Из боевых распоряжений:Бондаренко».
«…Докладываю: 6 декабря с. г. в батальоне произошло чрезвычайное происшествие. В 3.24 во время наблюдения за самолетами противника вышла из строя установка «Редут-6». Причина — отказ осциллографического отметчика. Через два часа неисправность была обнаружена и устранена инженером Купрявичюсом, после чего станция снова включилась в работу. По утверждению воентехника 1-го ранга Осинина отказ вызван конструкторско-производственной недоработкой. В целях исключения подобного даны указания на все «дозоры» провести техническую профилактику «Редутов» согласно поочередному графику, исключающему ослабление воздушного наблюдения.
«…Немедленно назначьте расследование ЧП на «Редуте-6» для привлечения инженера установки Купрявичюса к суду военного трибунала. В состав комиссии направляю военного дознавателя — представителя штаба корпуса. Инженера батальона Осинина к расследованию не привлекать.Соловьев».
Пора ставить точки над «i»
Лесное
— …Не выходит у меня из головы Купрявичюс, комиссар, — вздохнул Бондаренко. — Похоже, что Соловьев решил избавиться от инженера. Случай представился… Может, и прав полковник. Коль имеются подозрения, зачем испытывать судьбу?
— Нет, командир, если помнишь, я придерживаюсь другого мнения, когда дело касается судьбы человека.
— Ты на Заманского намекаешь? Так я бы и сегодня с ним простился — ненадежный он! Глазенки вечно шныряют, будто где-то нашкодил. Лучше подскажи, куда его деть. Тем более что бензина нет, машина обездвижена.
— Однако, по отзывам бойцов, шофер достойно вел себя в засаде, устроенной на твоей квартире.
— Что толку, комиссар. Подлец-то не выявлен, на свободе гуляет. Вот если только теперь…
— Ну, перегибаешь, командир. Все шишки сваливать на Купрявичюса не надо. Мое мнение: подозрения относительно инженера шиты белыми нитками. Факты о другом говорят. И Осинину я верю. А он, как ты знаешь, за Купрявичюса горой. В общем, я сам поеду на «шестерку». Тем более что речь идет о коммунисте. Пора ставить точки над «i».
Ириновка. На другой день
На «шестерке» Ермолина догнала новость: ему присвоили очередное звание — батальонного комиссара. Запасных шпал, чтобы прикрутить еще по одной в петлицы, при нем не оказалось. Однако военный дознаватель, капитан, прибывший от полковника Соловьева и успевший уже несколько часов покрутиться на «точке», любезно предложил две новенькие шпалы, которые вытащил из нагрудного кармана гимнастерки.
«Запасливый», — почему-то с раздражением подумал о нем Ермолин, но знаки отличия взял. Спросил:
— Какие первые впечатления, долго думаете здесь пробыть?
— Нет, картина ясная. Купрявичюс халатно провел регламентные работы на установке. В гнезде под одной из ламп оказался парафин, который, став изолятором, вывел из строя отметчик, — уверенно ответил капитан. — Можно писать заключение.
— А вы не торопитесь? Парафин-то откуда взялся? Ведь не Купрявичюс его туда залил!
— Все может быть, товарищ батальонный комиссар…
— Послушайте, — резко перебил капитана Ермолин, — вы сами по образованию кто? Инженер?
— Никак нет. Юрист. Но…
— А вот инженер батальона Осинин утверждает, что парафин из-за высокой температуры накалившейся лампы, расплавившись, вытек из конденсатора, расположенного рядом. Конструкторская недоработка! Неисправность вроде бы проста, но на самом деле не каждый способен обнаружить ее. А Купрявичюс все-таки справился. Теперь благодаря ему, кое-что изменив, мы исключим аналогичные аварии на других «Редутах». Так в чем же, товарищ юрист, виноват Купрявичюс?
Капитан смутился и тоже с нотками раздражения в голосе ответил:
— Неужели вы не понимаете, что если бы Купрявичюс своевременно проверил контакты, когда делал профилактику, то выключение установки в момент налета можно было бы избежать!
— Почему вы считаете, что он их не проверял? Осциллограф-то работал, а следовательно, изолятор-парафин в тот момент под цоколь лампы еще не затек, — парировал Ермолин. — Нет, уважаемый, разбираться нужно досконально, а то загубим достойного человека.
— Но полковник Соловьев инструктировал меня…
— Не думаю, чтобы он дал вам указание собрать непроверенную информацию. Или не так?
— Да нет… — замялся капитан.
