У истоков чрезвычайщины

Сибирский крайком ВКП(б) возглавил С. И. Сырцов, назначенный в январе 1926 г. вместо отозванного в ЦК С. В. Косиора. Сырцов был известен в верхах партии своей жестокостью в расказачивании на Дону в 1919 г. Сталин знал его лично по работе в аппарате ЦК – тот заведовал Учетно-распределительным отделом ЦК в 1922–1923 гг., т. е. в то время, когда под руководством Сталина проводилась секретная партийно-государственная реформа, в результате которой иерархия партийных комитетов во главе с назначенными секретарями стала «становым хребтом» советской государственности. Однако Сырцов был известен не только своей жестокостью, но и умением лавировать вместе со Сталиным в его политике. В 1929–1930 гг., пока не «оступился», он занимал должность председателя СНК РСФСР.

Во главе Сибкрайисполкома стоял Р. И. Эйхе, также известный Сталину своей преданностью и инициативностью в проведении политики Центра. Во время хлебозаготовительного кризиса 1925 г. Эйхе, тогда заместитель председателя Сибревкома, по своей инициативе решил выйти из него наиболее простым и естественным для коммунистической власти путем – путем насилия. Он приказал Полномочному представительству ГПУ по Сибири арестовать несколько крупных частных хлеботорговцев и мукомолов, которые покупали хлеб по ценам выше лимитных, установленных государством. В письме Рыкову от 3 февраля 1925 г. Эйхе объяснял свой антинэповскии шаг тем, что «принятыми мерами, носившими отнюдь не массовый характер, рынок был оздоровлен, доказательством чего служит успешность заготовок». Эти меры Эйхе определил как целесообразные и тогда же предлагал распространить их на всю Сибирь.

Полномочное представительство (ПП) ОГПУ по Сибири возглавлял Л. М. Заковский. Он получил назначение в Сибирь одновременно с Сырцовым, а до этого был начальником Одесского отдела ОГПУ. В 30-е гг. за свои «заслуги» был переведен для борьбы с «врагами народа» в Ленинград.

Как видим, «головка» коммунистической власти в Сибири состояла сплошь из назначенцев, не связанных с этим краем, не выросших на этой земле. Сибирская партийная организация была в основном крестьянская по своему социальному составу, а во главе ее стояли партийные чиновники, зависимые только от Центра, подчинявшиеся только ему и выполнявшие только его указания. По приказу Центра все они в годы Большого террора были уничтожены.

29 декабря 1927 г. бюро Сибкрайкома ВКП(б) приняло свое первое постановление о хлебозаготовках, подготовленное в духе полученных директив. Призывов к открытому насилию в нем еще не было. Однако показательна реакция Эйхе: один из пунктов постановления о сборе сельхозналога, принятого на заседании президиума Сибкрайисполкома

4 января 1928 г., гласил: «Предложить окрисполкомам принять меры репрессий в отношении недоимщиков налога».

Настоящий испуг пришел после сталинской директивы от 6 января 1928 г., которая заканчивалась строгим предупреждением: «Промедление в исполнении этой директивы и недостижении в недельный срок реальных успехов в смысле решительного перелома в хлебозаготовках может поставить ЦК перед необходимостью замены нынешних руководителей парторганизаций». В директиве содержались не только угрозы, но и картбланш на репрессии: «При взыскании недоимок по всякого рода платежам применять немедленно жесткие кары, в первую очередь в отношении кулачества, особые репрессивные меры необходимы в отношении кулаков и спекулянтов, срывающих сельскохозяйственные цены».

Получив директиву Сталина, сибирское руководство приступило к решительным действиям. 9 января 1928 г. бюро Сибкрайкома телеграммой просит Центр санкционировать свое предложение: «Признать необходимым привлечь к уголовной ответственности держателей крупных запасов хлеба и его скупщиков из числа особо зажиточных слоев деревни. Для ускорения дела эти пропускать через органы ОГПУ». А на другой день оно создало хлебную «тройку».

Сталин был удовлетворен заседанием бюро Сибкрайкома 18 января и последующими действиями сибирских властей. «Работники готовы разбиться в лепешку для того, чтобы выправить положение», – сообщал он в шифротелеграмме из Новосибирска в ЦК С. Косиору. И в другой шифротелеграмме: «Здешние партработники взялись за дело с большим рвением и работают по совести, как истые большевики…»

(Коммунистическая власть в Сибири и ее роль в экспансии чрезвычайных мер // ЭКО. 1995. № 2. С. 137–142)

 

Высылки крестьянства Западной Сибири

При подготовке и проведении массовых высылок крестьянства начала 30-х гг. для региональных политических элит, куда входили и руководители ОГПУ на местах, существенное значение приобретал вопрос о направленности, а не только о масштабах и сроках осуществления принудительных миграций сельского населения. Так, в феврале-марте 1930 г. проявилось совершенно очевидное (пусть и временное) несовпадение интересов региональных элит: руководство основных зернопроизводящих районов страны стремилось максимально сжатые сроки обеспечить высылку экспроприированных крестьянских семей, сознательно переложив организационные, экономические и кадровые проблемы на власти тех регионов, куда направлялся поток депортированного населения – преимущественно с запада на восток и с юга на север.

В свою очередь краевые власти Сибири ставили своей целью также в сжатые сроки, до наступления весенней распутицы, провести собственное внутрикраевое переселение высылаемых «кулаков второй категории» с семьями из южных районов края в северные и восточные.

По сведениям Комендантского отдела из 21 района депортации подлежали в общей сложности 725 семей (10–33 чел.). При этом было зафиксировано около 70 случаев побегов (одиночек и целых семей) из районов в момент экспроприации и высылки крестьянских семей, а также в пунктах посадки и по пути следования. Через распределительные пункты прошли 3072 чел. Тем самым карательные органы «потеряли» в процессе проведения операции около 10 % намеченных к депортированию. В Исилькульском районе, где побеги приобрели массовый характер (в семи сельсоветах бежали 12 глав «кулацких семей») «по причинам преждевременной расконспирации фамилий подлежащих выселению и способствования в побеге председателей сельсовета», председатель одного из сельсоветов и районный уполномоченный были отданы под суд.

Как известно, после массовой коллективизации в стране еще сохранялся слой единоличного крестьянства, по отношению к которому государство применяло весь арсенал экономических, административных и карательных средств, чтобы свести этот слой к нулю. В рамках этой стратегической установки руководство Запсибкрай в лице Р. И. Эйхе и Ф. П. Грядинского обратилось в Политбюро и получило 20 мая 1935 г. санкцию последнего на проведение карательных мероприятий «в отношении единоличников, саботирующих сев». В частности, краевым властям была разрешена в отношении этой группы крестьян серия мер – от лишения приусадебных земель до «высылки по 5–10 хозяйств из сел, имеющих большой процент единоличников, на север». Несколько позднее, 20 сентября 1935 г. Политбюро утвердило цифру локальной депортации в 500 крестьянских хозяйств. Эта последняя в ряду спецпереселений осуществлялась из северо-восточных районов края в так называемые северные, нарымксие спецкомендатуры.

Взаимодействие принудительных, вынужденных и добровольных миграционных потоков привело в итоге к созданию на территории Западной Сибири анклавов (Нарымский край, Кузбасс), функционировавших по законам и принципам принудительной экономики, где универсальной «рабсилой» выступало репрессированное крестьянство.

(Красильников С. А. Массовые и локальные высылки крестьянства Западной Сибири в первой половине 30-х гг. // Гуманитарные науки в Сибири. 2000. № 2. С. 40–45)

 

Повседневное крестьянское сопротивление политике власти и коллективизации

Обращение советского крестьянства к «оружию слабых», когда открытое и активное сопротивление коллективизации было сломлено, приняло такой масштаб, что центральная власть в конечном итоге вынуждена была искать некий глобальный компромисс, во многом определивший конфигурацию и характер отечественной модернизации. Но на первых порах центр стремился действовать бескомпромиссно. Партийной чистке подвергались тысячи местных руководителей, которые покрывали или, по крайней мере, терпели обыденное сопротивление крестьянства… За антиколхозную частушку легко было попасть в лагерь ОГПУ. Вспоминает Т. Ф. Бахтина 1919 г. рождения: «На одной вечеринке один парень спел частушку (он был не колхозник):

На него кто-то донес, его забрали и увезли. Больше его никто не видел». Между тем, деревня распевала подобные частушки весьма дружно – иначе не было бы основания относить их к арсеналу «оружия слабых»:

Один из самых мрачных фактов в истории советского законодательства – так называемый «закон о пяти колосках» (Закон об охране социалистической собственности от 7 августа 1933 г.) – также запечатлен в незамысловатой и невеселой деревенской частушке:

Этот закон был написан лично Сталиным и вводил «в качестве меры судебной репрессии за хищение (воровство) колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества». К началу 1933 г. за неполные 5 месяцев по этому закону было осуждено 54 645 человек, из них 2110 – к высшей мере наказания. Расстрельные приговоры приведены в исполнение примерно в тысяче случаев. Судьи заявляли, что у них «рука не поднимается». Одной из страниц тихого, молчаливого сопротивления крестьян коллективизации был убой своего скота. Уже в первую волну насильственного обобществления крестьянских хозяйств отнюдь не один только шолоховский дед Щукарь объедался мясом чуть ли не до смерти. В сводках с мест в центр говорилось: «Как довольно распространенное явление следует отметить также убой крестьянами своего скота для засола и личного потребления в таких районах, где в предыдущие годы этого не наблюдалось»; «многие режут овец на личное потребление, говоря: „Сегодня жив, а завтра не знаю что будет“».

Как отмечает канадский специалист по проблеме крестьянского сопротивления коллективизации Л. Виола, крестьяне «в ответ на репрессии и экономический идиотизм того времени обращались к своему обычному арсеналу, который Дж. Скотт назвал „оружием слабых“ – самые разнообразные способы уклонения от работы, либо работа спустя рукава, мелкое воровство и т. п. Массовое разбазаривание скота и прочей собственности, которым сопровождалась коллективизация, с крестьянской точки зрения, было разумным поведением в ответ на недостаток кормов, непомерные госзаготовки и обобществление». Если посмотреть, как это зафиксировали бесстрастные цифры исторической статистики, мы увидим, что уверенный процесс восстановления поголовья скота в советском сельском хозяйстве останавливается в

1928 г., с 1929 г. начинается сокращение, принявшее к 1932–1933 гг. катастрофический характер. Тягловая сила рабочего стада сократилась почти вдвое – с 27,6 млн л. с. в 1929 г. до 14 млн в 1933 г.; стоимость поголовья лошадей и продуктивного скота в ценах 1927 г. снизилась с 7894 млн руб. в 1928 г. до 3919 млн в 1934 г. Лишь в последующие годы намечается тенденция к постепенному увеличению поголовья продуктивного и рабочего стада.

К 1932–1933 гг. достигло предельной остроты вечное противостояние по линии фронта «крестьяне – государственная власть», и небывалый размах обыденного сопротивления первых ставил последнюю перед жестким выбором: либо в очередной раз признать, что «аграрный деспотизм» неумолим, либо идти на небывалый же размах и небывалую жестокость репрессий. Сталинская администрация выбрала последнее. Примером может служить спецоперация ОГПУ, проведенная в селе Сростки и окрестных деревнях Бийского округа на Алтае в марте-апреле 1933 г. Аресты крестьян колхозов «Пламя коммунизма», «Коммунар Алтая» и «Заветы Ленина» начались 24 марта. А 21 апреля состоялось постановление судебной тройки полномочного представительства ОГПУ в Западно-Сибирском крае в составе первого секретаря крайкома ВКП(б), полномочного представителя ОГПУ и краевого прокурора: из 172 обвиняемых жителей Сросток, Соусканихи, Старой Суртаевки, Образцовки, Верх-Талицы, Березовки, Аи, Быстрянки 72 были приговорены к расстрелу, остальные – к различным срокам исправительно-трудовых лагерей.

