За пять дней до этого разговора Люсия стояла, словно оглушенная, глядя, как руины родительского дома исчезают под болотной жижей и камышами. Осознание серьезности собственного поступка пока не добралось до мозга. А вот осознание серьезности перемен, которые уже произошли и которые, по сути, только начались, накрыло ее с головой. Старая жизнь закончилась, но она, Люсия, в этом не виновата. Впереди ждала новая жизнь, и ее нельзя было бездарно растратить. Девочка встряхнула головой, избавляясь от чувства легкого сожаления, и направилась к коттеджу Резановых, по пути набирая номер старшего.

– Все получилось, – сказала она. – Дом развалился и исчез. Только одна проблема – родители остались в доме.

– Вот как… – задумчиво отозвалась трубка. – Ты понимаешь, что им пришел конец, а, Люсия?

Маме и папе пришел конец. Люське стало грустно, все же они по-своему любили ее и даже баловали. Да и уютная комната, шкаф с платьями, библиотека будущей успешной леди, телевизор – все утонуло в болоте. В носу защипало, но она подавила эти непрошеные эмоции.

– Понимаю, и мне очень их жаль. Я иду к вам?

Арнольд Ромуальдович вздохнул.

– Видно, и вправду, не моя вина, – неопределенно сказал он и запоздало ответил на Люськин вопрос: – В школу ты идешь, чудовище. А из школы, конечно, ко мне, – и противным голосом, прямо как Митька, добавил: – Светлое будущее ты мое.

Люська на секунду похолодела – неужели он читал ее мысли? Но довольно скоро вспомнила: Арно говорил что-то об отцовской манере называть его «папочкино светлое будущее» и еще «запасное бессмертие». Так что, скорее всего, просто она и Арнольд Ромуальдович думали одинаково. А что? Мысли великих людей могут быть схожи не только по содержанию, но и по формулировкам. Хотя… почему это бессмертие – «запасное»? Что, еще и основное есть? Как у волков?

В школе все уже откуда-то знали, что «Каринкина чокнутая тетка на болоте убилась», поэтому, спасибо, что не спрашивали, почему Карина прогуливает. На Люсию искоса посматривали и шептались, что «ее родаки тоже в болоте утонули». Некоторые одноклассники сторонились ее, словно гибелью родителей можно заразиться. Некоторые сочувствовали, хотя дураку понятно, что на самом деле злорадствовали. Мелкая Нинка Бельчик почему-то пустила слезу, как будто это ее мамаша умерла. Бельчик подошла к Люсии, зачем-то обняла, погладила по плечу и голове, спросила, как там Митька. Как обычно, всех интересовал кто угодно, только не сама Люсия. Но, между прочим, это же у нее горе, разве нет?

Явившись после школы в коттедж, девочка его не узнала. От полупустого, запущенного жилья, где невооруженным глазом было видно присутствие двух не интересующихся бытовыми мелочами парней, не осталось и следа. Все было начисто отмыто и выглядело теперь, как крутой офис, – повсюду вращающиеся кожаные кресла, хрупкие стульчики для посетителей, столики с компьютерами, горшки с пальмами, фонтанчики и с десяток очень занятых молодых людей и девушек. Некоторые были одеты в элегантные костюмы, а некоторые в джинсы и футболки, но не простые, а дизайнерские, да не от «молодых и независимых», а от Ральфа Лорена как минимум.

Люська так и застыла на входе с раскрытым ртом, забыв, зачем пришла.

– Девочка, а ты чего тут забыла? – весело спросила ее высокая тощая девица в рваных джинсах – ого! – «Кельвин Кляйн» и черной маечке, скромно помалкивающей о производителе. Не дождавшись от обалдевшей Люсии ответа, девушка посмотрела на нее дружелюбно, но все равно как на букашку, и вынула откуда-то рацию. – Але, сэры благородные? Тут чей-то ребенок, заберите, что ли. – И дружелюбно обратилась к Люсии: – Не переживай, сейчас кто-нибудь придет.

«Ребенок»! Как будто сама больно взрослая – лет двадцать от силы. Ничего, когда Люсия займет подобающее ей место во всем этом бедламе, она припомнит этой дылде ее снисходительность. Отправит ее полы мыть, например.

Построение планов отмщения было прервано самим Арнольдом Резановым-старшим. Он легко сбежал по лестнице, ведущей на второй этаж, по дороге умудрился не споткнуться о какие-то кабели.

– Идиоты! – рявкнул он куда-то в сторону. – Вай-фай фор хум инвентед? Беспроводной Интернет для кого изобрели, спрашиваю? Устроили тут свалку. Я вам господин председатель, а не повелитель хаоса.

Выглядел он, кстати, ослепительно. Как настоящий повелитель хаоса. На нем был серый, в чуть заметную лиловую полоску костюм и лиловая рубашка. Черные волосы спадали на плечи. Карина уже ляпнула бы что-нибудь типа «так не видно, что у него щечки, как у бульдога». Но то Карина. А Люсия не так воспитана. Хотя щечки у будущего свекра и впрямь слегка отвисли.

