Была глухая ночь, завывал ветер и в небе плескали зарницы, когда Амалия с сумками вышла из таисьиного дома.
Безлюдная улица вывела её на окраину города. Шлёпая по грязи просёлочной дороги, Амалия направилась к темнеющему в отдалении лесу. Последний городской фонарь остался позади и утонул во мраке; Амалию со всех сторон обступила темнота. Видевшая в ней превосходно, она двинулась в самую чащу. Где-то впереди глухо заухал филин. Амалия остановилась, прислушалась к его зловещему крику и решительно направилась в ту же сторону.
Всё чаще вспыхивали зарницы. В их жутком белом огне лес преображался. Корявый пень оказывался уродливым осьминогом, шевелящим щупальцами, а из кустов высовывались отвратительные рожи. Едва заметную тропу, на которую вышла Амалия, пересёк белый карлик в мохнатой шубе, с мешком на спине. Он оглянулся на Амалию, недобро сверкнули его красные глаза, и в следующий миг он сгинул в темноте. Тараканоподобное страшилище медленно выбиралось из зарослей, но тут полыхнула зарница, и оно в ужасе замерло, раскинув лапы.
Лес становился всё глуше, страшнее. Невидимые днём твари в великом множестве повыползали на его тропы и поляны. Вереницами проходили непогребённые мертвецы. Среди них особенно много было солдат в проломленных касках и пробитых пулями шинелях. В ветвях деревьев с шелестом порхали летучие мыши, сверкая во тьме угольками глаз, похожие на крылатых чёртиков. В траве деловито копошились волосатые уродцы — целый народец карликовых леших и лешачих. Они выныривали прямо из-под ног Амалии и спешили куда-то по своим непонятным делам. Проносились и бесплотные белые сущности, своими очертаниями похожие на людей. Это неутолённые души смертных слетались водить хороводы. Графиня подумала, что не так ли давно она сама в такую же ночь вырывалась из склепа и белым призраком прилетала сюда, чтобы отвлечься от тоски в безумной пляске.
Крик филина прозвучал совсем близко. Амалия метнулась на него и, продравшись сквозь заросли, очутилась на круглой поляне. На её краю возвышалась иссечённая молниями старая сосна, в корнях которой тускло горел огонёк. При появлении вампирши из пещерки под сосной высунулась маленькая голова с растрёпанными космами, а потом показалась и вся ведьма: сгорбленная, с бледным лицом и тёмными запавшими глазами.
— А-а, Амалия, родненькая, пришла-таки! — загнусавила старуха, осклабившись в довольной ухмылке. — Вот видишь, всё случилось так, как я тебе предсказывала. А ты не верила старой Шепочихе, даже слушать не хотела…
— Я принесла всё, что ты просила, — глухо проговорила вампирша. — Веди меня к демону, я должна узнать заклинание.
— Давай скорей, — ведьма в нетерпении протянула свои короткие ручки.
Амалия достала из сумки печень и швырнула ей. Та на лету поймала лакомство.
— Сердце потом, — сказала вампирша. — После того, как выполнишь обещанное.
— Для тебя сделаю всё, что в моих силах, красавица, — ответила ведьма.
Она юркнула к себе в нору и скоро вернулась. Выпрямилась во весь рост, потянулась сладко. Амалии подумалось, что Шепочиха всё-таки больше похожа на крысу, чем на человека. Тело её покрывала свалявшаяся шерсть, руки и ноги были короткими, с коготками, позади тянулся длинный хвост. Особенно усиливало сходство с крысой вытянутое вперёд и заканчивающееся острым носом лицо.
Ведьма смотрела на Амалию, сложив на груди ручки.
— А что, родненькая, страшно ведь пить людскую кровушку?
— Страшно, — призналась Амалия. — А потом приходится убегать, прятаться, бояться всего и всех… Чувствую — ещё месяц такой жизни, и убьют меня…
— Убьют, убьют, — закивала ведьма, — как есть убьют, и вернёшься ты на долгие годы в тёмный склеп, к своим старым косточкам…
— Это ужас! — вскричала Амалия. — Я не хочу после смерти снова превратиться в призрака! Я хочу жить и умереть как все люди, и никогда больше не возвращаться в склеп!
— Ах, как я тебя понимаю, родненькая… Но с такой сильной тягой к крови тебе недолго оставаться среди живых, недолго… Идём же к Зебуб-Баалю, пока ещё не пропели первые петухи, он скажет, что тебе делать…
Они зашагали сквозь лес: впереди ведьма, за ней Амалия, нагруженная сумками.
