Сейчас трудно разобраться, каковы внешние корни решения о вмешательстве объединенных сил наций путем высадки в горячую точку, которой всеми по традиции считается долина от юго-восточной оконечности хребта Кармель к центру страны, примерно, средняя часть долины у развалин Мегиддо, там, где царь Соломон содержал кобылиц. Скорей всего, корней этих не существует, а вместо них имеются одни только привходящие обстоятельства.

Например, если бы ветром сдуло тот кабак, где позавчера обронила платок троюродная родня референта высокого гостя, — то даже столь ничтожное сочетание событий сдвигает равновесие вещей — хотя бы то был вовсе и не чайный домик, и никакая свояченница не только что носового платка там не роняла, но и носа туда не показывала, питая — дура — отвращение к наркотикам и пристрастие к ловле раков на спиннинг. Не в тетке, ведь, дело, не в свояченнице, менее всего — референте. Скажем, взорвали бы тайные силы баллон с газированной водой — или не взорвали бы и не они, а сам взорвался бы от негодования или от обидного безразличия — все равно по скудости впечатлений это не растворилось бы в суете, но вошло бы в ее причинноследственные паутины — даже если бы и не взорвался бы такой титан, а просто стоял бы и грелся на солнышке или проветривался на холодке. Куда ни возьми — а событие произошло, и никуда его не деть, не вынуть из уравновешенного состава, не выбросить его вселенского значения на фоне всесторонней сбалансированной одинаковости, с таким трудом, наконец, добытой. Скука равномерного бытия только тем бы и оживлялась, — а тут вышло бы не одно обстоятельство, а слитное их стечение, завязанная совокупность с миром без войн, без попраний прав и прочих государственных пренебрежений на заднем плане. Только выиграл бы Китай у Либерии интернациональный матч в «пьяницу», а олимпийская комиссия возьми да и опротестуй результаты на том основании, что карт в колоде не доставало трех с половиной штук, — неужели это могло бы остаться без последствий? Положим, это — одно. А к тому же в тот самый момент на неких особых переговорах руководитель делегации вдруг закаркал, что занесли в стенограмму и попало в прессу, — а другая высокая переговаривающаяся сторона не могла же оставить без внимания оскорбительное звукооформление государственного значения конвенций в обстоятельствах, их сопровождающих. Хорошо. Если этого мало, то пусть оказались нарушены территориальные права на отлов морского паука в центральной Пацифике, да и самая норма была сильно превышена: разрешалась поимка до пятнадцати экземпляров на траловое усилие, а на борту их оказалось сорок семь, из них девять — из особо охраняемых видов, — и по варварскому повреждению домостроения океанской жизни тоже пошел в общее дело раздраженный протокол. А еще вышло естественное бедствие. Заработала огромная вулканическая гора, которую давно считали потухшей, и из дыма ее появилась мелкая, вроде металлическая дрязга — сама, как насекомое, но пальцами не раздавишь. Кое-кто был ею сильно покусан. Ученые жаловались, что слышат глухие звуки — предвестники новых дымных толчков. Неладно было и с климатом. В местах, никогда прежде не знавших, что такое снег, вдруг поднимались бураны, продолжительностью неделю и более, сугробы начинали громоздиться между банановых и финиковых пальм. Эти известия, конечно, омрачали души, и без того печальные по причине траура об известном важном лице, и усиливали напряженность тревоги. Все чувствовали необходимость что-нибудь предпринять, но как его предпринять, чтобы еще более ничего не нарушить?

Мысль о десанте поэтому обратилась в сторону археологически-демонстративную. Что маловесомые и недальновидные члены сообщества народов всеми руками ухватились за идею, — более или менее внятно по причинам, которые выше были описаны под видом стечения обстоятельств, и потому удивления не вызывают. Чего не скажешь о великих государствах, державах, на чьих плечах покоилась ответственность как за самое равновесие сил, так и за оное страшноватое чувство. Конечно, символическое свойство имеющей быть предпринятой акции могло бы свести это чувство на нет, но в то же время факт акции все равно не подлежал бы сомненью, и это, разумеется, не замедлило бы сказаться на заботливо выпестованном балансе, с таким трудом сохраняемом. Так что, когда опухший от недоедания представитель одной из держав тупо пробезмолвствовал в свою очередь, его сухопарый коллега, словно вобрав в себя то чувство ответственности, которого — он хотел показать — был лишен его вечный оппонент, — все же попытался произнести запрещающую древнеримскую формулу. Но из-за преизбытка эмоций его схватила судорога, мышцы органов рта отказались ему повиноваться, и он, без перерыва издавая один только ее начальный звук «в-в-в-в-в», вскоре исчерпал регламент, а за ним и повестку дня. Возможно, будь тут на месте посланец наиболее заинтересованной стороны, он изворотливо сочинил бы какой-нибудь рецепт истолковать или изменить поведение последнего оратора, например, путем быстрой инъекции расслабляющего вещества или разбрызгиванием нюхательной соли — и ничего бы тогда не состоялось. Но он, к несчастью, отсутствовал для объяснений в суде по жалобе не то о покушении дать, не то об отвержении взять взятку у налогового инспектора размером в сорок две денежных единицы мелкой монетой с тем, чтобы не платить тридцать шесть — пустяковое дельце.

Основной контингент объединенных сил составляли гренландцы и маорийцы. Между этими антиподами сновали представители «третьего мира». Уважающие устав цивилизованные нации в качестве разумного компромисса ограничились ролью полубеспристрастных наблюдающих участников. Однако, и ими удалось набить полтора вертолета, которые один за другим сейчас садились на зеленые холмы невдалеке от места, называемого Эль-Йаким. Вряд ли кто-то тогда обращал внимание на то, что небо — всегда синее в это время года, но сегодня белесое — медленно приобретало все более новый оттенок, словно бы изменяясь от приближающегося извне необычайного тела.