«В данный момент абонент недоступен, перезвоните позже». За последние три часа Ира выслушала это сообщение, наверное, уже раз в десятый, и это ей порядком надоело. Она не видела Сергея почти неделю, ужасно за ним соскучилась и вот – нате вам, пожалуйста! – теперь не могла дозвониться.
Ира догадывалась, что Сергей-то, пожалуй, вовсе не тосковал по ней. Но боялась в этом признаться даже себе: казалось, стоит об этом подумать – и их хрупкие отношения тут же развалятся. А этого Ире совершенно не хотелось.
Сергей ей очень нравился – он был, как говорила Ирина мама, «положительным», в отличие от некоторых «отрицательных» или просто никаких парней, живущих в их поселке. А других Ира и не знала. После того, как она подобно тысячам сверстников подалась в город в поисках лучшей жизни, все ее дни протекали в основном здесь, рядом с домом (где она делила съемную квартиру с тремя землячками) и соседним супермаркетом (где работала).
Они познакомились в ее первый рабочий день. Серега за нее заступился перед хамовитым покупателем, когда она немного замешкалась на кассе: никак не считывался штрих-код с упаковки пельменей, Ира беспомощно елозила пачкой туда-сюда, но проклятый аппарат все не пищал. Без пяти минут обладатель пельменей, толстый потный дядечка в черном пальто и клетчатом шарфе, уже закипал, яростно вращая глазами. Ира плюнула на попытки считать код с помощью автомата и начала набирать его вручную. Ровно через три секунды хлипкую плотину дядечкиного терпения прорвало, и он завопил:
– Да что ты возишься, дура косорукая! Я что, до конца жизни на твоей конченой кассе торчать буду!
Руки у Иры задрожали, слезы полились из глаз, и процесс набора проклятых цифр замедлился пуще прежнего. Дядю это, видно, завело, так как он развернулся могучим торсом к зрителям, то есть к очереди, и продолжил:
– Нет, вы видели! Теперь она рыдать будет, вместо того, чтобы работать! Набирают черт знает кого на работу, дур психических, а мы потом стой в очередях часами!
В этой очереди Сергей стоял третьим – после любителя пельменей и женщины с девочкой лет пяти. Он вежливо обратился к маме с дочкой:
– Девушки, будьте любезны, пропустите меня на секундочку…
Осторожно протиснулся в узкое пространство между ними и полкой со жвачками. Подошел вплотную к продолжавшему выступать дядечке, взял за воротник пальто и осторожно встряхнул, сообщив громким шепотом:
– Мужик, я с телевидения. Нас тут сейчас скрытая камера снимает. Новая передача – «Человек человеку друг» называется. Так что если не хочешь, чтобы над тобой все знакомые потешались, советую немедленно извиниться и уйти без лишнего шума из кадра. Эфир, между прочим, послезавтра!
Дядя немедленно замолчал и побагровел. Глазки забегали, заморгали и нерешительно уставились на Иру. Затем он пробубнил:
– Ну… вы это, извините. Я ничего, подожду.
Маленькая девочка весело запрыгала:
– Ой, мам, нас тоже по телевизору покажут?
Мама не была уверена, что их таки снимают, но на всякий случай поправила прическу. Ира закончила со злополучным продуктом питания, рассчиталась с противным покупателем и благодарно посмотрела на Сергея:
– Спасибо вам. Я сегодня первый день работаю, не привыкла еще… к таким вот. И вообще, извините, граждане покупатели, что медленно отпускаю, ошибиться боюсь, – обратилась уже к очереди.
Публика понимающе закивала, послышались снисходительные возгласы «Да ладно!», «Мы же все живые люди», «Все понимаем»… Вот она, могучая сила телевидения! Хотя все уже догадались, что никакой скрытой камеры и не было, а был Серега, который разгул хамства легко и просто прекратил. И все ему были за это благодарны.
А Ира – особенно. Так что когда на следующий день она встретила Серегу в своем подъезде, то радости не скрывала. Они начали встречаться, но Ире иногда казалось, что это только она – «встречается». А Серега лишь соглашается на эти встречи, потому что не в состоянии отказать девушке.
И вот теперь он не отвечал. Вернее, был недоступен. Да он никогда по-настоящему и не был для нее доступен, грустно думала Ира. И все же стало тревожно: а вдруг что-то случилось?