— Ну вот, видите! В общем, считаю, что надо вжиться в обстановку, понаблюдать за работой инженера, а потом делать выводы. Согласны? — И, не дожидаясь ответа, комиссар закончил — Значит, договорились…
Купрявичюс в ту ночь заступал оперативным дежурным «Редута», и Ермолин решил идти вместе с ним. Ночь выдалась звездной. Хрустел под ногами снег, а снизу, от дороги, доносился несмолкаемый гул моторов: спешили от Ладоги машины с продовольствием в Ленинград.
— У меня сейчас такое чувство, товарищ батальонный комиссар, — сказал Купрявичюс, — как будто от нас все зависит. Именно от «шестерки», от остальных «Редутов» батальона.
— Это верно, и я думаю об этом… Вы спускались вниз, к дороге, лозунг читали?
— А как же! Я, наверное, всю жизнь буду помнить эти слова: «Товарищ, Родина и Ленинград твоих трудов не забудут никогда!»
— Правильно, это из письма товарища Жданова к работникам ледовой трассы. Так вот, как вы считаете, они относятся лично к вам — инженеру радиоустановки, и к каждому из расчета «шестерки»?
— Никто не знает, для чего мы здесь стоим, чем занимаемся. Но мы-то знаем, что защищаем небо над Дорогой жизни, а значит, тоже на совесть потрудились здесь!..
— Мыслишь верно, — перешел на доверительное «ты» комиссар, — но нужно не просто трудиться, а работать с двойной, тройной отдачей.
Они медленно пошли по тропинке вверх, к церкви. Рядом с ней притулился заброшенный сарай, на крыше которого «выросла» березка, маскировавшая «Редут».
— Стой, кто идет?! — послышался окрик часового.
— «Ленинград»! — назвал Купрявичюс пароль.
— «Москва», — отозвался часовой, пропуская офицеров к установке.
Светлана Полынина
Все-таки решили меня эвакуировать. Саша силой втащил в машину, направляющуюся в Кобону. «Это приказ, так что подчиняйся. Оклемаешься — возвращайся…»
Я не подчинилась: сошла и с первой автоколонной, следовавшей навстречу, еду теперь в Ленинград. Если я не могу больше работать на лесозаготовках и стала для отряда обузой, то мне самой решать, куда податься. Почему я должна уезжать в тыл?! Так хочется хоть чем-то, пусть самым малым, но помочь городу, моему Ленинграду!
— Красавица, что молчишь, зовут тебя как?
Шофер, бородатый дядька с добрыми глазами, хочет меня расшевелить. Отвечаю:
— Нашел красавицу, волосы выпали, ноги как у слона. Ведьмой меня зовут. Ведьма Света.
Дядька крякнул, прокашлялся:
— Прости меня, дурака старого. На, держи, — протянул он мне луковицу.
Боже мой! Настоящая, огромная, а какая пахучая! Я прижала ее к губам, представила вкус, и голова пошла кругом.
— Ешь, ешь, косы снова вырастут.
Надкусила ее вместе с шелухой. Хрустит лук, сладкий, как яблоко. «Надо же поблагодарить его», — только теперь дошло до меня. Но поняла, что ничего сказать не смогу. Наверное, он догадался, успокоил:
— Помолчи, милая, полакомься. Вишь, ночь звездную крупу по небу как рассыпала, а коршунов фрицевских нету, слава богу. Пока не налетели, нам это на руку: докатим потихоньку до города и, глядишь, назад успеем вернуться…
За поворотом слева потянулся косогор. Посреди девственного снега выделяются темные избы — это Ириновка. Вспомнила подружек. На прошлой неделе ревели мы все белугами. Жалко было нашего летчика. Он вел бой прямо над делянкой, где мы лес рубили. Один против стаи стервятников. Его «ишачка» подбили, летчик посадил самолет на небольшую полянку неподалеку от нас. Когда мы приплелись к самолету, там уже были какие-то бойцы. Откуда они взялись? Говорят, на бугре у церкви их землянки. Они нас к самолету не подпустили. Летчика вытащили, а он был уже мертв…
Вдруг меня осенило: «Приеду в Ленинград и сразу в военкомат. Попрошусь на фронт. Умолять буду. Слабая? Ничего, окрепну. Лишь бы только взяли. На любую службу, но — на фронт!..»
На дежурстве
Старший оператор Микитченко обнаружил цель на расстоянии 145 километров в районе Луги. Оператор Веснин забубнил в телефонную трубку цифры — пошло донесение на КП Ладожского бригадного района ПВО и главный пост. Купрявичюс, прокладывая на планшете маршрут цели, коротко бросил сидевшему позади него Ермолину:
— На нас летят, товарищ батальонный комиссар!
