* * *

Ляля, вообще, росла ужасной плаксой. Если хозяйка выходила из комнаты, дверь которой сама по себе закрывалась, Ляля садилась возле нее и горько плакала.

— Ты куда? Ты почему меня оставила! Возьми меня с собой, — хныкала она.

— Ляля, ну ты же дома, не на улице, чего плачешь, подожди я сейчас приду, — отзывалась хозяйка.

— Не-е-е-ет! — рыдала собака, — хочу с тобо-о-о-й!

— Ох, какая ты, ну выходи, иди сюда, рыдальница моя…

Так Ляля всюду ходила за своей любимой хозяйкой.

Когда стиральная машинка завершала свой цикл, отстирав белье, и хозяйка открывала ее, перекладывая все в таз, Ляля уже знала, что сейчас предстоит поход на улицу для развешивания. Она садилась, умоляющими глазами смотрела на хозяйку и тихонько подскуливала.

— Ты меня возьмешь? Ты меня тут не оставишь? Я хочу с тобой. Возьмешь меня?

— Вот если не будешь пищать, возьму тебя с собой, — строго говорила хозяйка.

— Возьми, возьми, — увеличивал децибелы пудель, заглядывая хозяйке в лицо жалобными глазами.

— Что, в зоопарк свой опять хочешь?

Дело в том, что Ляля обожала рассматривать кур, которые ходили по территории, огороженной сеткой-рабицей. Она могла буквально часами, замерев, наблюдать за птицами. Как настоящая охотница. Бывало, и курица также уставится на собаку своим глазом и тоже застынет в одной позе. Так и стоят они, глазея друг на друга.

— Ты кто? — настороженно спрашивала Ляля.

Курица молчала, наклоняя голову, покачивая гребешком.

— Кто ты? Или ты глухая? Почему ничего не говоришь? Я же тебя спрашиваю, — нетерпеливо перебирала лапами Ляля.

— Кукареку! — встрепенется вдруг петух. — Отходи отсюда. Не мешай. А то я тебя сейчас клюну!

— А кому я мешаю? — спрашивал удивленный пудель. — И что такое клюну?

— Курице мешаешь. Или ты не видишь? Она думает. А клюну… — вот клюну, тогда и узнаешь, что это такое, — подходя ближе к сетке, говорил сердито петух.

— Ляля, отойди, а то петух тебя клюнет, — предостерегала собаку хозяйка. — Будет больно, — тревожилась она.

— Ой, ну, ладно, тогда не буду я проверять, что такое клюну, — соглашалась Ляля. — А курица о чем думает? — переспросил вновь петуха пудель. — Она что, поговорить со мной не может?

— О чем ей с тобой разговаривать, ты вот бегаешь, суетишься чего-то, а она думает.

— А что это она ест?

— Как что? Жучков, червячков, личинок всякий. Клюнет и думает.

— Да о чем же?

— О том, что нет ничего постоянного на этой земле.

— Я не поняла…

— Глупая ты еще. Вот поживешь с мое, поймешь. Вот был жучок, бегал себе, а для кого-то это корм.

— Ой, а его же жалко.

— Жалко ей… но ведь он тоже кого-то ел… личинки всякие или там листочки. Ты, вот, что ешь?

— Я? Ну, что хозяева дают. Ой, я и курицу ем… Простите меня… — забеспокоилась собака.

— Да ничего… Это закон жизни. Кто-то обязательно кого-нибудь ест.

— Как это грустно…

— А что сделаешь, — философски заметил петух и гордо, почти звеня своими огромными шпорами, удалился.

— Кукареку! — вновь закричал он.

— Ой, подождите пожалуйста. А вот это что вы такое кричите? Что такое, это ваше кукареку?!

— Ну… это я говорю, что, мол, не беспокойтесь, я здесь, все хорошо, ходите и клюйте свой корм спокойно. — покровительственно объяснил он.

— Значит клевать — это есть? — догадался пудель, обрадовавшись. — То есть вы хотели меня съесть, когда говорили клюну?! — вдруг ужаснулась собачка своей неожиданной догадке.

— Да нет же! — раздосадовано ответил петух, — вернее — да, клевать, это и есть тоже. Но еще клевать — это защищаться, например. У меня же видишь какой клюв — острый и крепкий. А кроме него ничего и нет, лапы только. Но их всего две, и я на них стою. А так — клюну, и все — ты можешь без глаза остаться. Так что поберегись, — предостерег Лялю петух.

— А почему у меня такого клюва нет? — поинтересовалась собака.

— Потому что меня кормят ракушечками. А они твердые. Вот у меня клюв и крепкий. Я даже кирпич могу им разбить или орех. И потом — у тебя есть зубы. Вот они тебе даны для еды и для защиты. Поэтому тебе клюв и не нужен. И лапы у тебя целых четыре — на двух стой, а двумя защищайся… И вообще — я не представляю себе собаку с клювом. Вот смехота, — чуть не поперхнулся зернышком петух.

— А кем они мне даны, мои зубы?

— Ну, как кем? Тем, кто все создал тут?

— Где?

— Да везде.

— А кто все создал? — не переставал любопытничать пудель.

— Ну-у-у, этого никто не знает.

— Даже моя хозяйка?

— А что твоя хозяйка? Вот хозяин — это да. Он наверняка больше знает. Он нас кормит. Знает, что нам дать и когда дать. Не-е-е-т, если кто и знает, то это скорее, хозяин.

