Вера перебирала плечики с блузками унылого грязно-бежевого цвета. Интересно, почему «осеннее-зимние коллекции» всегда таких мрачных цветов? Она, конечно, вряд ли бы надела ярко-розовую кофточку или брючки цвета свежей травы, но молодежь, конечно, носила бы. Вот Аня тоже морщится – ей явно не по вкусу мрачная гамма! Они в магазине уже полчаса, но так ничего из обновок и не выбрали – ни одна, ни другая. Наконец, Вера выдернула из скучного ряда синий свитерок и, торжествующе предъявив находку внучке, отправилась в примерочную.

Свитер сидел хорошо, но Веру терзали смутные сомненья: что-то было не так. Снаружи раздался Анин голос:

– Бабуль, ты готова? Покажись!

Вера отодвинула занавеску и предстала перед Аней.

– По-моему, у тебя что-то похожее есть… – задумчиво произнесла Аня.

– Вот в чем дело! А я все думаю, где подвох. Есть похожий, и не один, кстати…

– Снимай тогда ненужную тряпицу и идем кофе пить! Надоел мне уже этот шопинг.

Они зашли в одну из многочисленных кофеен на верхнем этаже торгового центра, втиснутую в живописное пространство между раздевалкой катка, тиром, несколькими искусственными пальмами в огромных бочках и панорамным окном, выходящем на ряд одинаковых многоэтажек.

– Мне кажется, я всю жизнь покупаю один и тот же свитер, – пожаловалась Вера Николаевна внучке, насыпая сахар в чашку.

– Ты это… в широком смысле, да? – осторожно спросила Аня. Ей казалось, что несостоявшаяся покупка вовсе не стоит не то что душевных страданий, но и минимальных переживаний.

– И в узком, и в широком… – Веру потянуло на философию. – Люди удивительно консервативны в своих пристрастиях! Я уже не говорю о том, что женщины выбирают всю жизнь одного и того же мужчину, а мужчины, соответственно, одну и ту же женщину. Ну, не буквально, конечно. В смысле – похожих. И наступают на грабли снова и снова…

– А Максим Леонидович – тоже тот самый мужчина?

– Еще не знаю. Но, думаю, да. – Вера виновато улыбнулась. Оказывается, Аня все заметила, а она-то думала, наивная, что держит свой роман в тайне!

– Да ладно, вы так друг на друга смотрите, что все сразу становится понятно! – Аня засмеялась и отпила кофе. Прислушалась к себе. Кофе ей нравился. И еще нравился чизкейк; возможно, не самый вкусный в мире, но примечательный уже тем, что вызывал у нее аппетит. Аппетит – какое забытое слово! Она ела незамысловатый десерт посреди шумного торгового центра, смотрела в окно на мрачное холодное небо и на многоэтажки-близнецы, и чувствовала, как наполняется счастьем – до самой макушки, до кончиков волос…

Позавчера бабушка примчалась домой, словно на пожар, влетела к ней в комнату и чуть не задушила в объятиях. Аня как раз сидела в кресле, с книгой, набросив свою оренбургскую шаль – живое воплощение Серегиных фантазий. Или грез о счастливой старости. Она сидела, как довольная сегодняшним днем восьмидесятилетняя старушка, и ее бабушка вбежала в комнату и обняла ее, свою двадцатитрехлетнюю внучку-старушку!

– Что стряслось? Мы горим? – пыталась быть рассудительной Аня.

– Аня, мы должны поехать в больницу к Максиму Леонидовичу, чтобы сделать повторные анализы, срочно!

– Что, уже? – Аня испугалась. Она не думала, что все произойдет так быстро! – Сейчас вечер. Давай завтра утром? Все равно ведь уже ничего не изменится, – бесцветным голосом произнесла, укутавшись в шаль плотнее. Теперь ей действительно стало холодно.

Вера Николаевна волновалась. Она присела на ручку кресла, обняла Аню и тихонько погладила ее по голове.