Резанов вдруг напряг кисть, шевельнул пальцами, словно сгребая нечто невидимое, и неожиданно резко взмахнул рукой, словно указывая на долговязую Люськину собеседницу. Клубок проводов снарядом метнулся в девушку. Люсия заморгала, вскинула руки, защищая лицо, она ведь стояла совсем рядом с мишенью.

Но девица тренированным волейбольным жестом без всякой магии отбила атаку взбесившегося оборудования.

– Арнольд Ромуальдович, что я вам сделаю, если тут вай-фай только в трех местах есть, и они все в центре? – в ответ на наезд шефа взвилась она. – К вечеру прибудет наше оборудование, и все в лучшем виде настроим, я, по-вашему, зря зарплату получаю?

Резанов тем временем приблизился к ним. Он усмехался в свои ухоженные усики. Видимо, веселился про себя. На Люську и не взглянул, только ухватил ее за плечо, больно впившись пальцами.

– Спасибо, Леля, – обратился он к девице, – это Люсия. Девочка, которая всю жизнь, – он словно специально выделил это слово и впился взглядом в Люсию, – всю жизнь прожила тут с родителями и братом. Только вот ее родители сегодня погибли, представляешь, горе какое? В болоте утонули, которым эта паршивая улочка заканчивается.

Что значит «всю жизнь тут прожила»? Ах да, это, должно быть, легенда, с которой ей теперь предстоит жить.

Девушка посмотрела на Люсию с жалостью:

– Бедняга, сочувствую тебе. Арнольд Ромуальдович, я найду кого-нибудь присмотреть за ребенком.

Да не пошла бы ты? Люсия дернула плечом, вырываясь из хватки Резанова.

– Не надо, – резко бросила она, – Арнольд Ромуальдович обещал лично за мной присмотреть.

Леля не нашлась, что ответить, а Резанов снова цапнул ее за то же плечо – эдак синяков наставит – и поволок вверх по лестнице.

– Так, дорогая моя, что я там тебе обещал? – прошипел он, и тон его как раз не обещал ничего хорошего.

– П-позаботиться обо мне и б-брате, – голос предательски задрожал, – мамы и папы больше не-е-ет, – и разрыдалась от страха.

Резанов втолкнул ее в какую-то комнату, вошел следом и опустился на диван.

– Так, Люсия, – усталым голосом сказал он, – давай начистоту. Что ты помнишь о вчерашнем? Только не ври, все равно узнаю, хуже будет. И прекрати сопли размазывать, не поможет.

От таких обещаний рыдать сразу расхотелось, и она, как смогла, пересказала вчерашние события. Арнольд Ромуальдович вскочил и прошелся по комнате, заложив руки за спину. Только цилиндра не хватало для образа лорда начала века.

– Интересно, – пробормотал он себе под нос, – воспоминания целы. Эффект причастности? Амулет? Надо изучить. Так вот, дорогая моя, – обратился он к девочке, – официальная версия такова: коттеджа вашего не было никогда, вы с родителями снимали половину этого дома. Сегодня твои родители погибли, теперь о тебе забочусь я. Андестэнд?

Она кивнула, оглядывая помещение, в котором они находились. Комната была большая и светлая, с зеркальным шкафом и розовым диваном. В углу застенчиво пристроился изящный туалетный столик с зеркалом. Ноги утопали в кремовом мохнатом ковре. Если откровенно, то комната не являла собой образец вкуса, наоборот, красивые дорогие вещи, казалось, спорили друг с другом. Вернее, не столько спорили, сколько были второпях подобраны и расставлены как попало. Но если передвинуть столик…

– Эй, светлое будущее, – донесся до нее голос Резанова, – а ты вообще понимаешь, что натворила? Родителей-то не вернешь.

В носу защипало. Люська постаралась притвориться, что чихает. Резанов удовлетворенно хмыкнул.

– Комната твоя, владей. – Он широким жестом развел руки. – В шкафу наряды, в ванной всякие шампуни-мазилки. Но особо не привыкай, скоро ты отсюда переедешь в совсем другое место.

– В какое?

– Подходящее для юной дамы твоих, гм… талантов. – И, не прощаясь, закрыл за собой дверь.

Люська кинулась на розовый диванчик. Теперь слезы лились уже по-настоящему. Медленно, но верно до нее стало по-настоящему доходить, что же она наделала.

– Ой, мамочка-а-а, – выдохнула она в подушку.

Сейчас она снова чувствовала себя маленькой девочкой, впервые заглянувшей в закрытую коробку сквозь крышку. Только теперь рассказать об этом было некому. По-настоящему некому. Никого она сама по себе не интересовала, никому больше не была нужна.

