1 октября, среда
«Бентвинг» по $28,42
– Нет, Грэм. Вложите деньги сейчас – и получите рояль на голову.
Упав в понедельник на 778 пунктов, Доу восстановил 485 во вторник, к концу квартала. В среду утром, когда Кьюсак и Даркин говорили по телефону, рынки рушились, будто вторничный батут оказался рваным. Та же история, только день другой.
Кьюсак больше не беспокоился. Дверь его кабинета была широко открыта. Он хотел уйти из «ЛиУэлл Кэпитал». Хотел поскорее избавиться от этого шоу уродов. Он плевать хотел на указания Лизера: «Именно у тебя проблемы с наличностью. Так что зарабатывай». Пришло время двигаться.
– Что-то не так? – спросил Даркин.
– Рынки, – ответил Джимми, разглядывая сонограмму Яза. – Мы сможем встретиться ближе к концу месяца?
– Я переключу вас на секретаршу. Подберите какое-нибудь время.
– Хорошо, Грэм.
Через тридцать секунд Кьюсак повесил трубку. Пусть Лизер поцелует его в задницу. А заодно Шэннон, преследователь и все остальные. Заложив руки за голову – классическая поза военнопленного времен Второй мировой войны, – Джимми выглянул наружу. Никки возвращалась на свое рабочее место, неся в руке сумочку.
Он долго смотрел на ее сумочку. Кожаная, ничего блестящего. Никки купила ее в «Саксе», заплатив пару тысяч. А может, у уличного торговца, за десятку. Когда Никки уселась и исчезла за своими стеллажами и папками, Кьюсак уже точно знал, что ему нужно. Пора воспользоваться страничкой из пьесы Лизера, той, где сказано: «Мы владеем гребаным Гринвичем».
– Эй, Никки, – сказал Джимми через десять минут. – Скажи всем. Ланч с меня.
– По какому случаю?
– Весь мир теряет деньги. Хедж-фонды рушатся направо и налево. Но я сегодня договорился о важной встрече и хочу это отметить.
Вряд ли Кьюсак был когда-нибудь обаятельнее, чем сейчас.
– «Планета Пицца»? – спросила она, имея в виду заведение рядом с «Гринвич Плаза».
– Ни в коем случае. Я уже сделал заказ в «Гленвилль Пицца». Две с фрикадельками. Две с пеперони и дополнительным сыром. Одна ассорти. Две с овощами. И с сардинами. И куча лимонада, хватит, чтобы смыть всю соль и жир обратно в Манхэттен. Но есть одна проблема.
– Я так и знала, – ответила Никки, подняв бровь.
Она смотрела с подозрением, но выглядела игриво и модно со своим рубиновым гвоздиком.
– У меня в полдень переговоры. Можешь съездить за едой?
– На твоей машине? – спросила она.
– Вот уж нет. Там одна хитрость с зажиганием, и я не хочу, чтобы ты застряла в Гленвилле с нашим обедом. Кроме того, это же праздник. Поговори с Шэнноном и возьми «Бентли» Сая.
– А если он скажет «нет»?
– Ты смеешься? Ты единственный человек на всей земле, который в силах заставить Шэннона улыбнуться. Все зависит от тебя, – ответил Кьюсак. – Твоя миссия – спасение мировых финансовых рынков: одна машина, два человека и восемь пицц вовремя.
– Я поговорю с Шэнноном. Но тебе нужно вздремнуть. Или что-то в этом роде.
– Привези мне «Маунтин Дью» и тонну кофеина.
– Ты уверен? – озадаченно спросила Никки, качая головой и широко улыбаясь.
– Я заплатил за все, включая напитки. Даже чаевые. Отказывайся от любых попыток познакомиться с твоим бумажником.
– Что-нибудь еще, Джимми?
«Забудь свою сумочку».
В Рейкьявике было на пять часов больше. Сигги закрылся рано и встретился с Олавюром в баре.