— Сколько самолетов в цели? — спросил Ермолин.
— Не меньше двадцати «юнкерсов».
— Понятно. Массированный удар по ледовой дороге решили произвести, сволочи. Угадали время, обозы сейчас растянулись. Лишь бы наши не проморгали.
— Не подпустят. Мы на что?
— Внимательней, внимательней, хлопцы, не отвлекаться, — Ермолин нервно потер рукой щеку. Если бы не полумрак аппаратной, то было бы видно, как горело его лицо.
Цифры, цифры. Оборот антенны — минута. Опять цифры… Внезапно на экране полоска задрожала, переломилась, разобрать что-либо стало невозможно. Запахло гарью.
— Товарищ инженер! — вскрикнул Микитченко. Купрявичюс вскочил. Он отключил высокое напряжение и открыл дверцу генераторного отделения. Все увидели горел трансформатор.
«Пропало дело, — с отчаянием подумал Ермолин, — теперь, пока исправишь, фрицы десять раз отбомбятся. Но что он делает?! С ума сошел?!»
Купрявичюс обрывал провода. Еще рывок, еще… Готово. Инженер быстро закрыл отсек и врубил передатчик. Послышалось монотонное зудение, будто влетел шмель — заработала генераторная лампа. На экране осциллографа появилась развертка.
— Что рты разинули? Передавайте донесение, быстро! — скомандовал Купрявичюс операторам, которые с изумлением смотрели на инженера. Те засуетились, в эфир снова понеслось: «Ноль шесть, пятьдесят пять — тридцать шесть, двадцать, девяносто, два тридцать одна…» Это означало, что «Редут-6» сообщает: в квадрате 55–36 находится 20 самолетов противника, курс — 90, время — 2.31. Перед этим последнее донесение было передано в 2.30. Всего минуту боролся Купрявичюс за жизнеспособность установки!
Но Ермолин по-прежнему не находил себе места. До тех пор, пока командование авиакорпуса не выслало навстречу «юнкерсам» эскадрилью ЯКов. Истребителей поддержала зенитная артиллерия с прожектористами. К Дороге жизни фашисты не прорвались.
Наступила передышка, военком устало спросил инженера:
— Слушай, Альгис, объясни, пожалуйста, что ты там нафокусничал, — показал он на генераторный блок.
Купрявичюс обернулся:
— Умные люди наш радиоулавливатель создавали. — Пояснил: — Конструкторы такую ситуацию предвидели, потому продублировали цепь трансформатора автоматическим смещением развертки. Я знал об этом, поэтому порвал провода и перешел на автомат. Здорово придумано, верно?
— Да-а, — покачал головой Ермолин, а про себя подумал: «Опростоволосился, маху дал. Нет, пора мне за книжки браться — установку знать надо! А Купрявичюс молодец. Надо же каков! Не растерялся, а в матчасти — с закрытыми глазами разбирается. Его к награде надо представлять, а не дело фабриковать! Так и напишу в акте следственной комиссии».
Из наградного листа инженера «Редута-6» к ордену Красной Звезды:
«Установка, техническое руководство которой возглавляет тов. Купрявичюс, охраняет жизненную трассу г. Ленина — Ладожское озеро и наши базы на мысе Осиновец, в Кобоне и Морье… Внес ряд ценных рацпредложений и практически внедрил на технике. При налетах на трассу, г. Волхов и мыс Осиновец, благодаря его четкой работе по настройке аппаратуры, расчет сумел обнаружить авиацию противника на расстоянии 140–150 км, тем самым помог своевременно изготовиться активным средствам ПВО к отражению налетов. Авиация противника не смогла пройти безнаказанной…»
Осинин
Через двадцать дней
В цехе бывшего радиозавода бригада рабочих и четверо бойцов батальона во главе с сержантом заканчивали сборку «Редута». Осинин привел пятого солдата — Заманского. Чтобы установку поставить за Ладогу к Новому году, как пообещали Жданову, нужны были дополнительные руки…
— Здорово, Андреевич! Подмогу я тебе привел, будет на подхвате! — сиплым от простуды голосом прокричал Осинин на ухо сержанту Пилюлину, который вытачивал какую-то втулку на стареньком токарном станке. Тот обернулся, увидев инженера батальона с круглолицым бойцом, кивнул и показал чумазую пятерню: мол, еще пять минут станок будет работать, а после отключат электроэнергию. Осинин понял:
— Работай, работай, Андреевич, я подожду!
