* * *

Жизнь шла своим чередом. Ляля росла и хотя во многом была похожа на Долли — все пудели в чем-то одинаковы — но в тоже время, это была совсем другая собачка.

Первое, в чем проявил себя новый питомец — это свободолюбие.

— Даже я себе такого не позволяла, — выговаривала ей часто Ника. — Была бы Долли жива, сейчас бы тебе досталось.

Несколько раз Ляля, будучи еще совсем маленькой, убегала от хозяйки. Секунда — и щенок уже умчался, как вихрь. Только его и видели. Лялю звали всей семьей, хозяйка металась из стороны в сторону, не зная, куда бежать и не понимая, что взбрело в голову малышке. Она кричала и бегала по всей деревне. Пару раз щенка умудрялись ловить соседи. Они приносили собачку заплаканной хозяйке, и Ляля, как ни в чем не бывало пересаживалась к ней на руки и лизала ее в щеку.

— Ты что творишь, детка? — укоряла ее хозяйка. — Разве так можно? Ты с ума меня сведешь. Потеряешься же!

Иногда раз беглянку помогала найти Дарси. Она стремглав бросалась вдогонку и призывно лаяла, зовя подмогу для ловли свободолюбивого пуделя.

А однажды хозяйка успела-таки сама выбежать на проселочную дорогу и увидеть, куда умчалась непокорная бегунья. Та остановилась на зов, обернулась, а потом с новой силой припустила в противоположную сторону, только уши развевались от встречного ветра.

— Я тебя когда-нибудь поколочу, — ругала ее старшая собака, ты чего переполох тут устраиваешь? Хозяйка после твоих пробежек капли какие-то вонючие пьет. Морщится, наверное, невкусные. Прекращай давай. А то на поводок посадят.

— А что это — поводок?

— Веревка такая специальная. Будешь привязанная ходить. Вообще никакой свободы.

— А-а-а, я знаю, меня уже привязывали, когда стричь возили.

— Видишь, тебя даже стричь возят, а вот Долли хозяйка сама стригла.

— А почему?

— Не знаю. Наверное, чтобы на поводок не сажать. А ты вот убегаешь… наверное, поэтому.

— Ладно, я больше не буду, — обещал пудель, опустив голову. И постепенно эти яростные побеги, эти игры в догонялки прекратились. И все же, хозяйка всегда внимательно следила за этой потенциальной беглянкой и как только та удалялась на значительное расстояние, строго окликала ее.

* * *

Как и все пудели, Ляля была очень привередливой в еде. Иной раз съедала все, что предлагалось, а иногда устраивала, как порой и Долли, свои ритуальные танцы около миски. Она подходила к ней, бодала ее головой, толкала лапой, смешно ей кланялась, отходила, и все это повторялось бессчетное количество раз, пока хозяева не теряли терпение и не убирали миску в холодильник.

— Лялечка, поешь пожалуйста, ну очень тебя прошу, — уговаривала ее хозяйка.

— Вот умница, все поела, — хвалил хозяин.

— Лялечка, ну пожалуйста, посмотри, какая тут у тебя вкуснятина, а то сейчас Нику позову, она быстро у тебя все съест, — грозила вновь хозяйка.

— Ну, давай колбаски тебе сверху положу, хочешь? — увещевала она ее снова, если угрозы позвать Нику не помогали. — Даже колбаску не хочешь? А курочку? А котлетку будешь?

Котлетка была, как правило, беспроигрышным вариантом. Хотя порой собаке нравились совершенно неожиданные продукты. Она любила огурцы, яблоки. Сладости и конфеты ей не давали, помня, как обожала их Долли, и какие потом бывали проблемы.

— О, ну эта почище Долли будет, — ухмылялась Ника, — даже с той так не возились, не сюсюкали… Избалуют, ох, избалуют ребенка… — сетовала она, хотя сама все больше и больше привязывалась к ласковому и веселому щенку.