Неужели все эти мысли о том, что она неинтересна родителям, что они считают ее обыкновенной и ничего не стоящей… неужели все это было… неправильным? Обманом?

Когда это началось? Память – не зря оттачивала! – послушно высветила перед внутренним взором картинку – две девочки сидят на балюстраде Дворца культуры, совсем пустого поутру, а рядом шелестит страницами открытая книга.

Люсия тогда закончила второй класс, а Карину еще не отдали в школу – боялись, что всех перекусает. Люська по школьной привычке встала рано и потихоньку сбежала гулять – ужасно хотелось побродить одной и помечтать. Да и новое платье в бело-голубой цветок, с белыми воланами можно выгулять. Ноги сами привели ее к Дворцу культуры. Голубое здание с колоннами походило на замок, где устраивают романтические балы – те самые, на которых планировала блистать Люсия. Но в то утро возле замка уже кто-то был. На балюстраде, опоясывающей площадку перед главным входом, горел факел или костер. Подойдя поближе, Люсия увидела, что никакой это не огонь, а лохматая кудрявая голова Карины, ее вроде как подружки. А поднявшись по лестнице, Люська удивилась еще больше – Карина сидела на балюстраде не просто так, а на поперечном шпагате. И читала книгу, ни на что вокруг не глядя. Выпендрежница психанутая.

– Привет, ты что тут делаешь? – спросила Люсия громче, чем следовало, ожидая, что подружка хотя бы вздрогнет.

Но та и ухом не повела.

– Жду, – лаконично отозвалась она.

– Кого? – удивилась Люсия.

Карина вздохнула и отложила книгу.

– Сегодня гимнасты начнут тренироваться во Дворце, – хмуро ответила она, – спорткомплекс на ремонт закрывают. А я в секцию хочу.

– Тебя тетка не пустит.

– Я хочу, чтобы тренерша упросила. Пусть меня испытает! Я сама до фига всего научилась делать. Смотри!

Каринка шмыгнула носом, утерлась прямо рукой и вдруг вскочила на ноги, словно под ней была не балюстрада шириной с ладонь, а пол, покрытый мягким ковром.

Люсия только глаза закатила, увидев придурочный наряд своей придурочной подруги. Поверх свободных спортивных штанов с вытянутыми коленками Карина нацепила сарафанчик, в котором пробегала все позапрошлое лето и половину прошлого – пока не выросла из него окончательно. Сейчас он сошел бы за стильный топик, не будь полосатый сине-зеленый ситец таким линялым и застиранным. В темноте одевалась, что ли?

Карине, кстати, было плевать на собственный внешний вид. Она стояла на балюстраде – мелкая, тощая и решительная, как минитанк. Очень мини-мини-танк.

– О-па!

И она сделала отличное колесо, хоть и не до конца распрямила коленки, а потом шумно выдохнула, шагнула вперед и резко нагнулась – оперлась руками о балюстраду, переворот! И вот она уже снова на ногах и даже не запыхалась.

Это было по-настоящему здорово, Люсия чуть в ладоши не захлопала. Но только она подняла руки, как аплодисменты раздались у нее за спиной.

Девочки обернулись. По лестнице только что поднялись двое взрослых – пожилая женщина и средних лет дядька. Дядьку Люсия знала – Марк Федорович однажды водил их в поход и еще руководил какими-то спортивными секциями в школе. А невысокую пожилую даму с красиво уложенными белыми волосами с парой темных прядей она видела впервые. Но на всякий случай вежливо поздоровалась. Каринка же так и хлопала глазами, как дурочка, – разговаривать с людьми она не привыкла, а посторонних откровенно побаивалась.

– Почему одни? – строго спросил Марк, но женщина успокаивающе тронула его за плечо.

– Не ругай их, – попросила она. – Ноги целы, вот и бегают, счастливицы. Мой Валерик и рад бы, да теперь уже не сможет… на одной-то ноге.

– Карина пришла к гимнастам проситься, – сообщила взрослым Люсия. – Только ей тетя не разрешит.

Карина попятилась, словно хотела спрятаться за Люськой. От Марка Федоровича это не укрылось.

– Вот как? – шутливо удивился он. – Строгая, наверное. И кто у нас тетя? Волшебница? Предупреждать надо.

Карина засмеялась.

– Не тетя, а муж, и не волшебница, а волшебник, – ответила она.

Люська совершенно не поняла, о чем это они. А Карина вдруг погрустнела.

– Не разрешит, – вздохнула она. – В бассейн не пустила, на лыжи тоже… Даже в школу нельзя мне. – И ее рот поехал углом вниз; с этой гримасы она обычно начинала реветь. И видимо, не только она. Стоящие рядом взрослые моментально поняли, что рыжая лохматая малявка сейчас заплачет.