Она еще немного поколебалась, стоя в прихожей и придирчиво разглядывая себя в зеркале. А ведь вполне ничего девушка! Волосы длинные, блестящие – потому что моет их модным шампунем регулярно и питается правильно, как предписано в женских журналах. Выдающийся бюст в комплекте с правильно ухоженными волосами сражал парней наповал. Так что Сергей еще радоваться должен, что такая девушка к нему неравнодушна! Ира тряхнула головой, обула туфли, закрыла квартиру и решительно направилась на третий этаж, к Сергею домой.
Но перед самой дверью струсила: а вдруг он ее просто не хочет видеть? И все же она нажала на кнопку звонка.
– Ирочка? – удивилась открывшая дверь Мария Сергеевна, но тут же спохватилась: – Проходи, пожалуйста!
Ира вошла в переднюю и становилась.
– Мария Сергеевна, я Сереже не могу дозвониться целый день. У него все в порядке?
– Вроде бы, да, – удивленно ответила Мария Сергеевна. – Да ты проходи, чаю выпьем.
Она немного жалела Иру. Понимала, что Сергей не любит ее, и хоть относится к ней хорошо, но это явно не то чувство, которого ждет Ира…
Мария Сергеевна поставила чайник на плиту, взяла заварку из шкафчика. Ира присела на табуретку и обняла себя руками, словно ей было холодно. Ухватилась за спасительную чашку, которую поставила перед ней Сережина мама, благодарно взглянула на женщину. Ах, боже мой, как ей хотелось иметь такую свекровь! В первую очередь, конечно, потому что у нее такой сын – Сергей. Да она и сама отличная тетка.
Из прихожей раздался шум – кто-то вошел.
– Наверное, Сергей, – сказала Мария Сергеевна и торопливо вышла в коридор.
Из детской высунулась Катькина голова в каких-то немыслимых кудрях – опять с прической экспериментировала! – и спросила:
– Мам, это Сережка?
– Да я это, я! – счастливый смех Сергея заполнил всю квартиру. Он подхватил подошедшую сестру на руки и закружил, продолжая смеяться и декламировать стишок, который сам сочинил и поддразнивал ее:
Катька хохотала, Мария Сергеевна умилялась. А Ира, стоя в дверном проеме, пыталась поймать взгляд Сергея.
Наконец, ей это удалось, и Сергей, словно споткнувшись, внезапно замер. Осторожно поставил сестру на пол. И перестал смеяться.
– Привет, Ир, – произнес нарочито будничным голосом, пряча глаза.
– Я тебе звонила, звонила, а ты был все время недоступен, испугалась, не случилось ли чего, – скороговоркой выпалила Ира. Мария Сергеевна деликатно ушла на кухню, а Катька продолжала стоять в коридоре, прислонившись к стене. Ох, до чего же интересны эти взрослые «отношения»!
Ира взглянула на нее красноречиво – мол, не пора ли тебе смыться, детка; Сергей, наоборот, притянул Катю к себе, словно боялся, что она уйдет и тогда произойдет что-то не очень приятное.
– Да нет, все в порядке, я просто занят был, – нехотя объяснил Серега, хотя терпеть не мог оправдываться.
– Чем это? – подозрительно поинтересовалась Ира.
– Ир, давай не будем, – чуть насмешливо проговорил Сергей. Ира все чаще и чаще вела себя, как подозрительная жена, но ему все недоставало смелости откровенно поговорить с ней и расставить точки над i. Он понимал, что любая «расстановка точек» неизбежно приведет к разрыву, потому что на самом деле отношений, как таковых, вовсе и нет. Но все тянул с объяснениями.
– То есть… ты хочешь сказать… мне нельзя знать о том, чем ты занимаешься? – голос ее зазвенел, казалось, Ира вот-вот заплачет.
– Слушай, давай поговорим позже. Я зайду к тебе вечером, ладно? – тихо, но твердо предложил Сергей.
Ира опустила голову и прошла мимо него. Быстро поднялась по лестнице на пятый этаж, сдерживая слезы, и лишь в своей квартире дала им полную волю.
