Как земледел над грудой веских зерен, Отобранных к осеннему посеву, Склоняется, обеими руками Зачерпывая их, и весит в горсти, Чуя Их дух, их теплоту и волю к жизни, И крестит их, —                                           так я, склонясь над Русью, Крещу ее — от лба до поясницы, От правого до левого плеча: И, наклонясь, коленопреклоненно Целую средоточье всех путей — Москву. Земля готова к озимому посеву, И вдоль, и поперек глубоким плугом Она разодрана, вся пахоть дважды, трижды Железом перевернута, Напитана рудой — живой, горючей, темной, Полита молоньей, скорожена громами, Пшеница ядрена под Божьими цепами, Зернь переполнена тяжелой, дремной жизнью, И семя светится голубоватым, тонким, Струистым пламенем… Да будет горсть полна, Рука щедра в размахе И крепок сеятель! Благослови посев свой, Иисусе!

Из крови, пролитой в боях, Из праха обращенных в прах, Из мук казненных поколений, Из душ, крестившихся в крови, Из ненавидящей любви, Из преступлений, исступлений — Возникнет праведная Русь. Я за нее за всю молюсь И верю замыслам предвечным: Ее куют ударом мечным, Она мостится на костях, Она святится в ярых битвах, На жгучих строится мощах, В безумных плавится молитвах.

И скуден, и неукрашен                  Мой древний град В венце генуэзских башен,                  В тени аркад; Среди иссякших фонтанов,                  Хранящих герб То дожей, то крымских ханов —                  Звезду и серп; Под сенью тощих акаций                  И тополей, Средь пыльных галлюцинаций                  Седых камней, В стенах церквей и мечетей                  Давно храня Глухой перегар столетий                  И вкус огня; А в складках холмов охряных —                  Великий сон: Могильники безымянных                  Степных племен; А дальше — зыбь горизонта                  И пенный вал Негостеприимного Понта                  У желтых скал. Войны, мятежей, свободы                  Дул ураган; В сраженьях гибли народы                  Далеких стран; Шатался и пал великий                  Имперский столп; Росли, приближаясь, клики                  Взметенных толп; Суда бороздили воды,                  И борт о борт Заржавленные пароходы                  Врывались в порт; На берег сбегали люди,                  Был слышен треск Винтовок и гул орудий,                  И крик, и плеск, Выламывали ворота,                  Вели сквозь строй, Расстреливали кого-то                  Перед зарей. Блуждая по перекресткам,                  Я жил и гас В безумьи и в блеске жестком                  Враждебных глаз; Их горечь, их злость, их муку,                  Их гнев, их страсть, И каждый курок, и руку                  Хотел заклясть. Мой город, залитый кровью                  Внезапных битв, Покрыть своею любовью,                  Кольцом молитв, Собрать тоску и огонь их                  И вознести На распростертых ладонях:                  Пойми… прости!