Макар Леонтьевич Шукшин 1912 г. рождения, отец В. М. Шукшина, арестованный по «Сростинскому делу» в первый же день, вынужден был подписать протокол о том, как он в числе других членов «контрреволюционной ячейки» получал от агронома местной МТС установки на подрывную работу. Протокол фиксирует достижение «ячейкой» «весьма значительных результатов подрывного характера» в четком соответствии с пунктами якобы полученных установок:

«1. Уборка сена была затянута на полмесяца, в результате от дождя погибло с 10 га скошенное сено, а собранное сено было значительно худшего качества; 2. Молотьба хлебов затянулась настолько, что она продолжается и сейчас. Ясно, что от этого много хлеба погибло;

3. Трудовая дисциплина ослабла, было много прогульщиков, борьба с ними не велась. Качество и темпы работ были снижены; 4. Правильная организация труда отсутствовала, было много всяких тормозов и задержек; 5. Производились частые поломки сельхозмашин, в особенности тракторов, что вызывало простои по целым дням и больше; 6. Создано было недовольство колхозной системой среди колхозников». Далее документ содержит ряд вполне заурядных примеров повседневной деятельности колхозников, из которых и сложились «весьма значительные результаты подрывного характера»: Фетисов Кирилл Архипович, работая машинистом, так строил свою работу, что все рвалось; поломал конный барабан у соломотряски, чем вывел ее из строя и создавал тормозы; Юрманов Алексей Ильич редко рассадил капусту, чем уменьшил урожай в большом количестве, сбор ее затянул до морозов и всю поморозил; сгноил много картофеля – не менее 25 центнеров и т. д. Поражает несоответствие этих «злодеяний», так хорошо знакомых ныне здравствующему поколению россиян по советским колхозным будням эпохи застоя, и жестокости наказания. Но очевидно политической верхушке было очень важно, чтобы именно этот перечень ассоциировался у «уважаемых хлеборобов» со страшным возмездием…

(Бабашкин В. В. Россия в 1902–1935 гг. как аграрное общество: закономерности и особенности отечественной модернизации: монография. М., 2007. С. 174–177)

 

Показательные процессы в российской глубинке в 1937 году

20 сентября 1937 г. целая страница газеты «Советская Сибирь» вышла под заголовком «Враги колхозного крестьянства перед советским судом». Это были материалы показательного процесса, который состоялся 18–20 сентября 1937 г. в с. Северное Западно-Сибирского края над руководящей «головкой» Северного района. В качестве обвиняемых предстали секретарь райкома М. И. Матросов, председатель райисполкома И. Н. Демидов, заведующий районной ветлечебницей Ф. Ф. Новгородцев, заведующий финансовым отделом райисполкома И. Н. Синев, секретарь президиума райисполкома А. Н. Коротаев, ветфельдшера С. А. Промыслов и В. С. Воробьев.

Процесс проводила специальная коллегия краевого суда в составе председательствующего А. В. Островского, членов спецколлегии Н. И. Шемелева и В. Ф. Коммунарова. С обвинительной речью выступал помощник краевого прокурора по спецделам С. К. Садковский. На процессе формально присутствовали защитники Ф. А. Крамаренко и М. И. Ферибок, которые поддерживали сторону обвинения. По делу было вызвано также 20 свидетелей. Зал местного клуба, в котором проходил процесс, был заполнен рабочими МТС, колхозниками, прибывшими в райцентр из отдаленных сел, служащими.

Материал в газете «дышал» ненавистью: «троцкистский гад Матросов», «гаденыш Коротаев», «вот грязный букет, от которого пахнет смрадом, разложившимся трупом», «…своими грязными лапами посягали на великие завоевания Октябрьской революции», «они замышляли отнять у советского народа счастливую, радостную, зажиточную жизнь, замышляли реставрировать капитализм в нашей стране, хотели потопить в крови верных сынов нашей родины» и т. д.

Подсудимые обвинялись в том, что начиная с 1934 г. «проводили в Северном районе вредительскую шпионско-диверсионную контрреволюционную работу». «Свои контрреволюционные действия в области животноводства, – докладывал первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе Сталину 2 октября 1937 г., -они проводили через заведующего районной ветеринарной лечебницей Новгородцева, который являлся платным агентом-шпионом иностранного государства. Новгородцев завербовал ветфельдшеров Воробьева и Промыслова, которые путем умышленного заражения инфекционными болезнями (чумой, язвой, сапом) скота, принадлежащего колхозам и колхозникам, добивались массового падежа. В результате, в Северном районе уничтожено лошадей 1740 голов, крупного рогатого скота 1925 голов и свиней 3304 головы…

В области полеводства в целях снижения урожайности и доходов колхозов и колхозников вредители Демидов, Матросов и др. преднамеренно срывали планы сева и обработку технических культур, срывали дело закрепления земли на вечное пользование за колхозниками и мероприятия по введению на полях колхозов правильных севооборотов. С этой же вредительской целью Матросов, Демидов и др., чтобы сорвать сев 1937 г., вредительски распределили семена по колхозам…

В 1936 г. троцкистско-бухаринские бандиты Демидов, Матросов и Коротаев проводили массовое незаконное наложение штрафов и арестов текущих счетов колхозов…

В целях подрыва стахановского движения на хлебоуборке 1937 г. враги народа в Северном районе применяли в колхозах такие денежные премии (в сумме 20–30 руб.), которые сперва выдавались, а потом отбирались и передавались другим лицам. Такой метод контрреволюционного извращения дела поощрения лучших людей колхозов вызывал законное возмущение у колхозников.

Ставя перед собой задачу развала колхозов и создания недовольства трудящегося населения троцкистско-бухаринские бандиты в Северном районе на протяжении 1934 и 1935 гг. проводили взыскания с населения совершенно незаконных поборов в виде налога с печей – „дым-налог“, с собак-„собаконалог“, налога с заготовляемого сена – „сеноналог“. А в 1936 г. издевательски извращая законы советской власти, они отбирали и продавали дома у трудящихся за незначительные недоимки, а в ряде случаев, даже без всяких поводов, причем дома разрушали в момент нахождения в них семей владельцев домов. Таким образом в яке Малиновка были отчуждены 8 домов и в поселке Филипповка – 22 дома.

Все подсудимые на открытом судебном процессе признали себя виновными в контрреволюционной работе. По приговору Специальной коллегии Западно-Сибирского Краевого Суда эти народа расстреляны».

Закончив изложение письма Эйхе Сталину, попробуем разобраться в том, что же тогда происходило в действительности.

Такие показательные процессы, как в с. Северное Западно-Сибирского края, состоялись и в других местах. Сигнал о злоупотреблениях властью местными руководителями был прокомментарован в газете «Правда». На это был дан прямой приказ Сталина в виде шифрованных телеграмм от 3 августа и 2 октября 1937 г., отправленных Секретариатом ЦК секретарям обкомов, крайкомов ВКП(б) и ЦК компартий национальных республик. В частности, в шифротелеграмме от 3 августа, подписанной иным, требовалось организовать «в каждой области по районам 2–3 открытых показательных процесса над врагами народа – вредителями сельского хозяйства, пробравшимися в районные партийные, советские и земельные органы» и осветить суд над ними в местной печати с целью мобилизации колхозников «на борьбу с вредительством и его носителями». После выполнения приказа следовал обязательный отчет нижестоящего руководства вышестоящему.

15 августа 1937 г. в соответствии с шифрованной телеграммой из Москвы бюро Запсибкрайкома ВКП(б) приняло следующее постановление: «Предложить тт. Баркову и Мальцеву (прокурору и замначальника УНКВД края – И. П.) в течение 4–5 дней внести в крайком предложение в каких районах организовать открытые судебные процессы над врагами народа, вредителями сельского хозяйства в частности, разработать материалы по Северному и Курьинскому районам для организации в них открытых судебных показательных процессов. Процессы должны быть тщательно подготовлены, с приглашением колхозников и с широким освещением в печати».

Таким образом, для организации первого показательного процесса над местным руководством был избран Северный район. Он открыл череду подобных процессов, прокатившихся по Сибирскому краю осенью 1937 г. – в Курьинском, Барабинском, Купинском, Венгеровском и др. Но процесс в Северном был первым и потому наиболее громогласно освещался в печати.

19 августа первый секретарь Запсибкрайкома ВКП(б) Эйхе выступил по радио с докладом об уборке урожая и о раскрытии врагов народа в Северном районе. К этому времени руководители района были уже арестованы. Последняя подпись секретаря райкома М. И. Матросова чается на документе, датированном 17 августа. А далее последовали инициированные Полномоченными крайкома собрания колхозников в поддержку этого решения крайкома. Так, собрание членов колхоза 17 партсъезда 7 сентября 1937 г. одобрило деятельность органов НКВД по раскрытию контрреволюционного вредительства и потребовало для обвиняемых расстрела.

16 сентября всем редакторам районных, городских и многотиражных газет была направлена телеграмма крайкома следующего содержания: «На днях будет проходить судебный процесс контрреволюционной вредительской группой из числа бывших руководящих работников Северного района. Эта троцкистско-бухаринская диверсионно-вредительская контрреволюционная организация стремилась подорвать благосостояние колхозов и колхозников и вызвать недовольство масс. Широко публикуйте материалы процесса, разоблачайте перед рабочими и колхозниками методы и приемы вредительской деятельности заклятых врагов народа и покажите реальный ущерб, нанесенный ими социалистическому хозяйству. Используйте материалы процесса для подъема революционной бдительности рабочих, колхозников, служащих. Развивайте патриотизм и ненависть к врагам нашей социалистической родины. Мобилизуйте рабочих, колхозников на перевыполнение государственных планов».

Теперь трудно сказать определенно, почему именно Северный район был избран первым для проведения показательного процесса над его руководителями. Возможно, он был наиболее удален от краевого центра. Возможно, также и потому, что секретарь райкома М. И. Матросов реже других, опять же в силу удаленности района, бывал на заседаниях в Новосибирске и потому казался краевому руководству более самостоятельным в действиях, чем другие. Ничем иным он особенно не выделялся: социальное положение – рабочий, член партии с 1925 г., образование – средняя школа и курсы райпартактива, работал в этой должности с декабря 1933 г. 20–26 апреля 1937 г. на районном перевыборном партсобрании, которое проводилось тогда в демонстративном порядке по решению февральско-мартовского 1937 г. пленума ЦК, был вновь избран секретарем – за него проголосовало 60 человек, против – 1. В качестве положительных сторон отмечались его «непримиримая борьба с классовыми врагами, борьба за укрепление колхозов, большевистское чутье», в качестве отрицательных – грубость и высокомерие. Но скорее всего причиной того, что выбор пал именно на Северный район, явился арест к этому времени председателя райисполкома И. Н. Демидова. Обсуждению этого факта было посвящено специальное собрание районного партактива 20 июля 1937 г., на котором с докладом «О методах враждебной работы врагов народа в районе» выступал начальник районного отделения НКВД Плотников. Характерно, что на этом собрании М. И. Матросов в ответ на реплику одного из присутствующих о том, что «арестовывают много коммунистов», заявил: «Настоящих коммунистов никто и никогда не арестовывал, а арестовывали врагов народа с партбилетом в кармане». Скоро он смог убедиться в правильности своего заявления.