* * *
Мария Сергеевна снова возилась с чаем – теперь уже для сына. Он вошел, обнял ее за плечи:
– Мам, ты отдохни, я сам все сделаю.
Она обернулась – и сразу все поняла. Такими лучистыми глаза у людей бывают лишь от самого светлого счастья, когда появляется в жизни новый человек. Тот, кто вдруг становится центром его личной Вселенной, его солнцем и раем…
– Кто она? – спросила Мария сына.
– Она… – Сергей посмотрел в окно. Даже не удивился, что мать сразу обо всем догадалась. – Она очень красива, мама. Ее зовут Аня.
– А как ты с ней познакомился? – осторожно поинтересовалась Мария Сергеевна, разливая по чашкам заварку.
Сергей вдруг помрачнел – сразу вспомнил – но не как, а почему он с Аней познакомился. И перевел разговор на самую болезненную тему в семье – во всяком случае, за последнее время.
– Мама, Вадим не объявлялся?
– Звонил сегодня, – коротко сообщила она, прихлебывая чай.
– Когда объявится, не говорил?
– Пока нет, – вздохнула мать.
– У меня есть некоторая сумма… Он теперь может вернуть часть долга, чтобы эти люди оставили нас в покое.
Мария поставила чашку на деревянную подставку, привезенную бог знает когда из Крыма (как же, можжевельник, аромат здоровья!), и стиснула руки под столом.
– Сережа, откуда у тебя деньги?
– Я заработал. Вернее, пока не заработал, а получил аванс.
– И… какая сумма?
– Мам… – замялся Сергей. – Небольшая. Давай я сам разберусь с братом, ладно? – он уже пожалел, что проговорился матери: теперь она не угомонится, пока не узнает правду. Но он не мог, совершенно не мог ей ничего рассказать!
– Пойду я, мам, – Сергей быстро поднялся со стула и вышел, не дожидаясь новых расспросов.
Нужно было дозвониться Вадиму. Сергей вышел на балкон, закурил и набрал номер брата. Тот на удивление быстро ответил – правда, говорил напряженно, словно ему к виску приставили пистолет.
– У меня есть для тебя деньги, – без лишних предисловий начал Сергей. – Тебе нужно приехать как можно скорее.
– Сколько? – Вадим немедленно успокоился. Пистолета уже можно было не бояться.
– Приезжай, поговорим, – завершил короткую беседу Сергей и нажал «отбой».
Нужно было отправляться к Ире – для объяснения. Поставить, так сказать, окончательный диагноз. Но Сергей медлил, курил сигарету за сигаретой, стоя на уютном застекленном балкончике, который они обустраивали вместе с дедом для «пассивного отдыха»: полочки для книг, два плетеных кресла, пара шкафчиков – чтобы хранить всякую мелочь, небольшой столик для чашек и пепельницы.
Дед курил нещадно вплоть до последнего дня, мама ругала его – особенно за то, что Сергей с Вадимом тоже пристрастились к пагубной привычке, но ничего сделать не могла. Очень уж смачно обставлял он свои перекуры. Долго заваривал кофе в самой что ни на есть правильной кофеварке и самым, разумеется, правильным способом; с мечтательным видом наливал напиток в любимую чашку, брал сигареты, зажигалку и чинно выходил на балкон. Сначала оглядывал окрестности, удовлетворено вздыхал, радуясь, что все, как и прежде, на месте – и парк-лес, и небо, и дом, и балкон; и, наконец, усаживался в кресло и закуривал. А когда кто-то пытался влиять на него «в положительном смысле», дед отвечал чуть насмешливо: «Не мешайте мне мечтать, а также испытывать удовольствие никому не мешающим образом».
Иногда он курил реже – когда становилось совсем уж плохо со здоровьем, но этот утренний ритуал, ежедневно повторяемый сразу после зарядки и умывания, перед завтраком, не пропустил ни разу в жизни с тех пор, как начал курить. В конце концов, и Мария сдалась. На следующий день после похорон отца, раздираемая горем, глядя затуманенными глазами на опустевшее балконное кресло, вспомнила студенческое баловство – да и заварила кофе дрожащими руками. Налила в любимую папину чашку, взяла его сигареты, вышла на балкон и села в его кресло. И с первой затяжкой к ней вернулся покой.