– Что? – воскликнул тихий владелец галереи.
– Ты слышал, – вяло ответил Олавюр и осушил рюмку текилы, своей новой симпатии. – «Хафнарбанки» выгнал меня. – Он махнул бармену и распорядился: – Еще одну.
– Выгнали после всех твоих трудов…
– Это все уже неважно. «Хафнарбанки» не протянет и недели. Вчера Гвюдйонсен просидел весь день за закрытой дверью со следователями.
Сигги понизил голос и оглядел бар. Никто их не слушал.
– Кто навел их на вас?
– Сай Лизер.
– А его проблемы с «Бентвингом»?
– А что с ними? Я заработал деньги на понижении «Бентвинга», но потерял задницу на «Хафнарбанки». – Олавюр осушил вторую рюмку.
– Ты отправил послание в Гринвич.
– Я чихнул в ураган. И теперь у меня нет работы.
Сигги оценивающе посмотрел на двоюродного брата: скорчившийся, пьяный, раздавленный. Кожа пожелтела от выпивки, нехватки солнечного света или просто от стресса; Олавюр походил на побитую собаку, которая скулит с поджатым хвостом. Это зрелище что-то перевернуло внутри кроткого арт-дилера. За всю свою тихую жизнь на тихом острове, далекую от игр «убей – или будешь убит» торговых площадок, Сигги ни разу не испытывал такого прилива адреналина.
– Олавюр, ты мудак!
Безработный банкир поднял взгляд с кислой гримасой человека, которому заехали ногой в пах.
– Как ты сказал?
– Ты же Мистер Лёд. Это ты всегда говорил: «Важна только последняя победа».
– Сигги, что тебе от меня нужно? Я, скорее всего, сяду в тюрьму.
– Брат, я не смогу изменить то, что ты сделал. Я не могу вернуть твои деньги или уберечь тебя от тюрьмы. Но в одном я уверен. Я не стану сидеть и смотреть, как ты хнычешь над рюмкой текилы. Ты будешь работать на меня. И начнешь сейчас. Прямо сейчас, – заорал Сигги, – начнешь поступать как мужчина!
По привычке Олавюр едва не поднял его на смех. Сигги был человеком со вкусом. Он никогда не демонстрировал ни властность, ни силу. Но во время той аферы с Рафаэлем его троюродный брат был холоден как лед.
– О чем ты говоришь?
– Мне нужна твоя помощь.
– Какая?
– Я получу счет, – ответил Сигги, – и потом мы купим тебе билет.
– Куда?
– В аэропорт Кеннеди, – заявил арт-дилер. – Мы собираемся в Нью-Йорк.
– Зачем?
– Встретиться с моим клиентом, – сказал Сигги, изучая покрытое пятнами лицо брата. – Ты не поверишь, чем она занимается.
– И в чем заключается наша работа?
– Поразить Сая Лизера в ахиллесову пяту.
Пораженный Олавюр смотрел на троюродного брата с трепетом и значительной долей новообретенного восхищения.
В 11.59 Кьюсак надел гарнитуру: она выглядела убедительнее обычного телефона. Затем нажал кнопку и прошелся по кабинету. Он собирал силы для самого странного звонка за всю свою карьеру. Разговор начался с вопроса:
– Бадди, кто будет представлять «Нью-Джерси Шит Метал»?
В следующие пятнадцать минут Кьюсак кивал и жестикулировал. Он ходил взад-вперед по своему кабинету, опуская руки в отчаянии и поднимая кулаки в честь успехов. Он бушевал. Выплясывал. Произносил каждую фразу, которая приходила на ум, всевозможные штампы и бессмысленные выражения из лексикона богов:
– Я говорю, «Элиот Уэйв Файв». Реальный шанс.
– Вам понравится рынок в двенадцать тысяч. Это просто кража десяти восьмисот.
– Когда Гринвичу нужны лидеры, хедж-фонды смотрят на нас.
