* * *

Прыгая на Нику и играя с ней, Ляля однажды перегрызла ошейник, который защищал лабрадора от блох и клещей. На это не обратили внимания и через некоторое время удивились тому, что собака вдруг стала вялой и отказалась о еды. Случай совершенно небывалый. Чтобы Ника отказалась от еды?! Здесь что-то не в порядке. Так и оказалось — собаку укусил клещ. Болела Ника очень тяжело. Целую неделю она ничего не ела. Собаку даже поили через шприц понемногу, иначе все выпитое возвращалось назад. Глаза и кожа животного сделались абсолютно желтыми. Врач не давал никаких гарантий. Каждый день Нику возили на капельницы. Она и ходить-то могла с большим трудом, пошатываясь от слабости. Но организм, хоть и старый, все же сумел справиться с этой хворью. Медленно, но верно собака шла на поправку. Но на этом Никины злоключения не закончились, спустя год ей пришлось перенести операцию, которая хоть и прошла с осложнениями, но в целом была сделана успешно. Кроме того, периодически она маялась ушами и всегда откликалась на призыв хозяйки провести с ними всякие манипуляции.

— Ника, иди почистим ушки! Иди скорее, моя умница, — периодически звала ее хозяйка.

— Ну, давай-давай, это даже приятно, — фыркала Ника, мотая головой — ты ведь меня потом угостишь? — заглядывала она хозяйке в глаза.

— Ох, как это классно, — кряхтела она, — давай еще почисти, мне так нравится, — замирала она, отправляясь потом, чесать, постанывая, свои уши о лежащий коврик.

Но скоро никакие чистки не помогали, Ника совсем перестала слышать. Можно было спокойно войти в дом. Собака спала себе, похрапывая, подергивая лапами, и абсолютно не реагировала на посторонние шумы и звуки.

Она и видеть стала все хуже и хуже. И реснички ее стали совсем седые — две белые щеточки вокруг глаз.

Нике перестала нравиться лестница, она долго нацеливалась, когда хотела спуститься вниз к выходу, и напряженно всматривалась.

— Опять эта лестница, эти ступеньки, и кто это придумал только. Ничего не видно. Не надо мне помогать, я сама потихоньку спущусь, — ворчала она и шарахалась от протянутых к ней рук.

Ника теперь полюбила гулять, когда кто-то был рядом, потому что без ориентира боялась заблудиться. Собака все время беспокойно оглядывалась, чтобы убедиться, что не одна, что кто-то близко. Если раньше, выбегая на улицу, Ника мчалась за дом к калитке, ведущей к полю, то сейчас, она долго смотрела вперед, и если там было темно, ни в какую не шла в эту неизвестность.

— Боишься, подружка? — спрашивала ее Ляля, — идем, не бойся, тут никого нет.

— В том-то и дело. Я лучше хозяйку подожду. Когда она рядом или хозяин, или еще кто-то, мне спокойно.

— А чего ты боишься?

— Не знаю. Страшно и все. Темно… Вдруг я тут и останусь.

— Да ты что? Разве хозяева тебя оставят тут?

— Да не должны воде бы, а вдруг забудут, не найдут, потеряют?

— Да ну-у-у, не бойся! Ты меня держись.

— Да ты черная вся. Я тебя не вижу. Только когда ты прыгаешь или очень близко от меня.

— Ну давай, я всегда буду прыгать, если хочешь.

— Знаешь, я вот думаю, а вдруг я не смогу по этой лестнице ужасной ходить. Что тогда будет?

— Но ты же уже сто лет по ней ходишь.

— А теперь вот я ее не вижу. И боюсь. Ты разве не помнишь, как я на ней растянулась? Чуть все зубы себе не выбила — так эти ступеньки мордой пересчитала.

— Совсем-совсем не видишь?

— Ну, вижу немного, но мне страшно.

— Ну, не знаю… А помнишь, старую собачку Долли на руках выносили?

— Как же они меня понесут, я большая… Сравнила тоже! А вдруг на улице оставят одну? — грустно спросил лабрадор.

— Как это? Я думаю — нет. Не переживай, а то я сейчас заплачу.

— Не плачь, вдруг хозяйка подумает, что это я тебя обидела? — расстроилась Ника.

— Не-е-ет, хозяйка знает, что ты меня не обижаешь. Ты что? Они же все тебя любят. А хозяйка все время говорит, не прыгай на Нику, она старенькая. Ругает даже меня.

— Не знаю, наверное, они меня больше не любят. Не разрешают мне в комнату заходить и на диване лежать, — огорченно делилась своими грустными мыслями Ника.