В хозяйственном отношении район мало чем отличался от других. Постоянные прорывы то в севе, то в уборке сена, то в хлебозаготовках. Массовый падеж скота из-за недостатка кормов и плохого ухода, доходивший в некоторых хозяйствах до 100 %. Ежегодные хлебозаготовительные кампании превращались в настоящие боевые операции в деревне с арестованными и расстрелянными. Руководители района носились от одного колхоза к другому (а их в районе было более 80). Матросов так и не добился от краевого руководства выделения для района автомашины.

Отчуждение колхозников от результатов своего труда, их подневольная незаинтересованность в труде, начавшиеся с момента проведения насильственной коллективизации, уже к этому времени, к середине 30-х гг., проявились в полной мере. Колхозники, как правило, выходили на работу в 11 и уходили с поля в 17 часов. Вполне закономерно, что при таком отношении к делу урожай был чрезвычайно низкий. В 1936 г. ржи (а это была главная сельскохозяйственная культура в районе) собрали в среднем по 5,3 ц с гектара, пшеницы -5,9, а в 55 колхозах урожайность была еще ниже. В результате в этих колхозах на трудодень выдали всего по 600–900 граммов хлеба, а кое-где смогли выдать только овес. Не случайно поэтому колхозники всеми способами преодолевали установленные запреты и бежали из деревни. Так, по 10–12 колхозам, как сообщало 9 июля 1936 г. в краевые органы местное руководство, «ушло до 60 % трудоспособных мужчин, а семьи, как правило, остаются в колхозе и многие из них не выходят на работу, ссылаясь на то, что муж заработает, прокормит. В этих районах полностью погибли озимые – по району гибель озимых выражается в 40 %». К тому же никаких промтоваров в село практически не завозили: типичная жалоба тех лет – «в сельпо ничего нет». Да если бы и было, цены на них никак не увязывались с теми доходами, которые колхозы получали за сдаваемую ими продукцию, а колхозники на трудодни.

Можно представить себе то положение, в котором находилось районное руководство, когда из краевого центра требовали выполнения установленного плана хлебопоставок любой ценой! Угрожающая обстановка складывалась и к осени 1937 г. Вот строки из постановления Северного райкома от 6 августа: «План сеноуборки и силосования по району не выполнен… Ряд колхозов до сих пор не приступил к хлебоуборке».

Какую же политическую, социальную и экономическую ситуацию раскрывает эта история? Спланировав Большой террор как боевую операцию против населения страны, сталинская власть постаралась, кроме прямых результатов уничтожения и изоляции своих возможных противников и неблагонадежных, получить еще и дополнительные утилитарные результаты, побочные выгоды. Во-первых, открытыми процессами прикрыть тайный ночной, многократно более массовый террор. Во-вторых, переложив собственные преступления на часть своих наместников как на «козлов отпущения» и избавившись от них, реабилитироваться в глазах народа, сохраняя и укрепляя установленную систему политического, социального и экономического насилия. В-третьих, прикрыть террор против народа организованным и восторженным согласием самого народа с террором против отдельных представителей власти, переложив тем самым историческую ответственность за массовые убийства на народ, сделав его соучастником убийств организованных властью. И наконец, укрепить таким образом коммунистический режим аморально-политическим единством с народом, что в значительной мере удалось, как показали последующие события.

Но как грубо и примитивно все это творилось! Сталин требует шифром, тайно организовать открытые показательные процессы, раздуть истерию в печати, согнать народ на собрания, чтобы мобилизовать массы на борьбу с «врагами народа», и Эйхе в Западно-Сибирском крае все это организует, раздувает, сгоняет и мобилизует, после чего дает отчет о проделанном. В чем же он отчитывается? В том, как его опричники грабили и насиловали крестьянство. В то, что они были троцкистско-японо-бухаринско-германскими шпионами и диверсантами, не верили ни Эйхе, ни Сталин, организовавший эту вакханалию, ни сколько-нибудь рассудительные из колхозников. Но Эйхе требовалось списать на кого-то развал сельского хозяйства в крае, вызванный коллективизацией. Сталину требовалось то же самое, но с ответственностью не за Запсибкрай, а за СССР.

Не мог секретарь райкома партии, тот же Матросов, в коммунистической системе власти под надзором вышестоящих начальников и стучащих на него подчиненных творить то, что ему заблагорассудится. Нет, его произвол был санкционирован, его произвол был способом выполнения планов хлебозаготовок, сева и т. д. вплоть до организации стахановского движения без остаточных средств на материальное поощрение. И никакими иными способами местные власти не могли в тех условиях собрать недоимки и деньги на очередной заем, кроме как устраивая ночные тревоги и описывая за долги крестьянское имущество и конфискуя крестьянские избы. Потому-то и секретарь райисполкома Коротаев месяцами мариновал жалобы и просьбы колхозников и не давал им дальнейшего хода.

В 1937 г. сталинские наместники оказались в буквальном смысле между молотом и овальней. Именно на них как на конкретных виновников был направлен гнев трудящихся масс за свое беспросветное существование. Настал час, когда колхозники могли вдоволь поглумиться над своими непосредственными мучителями. Естественно, что народ расценил действия вышестоящей власти как проявление высшей справедливости, когда увидел поверженным того Матросова, который до недавнего времени был «грозой» для всего района, перед которым «подхалимничали, пресмыкались, заискивали».

Строки из письма Эйхе Сталину о том, что «судебные приговоры» над врагами народа – вредителями сельского хозяйства – встречены единодушным одобрением широчайших масс рабочих, колхозников и служащих. На многочисленных собраниях и митингах трудящиеся единодушно требуют выкорчевать до конца «троцкистско-бухаринских бандитов, шпионов, вредителей и диверсантов», вполне соответствовали действительности того времени. Вот, к примеру, постановление одного из таких собраний в день окончания процесса 20 сентября: «…Заслушав сообщение о приговоре спецколлегии Западно-Сибирского краевого суда над врагами народа, орудовавшими в Северном районе, мы, колхозники колхоза им. Крупской, с большим удовлетворением и радостью встречаем этот единственно справедливый приговор о расстреле заядлых врагов народа Демидова, Матросова, Синева, Новгородцева, Коротаева, Воробьева и Промыслова, этих право-троцкистских, японо-немецких вредителей, шпионов и диверсантов. Приговор о расстреле этих смердящих фашистских псов полностью выполнил нашу волю и наше желание.

Мы еще крепче сплотимся вокруг нашей славной Коммунистической партии и любимого я друга и учителя товарища Сталина… Мы обязуемся в ближайшие дни закончить хлебоуборку и достаточно выполнить государственный план зернопоставок и натуроплату МТС. Мы берем на себя обязательство к 20-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции внести сумму подписки на заем обороны…»

Ш. Фицпатрик эти процессы напомнили карнавал, о котором писал М. М. Бахтин: «…Это был, без сомнения, политический театр, но такой, в котором все участники – свидетели и публика – наслаждались унижением своего бывшего начальства. Это напоминало лубок XVIII в., изображавший похороны огромного, связанного кота стаей пританцовывающих от радости мышей».

Нет, здесь был не просто карнавал средневекового типа, который имел место на Западе. Наоборот, «здесь мы видим полное „переворачивание“ карнавала, превращение его из культуры народной в культуру правящей верхушки с заменой здорового, пусть и грубого смеха черным садистским юмором, патологией…»

Улучшилось ли положение в Северном районе после расстрела местного руководства? Нет, ухудшилось. Об этом ярче всего свидетельствует воззвание «Все на спасение урожая!», которое следует датировать концом октября 1937 г. Текст настолько выразителен, что его стоит процитировать почти полностью: «Зима началась. Руководители колхозов, сельсоветов и районных организаций, которые не сделали в свое время выводов из предупреждений ЦК нашей партии и не приняли своевременных мер по усилению хлебоуборки и хлебосдачи, получили жестокий удар. За преступное благодушие и неповоротливость колхозы должны теперь расплачиваться огромными убытками: десятками и сотнями гектар неубранного хлеба, снижением ценности трудодня колхозника. Почти два месяца продолжались уборочные работы – срок более, чем достаточный, чтобы своевременно убрать и обмолотить без потерь весь обильный урожай этого года 28 000 га. И только исключительной безответственностью и нерасторопностью в организации труда, прямым игнорированием технических средств и особенно простейших уборочных машин, крайне неумелым сочетанием всех полевых работ, приведшим к оппортунистической очередности объясняется тот факт, что в районе осталось нескошенным хлеба около 4000 га и незаскирдованным около 12 000 га.

Особенно низки темпы уборочных работ были в пятидневку с 30 сентября по 5 октябре, за этот период мы имеем прирост по косовице лишь 3,2 %, по скирдованию – 4,5 %, по обмолоту – 3,7 % и по вывозу хлеба – 8,9 %. Некоторые колхозы и даже целые сельсоветы „умудрились“ за всю пятидневку не скосить ни одного гектара колосовых, заскирдовать и обмолотили до одного или 1–2 % к годовому плану… Невыходы на работу в колхозах за последние дни повысились, производительность труда крайне низка, некоторые колхозы совершенно перестали выходить в поле и занялись домашними работами…»

Жертвами этого карнавала-расправы, каким в действительности были показательные процессы 1937 г. в сельских районах, стали не только местные начальники, но и сами колхозники, которые участвовали в этих процессах. Совпадение действий вышестоящей власти и недовольства народа в этом карнавале никоим образом не помешало тому, что карнавал очень скоро превратился в кровавую мистерию, в которую попали не только подсудимые, но и судьи, свидетели и приглашенная публика, которые все были статистами в игре, задуманной и проведенной по указаниям вышестоящей власти. Вслед за расстрелянными руководителями Северного района скоро были выявлены новые «вражеские элементы», среди которых председатели колхозов «Память Куйбышева» Коновалов, «Красный Коммунар» Ливанов, «Красный факел» Хрущев, «Труд Нацмен» Юзуков, «Красный Васюганец» Поляков, директор Тартасской МТС Курдюмов и др. В декабре 1937 г. была арестована и расстреляна «вредительская группа» из 9 человек, работавших на Северном пункте «Заготзерно» во главе с заведующим этим пунктом М. А. Тырышкиным. Затем наступила очередь рядовых колхозников… В конце концов в подвалах НКВД оказался и помощник краевого прокурора по спецделам С. К. Садковский, выступавший на процессе с обвинительной речью.

Большой террор, на самом деле, означал ликвидацию всех сколько-нибудь потенциально активных и самостоятельно мыслящих людей в стране.

