Обратимся теперь к иному способу сочинительства.

В книге Стивена Рансимана о Крестовых походах рассказан такой случай. Саладин завоевал Египет и намеревался отбыть в Сирию. Приветствовать его на проводах собралось множество народа. И вдруг выскочил некто, выкрикнул малопонятные слова и исчез. Но Саладин сразу уразумел, что в Каир он более не вернется.

В примечании к отрывку сообщается английский перевод стихов, которые были услышаны Саладином. В моем переводе с английского они звучат так:

Наслаждайся взором волоокой Нежд, Наутро не увидишь волоокой.

Поразительно, что почти бессмысленные слова могли быть истолкованы как пророчество. Впоследствии я написал об этом поэму «Взоры Нежд», и то был мой первый опыт воссоздания поэта-суфия.

Второй подобный случай изложен в «Путешествии» ибн-Джубайра. В начале 1183 года ибн-Джубайр отправился из Андалузии, где проживал, в Мекку. В дороге с ним произошло много занятного. Так, на обратном пути ему пришлось пересечь территорию франкского королевства в Палестине. «Король там Хинзир, — пишет ибн-Джубайр — а королеву зовут Хинзира». Арабское слово «хинзир» означает свинью.

Во время пребывания в Мекке ибн-Джубайр проводил ночь близ Каабы. Он и его друг лежали на каменных скамьях, пытаясь заснуть, а невдалеке кто-то очень красиво читал стихи из Корана. Вдруг голос смолк, а потом произнес:

Когда оскверню злодеянием день, Да возвысит меня красота моих снов…

Друзья поднялись, чтобы посмотреть на удивительного поэта, но тот лежал без чувств. Подошла женщина и пристыдила обоих: дескать, взрослые люди, а что делать, не знаете. Тогда они принесли воды из источника и брызнули в лицо лежавшему. Тот очнулся, встал и исчез во тьме, не сказав ни слова.

Удивительно здесь, что поэт падал в обморок от собственных стихов. Конечно, этот неизвестный тоже был суфий. Я воссоздал и его, написав стихотворение «У Каабы»:

Если буду унижен и сам виноват Меня в небо счастливая мысль унесет Даже словом иль делом пускай согрешу Благородством мечты я оправдан навек А когда оскверню злодеянием день Да возвысит меня красота моих снов.

Собственно, суфию принадлежат здесь лишь последние две строки, но для нынешнего стиха пришлось придумать еще четыре.