— Ну, это потому что от тебя шерсти много. Помнишь, хозяйка говорила, что целый воз. Но она же на тебя не злилась. И потом — все-таки иногда разрешают тебе со всеми вместе быть.

— Д-а-а-а, это за меня их сын заступился. Он меня всегда пускает и к себе в комнату, и куда угодно. Я даже сплю иногда с ним вместе. Вот он меня точно любит.

— Как это? Не он же главный. Значит, и хозяйка разрешает, чтобы ты к нему заходила…

— Сомневаюсь я… Закрывают дверь, я стучу, стучу, царапаю эту дверь противную и даже лаять приходится, потому что иначе вообще не реагируют.

— А они что?

— Ругают меня, — понурилась Ника.

— Не может быть! — не поверил пудель.

— А вот давай сегодня эксперимент проведем, посмотришь. И тогда поймешь, что меня тут точно теперь не любят. Наверное, я больше не нужна, — печально заключила старая собака.

Вечером, когда Ника поужинала и улеглась спать на свое место, пудель проник к ней.

— Ты что забыла?

— О чем? — сонно спросила Ника.

— Ну, как же? Ты говорила про экс… экс… эксримент…

— А-а-а, эксперимент. Забыла я и правда. Старость все-таки. Ну давай.

— Сейчас, подожди, я сначала зайду туда, — сказал пудель и стал прыгать и скулить у закрытой двери.

— Вот бестолковка недалекая, — ворчал на нее сын хозяйки, — недалекая ты собачка, опять в прихожей осталась… заходи! Ходишь туда-сюда…

Через некоторое время в прихожей вновь раздалась возня, стук в дверь и громкий недовольный лай.

— Что там такое? — удивился сын хозяйки.

— Это Ника у нас буйствует, в компанию к нам просится.

— Впустите меня! Я хочу к вам! Я хочу в вашу компанию! Впустите, — подала нетерпеливый и настойчивый голос Ника.

— Слышал, как возмущается? Это что еще за новости, — прикрикнула на собаку хозяйка. — Чего ты лаешь? На тебе печеньку, — угостила она лабрадора.

Но Ника не успокаивалась.

— Впустите меня, ну пожалуйста, я хочу к вам, — настаивала собака.

— Ну, заходи, что с тобой поделаешь, старулька ты наша, — открыла ей дверь хозяйка, — заскучала? Ладно, завтра все равно пылесосить. Иди уже. Полежи тут с нами.

— Вот видишь, а ты говорила, — подошла к ней Ляля.

— Ну, иногда бывает.

— Да, неправда, тебя всегда пускают. Ты просто сама спишь вечно на своем кресле любимом в прихожей.

Хозяйка, потрепала собак по голове.

— Девчонки мои золотые. Кто мой хороший, кто мой зайчик, кто мой любимчик, — шутливо затянула хозяйка. — Кто моя любимка? — продолжала она напевать.

— Я, я, я! — запрыгала Ляля.

— И я, — вздохнув, забасила Ника.

— Обе вы мои любимки. Идите, обниму вас. Кого мне угостить, а?

Собаки завиляли хвостами, задрав головы.

— Так, ладно, надо кур закрыть, — сказал, поднимаясь, хозяин, — пойду я.

— И я с тобой! Возьмешь меня? Возьмешь? Возьмешь? — услышав знакомые и любимые слова, запищала Ляля.

— Ника, пойдем, прогуляешься на ночь, — позвал хозяин.

— А я? — обиженно затянула Ляля.

— И ты давай иди, плакса-вакса.

— Извини, — спрыгивая с дивана и оглядываясь на хозяйку, — пропищал пудель.

— Ладно, иди уже, гулена, — отозвалась хозяйка.

* * *

Хозяйка часто была в отъездах. По вечерам Ляля усаживалась на спинку дивана и подолгу смотрела в окно.

— Твой Ждун на месте, — сообщал хозяйке муж по телефону.

— Ты где так долго была? Почему меня бросила? Я скучала, я тебя ждала, — жаловалась Ляля хозяйке, прыгая выше головы, когда та возвращалась.

— Ты ж моя миленькая. Соскучилась? Дай я хоть переоденусь, — отодвигала она ее, потрепав по голове.

— Ах так, прогоняешь? — обижалась Ляля, хватала хозяйский тапок или носок и убегала.

— Ляля, опять тапки мои утащила? Ну-ка, неси назад.

Ляля проворно спрыгивала с дивана и вместе с тапком подходила к хозяйке, виляя хвостом.

— А второй где? Давай быстренько, неси все назад, что стащила, безобразница.

— Она и в кровать его затаскивала без тебя, вон, даже обглодала слегка.

