Бомж Никитич разливал по стаканам водку. Хоть он и звался бомжем, но место жительства имел определенное: обширный гулкий подвал заброшенного по ветхости и невозможности сдать в аренду особняка графьев Задунай-Передволжских. Ни графья, ни их потомки после смены режима на руины не воспретендовали, знать, сгорели в топке революции. Такие шикарные апартаменты одному Никитичу были великоваты, и он время от времени пускал жильцов за мзду — бутылочку утешительного. Сейчас у него в постояльцах состояла усердно ширяющаяся компания наркоманов. Молодежь резвилась по своим телам и к старшим не совалась. Никитич поднял стакан:

— За что пьем?

— Как обычно, за дона Педро, — пожал плечами Тролль. Ухнули. Заели принесенной Стасиком лососиной.

— Вот ты, конечно, Тролль, вечное существо, — продолжал старик прерванную беседу, — а многого в современной жизни не знаешь. Думаешь, к примеру, что такое «баян»?

— Кнопочный музыкальный инструмент.

— Не-ет. По-теперешнему, шприц это наркоманский. Я вот от жизни не отстаю, хоть и старик. За молодежью поспеваю.

— Сколько ж тебе лет?

— В июле пятьдесят будет, аккурат через месяц. Совсем старик. Вижу худо, кости от сырости ломит.

Надо бы в Сочи переехать, климат сменить. Там зимы теплые. Да, говорят, турагенства подвалы и теплотрассы в гостиницы переделали. Теперь туда за валюту пускают. А на улице ночевать и в Сочах, поди, несладко.

— Может, у тебя дети есть? К ним бы заселился.

— Есть, поди, и дети, как не быть. Повспоминать — найти можно. Да я один привык. Живу свободно, как блоха на Жучке. Скачу, куда хочу. Что встаешь, торопишься куда?

— Аделина ждет, поздно уже.

— Сожительницей обзавелся? А я думал, мы с тобой одной породы, оба блохи. Давай-ка по последней, за дона Педро. Будет время — заходи. Рыбка у тебя больно вкусная.

Выпили. Попрощались. Тролль подымался наверх, в уличную жизнь, по скользкой лестнице, а сзади тянулись тусклые голосья наркоманов, решивших порадовать квартиродателя искусством вокала:

Песня шелестела, многократно отражаясь от изгибов свода и разнонаправленных плоскостей стен, создавая эффект шуршания крыльев сорвавшейся на ночную охоту стаи нетопырей.

Над городом висели низкие летние звезды, и Аделина, наверное, в пятнадцатый раз подогревала издерганный чайник.

У дверей в квартиру Тролля маялся в ожидании драный котище устрашающей масти.

— Привет, Квас. Не впускают?

— Мау, — пожаловался тот.

Стасик открыл двери. Аделина сидела на коврике в прихожей и читала «Молот ведьм».

— Шлялись, — констатировала она.

— Мау, — честно ответил Квас.

— Ошибки в тексте ищешь? — попытался увильнуть Тролль.

— Память освежаю. Оказывается, у нас в хозяйстве многих предметов недостает.

— Каких? — услужливо подыграл Стасик.

— Дыбы, например. Завтра в мебельном посмотрим. Или в спорттоварах? Такая хорошая растяжка!

А в случае чего и по прямому назначению пригодится. Информацию вытрясать.

— Мау! — струсил кот.

Тролль вдруг расхохотался:

— Нет, не могу больше! Помнишь физиономию герцога Дюренваля?

— Когда мы на дыбе висели, а он с куропаткой в подвал скатился? — Аделина прыснула. — Ладно, с дыбой подождем. Идем на кухню, перед чайником извинишься: полночи пыхтит без передышки. Завтра купишь ему новый свисток с пятью мелодиями и толстую ватную женщину.

— А тебе? Только не дыбу!

— А мне расскажешь, что было дальше с Леной и Долли.

— Прямо сейчас?

— Разве ты опять куда-то торопишься? Будешь пить чай и рассказывать. Квас, в последний раз предупреждаю: уйдешь на неделю без разрешения — сама твою кильку съем, не помилую.

На кухне Квас получил временно помилованную А кильку, Стасик — здоровенную кружку с крепким индийским напитком и полный ассортимент домашних пирожков с чем только не.

— А, в какой стране мы впервые чаю напились? В Египте или Китае?

— Тролль, — сказала А строго, — Долли умрет?

— Да, — грустно ответил он. — Все, как обычно. Она всегда умирает. R-вирус, знаешь ли, неизлечим.

Можно, я расскажу тебе другую сказку?

— Не можно. Я жду.

А стучала ногтем по тельцу пустой чашки. Та зло звенела. Сытый кот спал мордой в миску, из пасти торчал рыбий хвост. Тролль поерзал на удобном стуле, набрал воздуха, и утлый кораблик сказки козликом заскакал по пупырчатой глади беспокойного океана жизни.

— Долли, конечно, позвонила Лене. Та приехала на пару дней. Потом уехала: ее ждали унитазы.

Потом опять приехала…

— Да, потом уехала и так далее. Очень содержательно и поучительно.

— Что я могу поделать, если все так и было? Мысль о том, что Долли доживает последние месяцы, кнутом гнала Лену по дороге Сургуч-Москва-Сургуч, наполняла бешенством, жестко скручивала ритм жизни, ведь никто, в первую очередь она сама, не освобождал ее от обычных обязанностей, как реальных, так и разной мишуры. Она чертила в самолете, сочиняла тексты в конструкторском бюро, пела Геничке колыбельные по междугороднему телефону, бесконечно налаживала отношения с женихом, начальством, родственниками, почти не спала. Но тяжелее всего ей приходилось в Москве, с Долли.

— А твоей Лене не пришло в голову уволиться и полгода пожить в Москве? Взяли бы ее потом обратно, великую специалистку.

— Нет, — честно ответил Тролль, подумав, — не пришла. Ты помнишь, она все делала наполовину. А может быть, она не выдерживала рядом с Долли слишком долго, кто знает?

— Уж, конечно, не ты. Ну-ка давай поподробнее про эти шесть месяцев.

— Поподробнее вряд ли получится. События мелькали, как пролетающие мимо вагоны опаздывающего курьерского поезда. Только свист в ушах да слезы в глазах от ветра и пыли. В памяти Елены Сергеевны осели лишь отдельные картинки, бессвязные, а порой и бессмысленные. Например, сидит она дома на кухне, срочно доделывает чертеж, а в гостиной Геничка беседует с ее женихом, коммерсантом Махмудом, новым русским и восточным принцем в одном лице…