– Только хныкать не надо, – сурово нахмурилась дама. – Подумаешь, не пускают. Ты же живая-здоровая, руки-ноги-голова на месте. И у тебя еще все впереди, только сдаваться нельзя. Проси, требуй, бери без спроса. В конце концов, сама всему учись. Знаешь, сколько на свете людей, которые… – ее голос дрогнул, – инвалиды, калеки или просто тяжело больны? Но они способны многого добиться, если захотят. А ты тем более сможешь, особенно если реветь не будешь. Как захочешь плакать – сразу разозлись. Это, поверь, часто помогает.

Она продолжила бы свой странный монолог, но Марк Федорович снова успокаивающе накрыл своей большой ладонью ее тонкое морщинистое запястье. И спросил у Карины, как ее фамилия.

– Кормильцева? – Он задумчиво сдвинул брови, шумно и некультурно втянул носом воздух, словно внюхивался. – Вот оно как… А твою тетю зовут Лариса Алексеевна? Надо мне с ней поговорить, а то не дело, когда такая большая девочка в школу не ходит. Ты читать умеешь?

Сейчас Карина фыркнула бы ему в лицо, но тогда она была хоть и дикой, но запуганной, не обнаглевшей. Поэтому девчонка скривилась, молча взяла книгу, лежащую на парапете, и протянула Марку. Тот присвистнул:

– «Небесные механики», замечательное чтение. И ты все тут понимаешь?

– Угу, моя любимая – «Сказка о Королевстве Кривых Пространств», а вот «Сказка о сожжении Александрийской библиотеки» неправильная какая-то…

– Что же правильного, когда книги жгут, – согласилась дама, с любопытством всматриваясь в Карину. – Те, кто так поступает, – варвары, они сами должны в огне гореть. Из этой серии еще сборники есть, читала?

Карина кивнула.

– Жалко, про Мебиуса нет, – сказала она, – а фокус с лентой я умею делать…

Марк и дама переглянулись. Они еще пару минут поболтали, а потом Марк Федорович распрощался с дамой и проводил девочек до Крылаткиного тупика, на прощанье снова пообещав Карине, что поговорит с ее тетей. Правда, в секцию Карина так и не попала. Но осенью Лариса отдала племянницу в школу – почти в девять лет, зато сразу в третий класс. Удивленной Люсии пришлось потесниться на позиции лучшей ученицы. Да еще и (из-за Митьки!) прослыть подругой «этой чокнутой Кормильцевой» – молчаливой, но запросто взрывающейся то словом, то кулаком.

Люсия прекрасно понимала, что косвенной причиной неудобств в ее жизни стала та давняя встреча у Дворца культуры. Но от нее была и польза – в Люськиной голове накрепко засел рецепт выживания и успеха: «Захочешь плакать – разозлись».

Воспоминания отвлекли Люсию от грустных мыслей и успокоили. Причиной ее дурного поступка, и ее трагедии заодно, была злость. А кто зародил в ней эту злость? Конечно же странная тетка, которую они с Кариной встретили когда-то у Дворца культуры. Вот во что вылилось это «не плачь, а злись». В любом случае исправить уже ничего нельзя, поэтому надо дальше строить свою блестящую жизнь и создавать роковой образ – одна трагедия в биографии уже есть.

Люсия вздохнула и подошла к шкафу – надо же было разобраться, в чем придется ходить. Тем более что теперь они с Арно живут в одном доме. Можно сказать, сделали шаг навстречу друг другу.

Но очень скоро стало ясно, что ни поговорить с Арно, ни повидаться с ним у Люсии не получалось. В школу он не ходил. Девочка быстро обнаружила его комнату, но войти ни через дверь, ни через глубину не смогла. В первый день она думала, что встретит Арно за завтраком или за обедом. Но тут выяснилось, что Резанов и его команда рассматривают дом как офис, а отнюдь не как жилище и в кухне устроили некое подобие типографии. Люсия же получила от Арнольда Ромуальдовича банковскую карточку.

– По-моему, тебе это нужнее, чем нянька-кухарка, – небрежно бросил он. И с наигранной суровостью добавил: – Безлимитная, но самолетов не покупай, все равно лет пять еще за штурвал не пущу.

В то утро Люсия, наплевав на школьную форму, вырядилась в живописно потертые и местами продранные джинсы, по покрою напоминавшие мужские, только поуже. С ними замечательно сочетался ослепительно-голубой свитер из настоящего кашемира. Видимо, тот, кто делал покупки для ее гардероба, по ошибке завернул не в подростковый, а во взрослый отдел. Но она была не в обиде – выглядели шмотки шикарно и по размеру были что надо.

Люсия схватила куртку и сбежала по лестнице, прыгая новенькими кедами через две ступеньки. Резанов в одиночестве сидел за одним из столов, читал почту со своего фиолетового ноутбука. Вместо костюма на нем сегодня красовались мешковатые штаны и свитер, тоже фиолетовый.

Резанов медленно закипал.