Сергей догадывался об этом ее секрете, но не подавал виду и не высказывал недоумения, почему это мать вдруг начала снова курить. Они это просто не обсуждали, как и не пытались бросить уже не модную, и не просто вредную – а даже как бы порочную привычку.
Впрочем, на пятой сигарете Серега приказал себе остановиться, погасил окурок и направился к Ирине.
Его впустила соседка Иры, Света. Посмотрела осуждающе, но ничего не сказала. Он молча кивнул ей и прошел в комнату. Ира сидела на диване пред телевизором, поджав под себя ноги и как-то сгорбившись. На экране мелькали огни, доносилась интригующая музыка, и ведущий надрывался истеричным голосом: «Сейчас! Вы! Узнаете! Кто! Станет! Победителем! Нашего шоу!!!!» Зал замер, музыка стихла, затикал метроном, полстраны замерло в ожидании решения очередного дурацкого жюри очередного дурацкого представления. Ничего не меняется со времен Древнего Рима: хлеба, зрелищ, да и достаточно.
Ира тоже замерла в ожидании – но не оглашения финалиста, а слов Сергея.
– Привет, – сказал Серега, хотя они сегодня уже виделись. – Может, выйдем, прогуляемся? – предложил.
– Я, вообще-то, телевизор смотрю, – сердито ответила Ира. А Сергей досадливо поморщился: он с детства был приучен, что нельзя «смотреть телевизор», смотрят передачу. Так же, как приучен говорить «дешевый товар», а не «дешевая цена», цена-то как раз низкая или высокая… Как всегда, услышав неправильные речевой оборот, он тут же ударился в филологические рассуждения – к счастью, тоже – как, всегда, мысленные, иначе ему бы пришлось постоянно вещать и одергивать окружающих.
– Ир, поговорить надо, – Сергей переминался с ноги на ногу, ему было неловко и жалко Иру, но понимал, что обратного пути нет.
Ира нехотя подвелась с дивана:
– Пойдем на кухню.
Сергей двинулся за ней. Присел на край обшарпанного кухонного уголка.
– Чаю? – обиженным голосом предложила Ира.
– Нет, спасибо, – отказался, затем прокашлялся и сообщил: – Ира. Видишь, что-то не клеится у нас. Не выходит ничего…
– Да, конечно, не выходит! – Иру словно прорвало – похоже, обида накапливалась уже давно, и теперь девушка спешила высказать Сергею все наболевшее – до того, как он навсегда исчезнет из ее жизни, не успев в ней как следует обосноваться. – Не выходит, потому что ты не хочешь, чтобы вышло! Думаешь, не вижу, что ты – профессорский внучок – с простой кассиршей знаться не желаешь! И зачем ты только взялся на мою голову!
Ира уронила голову на сложенные на столе руки и горько, навзрыд, заплакала.
Сергей опешил. Он совершенно не ожидал слез – думал, поговорят, ну, будет неприятно… Но слезы?! Женских слез он не выносил и не знал, как себя вести в таких случаях.
– Ир, ну чего ты, в самом деле! И причем здесь внучок? Вернее, внучек? – рассердился Сергей, не удержавшись от филологического комментария, и из-за этого рассердившись на себя тоже.
– А притом, что я тебе не ровня!
– Фу ты, глупость какая! – Сергей аж поморщился. Но в глубине души понимал, что она права – конечно, не на материальном, а совершенно на других уровнях они были, конечно, «разноуровневые». Это если брать, например, уровень образования. А вот если говорить об уровне морали – так на одинаковых они уровнях. А, может, по сравнению с Ирой он даже находится пониже… То есть все, как всегда, зависит от точки зрения. Сергей вздохнул.
– Не в этом дело, Ира. Совершенно не в этом! Ты очень хорошая девушка, добрая и правильная. Верю, что тебе повезет, и ты встретишь отличного парня. Но мы – ты и я – не можем больше встречаться. Извини.
Сергей поднялся и вышел. Чувствовал он себя прескверно, неуютно и как-то двойственно: с души у него словно свалился камень, но в то же время появилась какая-то новая тяжесть – что-то вроде чувства вины. Причем непонятно за что. Может, за то, что дал девушке веру в любовь, не давая самой любви? Это такой же обман, как если пообещать всемирную выставку крупнейшего бриллианта, а вместо него на полном серьезе представить публике невзрачную стекляшку. Скандал и буря! Но это не больно. А вот нелюбовь вместо любви – больно, очень больно…
Словом, на душе у Сергея было премерзко, и чувствовал он себя последним обманщиком.