(Павлова И. В. Показательные процессы в российской глубинке в 1937 г. // Гуманитарные науки в Сибири. 1998. № 2. С. 98–10)

 

Раскулачивание в Сибири

В Сибири «кулачество» в условиях нэпа имело более устойчивые позиции, чем в центре страны, что определялось совокупностью причин: дореволюционное «наследство»; наличие земельных просторов и существование вплоть до сплошной коллективизации вольнозахватного землепользования, составлявшего до половины всей крестьянской земельной площади; сравнительно высокая насыщенность машинами (в 2–2,5 раза превосходившая в расчете на га посева общероссийские показатели). В 1927 г. в Сибирском крае «кулаки» составляли 6,7 % крестьянских хозяйств, в населении – 9 % (8,49 едоков на 1 хозяйство). В среднем на одно хозяйство приходилось в Южной Сибири 1487 руб. средств производства, 3,7 головы рабочего скота, 3,4 коровы, 15,9 га посева. Им принадлежало 18,9 % хозяйственных построек, 54,1 % – торгово-промышленных заведений деревни, 15,8 % – скота, 22,2 % – товарной продукции зерновых. Нанимали рабочую силу 91,6 % хозяйств-«кулаков», но в среднем на хозяйство приходилось в год лишь 164 человеко-дня (большинство имело не более 1 работника, нанимаемого «на срок»).

В первой половине и в середине 20-х гг. в литературе, на политических «трибунах», на страницах ряда газет (в «Бедноте» в 1924 г., в «Сельской правде» в 1927 г.) велись дискуссии об определении социальной классификации верхнего слоя деревни. При этом отмечалось, что зачисление в категорию «кулаков» часто происходило не по социальноэкономическим, а моральным признакам. Термин «кулак» определялся как синоним «мироеда», «хищника», дикого, зверского эксплуататора, а в обыденном представлении нередко носил ругательный характер. Однако в конце 20-х гг. после XV партийного съезда, принявшего курс на усиление наступления на «кулачество», возобладал сугубо политический взгляд на «кулака» как классового врага, который подлежит ликвидации.

Впервые курс на «ликвидацию кулачества как класса» скоропалительно, без обсуждения даже в партийных органах, был дан Сталиным в докладе на конференции аграрников-марксистов 27 декабря

1929 г.; он был как партийная директива закреплен в постановлении ЦК от 5 января 1930 г.

В официальных решениях партийных и советских органов постоянно декларировалось, что «раскулачивание» должно осуществляться добровольно и на базе сплошной коллективизации: «кулакам» предписывалось оставлять минимум элементарных средств производства, продовольствия и т. п. В действительности же насилие над крестьянами и «голое раскулачивание» практиковалось почти повсеместно и использовалось как средство подстегивания коллективизации. Так, в одной из докладных записок органов ОГПУ (11 марта 1930 г.) Сибкрайкому партии сообщалось: «Кампании раскулачивания был придан характер штурма, партизанского налета, граничащего с грабительством… Наряду с этим не в единичных случаях задевался и середняк, даже бедняк, в том числе бывшие красные партизаны и красноармейцы… Кампания раскулачивания была превращена в стимул коллективизации, являясь пугалом для принудительного загона в колхозы середняка и бедняка, которым зачастую предлагалось одно из двух: или идти в колхоз, или угрожали индивидуальным обложением, ссылкой, расстрелом и т. д., приводя нередко угрозы в жизнь». Наблюдалась закономерность: как только ослабевал административный нажим, колхозное движение затухало или даже шло вспять (как это наблюдалось весной 1930 г., первой половине 1932 г.). Ответом властей на «анти-колхозное» поведение крестьян было новое усиление административного гнета и прежде всего новый виток репрессий против «классовых врагов – кулаков». Процесс «ликвидации кулачества как класса» постоянно инициировался сверху директивами партийных и советских органов и носил как бы «взрывной» характер, имел свои переломные этапы. Весной и летом 1931 г. в связи с непрекращающимся замедлением темпов колхозного строительства власти организовали «второй этап ликвидации кулачества как класса» – новую массовую репрессивную акцию. В соответствии с решением Политбюро ЦК ВКП(б) и директивой ОГПУ 27 апреля 1931 г. Запсибкрайком партии принял постановление «О ликвидации кулачества как класса» (аналогичное постановление Запсибкрайисполком принял 5 мая). В постановлении крайкома ставилась задача: «экспроприации и выселению подвергнуть все твердо установленные кулацкие хозяйства и кулаков-одиночек из сельской и городской местности края, а также кулаков, проникших в колхозы, совхозы, предприятия, советские и кооперативные учреждения». Речь шла уже об экспроприации исключительно «бывших кулаков» – «кулаков-одиночек» и «кулаков», ранее экспроприированных или распродавших свое хозяйство и работавших в различных предприятиях и учреждениях, деление «кулаков» на категории уже не производилось.

За 1930–1931 гг. в спецкомендатуры Западной Сибири выселено 70 781 «кулацких» семей, из них 52 922 – местных «кулаков», 17 859 – из западных районов страны; в Восточной Сибири (где проходили аналогичные процессы) – соответственно 26 555, 16 068 и 10 487 семей (в целом по стране сослано 381 026 семей, 1 803 392 человек). Основным районом ссылки был Нарымский край, где на начало сентября 1931 г. насчитывалось 215,3 тыс. спецпереселенцев. Кроме того, свыше 81,7 тыс. спецпереселенцев находилось в южных комендатурах. В Восточной Сибири в конце 1931 г. насчитывалось 91,7 тыс. спецпереселенцев.

Выселение отдельных групп крестьянских хозяйств, как «кулацких», проводилось вплоть до середины 30-х гг., особенно в связи с трудностями хлебозаготовок в 1931–1934 гг. Так, в хлебозаготовительную кампанию 1931–1932 гг. в Западной Сибири репрессировано (осуждено) около 6 тыс. человек, из них 78 % (даже по оценкам официальных органов) были трудящимися крестьянами. В 1932–1933 гг. репрессивные меры в хлебозаготовительной кампании были еще более ужесточены: привлечено к уголовной ответственности (по данным краевой прокуратуры) 15,7 тыс. человек, из них колхозников – 22,1 %, должностных лиц – 22,3 %, единоличников – 36,6 %, рабочих МТС – 1,1 %, «прочих» – 5,3 %, «кулаков» – 14,6 % и т. д.

Начиная с 1933 г. спецпоселки «кулаков» пополнились выселенцами из «новых» социальных слоев: «деклассированными элементами» («чистка» городов) и «рецидивистами» (частичная разгрузка из тюрем и лагерей для восполнения дешевой рабочей силы). В 1933 г. в Западную Сибирь выселено 131,5 тыс. «нового континента», из которых около 72 тыс. было расселено в комендатурах.

Правовая, социальная и экономическая дискриминация «кулаков», рассмотрение их властями лишь как дешевой и быстровосполняемой «рабсилы» вела к физической гибели этого слоя.

(Гущин Н. Я. Раскулачивание в Сибири. 1928–1933 гг.: методы, этапы, социально-экономические, демократические последствия // Гуманитарные науки в Сибири. 1996. № 2 С. 31–36)

 

Враги были повсюду…

Усилиями центрального партийного руководства и местных учреждений партий и государства в сознание людей вколачивалась мысль, что всюду орудуют враги. Общество должно было поверить, что каждая его пора заполнена врагами.

И от каждого гражданина требовалось непосредственное участие в «выкорчевывании» этих врагов. Начальник политотдела Омской железной дороги в марте 1937 г. докладывал на пленуме обкома ВКП(б) о борьбе с врагами на этом участке после разоблачения вредителя Фуфрянского. «Нами изгнаны на железной дороге около 400 контрреволюционных троцкистов, их пособников, либо тесно связанных с ними, либо относящихся к чуждым элементам. Эти люди занимали командные посты… Я не буду сейчас подробно перечислять, сколько выгнано врагов, которые не занимали командных постов, но были связаны с движением поездов и приносили немалый вред нашей дороге, оставление их на работе было бы преступлением против партии и государства. Таких людей мы за последнее время изгнали около 600 человек».

Врагов было так много, что этот начальник и не подозревал. Он и сам оказался врагом. Его заменит Н. А. Кадыров. В июне 1937 г. уже этот начальник политотдела будет рассказывать о дальнейших успехах по выкорчевыванию врагов на железной дороге. Успехи были немалыми, а еще более грандиозными окажутся перспективы. В конце года и Н. Кадыров окажется врагом наряда.

Начальник Омской железной дороги, возглавивший этот ответственный участок хозяйственной деятельности после Фуфрянского, отмечал в марте 1937 г.: «За два месяца 1937 г. мы вынуждены были удалить с дороги – 840 человек, из них 340 человек старший и средний состав, которые были смещены по требованию управления дороги, и 500 человек были удалены по инициативе местных партийных организаций и хозяйственных единиц. Большую помощь оказали нам в этой работе территориальные парторганизации и органы НКВД… Однако очищение дороги от этих негодяев, чуждых людей, которые вредили дороге… это только начало… Нам предстоит еще уволить примерно

1000 человек работников, связанных с движением поездов». На железной дороге враги орудовали во всех звеньях. Программа «выкорчевывания» их была конкретной. Машинисты поездов: «нам придется изъять, уволить и заменить преданными людьми примерно 150 человек, в особенности по депо Петропавловск и депо Барабинск». Еще уточнения: «Из путевых обходчиков около 28 % работали при Колчаке… Этих путевых обходчиков из 500 человек мы имеем 140 человек, служивших у белых, 25 человек, судившихся за разные дела, и 17 человек, исключенных из партии, как классово-чуждые… Взять диспетчеров, дежурных по станции, дежурных по путям – нужно изъять примерно 120 человек». По мере «выкорчевывания» выяснится, что и эта программа не является оптимальной.

24 февраля 1937 г. в «Омской правде» опубликована статья «Все ли благополучно в ОблОНО?» с подзаголовком «Враги в школе». Газета сообщала: «За последнее время в школах разоблачено немало чуждых людей. В некоторые школы проникли злейшие враги народа троцкисты, шпионы, перебежчики». Произошло это в результате попустительства ОблОНО. Так еще раз назван адрес, по которому начнется разоблачение врагов. Заведующий отделом науки и школ обкома ВКП(б) В. Ф. Голосов обнаружил обилие врагов в системе народного образования. На мартовском пленуме обкома ВКП(б) он сообщил о некоторых достижениях по искоренению врагов на этом участке. «Факты, которые говорят об исключительной засоренности классово-враждебными людьми, очень ярки. По 22 районам аттестация учителей дала следующие результаты: 307 человек освобождены от работы, в том числе 70 человек за контрреволюционные выступления, 70 человек как махровые враги нашей родины. Кроме того, много врагов выявлено и разоблачено органами НКВД». И еще некоторые заключения: «Засоренность большая, больше, чем на других участках… Прав Салынь (начальник областного УНКВД. – Авт.): ОблОНО превратился в ворота для классового врага».

И еще публичный донос по другому адресу: «В пединституте долгое время был директором Сливко… Сливко засорил вуз, у него в вузе такая обстановка, когда обнаглевшие враги, которые сидят в этом вузе, пользуясь прикрытием Сливко, ведут явно антисоветскую работу. Совершенно естественно, что эти факты нами учтены и из них будут сделаны соответствующие выводы». Расследование вражеской деятельности директора педагогического института А. С. Сливко продолжалось. «У Сливко, как я узнал сегодня, есть дочь, она вышла замуж за бывшего троцкиста, сосланного в Тару, теперь арестованного, сама ведет классово враждебную линию… Сын Сливко исключен из комсомола за троцкизм. Сейчас есть некоторые факты, которые говорят о том, что он и теперь проводит контрреволюционную работу. Вот вам дочь, сын и сам Сливко».

Все Сливко были арестованы и лишь случайно избежали расправы. Может быть, потому, что в июле 1937 г. был арестован и сам разоблачитель В. Ф. Голосов (впрочем, тоже выживший).