— Кинешь ему кусочек ребёночка, — говорила ведьма. — Старый Зебуб слопает его и начнёт вещать, а когда замолчит, кинешь ему ещё кусочек… Так, кусочек за кусочком, он и откроет тебе заклинание…
— Мне необходимо его узнать, — отвечала Амалия. — Больше всего на свете я не хочу возвращаться в склеп…
Они прошли по заброшенному лесному кладбищу. Вокруг них то тут, то там начинала шевелиться земля; вспухали бугорки, из которых высовывались костлявые руки; иногда показывался череп, поводивший пустыми глазницами. За деревьями сверкали чьи-то красные глаза, двигались тени, вспархивали стайки каких-то крылатых уродцев, встревоженных зарницами…
С боковой тропы к путницам вышел полный лысый мужчина в костюме, без галстука, в расстёгнутой на груди рубашке. Он пыхтел и сгибался под тяжестью увесистой сумки. Принюхавшись, Амалия поняла, что это простой смертный, и ей вдруг захотелось попробовать кровушки. Но ведьма цыкнула на неё, и вампирша поняла, что сейчас об этом думать не следует.
— Я правильно иду? — обратился мужчина к Шепочихе. — Зебуб-Бааль там?
— Там, там, касатик, — откликнулась ведьма. — Идём с нами, он всё тебе расскажет…
Вскоре лес поредел и под ногами захлюпало. Они вышли на болото. Дальше пришлось идти по кочкам. Амалия, прекрасно видевшая в темноте, ставила ноги куда надо, а вот толстяку приходилось хуже. Он несколько раз срывался с кочек и уходил в жижу по колено, а то и глубже.
— Сумку не вырони, — твердила ему Шепочиха. — Без угощения Зебуб говорить с тобой не станет.
— Нежнейшее детское мясо, филейные части… — пыхтя, отвечал толстяк. — Провидец будет доволен…
Ведьма шепнула своей спутнице, что это важная птица, директор крематория в областном городе, а в сумке у него — куски двух погибших детей, которых привезли к нему на сжигание. По-совместительству он подпольный цеховик, руководит пошивочным предприятием, которое изготовляет джинсы. У Зебуба он хочет узнать, что будет со страной и с его коммерцией, разрешат ли частную собственность или прихлопнут.
Амалия удивлялась, как можно интересоваться такими ничтожными пустяками, когда впереди вечность. Если бы толстяк знал, что его жизнь пролетит как одно мгновение, то думал бы не о житейской суете, а совсем о другом…
Они остановились. Болотная поверхность перед ними двигалась и шла круговыми волнами. Там, откуда эти волны исходили, появился округлый бугор. Он понемногу вырастал, выдавливаясь из болотной жижи, и вдруг Амалия поняла, что это не бугор, а огромная голова.
Хлёсткие плети молний почти не гасли, и не умолкали громовые раскаты. Округлая бородавчатая, покрытая болотной водорослью громадная голова Зебуб-Бааля медленно вырастала из жижи, озаряемая призрачным белым светом. Показались небольшие, широко расставленные глаза, мясистый нос с крупными ноздрями, наконец в болоте забулькало и из жижи выпростался длинный тонкогубый рот, который беспрерывно шевелился, чмокал и словно отплёвывался.
Голова демона вышла из болота не полностью; если предположить, что она круглая, то показалась лишь её верхняя половина. Глаза раскрылись. Зрачки, позыркав по сторонам, уставились на пришедших.
— Сперва голову ему кинь, — велела ведьма Амалии. — Тогда он заговорит с тобой.
Амалия извлекла из сумки голову ребёнка и швырнула демону, целя ему в рот. Попала, однако, в нос. Брошенная голова отскочила, но тотчас изо рта высунулся длинный, как у насекомого, язык, стремительно, на лету, подхватил голову и отправил в пасть. Челюсти задвигались, послышался чавкающий звук.
— Хорош ребёночек, свеженький, — раздался низкий утробный голос. — Нравится.
— Зебуб-Бааль, от проклятия хочу избавиться! — закричала Амалия.
— Знаю, знаю, за заклинанием пришла. Трудное дело у тебя. Проклятье наложено высшими силами. Не могу я тягаться с ними…
Зебуб замолчал.
— Ещё кинь, — шепнула ведьма.
Амалия кинула голень. Демон схватил её на лету языком и снова зачавкал.
Несколько минут прошли в томительном ожидании.
— Думаю, думаю я, — пророкотала голова.
Амалия кидала ей снова и снова, голова всё пожирала и каждый раз отвечала:
— Думаю я. Думаю.