* * *
Всю дорогу до дома Аня, не смолкая, говорила. Бабушка едва успевала вставить пару слов, остальное время лишь кивала, улыбаясь и стискивая Анину ладонь. Казалось, девушка после долгих, изматывающих недель в больнице словно снова начала дышать.
Машина свернула на окружную дорогу, показались тесно стоящие друг к другу коттеджи. Лет двадцать назад это было несказанной роскошью – построить дом «на окружной», непременно в четыре этажа, с башенками и витражными окнами. То, что дворцы стояли каждый на своих шести сотках, впритык друг к другу и к загазованной кольцевой дороге, где ежедневно проносятся тысячи легковушек и грузовиков, никого особенно не волновало.
Но Ольховскому вовсе не хотелось денно и нощно наблюдать личную жизнь соседей, и на настойчивые просьбы Анжелики построить родовое гнездо в модном районе внимания не обращал. А взял да и купил просторный участок на окраине села Сосновка – хоть и в двадцати километрах от города, но рядом с рекой и практически на опушке темного соснового леса, в месте совершенно райском, да еще и по стоимости земли почти втрое дешевле, чем у кольцевой дороги.
Вслед за Александром Петровичем в Сосновку потянулись и другие ценители загородной жизни. Когда у леса начал стихийно образовываться целый поселок, Ольховский тут же прикупил строительную компанию, с ее помощью развернул соответствующую инфраструктуру, а за несколько следующих лет возвел здесь два коттеджных городка. Теперь коренные сосновцы не намолятся на Ольховского, потому как и дорога у них теперь до города человеческая, и маршрутки ходят регулярно, и новая школа с детсадом и поликлиникой, и даже крытый бассейн, доступный не только коттеджным обитателям, но и местным.
Местность стала известной, модной и престижной. Правда, больше знают ее по названию новых городков – Залесье I и Залесье II, но Сосновка теперь явно уже не причисляется к забитым околицам.
Аня очень любила дорогу домой – ту ее часть, которая вела через лес и луга, начинавшиеся прямо после съезда с кольцевой.
Но еще вчера, глядя в окно на милый сердцу, до боли знакомый пейзаж за окном, она думала, что видит его в золотом мерцании осенних красок в последний раз. А сегодня уже почти верила, что увидит и снежные одеяла на полях, и весенний разлив, и летнее буйство зелени, и все это повторится много-много раз…
– Бабушка, он очень мне понравился. Тот парень, с книгой, – уточнила Аня, прервав пятиминутную паузу.
Вера затаила дыхание – внучка сама заговорила о нем, и стало окончательно ясно, что план сработал.
– Пойдешь завтра на экскурсию? – ровным голосом спросила она, боясь выдать волнение.
– Конечно, пойду! Я так хочу пойти! – Аня повернула к Вере Николаевне смеющееся лицо, уткнулась ей в грудь. И заплакала.
Вечером, после ужина, Вера зашла к Ане. Осторожно постучалась в дверь – та оказалась приоткрыта.
– Ты не стучи, заходи, – сказала внучка. Она перебирала вещи в письменном столе, складывая их в аккуратные стопочки и кучки.
Спросила, не поднимая глаз:
– Ты тоже думаешь, что мне уже не стоит ходить в институт? Мама считает, это будет напрасной тратой времени.
– А как считаешь ты? – поинтересовалась Вера, присаживаясь на изящную банкетку между письменным столом и окном.
– Я буду ходить, – Аня выпрямилась на стуле и, наконец, подняла глаза на бабушку. – Конечно, буду, – с уверенностью повторила еще раз. Вера радовалась, что Аня уже не плакала. «Мужественная моя девочка», – думала Вера Николаевна, вглядываясь в заострившиеся, ставшие еще более выразительными, черты лица внучки. А та продолжала:
– Там все мои друзья. И вообще, что значит – пустая трата времени? А тупо сидеть в доме и ждать смерти – не пустая? Я хочу жить, пока это возможно – так, как жила всегда, испытывать эмоции…
Она остановилась, чтобы передохнуть.