Кьюсак приседал и делал наклоны, останавливаясь, чтобы послушать и перевести дыхание. Взять передышку. На другом конце линии никого не было. Непросто одновременно изображать непрерывный разговор и следить за перемещениями Никки, как трехглазый ястреб.
Шэннон появился ровно в 12.15. Никки надела куртку. Кьюсак для порядка покачал правым кулаком, и она помахала ему в ответ. Здоровяк нахмурился, когда Кьюсак показал им два больших пальца. Сумки не было. Никки ее не взяла.
Тридцать секунд пронеслись, как вечность. Джимми ждал, все еще разговаривая, продавая и продолжая укреплять свою заявку на «Оскар». В это мгновение материализовались его худшие страхи. Никки вернулась. Она забралась под стол, достала сумочку и вытащила кошелек. Подняв кверху ладони и сделав недоуменное лицо, просигналила: «Как идут дела?»
Кьюсак с блеском в глазах опустил руки и, изобразив весы, покачался из стороны в сторону: «Все висит на волоске».
«До их возвращения максимум двадцать минут».
Из осторожности Кьюсак выждал пять. Он небрежной походкой подошел к столу Никки, посмотрел, не следит ли кто, и засунул руку в ее сумочку. Сделал то, что ни разу не делал с сумочкой Эми. И в эту секунду с ужасом услышал за спиной голос:
– Эй, Джимми…
– Что случилось? – спросил Кьюсак, оборачиваясь и стараясь не покраснеть.
– Слышал твой разговор, – сказал Лизер. – Именно такое нахальство нам и нужно. С кем ты говорил?
– «Нью-Джерси Шит Метал».
– Есть прогресс?
– Продолжим после обеда. – Кьюсак стиснул кулак, демонстрируя непреклонную решимость.
– Отличная работа. И я слышал, ты платишь за ланч.
– Я боялся, – признался Джимми, – что вы рассердитесь. Я знаю, ланчи – не ваш профиль.
– Мне надо было самому это сделать.
«Тринадцать минут».
Кьюсак направился к стойке секретарши. Лифта не было целую вечность. Он ждал. Ждал. Ждал. Наконец лифт приехал. Он останавливался на каждом этаже. Кто-то сказал: «Покатаемся». Никто не рассмеялся.
Двери открылись. Кьюсак прошел через вестибюль здания, посмотрел направо и налево, ища «Бентли» Лизера, и двинулся к Гринвич-авеню.
«Одиннадцать минут».
Джимми последний раз обернулся и рванул к «Гринвич Хардвер». На полпути к цели он нырнул за няню с коляской, за которой следовала женщина постарше – наверное, мать.
Спустя пару секунд он уже стоял в очереди, дожидаясь, пока мясистый плотник закажет упаковку гвоздей. Фланелевая рубашка. Двадцать лишних кило жира.
– У вас есть сотки со шляпкой под тройку?
– Они идут только со шляпкой под три с четвертью, – ответил продавец.
Седые волосы. Лысина. Широкая улыбка и деловитость.
– Не, мужик. Мне нужно тройку.
«Семь минут».
– Под тройку есть полтинники. Если тебе нужна тройка, у меня есть три варианта полтинников.
– Мне нужна сотка.
– Тогда бери со шляпкой на три с четвертью.
Фланелевая Рубашка нахмурился, и Кьюсак сказал:
– Эй, парни, мне нужно срочно сделать ключи.
Продавец и плотник раздраженно обернулись.
– А мне какое дело? – спросил Фланелевая Рубашка.
– Дело на двадцать долларов, – ответил Кьюсак, подняв хрустящего Джексона.
– Тут ты прав. – Фланелевая Рубашка схватил банкноту и сказал продавцу: – Помоги-ка моему новому другу, Горди.
– Эй, мне бы тоже такая не помешала, – возразил продавец Горди.