Тут вмешался директор крематория.
— О великий Зебуб-Бааль, а может, ты пока на мои вопросы ответишь? — И он кинул Зебубу большой кусок детского мяса. — Скажи, о великий, что меня ждёт? Буду я миллионером?
— Будешь, — ответил демон, чавкая. — Фу, мясо несвежее.
— Как же несвежее! В морозильнике держал.
— Заклинание, о Зебуб-Баааль, заклинание! — молила Амалия, вынимая из сумок и бросая демону всё новые куски.
— Заклинание сказать тебе не могу, но скажу, от кого его можно узнать, — проревел демон и в тот же миг огненная плеть молнии, упав с неба, хлестнула его по самой макушке.
Встрепенулись деревья. Сотни встревоженных летучих мышей закружились над Амалией, ведьмой и толстяком. Глаза Зебуба вытаращились, он ушёл в болото по самые ноздри, но тут же вновь поднялся и прогудел:
— Вот видишь? Не дают мне.
— Ты на мой вопрос ответь, о премудрый, на мой! — Директор крематория швырнул демону один за другим несколько кусков. — В каком году я накоплю миллион?
— В 90-м, — ответил Зебуб.
— А скажи, будет ли в СССР денежная реформа?
— Будет.
Директор швырнул ещё кусок.
— Когда? В каком году?
— В 91-м.
— Посоветуй, о великий, как мне сохранить нажитое тяжкими трудами!
— Доллары покупай, золото.
Амалия вынула из сумки последний кусок человечины.
— Спаси меня, великий Зебуб-Бааль! — зарыдав, она бросила его демону и опустилась на колени. — Это не жизнь, а кошмар! Чтобы жить, я должна убивать, убивать, убивать!.. Представь, всего лишь сутки прошли с той минуты, как я обрела человеческую плоть, а уже по меньшей мере трижды была на волосок от гибели. Но даже не гибель страшит меня, а то, что после смерти я вернусь в склеп, к иссохшим костям, и буду мучиться, блуждать и тосковать, не находя покоя… Это ужас, ужас! Скажи мне, что делать? Как узнать заклинание, которое позволит мне жить и умереть как все люди, навеки успокоившись не только телом, но и душой!
— Помоги несчастной женщине, Зебуб, — вторила ей ведьма. — Ведь не даром о тебе идёт молва, что ты знаешь всё на свете.
Демон чавкал и поводил зрачками по сторонам.
— Нужное тебе заклинание было записано в старинной арабской рукописи, но она сгорела тридцать лет назад, — ответил он.
По его макушке снова хлестнула молния, и он по самые глаза ушёл в жижу.
— Не дают мне говорить об этом, — пробулькал он из болота. — Действует проклятье.
— О, горе мне, — простонала вампирша.
— Тогда на мой вопрос ответь, о Зебуб! — Директор крематория швырнул новый кусок. — Разрешат ли мне свободно заниматься коммерцией?
— Разрешат.
— В каком году, о мудрейший?
— В 91-м.
— Частную собственность введут?
— Введут.
— О радость! — Толстяк бросил демону сразу два куска. — А будет у меня второй миллион?
— Будет.
— Когда? В каком году?
— В 92-м.
Амалия завопила ещё громче, перекрывая голос директора:
— Так что же, о великий, не поможешь мне? Я принесла тебе такого упитанного мальчика!..
— Слушай внимательно, — сказал демон, полностью высунув рот из болота. — Незадолго до пожара рукопись прочёл один учёный. Его чудесная память хранит всё, что он когда-либо прочёл в своей жизни.
— Он и заклинание из той рукописи помнит?
— Помнит, хоть он и прочёл его тридцать лет назад и только один раз.
— Великий, прими ещё кусочек! — заголосил что было мочи толстяк и швырнул самый крупный кусок. — А третий миллион у меня будет?
— Будет.
— Когда?
— В 92-м.
— Ну, а десять миллионов?
— Будет.
— Когда, когда, о великий?
— В 92-м.
— А потом? Что потом будет? Я умру миллионером на собственной вилле во Франции, да?
— Нет.
— А где же?
— Здесь, в этой стране.
— Как это случится? Когда? Скажи конкретно, чтоб я знал!
— В 94-м бандиты тебя в асфальт закатают заживо.
— Что? — Толстяк от неожиданности едва не упал с кочки.
Шепочиха толкнула Амалию под локоть:
— Спрашивай, спрашивай, пока ещё он не забыл вкус принесённого тобой мяса!
— О Зебуб-Бааль, — закричала Амалия, — как зовут этого удивительного учёного? Где его найти?
