18 сентября, четверг

«Бентвинг» по $31,33

К 18.45 атриум МСИ гудел от странной смеси празднества и недобрых предчувствий. Группа из пятнадцати музыкантов сотрясала все восемь этажей музея, бодрая музыка проникала в каждый уголок, каждую щель. Толпа уже была готова качаться и трясти волосами. Готова пить и нести финансовую чушь на фоне Моне и прочих великих. Публика собралась на чествование Сая Лизера за большой вклад в мир искусства. Но эти же люди могли в любую секунду взорваться, потому что твердо знали одно: беды не за горами.

– Гарри Уинстона сейчас считают безвкусицей? – спрашивала своего приятеля стройная женщина.

Она сверкала черными блестками и винтажным ожерельем с тридцатью пятью изумрудами, тридцатью девятью бриллиантами, круглыми или маркизами, и платиновыми вставками.

– У нас барбекю-риск, – замечал молодой финансовый менеджер в другом конце зала.

– И что эта хрень значит? – переспросил его приятель.

У божественного жаргона есть свои проблемы. Ораторам требуется все время следить за своими метафорами.

– Кто-нибудь всегда жарит гриль лучше. С инвестиционными показателями та же ерунда. Кто-нибудь всегда получает большую прибыль.

– А по-моему, – замечал третий бог, – хедж-фонды находятся под угрозой исчезновения.

– Эй, повелители Вселенной, – заорал лидер группы, сто сорок килограмм, стиснутых черным смокингом.

Он заигрывал с толпой, заставляя людей сверкать глазами размером с серебряный доллар.

– Плохие рынки, говорите вы. Трудные времена, говорите вы. Что ж, вот немного помощи от Джексона, Джефферсона и, может, даже Бена Франклина.

Его смех разнесся по всему просторному атриуму, и группа заиграла «Dead Presidents» Уилли Диксона.

Бьянка, стоя в дамской комнате, изучала свое отражение в зеркале. Неплохо для сорока восьми, решила она. Она поправила несколько темных волосков, отхлебнула мартини и поклялась никогда не краситься в блондинку, как бы ни настаивал Сай. Опустив взгляд, осмотрела слабый намек на кружева и улыбнулась классическому высказыванию Дороти Паркер: «Лаконичность – душа женского белья».

Организация этого вечера заняла целую вечность. Бьянку поглощали сотни дел: список гостей, еда, подарочные пакеты, приглашения, цветочные композиции, аудиосистемы, кто будет говорить, кто будет вести, что надеть ей, что надеть Саю, кто придет и сколько они заплатят – не меньше тысячи долларов с человека. И неважно, сколько потребуется добрых бразильских пинков, чтобы вытрясти из людей пожертвования при таких жестких рынках. Все должно быть безупречно. Ей казалось, апрель, когда она начала подготовку, миновал только вчера.

Бьянка понятия не имела, заметил ли что-нибудь Сай. Он выказал нулевой интерес к ее черному платью без плеч от «Хайди Вайзель». Сай не обратил внимания на ее длинные волосы, уложенные к вечеру в МСИ у «Бергдорфа Гудмана». Она вполне могла бы обойтись без всех этих приготовлений, «междусобойчиков» и золоченых – а может и холощеных – сборищ филантропов.

Это вечер Сая, а не ее. Ему нужно всеобщее признание. Бьянка предпочитала хорошую книгу, удобную пижаму и попкорн в постели. Она ненавидела тушь для ресниц и считала остальной макияж пустой тратой времени. Она в любой момент променяла бы «Хайди Вайзель» на свободные капри. Если бы только Сай обратил внимание. Если бы он согласился на несколько консультаций.

