейства Петровых стояла она, давешняя шалава. Вся в белом и эффектном, выглядела она на редкость материально. И даже цивилизованно.
— Я привезла деньги за такси. На, — она помахала купюрой.
— Спасибо. До свидания. Следующий поезд в семь сорок. Как раз успеваешь.
— Я на машине, — она хлопнула по карману, там что-то звякнуло. Должно быть, ключи. — И не тороплюсь. Почему ты уехала? Тебя никто не отпускал.
Тут это жуткое создание полезло целоваться. Я вздохнула, стряхнула ее и дала по морде.
— Ты что? — опешила Долли.
— Ничего. Я позволяю использовать себя только по пятницам. А сегодня суббота.
Долли вдруг широко улыбнулась.
— Как ты мне нужна, — доверчиво сказала она, и знакомо ткнулась лбом в плечо. Для этого ей пришлось изрядно согнуться. Когда человек стоит в таком положении, ударить его по морде невозможно — рука не подымется. К тому ж, любопытно было бы запустить ее в наш зверинец. Да и что я — зверь, дите в ночь выгонять? Почти уговорив себя, спросила все же для очистки совести:
— Никакого секса?
Долли оторвалась от плеча и фыркнула:
— Подавиться мне кексом! Меня здесь накормят? Вино в машине. Там еще автомат для твоего сына.
— Надеюсь, тарахтит не очень громко?
— Совсем не тарахтит. Водяной.
Сходили за вином и водяным автоматом. Потом отправились знакомиться и кормиться. В проеме распахнутых настежь дверей, ведущих в обычно гостиную, а ныне банкетный зал семьи Петровых, Долли встала. Было отчего. Комната смахивала на лежбище котиков после нереста, мебель Манюня с Леней имели низкую, к тому ж на всех ее не хватило. Гости свободно перемещались по утыканному свечками полу, в основном на пузе, задирали кверху руки и шарили по столу, ища поесть, вели себя бесконечно любвеобильно по отношению друг к другу. Бритые братья Болимбасовы лупили по пяти гитарам, в пять здоровых глоток исполняя гимн факультета:
Тут наш лихой курс дружно вскочил и заскандировал: «Сделаем небо! Чистым! Подымем сантехнику до заоблачных высот! Ха!» На слове «ха!» полагалось топнуть и выбросить вверх кукиш, видимо, грозящим свалиться оттуда на мирное население какашкам.
— Что это? — слегка обалдела Долли.
— Вечеринка выпускников архитектурно-сантехнического факультета. Самолетно-унитазное отделение, — с готовностью подскочил временно разведенный Васюся.
— Долли, — снисходительно уронила Долли и принялась звездить.
Первым делом она просветила публику на предмет безграничной популярности как собственной, так и группы «Бергамот по средам» в целом. Потом вдалась в детали. Она расположилась в единственном кресле и дирижировала восторгом публики, повествуя о своем редком таланте, тыкая временами в очередной ростбиф по-северокорейски или серебристую колбасную спираль, висящую повыше. Она пробовала и оценивала вина, давала советы дамам по поводу макияжа и диет и по всем остальным поводам тоже. Она знала лично Гошу Всмяткова и Папу Пермского, конюха Мадонны и собачку Паваротти. Ее величайшая группа «Бергамот по средам», долженствующая музыкально пережить не только наше время, но и остальные времена, под песни которой будет, вероятно, разыгрываться Армагеддон, собирала, естественно, стадионы и набитые поклонниками клубы и красные уголки небольших заводов. Они почти записали первый альбом «Не финти», в очередь за коим уже выстроились колонны тонких ценителей изящных искусств. Звезда стреляла по публике фразами: «Смотрю, а это гитара Зинчука», «По самый микрофон в цветах», «Сам пришел поздравить, представляете?» Убитая публика плакала, целовала ее в носки и подносила очередной кусок пирога с селедкой. Потом попросили спеть. Долли не отказалась. Она заиграла на всех пяти гитарах братьев Болимбасовых; нашла детскую дудочку Светки Петровой и выдала ее Васюсе, красный от гордости и натуги Васюся дул с таким видом, будто держал в руках волшебную флейту эльфов. Музыкальный Леня рвал струны чернотелого друга.
Братья бренчали на временно свободных от Долли гитарах и стучали по столу расписными ложками Манюни. Собачка Петровых тоненько выла в кухне. Сколоченный на скорую руку из отходов стройматериала ансамбль заиграл с азартом и довольно стройно.
Вдохновленная сопровождением, Долли запела. У меня открылся рот. Голос ее поднялся над нами и зазвучал откуда-то сверху сильно и нежно. И почему-то перестали казаться глупыми и жалкими канатные водопады Петровых, трепетные души свечей пришлись к месту, а торчащие на бритых головах уши братьев смотрелись таинственно и строго. Банальные физиономии однокурсников неожиданно обернулись лицами людей умных, печальных, бесконечно одиноких в развеселой пьяной толпе. И неважно было, что слова в песне чепуховые, а мелодия на копейку. Не важно вообще ничего. У Долли и правда оказался талант.