– Ты, главное, не волнуйся… Просто Максим сказал… то есть Максим Леонидович…что у тебя вроде как наблюдается улучшение. Мы пока не хотим никого обнадеживать – ни тебя, ни родителей… Надо все перепроверить.

Именно по этим «мы», «Максим» Аня все и поняла про бабушку и своего врача. Порадовалась за них. И начала об этом думать, потому что думать о том, что она может и не умереть через месяц, Аня боялась.

– Хорошо. Только завтра. Договорились? – посмотрела на Веру так доверчиво, как в детстве.

– Ладно, как скажешь.

– У нас первая пара легкая, могу прогулять.

– Хорошо, – согласилась Вера.

– И родителям пока что ничего не скажем.

Вера снова повторила слово, которое уже звучало в этот день, как мантра:

– Хорошо. Хорошо, дорогая моя, все будет хорошо!

Они сдали анализы сегодня утром, и, ожидая результатов, отправились в ближайший торговый центр за обновками. Аня решила вообще не ездить сегодня на занятия – все равно будет думать только о будущем: каким оно будет, если окажется, что судьба отмерила ей еще немного времени?

Вера Николаевна наблюдала, как исчезает с внучкиной тарелки чизкейк, как Аня улыбается, как делает вкусные глотки кофе – и, когда позвонил Максим Леонидович и сказал: «Вера. Все подтвердилось. Анализы, несомненно, лучше! Давайте бегом ко мне!», Вера даже не удивилась. Так и должно было быть. Они выиграли у болезни первый раунд.

* * *

– Конечно, конечно, это ведь логично! – возбужденно приговаривал Ольховский, расхаживая по кабинету. – Мы ведь видели, что девочка продолжает… вести прежний образ жизни.

Дальше говорить было трудно, но он все-таки произнес:

– Насколько я понимаю, когда дела становятся совсем плохи, это сразу же проявляется. Но Аня выглядела как обычно!

В кабинете собралась вся небольшая семья, чтобы обсудить грандиозные новости. Никто до конца не верил, что болезнь отступает; все то молчали, то начинали говорить наперебой, стараясь убедить самих себя в том, что это – правда. Одна Аня, казалось, была безучастной, смотрела в окно, время от времени улыбаясь своим мыслям. Для нее была одна правда: в глубине души она всегда знала, что так и будет. Судьба не могла забрать ее у Сергея – теперь, когда они встретились, и когда стало понятно, что жизнь без любви – всего лишь имитация жизни.

– Аня, ты слышишь меня? – отец стоял рядом с креслом, в котором она сидела.

Аня виновато подняла глаза и честно призналась:

– Не-а. Не слышу. Извини.

Ольховский взял ее за руку и присел на широкий подлокотник.

– Я говорил, что тебе нужно сейчас особенно поберечь себя. Никаких стрессов и нагрузок.

– Да, папа, я знаю – Максим Леонидович вчера говорил то же самое, – пожала плечами Аня.

– Папа хочет сказать, что никаких стрессов – это значит, избегать сильных эмоций вообще, и положительных в том числе, – попыталась растолковать дочери Анжелика. Ольховский скользнул по ней равнодушным взглядом, под которым та съежилась, словно под прицелом. Закончила почти шепотом: – Любовь-морковь всякая там…

Александр Петрович вздохнул. Лика, наверное, все правильно растолковала. Теперь, когда появилась надежда, сомнительный водитель должен отойти в сторону – ему совершенно нет места в будущем их семьи. Правда, нужно как-то… деликатно это делать. Тем более, что Аня пока не поставила семью в известность об их отношениях с Сергеем, и нужно молчать, чтобы себя как-то не выдать! Вдруг заметив, как напряглась Аня, высвободила свою ладонь из отцовских рук, Ольховский тут же пошел на попятный:

– Дочь, ты нас неправильно поняла… Мы совсем не против твоих встреч с молодыми людьми… – он обернулся в поисках поддержки.

