Роману моему пришел конец. Хотя с его героем Романом Владимировичем Рыжовым на протяжении действия случилось мало чего особенного, у читателя не должно возникать чувств, будто автор его надул, подсунул не то, что обещал раньше, поиздевался и бросил на полдороге. Покойникам вообще не свойственно сильно меняться. Каббалисты, правда, находят в человеке четыре отличных одна от другой души, которые будто бы последовательно покидают тело. Сперва уходит душа разумная и совестливая. Беру на себя смелость утверждать, что этого вида души у нашего положительного героя не было никогда, чему доказательством служит история с его непонятным братом Авелем — Рэмом, — ведь, у кого нет брата, у того нет и души, и в этом смысле Роман Владимирович был мертв, уже начиная с конца сороковых — начала пятидесятых годов, с того возраста, когда еще довольно глупости в мозгах, чтобы ставить и отвечать на всечеловеческий вопрос. У Романа Владимировича с глупостью было все очень ясно: он был далеко не глуп и решил вопрос вышеописанным положительно-отрицательным образом. Поэтому выспренная теория каббалистов, будто бы животная душа отлетает после смерти почти сразу же вслед за душой разумной, в данном конкретном случае подтверждения не находит. Оба события были разделены промежутком длиной в продолжительную жизнь взрослого человека.

Что касается третьей души — души растительной, в силу которой у покойников иногда еще довольно долго растут ногти на пальцах рук и ног — то что тут можно сказать? — растут, конечно, растут, и ногти, и когти, даже зубы — ничего сверхобычного здесь нет.

Последним отделяется «дух костей». Иногда думают, что это тот самый дух, который фосфоресцирует на кладбищах — в таком случае то, что сейчас фосфоресцирует от нашего героя — оно и есть «дух костей», что занятно как натурфилософский факт, но не представляет сколько-нибудь интересных возможностей для сюжетных узлов и междоузлий. Однако, дело обстоит сложнее, чем думают. Каббалисты, ведь, именно костяк считают носителем субстанции личности, «самости» погребаемого лица. Это дает возможность, — призрачную, как дух костей, надежду на последующий катарсис. Надежду, правда, вряд ли более осязаемую, чем та, которая желает видеть потомство от семени висельника, но дело сочинителя — не взвешивать надежды, а творить образы. Поэтому сцена окончательных похорон тоже описана здесь в одном из семи будущих эпилогов. Пусть убедится читатель, что автор не шарлатан и честно довел своего героя до конца, в литературном смысле слова — конца логического.

Прочие, о ком здесь говорилось, не заслуживают названия героев. Это, скорее, персонажи, — хотя судьба того из них, кого мы постоянно выдаем за автора, возможно, представляет известный интерес, который удовлетворить обыденными жанровыми приемами было бы затруднительно. Автор всего-навсего вышел из дома и впал в безысходность. В более благополучные времена мы достигали карьеристических пиков, отъезжали в дальние страны, садились в тюрьму или учиняли свадьбу с обожаемой девицей. Ныне же мы, то есть наш персонаж, просто висим на дверях. Я, однако, убежден, что эти так называемые «развязки» — не что иное, как иносказания того же самого смысла, единственного, несмотря на разницу обличий. Все они — и брак, и тюрьма, и успех — суть не более, чем маски безысходного вращения на дверях повседневности. Смерть, правда, стоит некоторым особняком, но стоит вникнуть — и выяснится, что она всегда играет роль вообще не свою, а символа чего-то иного. Не слышал, чтобы кому-то удалось описать смерть как таковую. Не хватает ни знаний, приобретаемых обучением, ни личного опыта. Поэтому смерть в романах есть просто личина бессмысленного холодноватого бытия, на которое окончательно обрекает нас жестокосердый автор, предварительно провозившись с ним три сотни страниц разумного времени. И вот, ввиду отсутствия прямой возможности удовлетворить любопытство читателя насчет того, «что будет дальше», мы предлагаем его вниманию несколько фантастических картин, к которым автор имеет более или менее косвенное отношение. На картинах изображены, во-первых, географические мечты автора («Море Галилеи») — ведь он родился на острове, вырос на берегу широкой реки и не может отказать себе в удовольствии описать столь знаменитый водоем. О политических и футурологических взглядах автора можно получить представление, внимательно прочитавши эпилоги четвертый и третий. Судьбам современной культуры посвящена коротенькая заметка под названием «Ворота Газы», а некоторые странные видения о естестве вещей можно обнаружить в самом конце. Я надеюсь, что читатель, даже если он и разочарован отсутствием сведений о том, «что же было дальше», будет слегка вознагражден кое-какими живыми чертами личности сочинителя.

Об остальных персонажах мало что можно сказать. Тит снова вернулся на родину. Он уже почти не пользуется тележкой, стал скромнее, скучает.

Вукуб Кахишев занялся живописью. Заносится больше, чем прежде.

Ведекин преподает в высшей школе, где ходит у девиц в обожаемых через легкость речи.

Константин Холмский составил преоригинальный проект целого города глубоко под землей. С магазинами, домами, театрами, банями, стадионом, административно-хозяйственным центром — все это на глубине метров сорока — пятидесяти, и только кладбище вынесено на поверхность. Проект недавно был утвержден, начались строительные работы. Дел у Холмского теперь по горло, хотя настроение вообще-то неважное.

Аполлон Бавли сочинил поэму «Падение Иерихона» — вольным стихом на полуисторическом материале. Там есть интереснейшее образное утверждение, что в правильно устроенном городе шлюха будет единственным порядочным человеком, — мысль довольно свежая, хоть и слишком назойливая. Поэма целиком помещена в шестой эпилог, и читателю стоит не обойти ее вниманием, если он хочет лучше понять непростую душу певца.

Ян Янович, Сивый и прочие пока на тех же позициях, и конца тому не видать.

КОНЕЦ РОМАНА