– Мне пора принять лекарства.
– Да, я и зашла, чтобы тебе напомнить, – засуетилась Вера Николаевна, вскочив с банкетки. – Принести воды?
– Нет, спасибо, у меня есть, – Аня подошла к тумбочке возле кровати, взяла из верхнего ящика лекарства, отсчитала нужное количество таблеток, запила водой из стоявшей там же, на тумбочке, бутылки. Повернулась к бабушке:
– Думаю, стоит ли рассказать Сергею…
– Я бы молчала, – как можно беспечнее произнесла Вера. – Ты ведь приняла самое мудрое решение – жить, как ни в чем не бывало, и постараться максимально наслаждаться жизнью. Представь, что и ты пока что ничего не знаешь! Просто живи…
– Я тоже так подумала! – улыбнулась Аня. – Буду молчать. Пока смогу…
* * *
Вадим объявился на следующий день, рано утром. Все в доме еще спали, и даже самая ранняя пташка – Катя – все еще нежилась в своей постели, не желая подниматься: сегодня предстояла сложная контрольная по математике, а математику она страшно не любила.
Но щелчок замка все-таки услышала. Испугалась и спряталась с головой под одеяло. Кто это может быть? Неужели вор? Да у них-то в квартире и взять нечего, не то что у Стрельниковых, которые жил напротив. Может, вор просто двери перепутал?
Пока Катя размышляла, стоит ли указать злоумышленнику на его ошибку и, главное, каким безопасным для жизни способом это сделать, предполагаемый вор, ни чуточки не прячась, прошел на кухню и совершенно бесцеремонно начал искать съестное, громыхая крышками кастрюль.
От возмущения Катя чуть не задохнулась под своим одеялом: не нашел сокровищ, так решил поживиться, чем бог послал! Это так дедушка всегда говорил, хотя Катя не совсем понимала, при чем здесь бог: обычно еду приносили мама или Сергей.
Но не успела она продумать план действий, как раздался голос мамы:
– Вадик, это ты?
Катя разочарованно вздохнула. Это оказался никакой не вор, а всего лишь ее брат.
Нельзя сказать, что она совсем уж не любила Вадима. Но ей никогда не хотелось, например, выбежать ему навстречу, как Сергею. Не хотелось пожаловаться на учительницу или на ябеду Ленку Чурыдло (ну и фамилийка досталась! Наверное, из-за того и ябедничает), похвастаться новым ластиком. И уж тем более никогда не приходило в голову жевать с Вадимом один на двоих бутерброд с сыром и блаженно молчать, уставившись в окно их кухни.
Братья были очень похожи, и при этом разительно отличались друг от друга – как отличается золотое кольцо от кольца, которое мастерят из конфетной фольги маленькие девочки, играя в песочнице. Оба были голубоглазыми, высокими и широкоплечими. У обоих – тот же упрямый лоб, доставшийся от деда, крупный нос, полные губы. Катя и сама не понимала, в чем тут дело, но Вадим всегда ей казался каким-то ненастоящим, словно загримированный актер в шоу двойников, которое она недавно видела по телевизору.
Может, все дело во взгляде? Сергею посмотришь в глаза – и чувствуешь, что он все для тебя сделает. И еще знаешь, что сердце у него просто-таки огромное. Доброе. А Вадим словно и в глаза никогда не смотрит. Поэтому сердце его почувствовать невозможно, и вообще непонятно, есть ли оно…
Катя перестала додумывать эту сложную мысль, а слезла с кровати, набросила халатик и помчалась в ванную, включила теплую воду и принялась умываться, так что взрослых разговоров она уже не слышала.
– Тебя долго не было, – проговорила Мария Сергеевна, нервно стискивая ворот халата.
– Мам, я, вообще-то, голоден, прямо с поезда, – недовольно сообщил Вадим, хватая пальцами котлету из кастрюли и быстро запихивая в рот.
– Давай, подогрею, – Мария взяла тарелку, ложку и стала накладывать макароны с котлетами. Молча поставила еду в микроволновку, нажала несколько раз кнопку и повернулась к сыну:
– Тут к тебе люди приходили. Крайне неприятные… молодые мужчины. Требовали пятьдесят тысяч долларов.