Вера Николаевна одобрительно закивала, а Лика обиженно поджала губы.

– Это хорошо, что не против, – сказала Аня, поднимаясь. – Потому что я все равно буду встречаться, даже если вы мне запретите. Я, кстати, действительно встречаюсь с одним прекрасным парнем. Возможно, даже познакомлю вас с ним, хотя сомневаюсь, что он придется ко двору. Но мне это безразлично, потому что, кажется, я люблю его.

Этого стоило ожидать! Конечно, девочка влюбилась. Да они ведь сами этого хотели! Теща устроила спектакль, тоже, нашелся режиссер человеческих жизней! Почему-то об этом Ольховский подумал с внезапным гневом: раньше Вера Николаевна подобных чувств в нем никогда не вызывала.

– Мы, наверное, уже все обсудили, – медленно проговорила Аня. – Я устала, пойду к себе.

Она ушла, оставив родных справляться с новой неожиданной проблемой без нее. Да и откуда ей было знать, что Сергей из спасателя вдруг превратился в проблему?

* * *

Осень сдалась; она больше не боролась за свою привлекательность и просто махнула на все усилия рукой. Прохожие уже не растягивали удовольствие от маршрута «дом-метро», наслаждаясь созерцанием зрелой роскошной осенней красоты. Они теперь торопились, не останавливаясь взглядом на стремительно стареющей осени, как не замечают и утомленной невзрачной стареющей женщины, встретившийся на пути. Случайно поднявшим на бегу взгляд открывалось хмурое, нездоровое городское небо, испещренное морщинами черных мокрых веток.

Налетел ветер, и заморосил печальный декабрьский дождь. Сергей включил дворники, убавил скорость и остановился перед светофором. Вот погодка! Но что поделаешь – зима пришла; удивительно, что еще снега нет. А, может, и плохо – Аня говорила, что любит снег. Не то чтобы она была заядлой лыжницей или любительницей играть в снежки и лепить снеговиков. Свою симпатию к не любимому большинством людей холодному времени года объясняла, как всегда, необычно:

– Зима располагает к размышлениям больше, чем любое другое время года. Когда я вижу, как за окном идет снег, – тогда рождаются самые дерзкие мечты и строятся самые невероятные планы. Зима – время для того, чтобы думать… Ну и, конечно, ждать весну!

Сергей соглашался с тем, что ожидание может быть даже более волнующим и прекрасным, чем само событие. Но вот необходимость ждать, когда закончатся Анины пары, он бы никак не назвал ни прекрасной, ни волнующей. Куда больше Сергей любил, когда Аня выходила из университетского здания, осматривалась вокруг и, заметив его, словно наполнялась золотым светом. Улыбалась, поднимала руку – вот и я! – и шла ему навстречу.

Сегодня она задерживалась после каких-то дополнительных занятий, и начинало темнеть. Сергей ненавидел это время года даже не из-за дождей, ветра и наступающих холодов: больше всего его удручало наступление вечера сразу после обеда.

Но Аню он увидел сразу. Она стояла под ярким зонтиком, в светлом пальтишке и практически одна на крыльце корпуса. Причем одета была явно не по погоде: ветер рвал полы ее коротенького пальто, и по тому, как Аня переминалась с ноги на ногу в сапожках на высоких тонких каблуках, Сергей понял, что она страшно замерзла и стоит уже долго. Он подошел к ней, взял за руку и быстро повел к машине, на ходу отчитывая, как ребенка:

– Анютка, ну что ты так оделась! Декабрь на дворе, вот-вот морозы ударят, а ты – в чулках и короткой тряпице! Не дай бог простудиться… Почему не позвонила, что раньше освободилась?

– И что бы ты сделал? Пересел на вертолет? – резонно заметила она.