Бог наш есть огнь поядающий. Твари Явлен был свет на реке на Ховаре. В буре клубящейся двигался он — Облак, несомый верховными силами — Четверорукими, шестерокрылыми, С бычьими, птичьими и человечьими, Львиными ликами с разных сторон. Видом они точно угли горящие, Ноги прямые и медью блестящие, Лики, как свет раскаленных лампад, И вопиющие, и говорящие, И воззывающе к Господу: «Свят! Свят! Вседержитель!» А около разные, Цветом похожи на камень топаз, Вихри и диски, колеса алмазные, Дымные ободы, полные глаз. А над животными — легкими сводами — Крылья, простертые в высоту, Схожие шумом с гудящими водами, Переполняющими пустоту. Выше же вышних, над сводом всемирным, Тонким и синим повитым огнем, В радужной славе, на троне сапфирном, Огненный облик, гремящий, как гром. Был я покрыт налетевшей грозою, Бурею крыльев и вихрем колес. Ветр меня поднял с земли и вознес… Был ко мне голос:                           «Иди предо Мною — В землю Мою, возвестить ей позор! Перед лицом Моим — ветер пустыни, А по стопам Моим — язва и мор! Буду судиться с тобою Я ныне. Мать родила тебя ночью в полях, Пуп не обрезала и не омыла, И не осолила и не повила, Бросила дочь на попрание в прах… Я ж тебе молвил: живи во кровях! Выросла смуглой и стройной, как колос, Грудь поднялась, закурчавился волос, И округлился, как чаша, живот… Время любви твоей было… И вот В полдень лежала ты в поле нагая, И проходил и увидел тебя Я, Край моих риз над тобою простер, Обнял, омыл твою кровь, и с тех пор Я сочетался с рабою Моею. Дал тебе плат, кисею на лицо, Перстни для рук, ожерелье на шею, На уши серьги, в ноздри кольцо, Пояс, запястья, венец драгоценный И покрывала из тканей сквозных… Стала краса твоя совершенной В великолепных уборах Моих. Хлебом пшеничным, елеем и медом Я ль не вскормил тебя щедрой рукой? Дальним известна ты стала народам Необычайною красотой. Но, упоенная славой и властью, Стала мечтать о красивых мужах И распалялась нечистою страстью К изображениям на стенах. Между соседей рождая усобья, Стала распутной — ловка и хитра, Ты сотворяла мужские подобья — Знаки из золота и серебра. Строила вышки, скликала прохожих И блудодеяла с ними на ложах, На перекрестках путей и дорог, Ноги раскидывала перед ними, Каждый, придя, оголить тебя мог И насладиться сосцами твоими. Буду судиться с тобой до конца: Гнев изолью, истощу свою ярость, Семя сотру, прокляну твою старость, От Моего не укрыться лица! Всех созову, что блудили с тобою, Платье сорву и оставлю нагою, И обнажу перед всеми твой срам, Темя обрею; связавши ремнями, В руки любовников прежних предам, Пусть тебя бьют, побивают камнями, Хлещут бичами нечистую плоть, Станешь бесплодной и стоптанной нивой… Ибо любима любовью ревнивой — Так говорю тебе Я — твой Господь!»

И когда приблизился праздник Пасхи, В первый день опресноков в час вечерний Он возлег за трапезу — с ним двенадцать                           В горнице чистой.                           Хлеб, преломивши, роздал: «Это тело Мое, сегодня в жертву приносимое.                           Так творите». А когда окончили ужин,                           Поднял Он чашу. «Это кровь Моя, за вас проливаемая. И рука прольющего между вами». Спор возник между учениками:                           Кто из них больший?                           Он же говорит им: «В этом мире цари первенствуют: Вы же не так — кто больший, будет как меньший. Завещаю вам Свое царство. Сядете судить на двенадцать тронов, Но одним из вас Я буду предан. Так предназначено, но предателю горе!» И в смущеньи ученики шептали: «Не я ли?» Он же, в соль обмакнув кусок хлеба,                           Подал Иуде И сказал: «Что делаешь — делай». Тот же, съев кусок, тотчас же вышел: Дух земли — Сатана — вошел в Иуду — Вещий и скорбный. Все двенадцать вина и хлеба вкусили, Причастившись плоти и крови Христовой, А один из них земле причастился                           Солью и хлебом. И никто из одиннадцати не понял, Что сказал Иисус, Какой Он подвиг возложил на Иуду                           Горьким причастием. Так размышлял однажды некий священник Ночью в древнем соборе Парижской Богоматери И воскликнул: «Боже, верю глубоко, Что Иуда — Твой самый старший и верный Ученик, что он на себя принял Бремя всех грехов и позора мира, Что, когда Ты вернешься судить землю, И померкнет солнце от Твоего гнева, И сорвутся с неба в ужасе звезды, Встанет он, как дымный уголь, из бездны, Опаленный всею проказой мира,                           И сядет рядом с Тобою! Дай мне знак, что так будет!» В то же мгновенье Сухие и властные пальцы Легли ему на уста. И в них узнал он                           Руку Иуды.