Он подал знак Заманскому следовать за ним и направился к машине с фургоном. Возле нее копошились люди, движения их были замедленны, будто на них были не ватники, а тяжелые латы, как у средневековых рыцарей. И ходили они, с трудом переставляя ноги. Осинин понял, что рабочие настраивают один из готовых блоков.
Вдруг в цехе разом все стихло: остановился станок, прекратился зудящий звук работающей аппаратуры. «Шабаш! Сегодня больше ни одного киловатта не дадут», — подытожил кто-то из сборщиков. Только пятнадцать минут в холодный мрак цеха подавалась электроэнергия, отобранная у иссякающего электрического ручейка, который питал город. Рабочие положили инструменты и потянулись гуськом к чуть тлевшей на бетонном полу кучке головешек.
— Ну-ка, Заманский, подшуруй костерок, — негромко сказал Осинин, — у такого и не обогреешься.
Заманский с готовностью подкинул два полена и раздул огонь. Сборщики расселись вокруг. Осинин обратился к старшему из них:
— Как дело движется, Павел Павлович? Орлы-то мои не подводят?
— А ты поди разбери, где твои, а где мои, — грубовато ответил тот. — Все на ладан дышим… И этот, мордастый, — кивнул в сторону Заманского, — поотощает, не узнаешь его. — Он поморщился, потом отвернулся от Осинина, как бы показывая, что продолжать разговор ему не хочется.
Осинин промолчал, окинул взглядом сидевших. Он действительно с трудом узнавал бойцов своего батальона. В стеганках и ватных штанах, в красноармейских шапках-ушанках, почерневших от копоти, они мало чем отличались от штатских. Лица у парней заострились…
Подошел сержант Пилюлин, старик стариком, как и все, обросший щетиной.
Так и работаем, в час по чайной ложке, — чертыхнулся Он. — Вы бы, товарищ воентехник, бензину литров десять выбили, тогда мы движок пустили бы.
— Добро, Андреевич, постараюсь. Какие будут еще вопросы?
— Перед вашим приходом один рабочий умер, прямо в цехе. С утра еще возился, нас подбадривал, а потом присел, и все. Работящий был… Друг Пал Палыча.
Понял Осинин, почему бригадир сегодня не в духе. Подошел к нему, мягко тронул за плечо:
— Вы меня простите, Павел Павлович, я не знал. А помощника принимайте в бригаду… Успеем ли к Новому году? Вроде бы всего ничего осталось, а?
— Как не успеть. Надо, — буркнул рабочий. Возвращался Осинин в скверном расположении духа.
А тут объявили: «Воздушная тревога!» Девушка-дружинница МПВО с повязкой на рукаве остановила его:
— Пройдите, товарищ командир, в убежище!
Как Осинин ни отпирался, ни доказывал, что ему нужно побыстрее попасть в часть, дежурная оставалась непоколебимой…
— Ладно, где ваш склеп, пошли, — махнул он рукой.
Но бомбоубежище оказалось в подвале дома, соседствующего с НИИ, на крыше которого стоял «Редут-5». Осинин обрадованно удивился: «И как только я раньше не додумался, что «дозор» совсем рядом, надо было сразу объяснить, а теперь для спора не осталось сил». И он, ни слова не говоря, свернул в калитку решетчатых ворот института. Сопровождавшая его девушка было ринулась следом, но дорогу ей преградил часовой-наблюдатель.
Осинин обернулся и сказал окончательно растерявшейся дружиннице:
— Извините, но я предупредил, что тороплюсь в часть. А вам сюда нельзя, поэтому на чай приглашаю после победы.
Не узнал Светлану Полынину Осинин.
Он и не предполагал, что следующая встреча с ней состоится намного раньше обещанного чая, и ему придется немало повозиться, чтобы научить Свету радиолокационному делу…
Его встретил помкомвзвода, доложил: начальник установки после дежурства отдыхает, инженер — на крыше с дежурной сменой, группа сержанта Горелова в лаборатории. Происшествий за прошедшие сутки на «дозоре» не случилось.
Осинин решил посмотреть, как действует установка во время налета. Но восхождение по широким лестницам оказалось настолько трудным, что перед последним пролетом Сергей, тяжело, прерывисто дыша, лег прямо на площадку. Он уже сожалел о затее, а когда заставил себя встать и двинулся по ступеням вверх, послышался сигнал отбоя воздушной тревоги.
Осинин вышел на крышу, ветер хлестанул по лицу так, что перехватило дыхание.