Открыл дверь, бережно усадил Аню на переднее сиденье. Сел сам, завел мотор и включил кондиционер на максимальный нагрев. Аня положила сложенный зонт на пол и спрятала озябшие руки в рукава пальто. Возразить было нечего – просто хотелось выглядеть не пацанкой в куртке и джинсах, а женственной, нежной, беззащитной… У нее, похоже, получилось с блеском воплотить последний пункт плана. Хотя, конечно, никакого плана и не было: она одевалась, как всегда – «под настроение». А настроение у нее было именно такое – женственное и нежное.

Сергей осторожно потянул рукав ее плаща и освободил Анины руки. Взял их в свои ладони и начал тепло и щекотно дышать, стараясь согреть ее тонкие пальцы.

– Это не пальцы, – проворчал он, на миг прервав свое занятие. – Это сосульки! Такие холодные.

И продолжил старательно согревать ее руки. Ане стало вдруг жарко-жарко, кровь прилила к щекам, но убирать свои ладони из Сережиных она не стала бы ни за что на свете.

Сергей опомнился первым. Усилием воли оторвался от Ани, потому что ему хотелось уже не согревать ее, а практически наоборот – раздевать. Все-таки не удержался: поцеловал мизинчик. Аня вздрогнула и подняла на него влажные глаза:

– Куда поедем?

– Может, в бар? Глинтвейн сейчас – самое правильное решение, – ответил он хрипло. Выпить не помешает. Как быть в таком случае с машиной, он как-то не подумал.

– Давай в бар, – легко согласилась Аня.

Они немного попетляли по узким улочкам старого центра, немного постояли в тянучке на светофоре – куда ж без тянучек в современном мегаполисе! – и застряли намертво возле поворота на Григорьевскую. Сергей приоткрыл дверцу, высунулся из машины и увидел причину бедствия: троллейбус прочно застрял на перекрестке, его водитель пытался водрузить на место провода, из ближайших к нему машин слышалось бибиканье и нелестные комментарии водителей в адрес троллейбусного кормчего. Серега водилу пожалел и хотел было отправиться на помощь, но тут увидел подъезжающую с другой стороны аварийку и сел на место.

Дождь усилился, и Сергей включил дворники на полную мощность. По радио передавали что-то особенно романтичное. Он взял Анину ладонь в свою, так они и доехали медленно до бара – машину вел одной рукой, пользуясь второй лишь в крайнем случае – чтобы переключить передачу.

«Капуцин», бар в средневековом стиле, куда Сергей привез Аню, располагался в уютном подвальчике и отличался тем, что был первым пристойным заведением, в котором Сергей побывал – ходил туда отмечать день рождения одного из друзей.

Еще здесь по вечерам играл джаз-бенд, и хотя вечер еще не начался – было около четырех часов пополудни – музыканты уже раскладывали инструменты, и Аня с Сергеем расположились поближе к небольшой сцене.

Они заказали глинтвейн. В подвале было сумрачно, но это был не холодный, мрачный сумрак, а теплые, многообещающие сумерки. В углу потрескивал настоящий камин, и когда тихонько запела флейта, настроение у Сергея стало вообще праздничным. Их заказ принесли очень быстро; официантка улыбнулась понимающе – уж она-то научилась за несколько лет работы узнавать влюбленных и счастливых! Сергей поднял глаза на Аню: она смотрела на него, не отрываясь, очень серьезно, словно хотела ему сказать что-то очень-очень важное, то, что изменит его жизнь навсегда. Его сердце перевернулось, в груди стало жарко и захотелось немедленно сжать ее в объятиях, и целовать, и любить до скончания века.

Ему стало почему-то стыдно за свое – вполне естественное – нахлынувшее желание; стремясь скрыть возбуждение, почти залпом выпил свой пряный коктейль, давясь и обжигая горло.

Аня все смотрела на него. Протянула через стол узкую ладонь – он вцепился за нее, как утопающий; и Аня почувствовала, как дрожит его рука.

– Сергей… – начала так, будто хотела о чем-то спросить.