— Но у хозяйки знаешь сколько книг есть? Из них ведь много можно чего узнать. Мне одна наша собака говорила, что тот, кто много читает, много знает. Только я не представляю, как это они их читают… Я один раз пробовала… Все листочки выдернула. Невкусные такие… даже противные. Не знаю, как они хозяйке нравятся и как это она их читает…

— Вот видишь, книжку потрепала, а ничего не узнала. Так что не в книжках этих все дело. Не-е-е-т, все-таки хозяин умнее, он больше знает…

— Петруша, — позвали его, вываливая огромное ведро травы.

— Так, все, некогда мне тут с тобой. Пойду девок своих собирать, пусть травку свеженькую пощиплют.

— Ой, подождите! Подождите пожалуйста!

— Ну, чего еще?

— А вот вы сказали, что кто-то кого-нибудь обязательно ест. А люди… Они кого едят?

— Эти-то? Да эти никем не брезгуют… друг друга даже едят… Эх, люди, люди.

— Откуда вы знаете? — обиделась за людей Ляля.

— Да у нас это из поколения в поколение передается. Они знаешь, какие кровожадные! Им голову отрубить вообще ничего не стоит. Бац, и нет головы! А им хоть бы хны.

— Кому отрубить?! — шепотом спросила Ляля, приседая от страха...

— Да хоть кому!

— И собакам?! — ужаснулся пудель.

— Ну, не знаю, чего не видел, о том и говорить не буду. Но нашего брата они точно не жалеют. Злые они… вот что. Ругаться начинают, что там тебе наш курятник! Пух и перья еще больше летят.

— Неправда! — заплакала от обиды Ляля. — Наши хозяева вот не злые, — всхлипывала она. — Они нас любят и не будут есть.

— Это — да. И кормят на убой, вернее, как раз наоборот. Просто хорошо кормят, сытно, вкусно. Мне нравится у них. У этих мы, как сыр в масле катаемся. Это точно. Видела, сколько травы принесли? И мне — уважительно так, мол, Петруша, иди поешь. А некоторые-то как живут… И не знают, какой их день ждет, как он сложится. А то может завтра-то и не наступит вовсе. А я вот знаю, что и завтра рано утром всем расскажу, что день новый пришел, всем крикну, вставайте, мол, новый день настал, солнышко, вон, встало уже. И вы просыпайтесь. Да не печалься ты! Ты только не серди их, слушайся. А то мало ли что… все же… Кто их знает, этих людей, с какой ноги они встанут, да какая собака их нынче укусит.

— А мы не кусаемся с Никой.

— Ну, тогда хорошо. Ох и заболтала ты меня.

— Пока-пока, я еще приду, вы так интересно рассказываете. Хоть и страшновато немного…

— Глупая ты, — вздохнула стоящая рядом курица. — Кого ты слушаешь? Кому ты веришь?

— А что, он разве неправду сказал?

— Вот так нас и охмуряют, вот так мозги и пудрят. Туману напустил. Ничего непонятно. Хоть и интересно кажется. Задурил голову. Пойми его попробуй.

— Это потому что ты — курица бестолковая. Траву есть иди, — зашикал на нее петух и замахал крыльями.

— Ляля, давай, выходи уже из своего зоопарка. Пошли домой, я все развесила, — услышала собака голос хозяйки.

— Иду-иду, — весело завиляла хвостиком она. — Куда теперь пойдем? — и побежал этот веселый хвостик дальше горделивой пуделиной походкой. Как вдруг, найдя свою резиновую игрушку, собачка разыгралась, расхулиганилась и начала бегать, как ветерок, притворно рыча и задираясь.

— Ляля, сейчас врежешься куда-нибудь, — смеялась хозяйка, но та без остановки носилась, как угорелая, наматывая вокруг нее десятки кругов.

Внезапно собака остановилась.

— А что, если люди и правда едят собак?.. Ой, как страшно… Ты меня любишь? — тотчас подбежала она к хозяйке, норовя заглянуть ей в лицо.

— Ты чего, зайчик мой? Ты ж — моя девочка! Не прыгай. Иди ко мне, — позвала хозяйка.

— Ты не будешь меня есть?

— Ты чего скулишь? Чего хочешь? Пойдем со мной в магазин? Пойдем! Ты же любишь на улицу за калитку выходить. Давай, только, чур, слушаться! Я тебе пряничек куплю.

* * *

— Ой, как здесь интересно, — думала Ляля, выйдя за калитку, как вдруг увидела совсем недалеко незнакомое животное, которое блеяло и мотало рогатой головой.

— Ой, мамочки! — испугался пудель, — ой, кто это? — остановилась собака, как вкопанная, и поджала хвостик. — Возьми меня на ручки, — запищала она, не давая хозяйке сделать ни шагу.

— Да что такое? Чего ты, Ляля, козу испугалась?

— Я боюсь, боюсь, возьми скорее на ручки, — прыгала, скуля, собака.

— Как не стыдно, большая, а козу испугалась. Ты прямо, как ребенок себя ведешь. Причем капризный ребенок, — пыталась продвигаться дальше хозяйка.

— Не-е-е-т! Возьми! — просилась на руки Ляля.

— Ну, ладно, иди скорее, пронесу чуть-чуть, если ты такая трусиха.

Собака тряслась, как осиновый лист, и хозяйке никак не удавалось опустить ее на землю, Ляля вцеплялась в нее, что есть силы всеми четырьмя лапами.

— Ну все, все, успокойся, не отдам тебя козе, — утешала ее хозяйка.

— Нет, хозяйка не будет меня есть, а вот эта самая коза, точно съела бы. Сейчас приду домой и Нике все расскажу. Может, вместе удастся сходить посмотреть. Хотя ее-то на руки хозяйка точно не возьмет. Интересно, а такая большая собака этой козе по зубам? Надо будет у петуха спросить. Он такой умный… Все знает…