– И что? – хмыкнул Вадим, напряженно следя за тарелкой.
– Мне было страшно, – призналась Мария.
– Я все улажу, поняла? Они больше не придут.
На пороге показался заспанный Сергей:
– Конечно, не придут. Потому что прямо сейчас ты к ним отправишься и, действительно, все уладишь.
– Дайте я хоть поем! Да что за люди в этом доме, пожрать не дадут нормально! – Вадим достал тарелку из микроволновки, изо всей силы хлопнув дверцей. Она жалобно задребезжала. Мария схватилась за виски.
Сергей обнял мать за плечи:
– Мам, оставь нас, пожалуйста, на минуту.
Она послушно вышла и плотно закрыла за собой дверь. Сергей сел напротив брата и медленно произнес:
– Значит, так, брат. У меня есть для начала десятка. Отдашь сегодня же своим бандитам, чтобы они больше здесь не показывались. Через три месяца будет остальная сумма. Но ты должен немедленно продать свою пижонскую машину, свернуть карикатурную фирму и взяться за ум, начать честно зарабатывать, потому что эти деньги тебе нужно будет вернуть семье. Не завтра, конечно, но хотя бы через несколько лет. Катьку учить надо, да и матери отдохнуть пора: до каких пор ей на этих подработках надрываться?
Вадим слушал Сергея, жадно приканчивая макароны. Затем уставился на брата, развалившись на стуле и вяло ковыряя зубочисткой в зубах.
– Знаешь, что меня сильнее всего поражает? – Он резко наклонился к Сергею. – Что ты вдруг деньги смог разыскать! Видать, если припечет, то даже такие, как ты, могут вертеться!
И Вадим довольно заржал. У Сереги заходили желваки, кулаки сжались, но он только сказал:
– Странно, что такие, как ты – не могут.
– И все-таки: где деньги взял? – не унимался Вадим.
– Не твое дело, – грубо, но коротко ответил Сергей и вышел. Взял в тумбочке своего стола деньги, вернулся на кухню, протянул пачку Вадиму:
– «Спасибо» можешь не говорить.
– Да я, в общем-то, и не собирался, – съязвил Вадим. Повертел пачку в руках: – Надо же, прямо из банка. Можно не пересчитывать?
– Как хочешь. И, все-таки, запомни: если твои дружки еще раз здесь объявятся, пеняй на себя.
Сергей вышел. А Вадим вяло проговорил в закрытую дверь:
– Они мне не дружки…
* * *
– Здравствуйте, девушка! – Сергей не удержался и позвонил Ане достаточно рано, еще не было девяти. Ну договорились они встретиться – и что? А вдруг она передумала? Но он почему-то был уверен, что – нет, не передумала!
Она тут же ответила:
– Здравствуйте, молодой человек!
Аня ждала этого звонка уже пару часов – проснулась на рассвете и не смогла больше уснуть.
– Хочу перенести нашу встречу, – Аня заговорила первой.
Сергей испугался:
– Как перенести? Куда?
Аня засмеялась:
– Немножко сдвинуть во времени, часам к трем. У меня занятия, – почему-то гордо сообщила девушка.
– Занятия? Где?
– Похоже, у нас утро вопросов, – Аня снова засмеялась, а Сергей опять почувствовал себя идиотом. – У меня лекции в университете.
– Вы ходите на лекции? – не смог скрыть удивления Сергей, и тут пришла очередь удивляться Ане:
– Почему вам это кажется странным?!
– Н-нет, не кажется, я просто подумал – такая молоденькая, а уже лекции читает! Но потом понял – вы просто учитесь, – попытался неуклюже выкрутиться Серега и вздохнул с облегчением: вроде бы, опять пронесло!
– А-а-а… Тогда договорились, в три пятнадцать возле университетского корпуса «пять бэ», знаете, где это? Я на биофаке учусь.
– Найду. До встречи!
Они одновременно нажали отбой. Аня улыбнулась. Сергей нахмурился: еще пара подобных оговорок – и он будет разоблачен. Но он боялся уже не столько своего разоблачения, столько переживаний Ани.
Надо же! На занятия идет. И он испытал чувство, похожее на гордость.