– Да? – ответил он хрипло. Когда она дотронулась до него, стало еще хуже. Он попытался подумать о кислой капусте, дохлой кошке и почему-то об обезьяннике в зоопарке – не помогло. Возбуждение не проходило, и ему казалось, что сейчас умрет тут же, на месте, от перераспределения крови.

– Сергей, мы можем сейчас поехать к тебе? – тихо спросила Аня.

– Да, конечно, можем! – словно в тумане, ответил. Потом спохватился: а если Катя дома? Хотя нет, у нее же танцы по четвергам. Мать в своем издательстве, так что дома никого нет!

– Тогда… поехали?

Они быстро собрались, избегая смотреть друг другу в глаза, неловко протискиваясь между стульями соседних столиков, не обращая внимания ни на недовольное ворчание других посетителей бара, пытающихся начать свой теплый сумрачный вечер; ни на недоумение музыкантов – разве кому-то может не нравиться их игра? – и вышли на улицу.

Доехали быстро и молча. Слава богу, не встретили ни одного гаишника, а то бы романтический вечер закончился лишением прав. Сергей никогда не садился за руль, если выпивал хоть грамм спиртного; но сейчас он вообще с трудом соображал.

Они спешили. Они хотели не расплескать свое желание по дороге, сохранить его друг для друга – горячим и острым.

Когда вошли в лифт, Сергей порывисто обнял Аню, и она податливо прильнула к нему, жарко дыша в шею. Он поцеловал ее, и в затуманенном мозгу мелькнула шальная мысль – нажать кнопку «стоп», остановив и лифт, и этот миг, и бег времени… Но он тут же ее прогнал, тем более что лифт остановился, милостиво выпуская их на волю. С трудом попав в замочную скважину ключом, Сергей открыл перед Аней дверь.

– Ты живешь не один? – испуганно спросила она, заметив женское пальто и детскую шубку на вешалке.

– Нет, – глухо промычал Сергей, и тут же добавил, объясняя: – С матерью и сестрой, но их сейчас нет дома…

Помог Ане снять ее пальтишко, сбросил свою куртку, путаясь в рукавах, взял за руку девушку (свою девушку! – радостно отметил), и повел в комнату.

Целуя ее горячее, узкое, упругое тело, услышал Анин шепот:

– Ты только… будь нежным. Это впервые…

– Что впервые? Мы впервые? Я помню, – прошептал.

– Я вообще – впервые, – неловко повернувшись и сев на кровати, сообщила Аня.

Господи, как впервые? В наше-то время!

– Правда? – глупо спросил он, вытаращив глаза. И еще спросил, не удержался: – Почему?

– Не было… подходящего парня, – улыбнулась Аня, погладив его по щеке.

Он – подходящий! И она – самая что ни на есть подходящая.

– И ты – очень, очень подходящая, – сообщил Сергей, и обнял ее так осторожно, словно дорогую фарфоровую вазу – единственный во всем мире, совершенно уникальный экземпляр, который нельзя, никак невозможно ни уронить, ни сжать слишком сильно, чтобы – не дай Бог! – не разбить.

Он был нежен, и осторожен, и ласков – насколько это было вообще возможно; но все получилось немного не так, как они оба себе представляли. Аня просто отдала себя ему, и он безоговорочно принял этот подарок, лишь потом осознав, что это значит для нее.

– Я люблю тебя, – просто сказала она, глядя куда-то в окно и перебирая его безвольные пальцы, когда Сергей уже тихо лежал рядом, спокойный и серьезный.

– Аня. Я люблю тебя, – ответил, и снова было потянулся к ней, но заметил мелькнувший в ее глазах испуг, остановился.

Теперь она могла осмотреть комнату. Бедненько, но чистенько – так, кажется, называется такой интерьер? Но ее это совершенно не задело; наоборот, почему-то обрадовало.