Мечтания Бьянки прервал стремительный сгусток энергии: из кабинки вырвалась леди Дана из Дирфул Драйв. Она не принадлежала к аристократии в британском смысле слова «леди». Это был охотничий титул, преподнесенный ей элитой Гринвича. Кто-то во время утренней пробежки заметил ее сидящей на дереве с арбалетом и полным колчаном болтов. В полном охотничьем костюме, увенчанном шапочкой из оленьей кожи, она дожидалась возвращения оленей, сожравших в ее поместье зелени на семьдесят пять тысяч долларов.

– Черт возьми, Бьянка, ты прекрасно выглядишь, – восхитилась леди Дана, поправляя платье от «Версаче».

Женщины вышли из комнаты и вернулись к вечеринке. К Бьянке, царящей среди мужчин и женщин в черном. К высокой моде Нью-Йорка, Гринвича и Лондона. К собранию настолько элитному, настолько несравненному, что «Шестая страница» «Нью-Йорк пост» отправила освещать это событие трех репортеров, каждый из которых тащил за собой фотографа. Вокруг Бьянки кружили хищники – но не лесные волки, а светские львицы.

– То, что вы с Саем сделали для МСИ – просто великолепно, – поздравляла одна.

– У тебя сказочная прическа, – говорила другая.

– Милая, какое очаровательное платье.

На другом конце зала Бьянка заметила мужа. Сай занимался толпой, ослепительный и лощеный, на вид ничуть не беспокоясь о состоянии рынков. Никки держалась рядом. Сегодня у нее в носу был рубиновый гвоздик, маленький камушек идеально подходил к мерцающему черному платью.

Держа бокал с мартини, Бьянка следила за Саем и думала, что же случилось с их браком.

– Наши девочки заслуживают лучшего, – пробормотала она.

– Что-что? – переспросила леди Дана.

– Ничего, – ответила Бьянка, яркая, сексапильная и погруженная в свое горе.

Шум в зале нарастал, а Виктор в одиночестве стоял у бара. Он допил свой «зеленый космополитен» и на секунду задумался, почему никто не позаботился о виски. По счастью, Доу подскочил на 400 пунктов за торговую сессию. Виктор заказал еще один «космо». Не для утешения и уж подавно не ради празднования подъема рынка. Этот коктейль посвящен решению. Его решению.

«ЛиУэлл» пора взять себя в руки, возместить все потери и начать зарабатывать прибыль. Этот придурок Кьюсак был прав насчет «Бентвинга», решил Ли. Его акции – кусок дерьма, даже при сегодняшнем взлете рынка. Единственная проблема – как убедить Сая. И, конечно, как вести операции.

– Что привело вас сюда? – спросила женщина.

Виктор обернулся и обнаружил высокую, яркую, золотоволосую красавицу: еще нет тридцати, карие глаза и шелковое платье, облегающее фигуру, как липкая лента. На женщину оборачивались. На ней были черные чулки со швом, бегущим вдоль ноги. Несомненно, ее родословная восходила к Афродите, богине любви и красоты, которая заодно брала на себя обязанность покровительствовать проституткам.

– Сай – мой босс, – ответил он. – Я Виктор Ли.

– Ладно, Виктор, – сказала она, переключая тон на максимум обольщения, – почему бы вам не угостить меня чем-нибудь?

Она взяла его за руку, предлагая пойти штурмовать бар.

Ее тон удивил Виктора. Он не заметил намека, сексуального голоса. Его все еще поглощали черные швы на чулках.

– Напитки бесплатные.

– Я бы предпочла бокал белого вина, – заявила золотоволосая красотка, – и ваш рассказ о чем-нибудь изысканном.

– Чего ради? – не задумываясь спросил Виктор.

– О, вызов? – заметила женщина, слегка прижимаясь к нему. – Мне это нравится.

Виктор, удивленный этим прикосновением, пропустил ее реплику и сказал:

– Вы правы насчет вина. Вы выглядите немножко неуверенно.

– Если вы забыли мое имя, ничего страшного, – ответила женщина с непонятной усмешкой.