Ходит по полям босой монашек, Созывает птиц, рукою машет, И тростит ногами, точно пляшет, И к плечу полено прижимает, Палкой как на скрипочке играет, Говорит, поет и причитает: «Брат мой, Солнце! старшее из тварей, Ты восходишь в славе и пожаре, Ликом схоже с обликом Христовым, Одеваешь землю пламенным покровом. Брат мой, Месяц, и сестрички, звезды, В небе Бог развесил вас, как грозды, Братец ветер, ты гоняешь тучи, Подметаешь небо, вольный и летучий. Ты, водица, милая сестрица, Сотворил тебя Господь прекрасной, Чистой, ясной, драгоценной, Работящей и смиренной. Брат огонь, ты освещаешь ночи, Ты прекрасен, весел, яр и красен. Матушка земля, ты нас питаешь И для нас цветами расцветаешь. Брат мой тело, ты меня одело, Научило боли и смиренью, и терпенью, А чтоб души наши не угасли, Бог тебя болезнями украсил. Смерть земная — всем сестра старшая, Ты ко всем добра, и все смиренно Чрез тебя проходят, будь благословенна!» Вереницами к нему слетались птицы, Стаями летали над кустами, Легкокрылым кругом окружали, Он же говорил им: «Пташки-птички, милые сестрички, И для вас Христос сходил на землю. Оком множеств ваших не объемлю. Вы в полях не сеете, не жнете, Лишь клюете зерна да поете; Бог вам крылья дал да вольный воздух, Перьями одел и научил вить гнезда, Вас в ковчеге приютил попарно: Божьи птички, будьте благодарны! Неустанно Господа хвалите, Щебечите, пойте и свистите!» Приходили, прибегали, приползали Чрез кусты, каменья и ограды Звери кроткие и лютые и гады. И, крестя их, говорил он волку: «Брат мой волк, и въявь, и втихомолку Убивал ты Божия творенья Без Его на это разрешенья. На тебя все ропщут, негодуя: Помирить тебя с людьми хочу я. Делать зло тебя толкает голод. Дай мне клятву от убийства воздержаться, И тогда дела твои простятся. Люди все твои злодейства позабудут, Псы тебя преследовать не будут, И, как странникам, юродивым и нищим, Каждый даст тебе и хлеб, и пищу. Братья-звери, будьте крепки в вере: Царь Небесный твари бессловесной В пастухи дал голод, страх и холод, Научил смиренью, мукам и терпенью». И монашка звери окружали, Перед ним колени преклоняли, Ноги прободенные ему лизали. И синели благостные дали, По садам деревья расцветали, Вишеньем дороги устилали, На лугах цветы благоухали, Агнец с волком рядышком лежали, Птицы пели и ключи журчали, Господа хвалою прославляли.

Встану я помолясь, Пойду перекрестясь, Из дверей в двери, Из ворот в ворота — Утренними тропами, Огненными стопами, Во чисто поле На бел-горюч камень. Стану я на восток лицом, На запад хребтом, Оглянусь на все четыре стороны: На семь морей, На три океана, На семьдесят семь племен, На тридцать три царства — На всю землю Свято-Русскую. Не слыхать людей, Не видать церквей, Ни белых монастырей, — Лежит Русь — Разоренная, Кровавленная, опаленная По всему полю — Дикому — Великому — Кости сухие — пустые, Мертвые — желтые, Саблей сечены, Пулей мечены, Коньми топтаны. Ходит по полю железный Муж, Бьет по костём Железным жезлом: «С четырех сторон, С четырех ветров Дохни, Дух! Оживи кость!» Не пламя гудит, Не ветер шуршит, Не рожь шелестит — Кости шуршат, Плоть шелестит, Жизнь разгорается… Как с костью кость сходится, Как плотью кость одевается, Как жилой плоть зашивается, Как мышцей плоть собирается, Так —                      встань, Русь! подымись, Оживи, соберись, срастись — Царство к царству, племя к племени. Кует кузнец золотой венец — Обруч кованный: Царство Русское Собирать, сковать, заклепать Крепко-накрепко, Туго-натуго, Чтоб оно — Царство Русское — Не рассыпалось, Не расплавилось, Не расплескалось… Чтобы мы его — Царство Русское — В гульбе не разгуляли, В плясне не расплясали, В торгах не расторговали, В словах не разговорили, В хвастне не расхвастали. Чтоб оно — Царство Русское — Рдело-зорилось Жизнью живых, Смертью святых, Муками мученных. Будьте, слова мои, крепки и лепки, Сольче соли, Жгучей пламени… Слова замкну, А ключи в Море-Океан опущу.