22 апреля 1937 г. в «Омской правде» – снова заголовок «Учителя». И снова убийственное доказательство, что в школах засело немало врагов. «Из 7520 учителей Омской области, прошедших аттестацию, 632 человека совсем освобождены от педагогической работы. Это были враждебные или совершенно случайные люди в советской школе». И еще один адрес, по которому действуют враги. «В институте повышения квалификации учительства хозяйничали враги народа Эрнст, Жихарев и Желтов, губившие всякое живое дело в этой области». Директор Омского сельскохозяйственного института сообщил, что в вузе действуют враги народа. Прежде всего это старые профессора. «Почти 50 % профессоров получили образование в старой капиталистической школе». Они не способны проводить линию партии, страдают «мещанской узостью». С помощью НКВД «изъяты матерые волки капитализма – враги народа, как Гутман – троцкист, террорист, Спиридонов – троцкист и Фридолин».

Программа террора в области была намечена еще в одном направлении. На мартовском пленуме омского обкома ВКП(б) секретарь Д. Булатов отмечал: «Всем известно, что в нашей области имеется много политических и административно ссыльных, особенно на севере, их около 600 человек». НКВД раскрывает повстанческие организации с участием ссыльных. Масса спецпереселенцев (раскулаченных крестьян), которые тоже настроены антисоветски. «Спецссылка: у нас в области насчитывается до 50 тыс. человек спецссыльных, преимущественно на севере».

Начальник НКВД Э. П. Салынь доложил на пленуме о мерах борьбы с этими очевидными врагами народа: «Омская область является районом ссылки. Мы установили и ныне полностью ликвидировали всю эсеровскую ссылку, ссылку меньшевиков, ссылку анархистов. Мы установили единый центр связи между этими политическими бандитами – ссылкой анархистов, эсеров, меньшевиков, их совместную работу по вовлечению в их организации колхозников и учащихся. Особую подрывную активность проявляла ссылка анархистов. Все они действовали вкупе – анархисты с меньшевиками, эсерами, правыми, правые с зиновьевцами – вот единый фронт, единая тактика их борьбы с нами».

Политических ссыльных эсеров, меньшевиков, анархистов, как и большевиков, в свое время не посмело «ликвидировать» царское правительство, хотя было известно, что все они стремились к ликвидации существующего политического строя. Теперь это было сделано всего лишь областным управлением НКВД. «Полностью ликвидировали».

Обременительнее было с «полной ликвидацией» спецпереселенцев. Их было много. К ним прибавлялись семьи врагов народа. Были созданы спецкомендатуры для надзора за этой социальной категорией. Именно новая социальная категория создавалась усиленными репрессиями сталинского режима. В годы Отечественной войны эту социальную группу пополнили репрессированные народы. К началу 1950 г. на спецпоселении и в ссылке находилось 2660 тыс. человек. По некоторым подсчетам, численность заключенных, спецпоселенцев, ссыльных и ссыльнопоселенцев составляла около 5,5 млн человек. Таким образом, на режиме неволи находилось такое количество людей, которое превосходило по численности население некоторых стран – Финляндии (4,7 млн), Норвегии (4,1 млн), Дании (5,1 млн). Наконец, вводилась каторга.

Конечно, масса врагов народа засела в деревне. Этот адрес был точно указан товарищем Сталиным. Это он ставил задачу «вышибить вон из колхозов пробравшихся туда кулаков и подкулачников». Еще поучительнее было другое указание вождя. В январе 1933 г. в речи «О работе в деревне» он точно назвал адрес, по которому нужно искать врагов народа в деревне: «нынешние антисоветские элементы в деревне – это большей частью люди „тихие“, „сладенькие“, почти „святые“. Их не нужно искать далеко от колхоза, они сидят в самом колхозе и занимают там должности кладовщиков, завхозов, счетоводов и т. д.».

Далеко не сытная жизнь толкала колхозника и на бегство из деревни, и явно недозволенные приемы добывания пропитания. Еще в августе 1932 г. в жестокую пору голода был принят «Закон об охране социалистической собственности». Исследователи утверждают, что он написан собственноручно Сталиным. Закон предписывал применять за хищение колхозного имущества высшую меру «социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества и с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет». Амнистия по этим делам запрещалась. Этот «правовой акт» в деревне назвали «закон о пяти колосках». Действительно, крестьян судили но этому закону за несколько срезанных колосков. Спасаясь от голодной смерти, крестьяне были вынуждены срезать колоски. Их и называли «парикмахерами». И уже к началу 1933 г. по этому закону «о пяти колосках» в стране было осуждено 55,6 тыс. человек (в т. ч. много женщин). Из них к расстрелу приговорены 2110 человек.

Председатель Омского облисполкома С. И. Кондратьев в марте 1937 г. говорил на пленуме обкома партии, что в связи с засухой в ряде районов колхозники не получили нужное количество продовольствия. На этой почве нарастает недовольство.

Начальник ОблЗУ Дмитриев сказал еще определеннее о врагах в колхозах: «Вы знаете, что в прошлом году мы имели так называемых „парикмахеров“ – это парикмахерство в этом году не только не исключено, – но может быть использовано классовым врагом, как одна из форм уничтожения хлеба».

Было и еще одно широкое поле деятельности врагов. Секретарь обкома Д. Булатов определил его таким образом: «Особую активность классовый враг проявляет через служителей религиозных культов, через сектантов, в отдельных случаях успешно спекулируя на слабо охваченных нами политической жизнью малограмотных и религиозных людей». В области это была крупная сила. «Духовенство, сектанты – это тоже контрреволюционные элементы. По нашему подсчету, у нас в области имеется действующих 125 церквей, имеется 143 попа, 790 человек церковного актива, членов церковного Совета. Сектантских общин 26, вокруг них организовано свыше 1000 сектантов… Имеется в виду, что все эти сектанты, попы являются активной враждебной нам силой, активными контрреволюционными агитаторами. Вы знаете, что духовенство – это источник всех упаднических слухов, но они не только сеют упадничество, но, кроме того, активизируются к борьбе с Советами».

Против этой контрреволюционной силы будет подниматься новая волна репрессий. Сектанты разного рода объявлялись врагами, шпионами, повстанцами и проч. За этим следовала расправа.

Выявление и выкорчевывание врагов народа принимало широкий размах. На это дело поднималась организованная сила партии, органов НКВД. К поиску врагов приобщался народ. Еще шире развертывалось доносительство.

(Самосудов В. М. Большой террор в Омском Прииртышье. 1937–1938. Омск, 1998. С. 21–27)

 

На новом витке

Следующим после январского процесса над членами «параллельного троцкистского центра» (Ю. Пятаков, Г. Сокольников. К. Радек и др.) стал суд над известными военачальниками Красной Армии. Процесс грянул, как гром среди ясного неба.

11 июня 1937 г. в печати появилось сообщение «В Прокуратуре Союза СССР». Краткая, как обыденная, информация: «Дело арестованных органами НКВД в разное время Тухачевского М. Н., Якира Н. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана В. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М. и Путны В. К. расследованием закончено и передано в суд». И уже на следующий день по всей стране печатались извещения об этом событии.

В «Омской правде» 12 июня 1937 г. помещена передовая статья «Кризис иностранной буржуазной разведки». Еще не зная сути дела, газета клеймила арестованных военачальников как фашистских агентов и шпионов. «Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Фельдман, Примаков, Путна – вот трижды презренные, ненавистные имена участников этого, ныне разгромленного, шпионского ядра фашистских разведчиков». Далее следовали напоминания о предостережении великого Сталина – пока находимся в капиталистическом окружении, в страну будут направляться шпионы и диверсанты. И еще не раз будут повторяться эти поучения вождя. «Шпионы пойманы с поличным. Их планы и планы их фашистских хозяев раскрыты диктатурой рабочего класса… Пойманных восемь шпионов, продавшихся врагу, изменивших родине, будет судить именем народа специальное военное присутствие Верховного суда Союза ССР».

Уже в том же номере газеты 12 июня печатались «отклики» на сообщение о предании суду шпионов и диверсантов Тухачевского и других. Под заголовком «Чище становится на советской земле» в «Омской правде» помещено сообщение о собрании на заводе им. Куйбышева. «Просьба всего рабочего класса к суду: уничтожить этих гадов, всех до одного!» – говорил инструментальщик тов. Савушкин. «…Они хотели нас продать, они хотели закабалить наш великий народ, – говорила тов. Терехова. – Они хотели отнять у нас счастливую цветущую жизнь. Не выйдет это! Никогда не выйдет! Выродок Тухачевский и все другие шпионы должны быть сметены с лица земли!»

Резолюция собрания: «Предатели родины разоблачены. Сорвана маска с злейших врагов народа. Преступления этой ничтожной кучки бандитов настолько чудовищны, что по отношению к ним может быть принята только одна мера – уничтожить, как взбесившихся собак». Еще резолюции собраний и митингов: медицинский институт, завод им. Кагановича, суконная фабрика, депо. И требования: «Пусть погибнут те, кто протягивает свои грязные руки к нашим завоеваниям», «Следовать указаниям великого Сталина!».

Известно, что суд над выдающимися военными деятелями был коротким, а расправа жестокой. 11 июня состоялся закрытый «суд». 12 июня все приговоренные были расстреляны.

И снова «отклики трудящихся» на эту расправу. 14 июня в «Омской правде» перепечатана передовая из «Правды» – «За шпионаж и измену родине – расстрел». И уже сообщалось, что «народ» горячо поддерживает и одобряет расправу со шпионами. «Этот приговор – голос советского народа. Требования расстрела судимых всеобщим гулом народным раздались и в красноармейских частях и школах, на шахтах, железных дорогах, в колхозах и совхозах».

Затем печатается приказ наркома обороны Ворошилова № 96 от 12 июня 1937 г. И в приказе тоже одобрение. Теперь уже от имени Красной Армии. «Вся Красная Армия облегченно вздохнет, узнав о достойном приговоре суда над изменниками, об исполнении приговора. Мерзкие предатели, так мерзко обманувшие свое правительство, народ, армию, уничтожены». Эти мерзкие люди хотели «ликвидировать во что бы то ни стало и какими угодно средствами Советский строй в нашей стране, уничтожить в ней Советскую власть, свергнуть рабочекрестьянское правительство и восстановить в СССР ярмо помещиков и фабрикантов…»

Под общим заголовком «Единым голосом приветствует народ беспощадную расправу с фашистскими шпионами» в «Омской правде» помещены сообщения о митингах на лагерных сборах, из воинских частей, на заводе им. Рудзутака, короткое письмо группы омских профессоров.

Печатается «Хроника». Сообщение заняло 8 строк: «12-го сего июня приведен в исполнение приговор Специального Судебного присутствия Верховного Суда Союза ССР»… Названы имена всех приговоренных.

В каждом выпуске повторялась крикливая ложь о шпионах и предателях. Эта ложь преследовала определенную цель – парализовать общество.

«Открытое письмо Сталину». Так назвал свое гневное обличение Сталина и его кровавого режима известный народу легендарный Федор Федорович Раскольников.

«Вы оболгали, обесчестили и расстреляли многолетних соратников Ленина: Каменева, Зиновьева, Бухарина, Рыкова и др., невиновность которых вам была хорошо известна… В лживой истории партии, написанной под вашим руководством, вы обокрали мертвых, убитых и опозоренных вами людей и присвоили себе их подвиги и заслуги.

Вы уничтожили партию Ленина, а на ее костях построили новую партию Ленина-Сталина, которая служит удачным прикрытием вашего единовластия.