Наблюдая, как Аня осматривает его жилище, в котором единственной новой и современной вещью был компьютер, Сергей смутился. Он поднялся и начал одеваться. Наверное, пора ей сказать правду. Не всю… но хотя бы часть правды. Слишком много лжи накопилось вокруг него. Это тягучее, липкое, неприятное, похожее на паука слово – ложь – всегда вызывало в нем чувство, похожее на брезгливость. Сейчас оно стало неотъемлемой частью его жизни. Пора было что-то с этим делать.

– Аня, я должен тебе кое в чем признаться.

Она испугалась. А вдруг это никакие не мать и сестра, а жена и дочь?! А что, он ведь мог жениться сразу после школы, и девочке вполне может быть сейчас лет восемь-девять…

– Если это – то, что меня расстроит, лучше не говори! Не говори сейчас, – попросила.

– Может, и расстроит – не знаю. Но я не хочу тебя обманывать.

– Ты женат?! – повторила свой вопрос. И тоже принялась быстро одеваться, чтобы успеть одеться до того, как он произнесет короткое «да», разобьющее ей сердце.

– Господи, нет, конечно!

Она облегченно вздохнула и засмеялась:

– Тогда говори – все, что угодно! И дай мне, пожалуйста, чаю. У тебя есть чай?

Сергей восхитился – так быстро Аня стала женщиной! Милый маленький каприз – «дай мне чаю», но как он выдает женщину, которую любят, и которая знает, что ей готовы служить! Он присел возле Ани на корточки, уткнулся головой в ее колени. Потом взял узкую стопу, обтянутую тонким чулком, и поцеловал просвечивающуюся розовую пятку:

– Сейчас, моя принцесса! Чай есть. И еще могу ваше высочество покормить – моя мама готовит исключительно вкусную еду. Будешь есть вкусную еду?

– Буду, – призналась Аня.

В холодильнике обнаружились борщ и куриные отбивные; Аня пожелала и то, и другое. Они обедали вдвоем, и это было так непривычно и странно – Аня Ольховская на его кухне, ест борщ, приготовленный его мамой – бог знает, к каким изыскам Аня привыкла дома! И смотрит на него доверчиво и по-прежнему чуть испуганно.

– Аня, я тебя обманул, – буднично начал он, как бы между делом, словно речь шла о выросших ценах на гречку.

Она отложила ложку и вопросительно посмотрела ему в глаза.

– Я – не программист, и уж точно не работаю в издательстве «Стар Медиа». Я всего лишь – водитель маршрутки, номер двести сорок пять, маршрут рынок-вокзал.

И продолжил доедать свой борщ. Мама и правда готовила вкусно. Пальчики оближешь.

Аня не обиделась и даже, кажется, не слишком удивилась!

– А почему ты меня обманул? – спокойно полюбопытствовала, снова взялась за ложку и быстро опустошила тарелку.

– Здорово готовит твоя мама! Спасибо. Ну, так почему?

– Ну… не знаю. У нее талант, наверное. Вкусно готовить.

– Да я же не о том! Почему ты меня обманул? – повторила она свой вопрос.

– Ты мне показалась… такой девушкой… Такой недоступной… Я подумал – не захочешь даже разговаривать с простым парнем.

– Ну, я же в парке с тобой заговорила! – напомнила она. Улыбнулась и протянула ладонь:

– Ну все, мир? Я тебя прощаю, водитель маршрутки!

Он сжал ее пальцы и перецеловал каждый – совсем как пару часов назад в машине, и ему захотелось превратить эти нежные касания губ к ее пальцам в некий ритуал, каждый раз напоминающий: я люблю тебя, я позабочусь о тебе, я всегда буду рядом…

Всегда – рядом. Сколько продлится еще это «всегда»? Прошло два месяца; но никакого ухудшения, о котором его предупреждала Вера Николаевна, так и не наступило. Наоборот – ему казалось, что Аня чувствует себя лучше, да и не выглядит смертельно больной. Он не понимал, что происходит, а спросить было не у кого. У Веры Николаевны он спросить стеснялся. Не мог же он, в самом деле, задать вопрос: «А почему это Ваша внучка до сих пор жива?» И боялся спросить у Ани, как она себя чувствует, хотя при других обстоятельствах такие слова были бы просто проявлением заботы.