– Интересно, с чего это старая мегера решила свалиться мне на голову? – спросил сам себя Арнольд Ромуальдович, не замечая Люсии. – Так я и поверил, что она соскучилась по своему любимому ученику… спустя двадцать-то лет…

Люсия деликатно покашляла, обозначая свое присутствие.

– Чего тебе? – не оборачиваясь, спросил он.

– Я просто хотела спросить, где Арно, – ответила девочка. – В школу не ходит, сидит взаперти. Он заболел или?..

– От Арнольда держись подальше, – пресек ее расспросы Резанов. – Еще не хватало, чтобы вокруг него всякая дрянь вроде тебя крутилась. Твое дело теперь быть под рукой: если твой братец в ближайшее время не найдется, придется пообещать свернуть тебе шею, чтобы прибежал. Правда, если он догадается, кто его родителей так подставил, то шея твоя пропадет почем зря.

От этой угрозы Люське стало страшно. Правда, ненадолго. Как четырехмерник, она слишком ценный ресурс, чтобы ей просто «свернуть шею». А с учетом ее решительности и готовности на все… Нет, не свернет. Похоже, придется научиться чувствовать его переменчивое настроение. Полезно если не для выживания, то просто – для нервов.

Резанов тем временем думал о своем, напряженно глядя в монитор. Его широкоплечая, чуть обрюзгшая фигура заслоняла Люсии обзор, и увидеть текст на экране девочка, конечно же, не смогла.

Арнольд Ромуальдович развернулся, и вдруг… выражение его лица с задумчивого сменилось на злобное и… острое какое-то. На скулах заходили желваки, губы сжались в нить. Черные (никакие не синие!) глазищи впились в Люську. Ей стало очень трудно дышать, словно она стояла в стеклянном пузыре, из которого откачали воздух.

– Принеси свои документы, – сквозь зубы, тихо, но… очень значительно произнес Резанов, – бегом.

И вскинул руку, словно махнул ей на прощанье. Неведомая сила развернула Люсию на месте и толкнула в спину. Чтобы не растянуться на лестнице, девчонка бегом кинулась наверх. Трясущимися руками вытащила конверты из сиреневой школьной сумки. Сумка осталась от прошлой жизни, и Люсия не решалась ее выкинуть. Использовала для хранения своих и Митькиных паспортов и свидетельств.

В гостиной-офисе Резанов сразу же вырвал конверты из ее трясущихся рук, выпростал первое свидетельство о рождении и вчитался в синие чернильные буквы.

– А-а-а, черт! – заорал он, отшвыривая бумажку в сторону, словно она в чем-то была виновата. – Черт! Проклятье! – Пнул первый попавшийся стол и добавил пару уж совсем непечатных выражений.

Сейчас он выглядел даже страшнее, чем минуту назад, – с вытаращенными глазами и вздувшимися венами на лбу. Безумным взором обвел комнату, словно ища, на чем бы выместить свой гнев. В комнате начала сгущаться тьма. Люська сжалась в комок на ступеньке, но не удержалась и то ли пискнула, то ли хныкнула от ужаса. Резанов сфокусировал взгляд на ней.

– Как твоя фамилия? – жутким голосом спросил он.

Люська с огромным усилием оторвала язык от неба.

– За… Закараускайте, – выдавила она, – м-мы… из Литвы.

Арнольд Ромуальдович запустил обе руки себе в волосы и уселся прямо на пол. И расхохотался страшным смехом безумца. Правда, вскоре немного успокоился.

– Закараускайте, – без запинки повторил он ее непроизносимую фамилию. – А у бабушки твоей, значит, Закараускиене? И ты молчала?

– А вы… вы меня не спрашивали, – пролепетала совершенно сбитая с толку Люсия.

– Конечно, я не спрашивал! – завопил Резанов, снова вцепляясь в свою прическу, превращая ее в воронье гнездо. – Потому что!!! Она в чертовом Вильнюсе, а ты в этой дыре! Таких совпадений не бывает! Волки!!! Четырехме-е-ерники! Город луны! Да чтоб вас всех!

Сверху раздались шаги. На лестницу выбежали Леля в строгом брючном костюме и майке с черепом, всклокоченный Арно в пижаме и какой-то незнакомый парень в серой «тройке» и белоснежной рубахе.

– Арнольд Ромуальдович, – чуть не падая в обморок, заговорил последний, – любые распоряжения… мы сию секунду…

– Идиот! – перебил его Резанов-старший. – Какие распоряжения? Сгиньте с глаз долой, займитесь делом, дебилы. Сейчас восемь, у вас Сингапур на скайпе висит. Вы что, конференцию прервали?! Испепелю!

Что-то подсказало Люсии, что это не пустая угроза. Видимо, Леля и парень в «тройке» это тоже знали, потому что растворились, словно их и не было. Арно покачал головой и удалился досыпать, волоча ноги. Двигался он, как сомнамбула.

– Что же все-таки случилось? – пролепетала Люсия.