…С жестокостью садиста вы избиваете кадры, полезные и нужные стране. Они кажутся вам опасными с точки зрения вашей личной диктатуры.

Накануне войны вы разрушаете Красную Армию, любовь и гордость страны, оплот ее мощи. Вы обезглавили Красную Армию и Красный Флот. Вы убили самых талантливых полководцев, воспитанных на опыте мировой и гражданской войн, во главе с блестящим маршалом Тухачевским. Вы истребили героев гражданской войны, которые преобразовали Красную Армию по последнему слову военной техники и сделали ее непобедимой.

В момент величайшей военной опасности вы продолжаете истреблять руководителей армии, средний командный состав и младших командиров».

В октябре 1938 г. К. Ворошилов сообщил Военному Совету, что во время кампании по «очистке» армии от врагов народа, шпионов и диверсантов репрессированы 40 тыс. командиров. Так закладывалась трагедия поражений в 1941 г… Между тем кровавый, массовый террор не снижался.

В Сибирь доходили отголоски репрессий в центре. В лагеря ГУЛАГа шли эшелоны осужденных. В конце июня 1937 г. по каналам НКВД сообщено омскому обкому партии, что в область направляются 700 семей врагов народа. Здесь принято решение о распределении их по районам области…

В июле 1937 г. было уже ясно, что в этом году сибирские нивы дадут «богатый урожай». Но жатва скорби продолжалась – тысячи омичей шли в тюрьмы, а затем на расстрел или в концлагеря. Продолжалось нагнетание страха и истерии в поиске врагов народа, шпионов и диверсантов. Даже по самим житейским темам печать не могла удержаться от того, чтобы не связать их с поиском врагов, японо-немецких и троцкистских агентов.

Второго июля в «Омской правде» помещена информация об очередном пленуме ЦК ВКП(б). Он состоялся 23–29 июня и посвящался сугубо «мирным» вопросам: об улучшении семян зерновых культур, о введении правильного севооборота, о мерах улучшения работы МТС. Все это вроде бы далеко от врагов народа и шпионов. Но это на первый взгляд.

В том же номере перепечатана из «Правды» передовая «К новым успехам социалистического строительства». Это о тех же вопросах, которые рассматривались на пленуме ЦК. Но вот он стержневой тезис генеральной политики: «Мы не должны забывать, что пока есть капиталистическое окружение, будут и вредители, и шпионы, враги различной масти и различных методов борьбы.

Бдительность к врагу, умение распознать шпионов и уничтожать их останется тем качеством, которое прежде всего необходимо большевикам. Нам нужны коммунисты-бойцы, преданные порученному им делу, верные партии Ленина-Сталина. По этому признаку – главному и решающему, партия будет оценивать каждого нашего работника».

Далее в том же номере газеты помещен местный материал на ту же тему: орудуют враги. Под заголовком «Беспечность Крутинского райкома» рассказывалось, что не извлекли уроков из разоблачения врагов. Прошло два месяца, как на районном партийном собрании был разоблачен троцкист начальник политотдела совхоза им. Кирова Кобышев. Здесь он работал с 1933 г. И все время…

«Чтобы легче вести свою подлую антипартийную работу, Кобышев стянул в совхоз своих ближайших друзей – Акмайкина, Бударина, Облецова и создал свою „артель“».

Вредители действуют в РайЗО, в МТС, в ряде колхозов. Райком и его первый секретарь Мамичев не развернули настоящей борьбы за искоренение последствий вредительства. И многозначительное заключение: «Политические уроки из кобышевского дела крутинской парторганизацией еще не извлечены». Публичный донос состоялся. Нужно было ожидать «извлечений».

4 июля газета продолжила тему борьбы с врагами: «Красноармейский ответ на происки врагов». В воинских частях с воодушевлением принято сообщение о выпуске очередного займа. На митинге младший командир Некрасов заявил: «В ответ на происки Тухачевского и Гамарника я подписываюсь на заем обороны на сумму в размере полутора месячной заработной платы и подам докладную с просьбой оставить меня на шестой год сверхсрочной службы в РККА».

Еще заголовок: «Подписываясь на заем, мы даем отпор врагам». Тюкалинск: стахановец Суздальцев на митинге заявил: «Подписываясь на заем, мы даем отпор всем врагам народа, всем фашистским наймитам, пытающимся расшатать могущество нашей родины».

Еще: «Любинский райком должен извлечь политический урок». Снова враги народа. «В районной организации еще не выкорчеваны до конца беспечность, притупление политической бдительности». Об этом свидетельствует дело бывшего председателя райисполкома Шмукляревича. Он развалил советскую работу, покровительствовал антисоветским элементам, противодействовал снятию с работы разоблаченных врагов народа председателей сельских советов. «Разоблачение двурушника Шмукляревича должно помочь партийной организации повысить свою бдительность, очистить свои ряды от всякой нечисти».

«Очищение» будет продолжаться.

5 июля – передовая статья «Организованно завершить подписку на заем». И снова главный стержень – борьба с врагами. «…Жизнь трудящихся делается с каждым днем радостней и счастливее. И на эту жизнь покушаются. Эти завоевания хотят отнять продажные и презренные наймиты фашистских разведок – японо-троцкистские шпионы, вредители и диверсанты… На митинге в колхозе им. Калинина (Русская Поляна) колхозник Вьивечко прекрасно выразил единую мысль всех колхозников: „Изменники народа Тухачевский, Эйдеман и другие хотели отнять у нас эту землю, закрепленную за нами навечно, и посадить помещиков, а нас сделать рабами“».

В продолжение этой темы раздавались призывы к расправе с врагами народа в близкой среде – в местных учреждениях и организациях, на предприятиях. «Ликвидировать последствия вредительства в школах». Здесь разоблачено немало врагов народа, но последствия вредительства не исправлены, корни его остались. «Искоренение» продолжится.

6 июля в «Омской правде» перепечатка передовой статьи из «Правды» – «Железнодорожники показывают пример большевистской работы». И здесь стержневая линия – искоренение врагов народа. «Засучив рукава железнодорожники взялись за ликвидацию последствий вредительства и превращение советских дорог в большевистскую крепость, неприступную для вредительско-шпионской сволочи», еще недавно железнодорожники были «в обозе среди строителей социализма», теперь становятся передовыми. У них следует учиться «выполнению решений февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) по выполнению указаний товарища Сталина».

8 июля – сообщение о врагах в омском комитете наркомата заготовок. Здесь враг народа Дорышев расставил своих единомышленников на все ответственные должности. Названы фамилии этих врагов: Бошков в секторе животноводства, здесь же Мамонтов, в Кировский райзаготзерно назначен Усанов.

В нескольких номерах газеты печаталась большая статья начальника НКВД по Ленинградской области Л. Заковского «О некоторых методах и приемах иностранных разведывательных органов и их троцкистско-бухаринской агентуры».

12–15 июля 1937 г. в Омске состоялся пленум обкома ВКП(б). Он посвящался итогам недавнего июньского пленума ЦК ВКП(б). В закрытом заседании пленум заслушал доклад секретаря обкома Булатова. В омских архивах этот доклад не сохранился. По-видимому, ввиду секретности он был изъят из местного делопроизводства, и это не случайно. Из документов можно заключить, что состоялась встреча Булатова со Сталиным и вождь выразил свое монаршее неудовольствие медленным развертыванием и узкими рамками репрессий в Омской области. Решения пленума обкома уже в значительной мере были «положительной реакцией» на замечания Сталина.

В стенограмме пленума имеются выразительные записи. Утвердить решение бюро обкома ВКП(б) об исключении из ВКП(б) И. А. Дорышева и вывести из состава членов бюро как врага народа.

О снятии с должности председателя облисполкома С. С. Кондратьева за связь с арестованными врагами народа и как не заслуживающего политического доверия. О снятии с должности зав. отделом школ обкома ВКП(б) В. Ф. Голосова за сокрытие своего участия в правой группировке.

О снятии с должности зав. сельхозотделом обкома ВКП(б) А. А. Г орбунова в связи с разоблачением и арестом его брата как врага народа.

Одобрить решение бюро обкома ВКП(б) о снятии с должности первого секретаря Тарского РК ВКП(б) Ф. И. Карклина за связь с врагами народа, арестованными в Свердловской области как не заслуживающего политического доверия.

Поручить бюро обкома ВКП(б) решить вопрос о партийности Р. П. Рыжик – бьвшего секретаря Ленинского РК ВКП(б).

Поручить бюро обкома ВКП(б) провести проверку кадров и работников органов НКВД, суда, прокуратуры, а также аппарата всей системы уполкомзага СНК.

Пленум поручает бюро обкома ВКП(б) еще раз пересмотреть все дела восстановленных в партии лиц, ранее служивших в рядах белых армий. Смысл этого был ясен – намечалось «довыявление» врагов народа среди этих «ранее служивших».

А пока проводилась чистка в аппарате управления. Наряду с этим готовился настоящий приступ на многочисленных врагов, которые уже поступали в застенки НКВД. Их окажется так много, что потребуется особое учреждение для ускоренного вынесения приговоров.

В выступлении на пленуме первого секретаря обкома Л. А. Булатова прозвучало предостережение судоводителям всех уровней. «Вам известно, что партия в руководстве ошибок не прощает. Партия перешерстит так, как следует, наши ряды, ряды областной партийной организации, если мы допустим ошибки. Я говорю это не в качестве угрозы, а я думаю, что это вытекает из общего положения, на котором мы воспитываем каждого из нас». Все это действительно подтвердится на примере руководства Омской области.

Можно полагать, что секретарь омского обкома партии Л. Булатов искренне заблуждался в своих представлениях о замысле Сталина. Сталин начинал большой террор, в жернова которого должны попасть миллионы. Омский секретарь Л. Булатов все еще считал, что «выкорчевываются» действительные враги партии и народа.

В постановлении пленума обкома ВКП(б) говорилось: «Признавая совершенно справедливыми указания товарища Сталина о том, что Омская областная парторганизация слабо корчует остатки белогвардейщины и троцкистско-бухаринских бандитов, и учитывая, что в рядах партийной организации после проверки и обмена документов осталось еще немало бывших белогвардейцев, а также замаскировавшихся троцкистско-бухаринских бандитов – пленум обкома ВКП(б) требует от всех партийных руководителей решительной выкорчевки замаскированных остатков белогвардейщины и троцкистско-бухаринских бандитов и шпионов».

(Самосудов В. М. Большой террор в Омском Прииртышье. 1937–1938. Омск, 1998. С. 36–44)

 

«Пора омским большевикам заговорить полным голосом»

Под таким заголовком появилась эта статья 29 сентября 1937 г. в «Правде» (за подписью М. Горинский), а 30 сентября она перепечатана в «Омской правде». Отмечалось, что в областной партийной организации давно высказывали недоверие заведующему областным земельным управлением Дмитриеву. Около года орудовал Дмитриев в сельском хозяйстве области. Он не только не ликвидировал последствия вредительства своего предшественника, врага народа Подгайца, но и сам разваливал работу – засорял аппарат земельных органов классово чуждыми людьми, давал им антипартийные директивы, покрывал их преступления.

…О вредительских делах Дмитриева давно говорят в Омске. Но враг пользовался неизменной защитой и покровительством секретаря обкома тов. Булатова. Много раз на партийных собраниях коммунисты в присутствии тов. Булатова разоблачали Дмитриева, доказывали, что этот кулацкий сынок открыто работает рука об руку с врагами народа. На областной партийной конференции лучшие люди областной организации решительно отводили кандидатуру Дмитриева, но тов. Булатов после неоднократных выступлений добился своего – Дмитриева выбрали в члены обкома, а потом и в бюро обкома.