— Ах ты хулиганка, все бедокуришь, да?

— Не сердись, не сердись на меня. Тебя так долго не было… Я скучала… Что мне было делать… — норовила Ляля лизнуть хозяйке руку или ногу.

— Ладно уж… пойдем спать.

Пудель настолько привык к хозяйке, что спал всегда исключительно рядом с ней с самого первого дня. И никакие способы, методы и ухищрения не могли изменить эту ситуацию. Она чувствовала хозяйкину слабинку, и все время настаивала на своем. Она прыгала около закрытой двери, царапала ее, отчаянно скулила.

— Да замолчи ты, дай поспать в конце концов, — вздыхала Ника.

— Да, тебе легко говорить, а я хочу к хозяйке. Мы с ней обнимемся и спим. Или я прижмусь к ее спине, и так мне хорошо. Спокойно. А теперь она меня почему-то выгнала и не пускает.

— Ну, сколько можно, места что ли тебе нет! Вон, на диван иди. И спи себе.

— Нет, я к хозяйке хочу! Рядом хочу быть, — не успокаивался пудель.

— Какая ты эгоистка все-таки. Только о себе и думаешь. Капризная, избалованная. А я ведь предупреждала. Вот и пожалуйста, избаловали ребенка. Окончательно избаловали. Испортили собаку.

— Как-как ты меня назвала? Кто я?

— Эгоистка…

— А что это такое? Это какое-то очень ужасное слово.

— Конечно ужасное. Я слышала, как хозяйка на кого-то так говорила.

— Интересно, что это значит?

— Ну это значит, что ты — плохая собака.

— Я — плохая собака?! — задохнулся от возмущения пудель. — Что ты такое говоришь!

— Ну, может, это и действительно слишком… — пошел на попятную лабрадор, — ладно, я погорячилась. Потому что плохая собака — это самое страшное, что можно услышать. Да не плохая, — успокаивала Ника Лялю. — Не плохая ты, просто избалованная.

— Разве я с тобой не делюсь вкусными кусочками? — огорчился пудель.

— Делишься? Ой, не смеши меня, да ты сама у меня первая все отбираешь, пока я не вижу, где что положили или упало.

— Но я ведь тебе тоже оставляю… — обиженно понурил голову пудель и заплакал.

— Ладно, не плачь, я не со зла. Не расстраивайся. Ты — славная малышка, веселая и добрая. Не обижайся. Я, честно говоря, тоже с удовольствием спала бы в хозяйской кровати. Мне тоже там нравится. Только меня — то всегда прогоняли.

— Может, тебя прогоняли, потому что ты хранишь?

— Ты тоже посапываешь. Но ты права, — вздохнула Ника, — я громко соплю. А знаешь, что, — вдруг встрепенулась она, — вот раньше Долли мне советовала сделать вид, что ты обиделась. Попробуй, может, поможет.

— А как это?

— Ну, как… не знаю… Долли есть переставала, грустная ходила, не играла ни с кем. Попробуй. Хозяева сразу бесполкоиться начинали и опять все разрешали.

— Ляля, ну, ты идешь? — позвала ее хозяйка. — Иди, я тебя поглажу перед сном.

Ляля подошла к кровати, оглянулась на Нику и не стала залезать.

— Ну, где ты там? Дай, Джим, на счастье лапу мне, — продекламировала хозяйка, опуская руку.

Но вопреки ожиданию руку никто не лизнул и голову свою под нее не подставил.

— Что такое? Ляля, что за демарш?

— Не дам я тебе никакую лапу, — пробурчала собака. — Ты меня прогнала. И к себе не пускаешь.

— Обиделась, что ли? Ну, как знаешь. Иди к Нике под бочок и спи. Пока, малышка.

Собака огорченно покрутилась и, понурив голову, отправилась к Нике.

— Ничего не получается… — захныкала она.

— Ох, до чего же ты глупая… Иди назад. Хозяйка теперь спит уже. Залезь, устройся в ногах и все. Спи себе, посапывай тихонько. А утром поздно будет тебя прогонять, — наставляла ее старшая подруга. — Устала я с тобой. Иди, спать я хочу.

— Никто меня не любит, — захныкал вновь пудель.

— Ляля, ты где там ходишь-бродишь, коготками своими цокаешь, иди уже сюда. Ложись рядом с кроватью. Давай я тебя поглажу. Ты ж моя хорошая…

Собака проворно забралась на кровать, свернулась сиротливым калачиком в ногах у хозяйки и сделала вид, что мгновенно уснула.

— Ох, разбаловала я вас, — посетовала хозяйка и со вздохом стала устраиваться на ночь.