– То случилось, дорогая моя, – ядовито отозвался Резанов, – что моя наставница вдруг ни с того ни с сего решила меня навестить. И не где-нибудь, а тут, прямо тут, в этом доме, в этом паршивом городишке. О чем и сообщила в письме. – Он махнул рукой, едва не сбив ноутбук со стола.

– Как же это связано с моей фамилией? – расхрабрилась до вопроса Люсия.

– Ха! Оно разговаривает! Оно еще спрашивает, – снова фыркнул Резанов.

Конец его реплики потонул в нежной трели звонка. Вообще-то Люсия не припоминала, чтобы звонок ее нового дома издавал такие чудесные звуки – словно старинная мелодия, сыгранная на хрустальных колокольчиках.

В следующий миг дверь распахнулась, и в нее, словно внося с собой облако света, шагнула высокая, очень тонкая и очень пожилая дама, укутанная в кремовые меха и свежайший аромат духов.

– Наставница… – выдохнул Резанов.

– Ба… бабушка? – обалдело выдохнула Люсия.

Сейчас полагалось броситься обнимать приехавшую бабулю, но та изящным жестом остановила внучкин порыв. К сожалению, отношение бабушки к Люсии объятий не подразумевало.

Вошедшая поставила свой изящный, совсем небольшой саквояж на пол и вопросительно посмотрела на Резанова. Тот сломя голову кинулся забирать у гостьи шубу. Потом предложил ей руку и провел к ближайшему креслу. Она же сохраняла молчание, только чуть улыбалась краешками тонких губ.

– Чаю с дороги?

Она поблагодарила ученика кивком. Тот сделал странный сложный жест пальцами, словно перекатил невидимые шарики в ладони. Бумаги на столе тут же сами собой улеглись ровной стопкой, освобождая пространство. Из кухни по воздуху наперегонки примчались белоснежный чайник и чашечка. Горячая ароматная жидкость полилась из носика в чашку. Люсия таращила глаза, не зная, чему больше удивляться. На Резанова же было жалко смотреть, он походил на нашкодившего первоклашку, вот-вот начнет ковырять пол носком кроссовки.

Бабушка отпила крошечный глоток и поставила чашку на стол.

Резанов судорожно сглотнул, не пытаясь даже скрыть этого.

Воздух, казалось, зазвенел от напряжения.

– Итак, Арнольд, – ледяным голосом заговорила она, – выкладывай, что ты сотворил с моим сыном и невесткой. И где мой внук Гедеминас?

Митькино полное имя прозвучало, как свист ремня прямо перед ударом. Но Резанов уже взял себя в руки:

– Ангелия, давай начнем с того, что я понятия не имел, что это твоя семья.

Тонкие брови Ангелии Закараускиене удивленно взлетели вверх:

– Арнольд, ты издеваешься? Они сменили фамилию или тебя старческое слабоумие настигло раньше, чем меня – седина?

Резанов молча развел руками.

– Ты даже не поинтересовался фамилией семьи, которую собрался уничтожить, – страшно спокойным голосом констатировала бабушка. – Совсем зарвался, я смотрю. Я остаюсь здесь на неопределенное время, распорядись насчет комнаты. И не стой столбом, сядь и рассказывай, что ты натворил. Посмотрим, что можно исправить, бесстыжий ты мальчишка.

– Уничтожение и сокрытие, – дисциплинированно доложил Резанов, хватая ближайший стул и устраиваясь на нем. – И кое-какие технические мелочи, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что так все и было.

Ангелия прищурилась.

– Значит, болото – это сокрытие. А технические мелочи… работа твоего сына. Яблочко от яблоньки далеко не падает. Значит, ты оставил Гедеминаса без логова. Отличная идея, жаль только, недальновидная. Можно подумать, в этом городе одно-единственное логово.

Резанов подался вперед:

– Что ты имеешь в виду, наставница?

– А ты не знал? Вот и не знай дальше. – Ангелия рассмеялась.

Смех ее прозвучал такой же музыкой, как недавняя трель звонка, но от него почему-то мурашки побежали по Люськиной спине. И еще по рукам – от мысли, что бабушкин приезд, того и гляди, поставит крест на ее едва начавшейся новой жизни.

Резанов со свистом выдохнул, забарабанил пальцами по столу. Призвал из кухни еще одну чашку, налил себе остывающего чаю.

– С другим логовом потом разберусь, – пообещал он. – Судя по всему, мне теперь деваться некуда. Мальчика ведь ты заберешь? Препятствовать не буду, ты в своем праве…

– И в своих силах, – перебила Ангелия. – Препятствовать он собрался, посмотрите-ка на него…

Резанов проглотил колкость наставницы.

– Мальчик скрылся в лесу, и его… мм-м… ищет мой ассистент, оборотень Дирке Эрремар. Это вопрос пары дней, полагаю. Воспользуйся гостеприимством этого дома, прошу тебя.