Она моргнула, отвернулась и оставила Виктора наедине со своими мыслями о «Бентвинге» и черных швах на ее чулках.

На улице моросил дождь.

На другом конце города Эми Кьюсак мчалась к воротам. На ней было платье от «Изабеллы Оливер», черный плащ и красные теннисные туфли. В одной руке она держала зонтик, в другой – раздутую сумочку, вмещавшую жемчужное ожерелье и черные туфли на высоком каблуке. Эми, которая выскочила из зоопарка и устремилась в Бронкс, привлекала внимание не только шестым месяцем беременности, но и отчаянными поисками такси.

Ее выступление, последнее перед отпуском по беременности, закончилось значительно позже пяти. У нее не было другого выбора, кроме как переодеться на работе. Невозможно успеть добраться до дома, привести себя в порядок и вернуться в МСИ достаточно рано, чтобы успеть обнять папу и устроить хорошее шоу для Джеймса. В такое время суток движение в Нью-Йорке – мрачнее некуда.

Пока Эми стояла на улице, морось превратилась в дождь. Она смотрела в обе стороны, изучая Южный бульвар. Без толку. Ни одной машины. Пусто. Пока Эми теряла время, дождь становился сильнее, а небо темнело.

Конрад Барнс никогда не встречался с Эми Кьюсак. Однако он узнавал неприятности, когда видел их. Беременная женщина, одна, в Бронксе. Вряд ли от ее красных теннисных туфель будет много толку. Неизменный джентльмен, Барнс подошел к ней, оставив позади свою молодую спутницу.

– Вы позволите помочь вам поймать такси?

Мардж была во Флориде, а Конрад – на небесах. Он любил проводить с ней четверги в зоопарке, предпочитая их стариковским Олимпиадам с прочими пешеходами в «Уэстчестер Молл». Но сегодня все по-другому, включая тот факт, что он припарковался на Южном бульваре, поскольку парковка Б оказалась забитой.

Барнс подружился с молодой медсестрой рядом с Тигриной горой. Этого никогда бы не случилось, если бы Мардж была рядом. Они как раз собирались перекусить. Прыгнуть в машину и поехать ужинать на Манхэттен, куда-нибудь в районе Авеню Эй. В укромном местечке на Лоуер Ист-Сайд они точно не натолкнутся на приятелей из Бронксвилля.

– Благодарю вас, – ответила Эми.

Высокий, с белоснежными волосами, Конрад выглядел ходячей рекламой «бешеного» видеошоу, которые крутят в местных клубах. Кроме того, у него были самые впечатляющие сросшиеся брови из всех, виденных Эми.

– Но я справлюсь.

Барнс отказался отступать. Он поднял руку и свистнул сквозь зубы, выпятив корзинкой нижнюю челюсть. С северного конца улицы показалось желтое такси.

– Как вы это сделали? – спросила Эми.

– Я сегодня в ударе, – сказал Барнс, расплываясь в теплой улыбке, которая здорово способствовала его карьере в фармацевтике.

Пока он придерживал дверцу машины, к ним подошла его молодая спутница.

Женщина, лет двадцати пяти, была крепкой и спортивной. Одета в белое, милая фигурка и изумительные каштановые волосы. Эми заметила на ее левой руке вздувшийся шрам. Губы женщины – Эми решила, что она дочь старика – едва тронуты помадой. Контактные линзы делали ее глаза ярко-синими.

Эми сложила зонтик, забросила сумку на заднее сиденье и сказала Конраду:

– Огромное спасибо.

Она поймала взгляд синих глаз и едва не добавила: «Позаботьтесь о вашем папе», но передумала. Женщина держалась как-то не так.

Через несколько минут Рейчел нырнула в седан Конрада. Ее тревожила эта беременная женщина. Она странно смотрела на Рейчел, словно пыталась запомнить.

Характерный взгляд Эми был одной из особенностей лицевой слепоты. Но мало кто об этом знал.