– Сделай мне ключи, и как-нибудь разберемся, – пообещал Кьюсак.
Он засунул руку в карман и обнаружил, что на кольце Никки болтается не один, а три ключа.
– Взгляни. Мне нужны все три.
– На это нужно время.
– Время превращает твоего Джексона в Линкольна, – подсказал Джимми.
– Ладно, займусь.
Шлифовка. Резка. Секунды, секунды, секунды. Кьюсак выскочил из дверей с комплектом новых ключей, обеднев на пятьдесят долларов.
«Три минуты тридцать секунд».
Кьюсак не был самым быстрым игроком в футбольной команде Колумбийского. Но не был и самым медленным. Он помчался по Гринвич-авеню, торопясь успеть к «Плазе» до возвращения Никки и Шэннона. Сердце колотилось как молоток.
«Минута тридцать секунд».
Джимми вошел в вестибюль, задыхаясь и потея. Пот заливал глаза. Он снова осмотрел помещение и пошел к лифту, выравнивая дыхание и уворачиваясь от богов с пакетами ланчей на вынос.
«Пятнадцать секунд».
Никки и Шэннон вошли в здание. Они разговаривали и смеялись; Шэннон нес коробки с пиццей, поставленные друг на друга. Они направлялись к лифту.
Кьюсак заметил взгляд Шэннона. Он видел, как щербатая улыбка здоровяка исчезает за угрюмой гримасой. Он видел свое полуразмытое отражение в потертом хроме дверей лифта. Он был внутри. Они остались снаружи, дожидаться следующего.
Двери открылись, и Кьюсак поспешил в вестибюль. Он прошел мимо стойки секретарши. Аманда, не снимая гарнитуры, сказала:
– Эй, спасибо за ланч.
– Пожалуйста.
У стола Никки он «случайно» выронил ручку и, нагнувшись за ней, вытянул сумочку. Достать ключи. Засунуть внутрь. Сумку – в стол. Кьюсак выпрямился, легкие все еще горели после бега, и собрался отойти. В эту секунду он услышал знакомый голос:
– Эй, Джимми…
Кьюсак дернулся и увидел Виктора Ли.
– Спасибо за ланч.
– Пожалуйста.
– Ты заказал что-нибудь легкое?
– Одну ассорти. Две с овощами.
– Ты – супер! – сказал Виктор и, указав на стол, добавил: – Никки не стоит бросать вот так сумочку.
– Тоже верно, – согласился Кьюсак.
– Похоже на подделку под «Биркин».
– Угу.
В эту минуту к ним присоединилась Никки, следом плелся Шэннон с пиццами.
– За мной, мальчики.
Она повела троих мужчин в конференц-зал, где уже собрались остальные сотрудники.
– Нам следует поблагодарить за обед Джимми, – объявил Сай Лизер.
Когда аплодисменты стихли, он добавил:
– Только не ешьте слишком много, а то уснете. У нас есть работа.
Аманда подняла руку, осмелившись задать запретный с последнего пицца-ланча вопрос:
– Босс, это значит, что дела пошли на лад?
Все молчали. Лизер обвел глазами комнату, смерив каждого взглядом, а потом внезапно широко улыбнулся. Все засмеялись. Рынки падали, падали и падали, и «ЛиУэлл Кэпитал» нуждался в разрядке.
Не смеялся только один человек. Шэннон. Кьюсак впился в сочный кусок пеперони с дополнительным сыром, и тут здоровяк сказал:
– Ты кое-что забыл.
– Оливки?
Шэннон поднял ручку Кьюсака.
– Я нашел ее на столе у Никки.
– О, спасибо, – радостно ответил Джимми.
Здоровяк промолчал. Лицо – маска. Холодные глаза. Ни тени улыбки. Грубое лицо Шэннона напомнило Кьюсаку то, что он и так знал. Добыть компьютер Сая из шкафов Никки будет непросто. Глава службы безопасности следит за каждым его шагом.