Только в конце августа враг был разоблачен через голову обкома. Случайной ли оказалась политическая слепота обкома партии? Нет, к сожалению, это не единичный случай. Партийная организация знает, каким доверием Булатова пользовался бухаринский последыш Голосов – заведующий отделом науки и школ обкома. Булатов лично выдвигал Голосова, давал ему самые серьезные партийные поручения, рекомендовал его в кандидаты бюро обкома. Секретарь обкома тов. Булатов и заведующий отделом руководящих партийных органов Медведев прятали документы о бухаринских связях Голосова в Ташкенте, о его заигрывании с буржуазными националистами. И Голосов разоблачен также через голову обкома.

Заведующий промышленно-транспортным отделом обкома Тиунов пользовался исключительным доверием тов. Булатова. Но выяснилось, что Тиунов – выходец из партии левых эсеров, что он активно боролся против большевиков. Областная партийная конференция единодушно отвела его кандидатуру при голосовании и поручила обкому решить вопрос о его партийности. Однако три месяца обком не решался снять Тиунова с работы, а потом выдвинул его в председатели обл-плана, так и не выполнив решения конференции.

Коммунальным хозяйством области руководили люди, напоминающие щедринских героев. По Омску гуляет такая поговорка: «У нас чистят только те дороги, по которым ездит Булатов.

…В Омске хозяйничает друг Булатова, заместитель председателя облисполкома Буткевич. Ближайшими соратниками Буткевича в прошлом году были председатель горсовета колчаковец Желтовский, а в этом году – бывший офицер Бобков. И Желтовский и Бобков были выдвинуты в горсовет лично тов. Булатовым.

…Угодливые жулики из кожи лезут, чтобы угодить секретарю обкома Булатову. Вне плана и сметы они заложили для Булатова новую, третью по счету, дачу и строят ее усиленными темпами. Это тем проще было сделать, что в коммунальном банке распоряжается кредитами жена Булатова».

Промышленность области проваливает планы. Между тем, «директором лесного треста направили обкомовского работника, сына попа, Слюнкова, ярого соратника врага народа Подгайца. Легкой промышленностью в области руководит выдвиженец обкома Фингрет. Он засорил аппарат врагами, тяжкими уголовными преступниками… „Омской правдой“ больше года руководит враг народа троцкист Шацкий». До последнего времени аппарат газеты находится в руках врагов народа. Около десятка человек за последний месяц изгнано из аппарата редакции, но «некоторые оставшиеся не внушают доверия». Еще больше засорены врагами народа другие газеты. В тюменском «Красном знамени» редактором был колчаковец Тихонов. В областной комсомольской газете также орудуют враги народа и «сомнительные люди».

«Если руководители омского обкома бездействуют и покровительствуют троцкистско-бухаринским шпионам, то пора, чтобы омские большевики заговорили полным голосом. Пора прогнившую троцкистско-бухаринскую мразь убрать и дать возможность Омской области занять подобающее место в нашем строительстве».

(Самосудов В. М. Большой террор в Омском Прииртышье. 1937–1938. Омск, 1998. С. 36–44)

 

Кровавый итог 1937 года

Заканчивался 1937-й расстрельный год. Первый год после принятия самой демократической в мире сталинской Конституции. Вероятно, омичам припомнились оптимистические заверения на Новый 1937-й год в «Омской правде», о том, что «с чувством гордости и радости встречает свободная социалистическая страна 1937 год». А мысли всего народа обращены к великому Сталину.

Конец года вызвал иные размышления у многих граждан этой счастливой страны. Десяткам тысяч омичей этот год принес трагедию…

Где-то хранится статистика результатов террора на Омской земле в 1937 г. Можно с достоверностью подсчитать результаты деятельности особой тройки. Первое заседание тройки состоялось 5 августа 1937 г. и до конца года проведено 50 заседаний, подписано 50 протоколов.

В августе в протоколах названы 1664 обвиняемых. К расстрелу приговорены 1241. Оправдательных решений тройка не принимала. В сентябре подписано 19 протоколов, осуждены 4628 человек. Из них к расстрелу приговорены 2955. В октябре тройка подписала 10 протоколов, приговорила к наказаниям 5812 человек, из них к расстрелу – 3627. В ноябре подписано 9 протоколов, приговорены 3923 человека, из них к расстрелу – 2638. В декабре тройка подписала три протокола. В них отмечено 1226 фамилий, к расстрелу приговорены 630 человек.

Как действовала эта расстрельная механика? Никакого «заслушивания сторон» тройка не проводила. Более того, она и обвиняемых не видела… На пленуме обкома партии в начале октября 1937 г. секретарь обкома Д. Булатов признавал свои ошибки в борьбе с врагами народа. Среди них была и такая – медленное рассмотрение представленных обвинений. «О рассмотрении дел у меня никакого расхождения в оценке нет, медленно рассматривали. Ошибка. В два часа мы рассматривали 100–80 человек, потом уже, когда набили руку – до 100 человек пропускали. Я же не мог систематически посещать заседания комиссии (т. е. тройки – Авт.) и чувствовал, что из этого могут сделать политические выводы. Нужно хлеб убирать, надо было помогать. То бензину нет, нужно было включаться в это дело…»

Разное число обвиняемых названо в каждом протоколе. В протоколе № 16 от 10 сентября названы 122 фамилии. В протоколе № 34 от 25 октября содержится 842 фамилии. Рекорд омская тройка установила 10 октября.

Она подписала протокол № 31, в котором содержится 1301 фамилия. К расстрелу приговорены 937 человек.

Д. Булатов подписал первые три протокола. А между тем, тройка набирала темпы, «набивала руку» в расстрельном деле. До 100 человек в два часа. И 600 и 800 и 1300 обвиняемых тройка уверенно «пропускала» за не столь долгое время. Так решались судьбы людей.

Всего с августа до декабря 1937 г. особая тройка приговорила к наказаниям 17 253 человека, из них к расстрелу 11 091 (64,2 %). При возможных неточностях авторского подсчета это не меняет общей картины массовых репрессий.

Но и это не все. Большое количество людей уже находилось под арестом. Решение особой тройки о них будет принято в последующее время.

В обществе утвердился и господствовал страх. Завершилось создание режима террора. Пирамида репрессий была достроена. На ее вершине стоял главный инквизитор, главный враг народа своей страны. Имя его было Иосиф Сталин.

Поколение, рожденное в последней четверти прошлого и в начале нынешнего столетия, за редким исключением, ушло из жизни. Поколение, растерзанное не только войнами с иноземцами, но и братоубийственной гражданской. Ушло оклеветанное и обманутое, расстрелянное и замученное в концлагерях и суровой ссылке в необжитых краях Севера.

Память об этом поколении должна сохраниться в поколениях следующих. Это историческая память. Она нужна для того, чтобы не наступило гамлетовское: распалась связь времен…

(Самосудов В. М. Исторические этюды о репрессиях в Омском Прииртышье. Омск, 1998. С. 107–108)

 

Тяжелая участь земледельца

После погромной коллективизации 1930 г. неизлечимыми ранами кровоточило крестьянское хозяйство. Ко времени создания Омской области в конце 1934 г. на ее территории находилось 321,1 тыс. крестьянских хозяйств. Из них в колхозах состояло 225,6 тыс. (64 %). Единоличными были еще 95,5 тыс. Действовало 3918 колхозов, 92 совхоза и 57 МТС.

Только что созданной области предстояло завершить коллективизацию. В результате энергичной работы в этом направлении к июлю 1935 г. в области было уже 4677 колхозов и в них объединились 266 893 двора. Еще 44,4 тыс. крестьянских хозяйств оставались вне колхозов. В Тарском округе в начале 1935 г. колхозы не были созданы в 150 селениях. К середине года здесь вне колхозов оставалось 10,4 тыс. хозяйств. Новые и новые усилия, административный и налоговый пресс – и единоличники вступали в колхозы. Или покидали деревню. В 1936 г. в области вне колхозов находилось 14,2 тыс. хозяйств.

Разорение крестьянского хозяйства во время коллективизации теперь сказывалось и на положении колхозов. С большим напряжением они вели земледелие. Областное руководство докладывало Сталину и Молотову, что МТС обслуживают только 1856 колхозов. В колхозах катастрофически не хватает рабочих лошадей. В области насчитывалось 230 тыс. рабочих лошадей. Но этого далеко не хватало для нужд сельского хозяйства. «Основным видом тягла является не лошадь, а корова». Так секретарь обкома партии Булатов и председатель облисполкома Кондратьев докладывали Сталину. Впервые в истории сибирского земледелия корова стала основным «тяглом». И совсем в безвыходном положении оказывались единоличники. У них оставалось всего 62 тыс. рабочих лошадей (на 95,5 тыс. хозяйств). В среднем каждое третье хозяйство не имело лошади.

В том же сообщении руководителей области отмечалось: «Хлеб из года в год вовремя не обмолачивается, колхозы несут огромные потери. Хлеб молотят цепями и конными изношенными молотилками». На начало 1935 г. в области не было обмолочено хлебов с площади 400 тыс. гектаров. К середине марта этого года оставалось необмолоченных хлебов с площади около 200 тыс. гектаров.

Преимущества колхозного строя не убеждали многих крестьян. Одни из них упорно не вступали в колхозы, другие покидали их при удобном случае. Многих колхозников исключали за их «пассивное отношение» к труду в колхозах. В 1934 г. из колхозов области исключено 14 тыс. хозяйств. Два колхоза распущены. За семь месяцев 1935 г. из колхозов исключено и вышли в Называевском районе 4,5 % дворов, в Калачинском – 4,2 %, в Шербакульском – 3,2 % и т. д. За первое полугодие 1935 г. из колхозов исключили 1230 хозяйств. Земледельцу не оставалось места… на земле. Велась постоянная работа партийных организаций и НКВД по «выявлению» бывших кулаков и других «чуждых элементов» в колхозах и совхозах. Их тоже изгоняли из деревни. Чаше всего с помощью НКВД.

Неуклонно шли к падению хозяйства крестьян-единоличников. В 1935 г они составляли 24 % крестьянских дворов в деревне. Но на их долю приходилось всего около 10 % пахотной земли. Эти хозяйства обрекались на удушение. Такой курс определен «самим» Сталиным. Он указывал: «Надо создать такое положение, при котором индивидуалу в смысле усадебного личного хозяйства жилось бы хуже, чтобы он имел меньше возможностей, чем колхозник… Надо усилить налоговый пресс». И делалось все, чтобы этому крестьянину «жилось хуже».

На начало 1935 г. по 55 районам области (без крайнего севера) на 100 хозяйств единоличников приходилось всего 147,5 гектаров посевов, 375 голов крупного рогатого скота. В некоторых земледельческих районах большинство хозяйств единоличников не имело рабочих лошадей. Так, на 10 хозяйств единоличников в Называевском районе было всего 22 лошади, в Калачинском – 24,9, в Оконешниковском -25,7, в Саргатском – 27,3 и т. д. Даже в более стойких хозяйствах Тарского округа далеко не все имели лошадь. Здесь на 100 хозяйств имелось 76 лошадей. В жалком состоянии находилось молочное животноводство. В Тюкалинском районе на 100 хозяйств единоличников приходилось 66,3 головы крупного рогатого скота, в Называевском – 63,6, в Калачинском – 71,4. В Тюкалинском районе на 100 хозяйств единоличников приходилось всего 82 гектара посева, в Калачинском – 53. Сталинское указание о вытеснении единоличного хозяйства путем жестокого хозяйственного пресса выполнялось.