— Он живёт на северо-западе отсюда, в трёх днях пути.
— Ты спрашиваешь ерунду, — брызжа слюной, заорал на Амалию толстяк. — У меня вопрос жизни и смерти!
— Это у меня вопрос жизни и смерти!
Толстяк начал вытаскивать из сумки куски и кидать голове. Демон ловил их языком, чавкал и морщился:
— Фу, гнильё.
— Скажи мне, о Зебуб, кто будет править страной через десять лет? — кричал толстяк. — Горбачёв?
В ответ демон издал нечто неразборчивое, как будто икнул: «Йеее…».
— Кто? Не слышу!
— Не нравится ему твоё мясо, потому он говорить с тобой не хочет, — раздражённо сказала Шепочиха.
— А через двадцать лет? — не слушая её, продолжал кричать толстяк. — Через двадцать лет кто будет править?
— Пппу-у-у… — Демон словно выпустил газы из анального отверстия.
— Чего-чего? Не слышу! А через тридцать кто будет?
— Пппу-у-у…
— А через пятьдесят? Через пятьдесят кто? И вообще что со страной будет? Процветёт она?
— Пппу-у-у… Пппу-у-у… Пппу-у-у…
— Что ты всё пу да пу, — Директор начал злиться. — Яснее говори!
— Не скажет он яснее, — огрызнулась Шепочиха. — Мясо надо свежее приносить, тогда сказал бы.
— Оно в морозильнике лежало!
— Один чёрт сгнило!
Амалия, втянув воздух, поморщилась:
— Ну и запашок…
Директор огляделся.
— Откуда такой вонью понесло?
— Это Зебуб рыгнул от твоего мяса, — сказала Шепочиха и помахала перед собой ручками, заулыбалась довольно. — И не вонь это, а сладкий аромат. У Зебуба даже отрыжка провидческая. Чуешь, как благоухает? Значит, процветёт.
Амалия, пачкаясь в болотной грязи, придвинулась ближе к голове.
— Так что же, о мудрейший Зебуб-Бааль, найду я учёного или нет?
— Найдёшь. Только запомни: твоё заклинание было написано на сорок второй строке. В нём три слова. Ты должна их произнести вслух три раза подряд…
Сразу три ослепительные молнии вонзились в макушку демона, гром треснул с такой силой, что, казалось, весь лес со всей его нечистью встал на дыбы и тучи закружились как в вихре. Зебуб, булькая, ушёл в болото весь, только волны побежали, быстро затихая.
— Скажи, о великий, могу я изменить свою судьбу? — завопил толстяк. — Может, и для меня есть какое заклинание?
В ответ ему звучали лишь хлопки вонючих пузырей, подымавшихся с болотного дна.
— Видишь, что ты наделала, дура, — обернулся толстяк к Амалии. — Спугнула ясновидца своими дурацкими вопросами, а мне ещё о многом надо спросить!
Трясущаяся от страха Шепочиха схватила Амалию за руку.
— Идём отсюда быстрее, — она потянула вампиршу назад, к деревьям. — Зебуб больше не покажется. Он, видно, сболтнул лишнее — вон как разбушевалось вокруг…
И правда, в природе творилось что-то неописуемое. Гром не умолкал. Яростные копья молний скрещивались так часто, что свет их почти не гас. Всё в лесу замерло в этом зловещем мертвенно-белом блеске. Лесная нечисть куда-то попряталась. Сгинул директор крематория. Амалия чувствовала, как какой-то безотчётный, давящий ужас охватывает и её, заставляя бежать, спрятаться, зарыться…
— Давай скорей сердце! — визжала и билась Шепочиха. — Задаром, что ли, я трудилась, неприятности такие навлекла на свою голову?
Амалия кинула ей сердце ребёнка, та схватила его, метнулась к деревьям и скрылась, а вампирша, пробравшись по кочкам и дойдя до твёрдой земли, не в силах больше стоять, опустилась на колени, потом легла, сжалась в комок и, тихонько воя, стала ждать последнего, гибельного для неё удара молнии. Этот удар должен был раз и навсегда лишить её телесной оболочки и вернуть её душу в склеп. С замиранием прислушивалась она к треску небесных копий, ожидая наказания за свои дерзкие вопросы демону…
Но неистовство небес неожиданно разрешилось сильнейшим ливнем, в котором потонули и молнии, и лес, и летучие мыши, и свист ветра. Водяная мгла окутала мир, и в ней слышался лишь грохот отвесно падающих струй.
Дождь начал затихать перед рассветом и кончился внезапно с далёким криком петухов.