Может, его обманули, и никакой страшной болезни у Ани нет? Тогда что это за странная игра и почему ему платят за участие в ней такие сумасшедшие деньги?

– Сергей? Ты здесь? – Аня пристально смотрела на него. Он тряхнул головой, прогоняя странные мысли. И почему-то ему захотелось рассказать Ане про деда.

Он забыл и про отбивные, и про чай, и начал говорить. Аня слушала, и перед ней разворачивалась чужая жизнь с чужими людьми – и Сережин дед, и неведомая прекрасно готовящая Мария Сергеевна, и Сережин брат, и Сережина сестра, и даже начальник автопарка, к которому была приписана Сережина маршрутка номер двести сорок пять! Чужие люди. Но все они почему-то казались чертовски важными, потому что были частью жизни Сергея.

Вдруг открылась входная дверь; Аня испуганно вздрогнула.

– Не бойся, глупенькая. Это моя семья, – гордо сообщил Сергей, и она поняла, что свою семью он любит больше всего на свете, и это ее почему-то страшно обрадовало.

Она вышла в прихожую вслед за Сергеем. Там Сережа помогал снять пальто усталой женщине, и прыгала на одной ноге девочка, которую они видели на катке. Точно! Ведь они уже встречались! И Сергей их знакомил! Как это ей в голову могло прийти, что Сережа женат?

– Добрый день! Катя, мы уже встречались! – первой заполнила неловкую паузу Аня.

– Ага. А вы, значит, Аня! – признала ее Мария Сергеевна. Значит, Сергей о ней говорил тоже. Аня покраснела.

– Привет! А мы еще на катке виделись! Правда, Серега кататься боится? А он мне не верит, что боится – говорит, просто не хочет! – затараторила Катя.

– Ну хватит, балаболка, мой руки и переодевайся, будет ужинать, – Сережина мама все быстро расставила по своим местам, и Катя послушно отправилась в ванную.

– А мы только что пообедали. Спасибо! Я, наверное, пойду – мне пора уже, – сообщила Аня. И поспешно добавила: – Очень рада с вами познакомиться!

– И мне приятно было тебя увидеть, – сказала Мария Сергеевна. Сказала так, что Аня сразу перестала нервничать и поверила ей.

– Я провожу тебя, – Сергей снял с вешалки Анино пальто, помог одеться.

Уже на пороге Аня обернулась:

– До свидания!

Мария Сергеевна стояла в коридоре, прислонившись к стене, и взмахнула на прощанье рукой:

– До свиданья, Аня. Увидимся!

Конечно, увидимся. Мы не можем не увидеться, – думала Аня, пока они спускались вниз, садились в Сережину машину.

– Кстати, а машина чья? Ты ее угнал? – поинтересовалась просто так.

– Да, заработать на нее я никак не мог, – мрачно ответил Сергей. – У друга прошу периодически поездить, чтобы произвести на тебя впечатление.

Вдруг Сергей испугался: а что, если она попросит показать документы на машину? И увидит, что владелец автотранспортного средства – ее родной отец, Александр Петрович Ольховский? Что тогда?!

Аня документы не попросила. Но подумала: на скольких еще девушек производит впечатление Сергей с помощью машины своего друга?

– Ты меня довези до конечной станции метро, а там брат будет ждать, – попросила Аня и набрала номер водителя:

– Миша, это Аня. Забери меня через двадцать минут от «Октябрьской».

– Все хорошо? – спросил Сергей, медленно выруливая со двора.

– Все просто отлично, – устало ответила Аня.

И вот еще что он подумал: кто такой Миша? То, что он ей не брат – это точно. Но, может, и не просто шофер, служащий в семье Ольховского? Сергей удивился, обнаружив, что он ревнует. Это было странно, сладко и немного больно…