– Благодарю. Прослежу заодно, чтобы ты своего мальчишку не угробил. Что-то мне не нравятся знаки, которыми со второго этажа так и несет.

– Просто привожу его к послушанию.

– Ах, правда? Что ж ты ему сразу ноги не обрубишь? На тяжелые наркотики не посадишь? Послушание гарантировано.

– Ангелия, ну зачем ты так…

– Затем, что ты, мой дорогой, так и не понял смысла поговорки «Стрелять из пушки по воробьям». Смысл не в том, что какой-то несчастный воробей не стоит ядра. А в том, что если тебе нужен мертвый воробей, то заряжай мелкокалиберную винтовку, не пушку. С помощью пушки ты получишь не воробья, а мокрую кляксу, да и то, если повезет. И кто ты после этого? Меткий стрелок или просто дурак?

– Какой еще воробей? Наставница, ты разум теряешь?

Воздух вокруг Ангелии посветлел и заискрился, будто напитался электричеством. Оба волшебника – учительница и ученик – вскочили на ноги, их взгляды схлестнулись. Люська нырнула за стеллаж, надеясь, что о ней не вспомнят. Интересно, а если бабуля испепелит Резанова, куда деваться ей, Люсии? Но наставница пока не собиралась превращать ученика в горстку пепла.

– Ты угробишь мальчишку, Арнольд, – прошипела Ангелия, сопровождая каждое слово тычком наманикюренного ногтя в грудь великовозрастного ученика. – Зачем он тебе будет нужен, послушный и бессловесный, зато потерявший к чертовой матери не только талант четырехмерника, но и просто человеческий облик?

– Позволь, я сам разберусь… наставница.

Резанов перехватил ее руку, но тут же выпустил, будто обжегся. Ангелия снова засмеялась, и снова ее серебристый смех прозвучал жутко, словно из загробного мира.

– Да уж, ты разберешься. После тебя даже уборщиц можно не приглашать. Там где Арнольдушка Резанов… покуражился, остаются только воронки и выжженные пустыни. Ладно, ученичок, если случится беда – кричи. Может, и приду спасать. А теперь давай-ка поговорим про мою семью.

Резанов воздел руки к потолку.

– Я же тебе сказал, что не знал! Ох, Ангелия, я понимаю, что виноват перед тобой. Мне нет прощения. Но все уже сделано, и ничего не вернешь. Я готов искупить свою вину. А-а, черт… – Он шарахнул кулаком по столу, чашечки жалобно зазвенели. Ангелия даже не шелохнулась, с интересом наблюдая за ним. – Наставница, я не умею, не знаю, что тебе сказать. Если бы моего сына кто-то… я бы убил. Тебе решать.

Искренне это было или нет, Люсия понять не могла. Зато, видимо, бабушка хорошо знала своего ученика. Она покачала головой.

– И ведь не врешь, – удивленно сказала она, словно едва веря своим ушам. – Арнольд ты же не врешь, ты просто, как обычно, не осознаешь всей серьезности происходящего. Я же тебя убью, как только сочту нужным. Законы ученичества предельно просты. Но ты не понимаешь этого, дурачок. На что ты надеешься? На свою силу, на удачу?

Резанов молчал.

– Нет, дорогой мой, – продолжила бабушка, – я тебя сейчас не трону. Но ты мне должен. И уж я выберу момент, когда затребую с тебя долг. Размер выплаты установлю. И, как вариант, я тебя в самом деле убью. Только не из пушки, воробушек ты мой. Мне твоя тушка еще пригодится целой и не расплющенной.

Что тогда толкнуло Люсию под руку, она не поняла ни тогда, ни потом. Но в какой-то момент почувствовала – пора. И вышла из укрытия.

– Бабушка!

Люсия подбежала к ней: не обнять, так хоть просто поздороваться.

– И ты тут? – отозвалась бабушка. – А впрочем, где тебе быть?.. Что ты помнишь, девочка?

– Кстати, как вышло, что ты сама все помнишь? – некстати влез Резанов.

Ангелия посмотрела на ученика, как на сделавшего лужу щенка.

– Базовые фактические воспоминания держу в зраках, – ответила она. – Кто я, что я, откуда я и все прочее.

– Настоящих зраках из Трилунья? – обалдел Резанов. – И много их у тебя?..

– Да уж парочка есть, но тебе далеко лезть, – оборвала его бабушка. – Вот что, ученик мой ненаглядный… Ты ведь уже понял, что моего внука для своих изуверских экспериментов не получишь? А теперь замри на минуту, дай старушке с внучкой пообщаться.

Арнольд тут же подхватил со стола ноутбук и уселся спиной к дамам, словно демонстрируя, что их дамские разговоры ему совсем неинтересны. Ангелия поманила внучку рукой. Люсия преодолела последние три шага, отделявшие ее от бабушки. Почему-то ей снова стало страшно. Она открыла рот, собираясь спросить что-то типа «как доехала?», но не успела.