Разоренное коллективизацией крестьянское хозяйство лишилось продуктивного скота. Совсем немного скота осталось в личном подворье колхозников. На начало 1935 г. из 233 350 хозяйств колхозников не имели никакого скота 34,3 тыс. (14,7 %). Опустел крестьянский двор в районах традиционного маслоделия. В Тарском округе из 36,9 тыс. хозяйств на начало 1936 г. не имели коров около 9 тыс. колхозников (24,1 %). Разгромленный во время коллективизации после крестьянского восстания 1930 г. Муромцевский район имел самый неблагоприятный показатель по группе северных районов. Из 7,2 тыс. дворов колхозников без коров было 2144 (29,8 %). В районах, которые традиционно являлись животноводческими, крестьянский двор оказался еще более опустошенным. В Называевском районе из 6103 хозяйств колхозников 2014 не имели коров (33 %). В Марьяновском, Москаленском, Крутинском районах не имели коров по 32 % дворов колхозников. К этому еще один сюжет. На первой областной партийной конференции (20 марта 1935 г.) секретарь обкома Л. Булатов отметил: «Мы имеем такие колхозы, где корова является чуть ли не основной тягловой силой в колхозе». Об этом сообщалось и Сталину.

На начало 1935 г. 55,5 % дворов колхозников (129,5 тыс. хозяйств) не имели овец, 60,7 % дворов (141,6 тыс.) не имели свиней. И не случайно масса крестьян уходила из деревни, покидала колхозы. Начавшееся во время «сплошной коллективизации» опустошение деревни продолжалось. Уже на этом этапе некоторые деревни прекратили существование.

Об одном из обычных эпизодов рассказал секретарь обкома партии Д. Булатов: «Мне пришлось побывать в 2 колхозах – Мизонова и Ларихино. Там совершенно невообразимый хаос, гражданская война. Там был неурожай, население разбежалось, оставив свои домишки. Население оставшееся сегодня снимает крышу, завтра – полы, а там один венец дома, а там другой… Никакой борьбы с расхищением и охраной не ведется». За первое полугодие 1935 г. число крестьянских хозяйств в омской деревне уменьшилось на 8,3 тыс.

Жестокими приемами взимались налоги с колхозников. Пострадало немало первых председателей колхозов и других сельских управленцев. Областной прокурор сообщал на первой партийной конференции, что после создания области за 2,5 месяца существования областной прокуратуры «пришло из районов 127 дел на председателей колхозов и сельсоветов, не считая другого актива на селе 39 % дел мы прекратили как дела никчемные, ненужные. Взять Черлакекий район – осуждено за год 42 % председателей колхозов и 35 % председателей сельсоветов. Взять Исилькульский район – осуждены 179 человек сельского актива». И это признание было на фоне условности сталинского правопорядка.

Прокурор сообщил на той же конференции, что применяются непомерно высокие штрафы к колхозникам за несвоевремедшую выплату налогов и поставок. Не в таежной глухомани или тундре, а рядом с Омском – в Новотроицком сельском Совете отмечены «нарушения революционной законности», которые побивают наказания крепостных крестьян. «У колхозников Коробова Прокопия Авича (семья крестьянина) за неуплату незаконно начисленных с/х налога и самообложения в общей сумме 43 руб. изъято: сеть, бредень и ружье стоимостью 40 рублей». А «за то, что Коробов жаловался прокурору, его исключили из колхоза».

В другом случае в документе отмечалось, что в сельхозартели «Ударник» того же сельсовета при изъятии имущества недоимщика колхозника Клишина «затащили в амбар, порвали на нем одежду и поцарапали ему лицо и руки, пытались посадить в амбар также и его жену. Изъятые при этом 12 куриц исчезли». В сельхозартели «у стариков Грудзинских („1-я Пятилетка“) в возрасте 69 и 70 лет, сам полный инвалид, за недоимку страховки 2 руб. изъяты две единственные курицы стоимостью 12 рублей». На другой день крестьянин пытался уплатить эти два рубля и получить обратно куриц, но кур ему не вернули, а старушку А. Грудзинскую оштрафовали на 15 руб., якобы за «оскорбление председателя сельсовета».

Еще и еще официальные упоминания об издевательстве над крестьянами. Имеется и такое признание обобщающего характера. В Тюкалинском районе «в отдельных колхозах оштрафовано от 29 до 49 человек (колхозников. – Авт.), причем на 289 человек налагались штрафы от одного и свыше 5 трудодней, в результате чего 43 человека оказались оштрафованы на 50 % заработанных трудодней».

Административный произвол, который шел сверху, усваивался низовым аппаратом управления. Крестьян штрафовали за неявку на собрания. За это даже исключали из колхоза. Совсем анекдотично выглядит такое сообщение: в колхозе им. Ленина Иконниковского района крестьянина Николая Абрамова оштрафовали на три трудодня за то, что… смеялся на собрании. Несмотря на суровые меры при взимании налогов и поставок, за колхозниками и колхозами постоянно оставалась задолженность. В записке Сталину и Молотову обком партии и облисполком просили списать с колхозов свыше 3,1 млн руб. задолженности за тракторные работы МТС и 250 тыс. пудов натуроплаты. Хотя в административном порядке без решения собраний колхозников смещались председатели колхозов-должников, это не вело к ликвидации задолженности. Многие колхозы были не в состоянии воспользоваться «услугами» МТС за работы на полях. А сами колхозы не справлялись со своевременной уборкой урожая. «Основными средствами уборки урожая являются сенокосилки, коса и серп. Совершенно отсутствуют в колхозах жатки, лобогрейки, сноповязалки… В 8 районах Тарского округа имеется лишь одна МТС, организованная в этом году (1935 – Авт.). Сложные машины, и особенно молотилки, последние годы в северные районы не завозились». Это тоже из записки Булатова и Кондратьева Сталину.

С этого рубежа во время создания области ей предстояло идти дальше. В последующие годы будет закончена коллективизация. Не станет крестьянина. Вместо него будет нечто неопределенное – коллективный хозяин, колхозник.

Будет продолжено искоренение врагов колхозного строя. Сам «вождь» указал, где и как нужно искать этих врагов. «Мы разгромили кулачество и подготовили почву для его уничтожения». «Теперь задача состоит в том, чтобы вышибить этих бывших людей из наших же собственных предприятии и учреждений и окончательно их обезвредить». Сталин указал точный адрес, где еще засели эти «бывшие люди» в деревне. «Нынешние кулаки и подкулачники, нынешние антисоветские элементы в деревне – это большей частью люди „тихие“, „сладенькие“, почти „святые“. Их не нужно искать далеко от колхоза, они сидят в самом колхозе и занимают там должности кладовщиков, завхозов, счетоводов, секретарей и т. д.». По этим адресам и пойдет карательная машина.

Более того, Сталин указал, что колхозы сами являются ширмой, прикрывающей контрреволюцию. Он говорил: «Колхозы могут превратиться на известный период в прикрытие всякого рода контрреволюционных действий». Из всего этого и следовало откровенное оправдание репрессий. Сталин объявил, что они «являются необходимым элементом наступления социализма, хотя и не „главным“, а вспомогательным». По-видимому, имелось в виду, что «главным элементом» репрессии были бы тогда, когда они применялись бы непосредственно ко всему народу. А «неглавным» потому, что не охватывали весь народ. «Народ» оставался еще и вне ГУЛАГА.

Сталин с гордостью заявил, что «СССР уже преобразован из страны мелкотоварного хозяйства в страну самого крупного сельского хозяйства в мире». Колхозы имеют громадное преимущество перед хозяйством капиталистического типа. Преимущество состоит в том, что колхозы могут обходиться минимальной прибылью, или вовсе без прибыли.

И влачили жалкое существование без прибыли. Государственные организации и учреждения беззастенчиво обращались с колхозами. По «первой заповеди» у колхозов выгребали зерно. С колхозами не спешили рассчитываться за взятую у них продукцию и ценности. За счет колхозов приобреталось имущество для исполкомов Советов, районные организации брали скот под видом устройства выставок, занимались разными поборами. В Русско-Полянском районе к октябрю 1935 г. различные организации должны были 28 колхозам 89,5 тыс. руб., в Называевском – 76 колхозам должны были 168 тыс. руб., в Колосовском районе только РайЗО должен был колхозам 39 тыс. руб.: «…и не платит этот долг в течение двух лет».

Хозяйству области в своем развитии предстояло пройти нелегкий путь. К моменту создания области промышленность не выполнила план за 1934 г. Промышленной продукции было произведено на 17 млн руб. меньше планового задания. В Омске сосредоточивалось 38 % всех предприятий области. Они давали 55 % продукции обширного края. Еще 13 % предприятий находилось в Тюмени. Они давали

12 % промышленной продукции области. И всего 4 % предприятий и продукции приходилось на Тобольск. Главной отраслью оставалось сельское хозяйство. Здесь была занята основная часть населения. Из 2121 тыс. жителей области в городах и промышленных поселках проживало всего 420 тыс. человек.

После глубокого опустошения крестьянского подворья во время коллективизации начался постепенный рост численности скота в крестьянском пользовании. На первом съезде колхозников-ударников (февраль 1933 г.) Станин игриво заявил, что «у Советской власти было в недавнем прошлом маленькое недоразумение с колхозницами. Дело шло о корове. Но теперь дело с коровой устроено и недоразумение отпало… Уже мы, большевики, постараемся, чтобы все колхозники имели у нас по корове».

Действительно, началась кампания, чтобы колхозники имели по корове. От щедрот вождя колхозы стали выдавать колхозникам телят, поросят, овец. Но вслед за этой милостью следовала тяжкая дань, которую колхозник должен был уплачивать в виде дополнительного налога и натуральных поставок. Современник и активный участник построения сталинского социализма, затем Генеральный секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев со знанием дела признал: «Когда подсчитаешь все, что сдает колхозник за корову, то получается, что ему остается только навоз». По подсчетам экономиста Н. Шмелева, к началу Отечественной войны подворье колхозника давало стране 72 % мяса, 77 % молока, 94 % яиц, основную часть картофеля и овощей. Налоги с колхозников постоянно повышались. В Западной Сибири на одно хозяйство колхозника приходилось налога в 1932 г. 155, в 1933 – 282, в 1934 – 297 руб.

Для окончательной победы социализма оставалось лишь до конца использовать «вспомогательный элемент» – путем репрессий избавиться от миллионов людей, не принимавших режим. По части репрессий в деревне устанавливался определенный порядок. 8 мая 1933 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли весьма примечательное постановление. Оно называлось «Об упорядочении мер репрессий в деревне и массовой политической работе в условиях новой обстановки». В постановлении подчеркивалось, что «упорядочение репрессий» не означает отказа от них. «Это не означает, что классовая борьба в деревне хотя бы ослабнет. Нет, она неизбежно будет обостряться». А массово-политическая работа и должна была формировать смирение крестьян в связи с такой неизбежностью.

На Омскую землю, как и на всю страну, придет большой террор. Несколько десятков тысяч жителей области пойдут в лагеря ГУЛАГа, будут расстреляны.

(Самосудов В. М. Исторические этюды о репрессиях в Омском Прииртышье. Омск, 1998. С. 170–176)