Дверь аппаратной открылась, из нее показался Горелов, натягивающий телогрейку. Он жмурился, словно вышел из подземелья. Горелов теперь был начальником радиомастерской, а по совместительству выполнял обязанности помощника начальника установки по техчасти. Он успел подружиться с Осининым, который искренне привязался к неунывающему выдумщику инженеру.
— О, кого я вижу! Добро пожаловать в наши пенаты! — обрадованно приветствовал Осинина Горелов.
— Пошли в твои апартаменты.
Под лабораторию телевизионных работ было отведено небольшое помещение в верхнем этаже здания. Горелов натаскал сюда детали, аппаратуру, оставшиеся после ликвидированного НИИ телевидения. Пробил и с трудом перевез он и телевизионную испытательную установку «КИТУ» с завода «Радист», где она бездействовала.
— Кстати, ты послал авторскую заявку в Комитет по делам изобретений? — спросил Осинин.
— Описание подготовил. Все некогда…
— Не тяни, — Осинин взял исписанные мелким почерком листы, на которых выделялись обведенные рамочкой формулы и схемы, изображающие одну и ту же катодно-лучевую телевизионную трубку. «Да, это совершенно иной метод передачи информации, — удовлетворенно подумал он. — Потери времени практически сведены к нулю. Развертка получится кругового обзора. То, что «видит» «Редут», сразу же будет воспроизводиться на телеэкранах, оборудованных на командных пунктах. И не в линейном изображении, которое сейчас с трудом приходится разгадывать старшим операторам. А сразу можно сверять отметки-импульсы от целей на карте…
— Слушай, Эдик, а ведь тогда мы сможем наводить наши истребители на воздушные цели. Только командуй пилотам: вперед, братцы, в такой-то квадрат, бейте там стервятников…
— Пока братцы в этот квадрат прилетели, гансы уже фьюить — ив другом месте.
— Но на КП увидят их маневр и уточнят задание нашим пилотам, — не сдавался Осинин.
— Как уточнят? Ведь если даже по рации, и то нужны минуты. Ну, пусть даже минутки. А фрицы тем временем улизнут. Тем более что «Редуты» не выдают такую важную координату, как высоту. Вот я и мечтаю: поставлю свои телевизоры на Басковом, потом установлю их на самолеты! Летчик на борту будет видеть то же, что и операторы на земле наблюдают. Тут уж он не промахнется!
— Размах у тебя! — присвистнул Осинин.
— А тебе почему бы не взяться за конструирование высотной приставки? Тогда «Редут» сможет определять высоту полета цели.
Думал о создании высотной приставки Осинин уже давно. Рассказал об этой идее Червову. Вопрос упирался в одно: не было макета, на котором можно проводить эксперименты. А заниматься им недосуг: надо завершить сборку «Редута» на заводе. Нужны радиоулавливатели за Ладогой. Очень нужны.
— Легко сказать «взяться», — только и ответил Осинин Горелову.
…К штабу он шел не спеша, экономил силы. Из головы не выходил разговор с Гореловым. «Сборка новой установки бригадой Пал Палыча отнимает у всех много сил и времени. Правда, она вот-вот будет готова. А дальше что? Если в цехе найдется в запасе генераторная лампа, то можно еще один «Редут» собрать!»
У проходной он встретил Нину и разволновался не на шутку.
— Прости, что не нашел случая раньше найти тебя… Сказал и смутился, увидел, как округлились ее глаза, от изумления застыло лицо. Заблестели слезы, она замерла, по-бабьи прижав кулачки к груди. И вдруг Нина уткнулась ему в плечо. Спина ее вздрагивала, он гладил ее и шептал:
— Все будет хорошо!
Нина взяла его под руку, но, сделав несколько шагов, отстранилась:
— Повисла на тебе, бесстыжая, а ты сам еле ноги волочишь. Извини.
— Ну что ты, — остановился Осинин и опустил голову. Он попытался ей возразить, но Нина прижала кончики своих пальцев к его губам:
— Молчи. Я все понимаю, спасибо, что душа твоя не замерзла. С наступающим тебя Новым годом! Постой здесь, пока я уйду. И сохрани тебя судьба…
Из докладной записки командования корпуса ПВО товарищу Жданову А. А.:
«Ваше указание о сборке в цехах бывшего радиозавода установки РУС-2 выполнено. Принято решение придать ее Свирскому бригадному району противовоздушной обороны под кодовым названием «Редут-8» и развернуть в районе Волхова… По мнению инженера отдельного радиобатальона, который руководил сборочными работами и испытанием станции, имеется возможность изготовить еще один радиоулавливатель самолетов… К работам приступаем немедленно…»