– Чш-ш, ни слова, – сказала бабушка.

И положила руки на Люськины плечи. Хрупкие с виду ладони оказались неожиданно тяжелыми. Сначала руки были прохладными – как раз таким и казался весь облик Ангелии, – но спустя пару секунд они стали нагреваться. Очень быстро и до очень высокой температуры.

А потом началось что-то странное.

Сначала Люське показалось, что внутри ее головы загорелся огонек, потом – что лампочку зажгли. Еще миг спустя кто-то вошел, поставил эту лампу на стол, открыл Люськины мысли и прочитал, как книгу – с крупными буквами и яркими картинками. Даже нет, не так – неведомый чтец прочел не просто мысли девочки, но всю ее – с мечтами о блестящей судьбе, обидами и надеждами…

А потом все закончилось – Люсия даже не уловила момент, когда книгу ее мыслей закрыли, выключили свет. Она снова стояла посреди гостиной-офиса временного дома Резановых, а ее бабушка Ангелия смотрела на свою внучку, как на таракана (даже на Резанова она смотрела с большей теплотой). И еще она… Она отряхивала руки. Внутри Люськи что-то сжалось в болезненный комок.

Заплакать… даже малейшего желания не возникло. Зато хватило ума смотреть в пол, чтобы бабка не прочитала злости в ее глазах.

Ангелия схватила ее за подбородок своими цепкими пальцами, нимало не заботясь о том, что ногти драли нежную кожу до крови, заставила девчонку поднять голову. Под глазами бабушки, оказывается, темнели круги.

– Как только я вошла, я очень удивилась, почему это ты, как птичка радостная, скачешь на четвертый день после смерти мамы-папы, – без всякого выражения, даже без вопросительной интонации произнесла Ангелия. – Я ведь еще помню, как оно, осиротеть-то. Неделями рыдаешь, себя не помня, всем богам обещаешь быть хорошей, только маму верните… А ты… Людмила Закараускайте, я больше не считаю тебя своей семьей. Ты мне отныне никто, живи, как знаешь.

И безвольно уронила руку. На секунду она показалась Люське совсем старенькой и даже сморщенной. Но секунда эта прошла, и Ангелия распрямила плечи. Снова вернулся облик Снежной королевы.

– Ты слышал, Арнольд? – с горечью спросила она ученика. Тот, не оборачиваясь, поднял руку с вытянутым большим пальцем. А Ангелия продолжала: – Артурас, бедный мой сын, не смог распознать… А я-то, старая дура, все время их спрашивала, не происходит ли с девочкой чего-нибудь странного, хотя бы по мелочам. И верила на слово, двоим бездарям. Но ведь люди-то неглупые… были. Ладно, знаккера не распознали… Но как не догадались, что враг в семье растет?

– О чем ты, наставница? – Резанов развернулся от ноутбука. – Какой такой знаккер? Она четырехмерница от природы. Но ты же сама подчеркивала неустанно, что знаккерство – это немного иное…

Ангелия издала нервный смешок.

– Ты меня разочаровываешь неустанно, – ответила она. – Разные-то они разные, да только различие, как между курицей и птицей.

– Опять? Не воробьи, так куры?!

– Тьфу на тебя, бестолочь! – разозлилась бабка. – Курица – это всегда птица, но не всякая птица – курица. Четырехмерник почти всегда – знаккер. А знаккер – почти никогда четырехмерник. Понял? Опять не понял? Возьми десяток тех и десяток других. А теперь поищи четырехмерников среди знаккеров, найдешь одного. Поищи знаккера среди четырехмерников – найдешь штук восемь.

– Прости, я не теоретик, я практик…

– Практик он… Заруби на своем недоразумении, по ошибке названном носом: обнаружил в ребенке четырехмерность, проверяй на магию. На любую – словесную, ритуальную… Вот эту, – она махнула рукой в Люськину сторону, – родители проворонили. А ты еще окончательно сбил с толку. Теперь забирай и делай с ней что хочешь. Мне отцеубийца без надобности. – И обернулась к онемевшей от обиды Люсии: – Интересно, Гедеминас-то знает, что ты почти собственными руками родителей убила?

Словно в ответ на ее вопрос неплотно закрытая дверь коттеджа распахнулась. В гостиную ввалились потрепанные, но целые и невредимые Митька и Дирке Эрремар.

– …пока живой, все поправимо, – закончил Дирке фразу, начатую, видимо, на улице. И замер, обводя ошалелыми глазами странную компанию.

Митька тоже огляделся, абсолютно проигнорировал бабушку и Резанова. Шагнул к Люське.

– Гедеминас… – выдохнула бабушка.

– Мить, привет… – начала было Люська, мучительно соображая, что делать.

– Привет, – ответил брат.

И в следующую секунду голова Люсии взорвалась от боли – брат со всей дури двинул ей в челюсть. Гостиная качнулась перед глазами и погрузилась во тьму.