К моменту, когда мы с Клиффом закончили, рыночные аналитики уже обновили свои мнения об акциях, проставив одну из трех оценок: «Покупайте, продавайте или ни хрена мы не понимаем».

Было 8.00 утра, пять минут до начала стратегического совещания в рамках всей фирмы. Хлоя, уже вклиненная в свои чудовищные наушники и уже консультирующая клиентов, как воспринимать колебания Уолл-стрит, помахала мне со своего места.

Энни прямо сияла – легкий загар, золотисто-русые волосы, накрахмаленная белоснежная блузка.

– Как прошли гонки? – спросила она, когда я встал, чтобы идти.

– Десятый из ста двадцати четырех, – отрапортовал я без гордости и без стыда в голосе.

– Получил по заднице? Ты, часом, не набрал вес, а? – Она игриво похлопала меня по животу, будто проверяя, нет ли брюшка.

– Но-но!

– Никакого киселя социальных накоплений, – заключила она с явным одобрением в голосе. – Лишиться шашечек – последнее дело.

– Буду иметь в виду.

– Врач делает больно из милосердия, босс. Такая вот любовь.

* * *

В зале этажом выше, проверив электронную почту, я баловался со своим «Блэкберри». Десятки моих коллег из каждого отдела, от инвестиционного банкинга до глобальных рынков капитала, занимали места. Женщин в нашей фирме с годами все больше и больше, но они по-прежнему в меньшинстве.

Пэтти Гершон, облаченная в «Шанель» кремового цвета, маячила среди тусклых деловых костюмов бельмом на глазу. Ее фирменная помада – красная, как «Феррари», яркая и глянцевая – заявляла: «Посмотрите-ка на меня». Она села рядом с Сазерлингом, энергетическим банкиром, рекомендовавшим меня Тэйеру. Оба смеялись, дожидаясь, когда начнется Стратегия. Оба явно наслаждались компанией друг друга. Леди Золотая Рыбка заграбастала банкира, обеспечившего меня рефералом на 100 миллионов долларов.

И выуживала у него наводки.

Я отвел взгляд, избегая искушения уставиться на них во все глаза. Несколькими рядами дальше мое внимание привлекло особенно плотное скопление лысых. Они выглядели как полка беспокойных бильярдных шаров, настукивающих на своих «Блэкберри», тревожась о предстоящей неделе. Обычно это зрелище меня забавляет. Но только не сегодня. Пэтти довела меня до белого каления, и с каждой минутой мое настроение становилось хуже и хуже.

С Сазерлингом она обошла меня с фланга.

Наши четверо убеленных сединами стратегов – глобальный, внутренний, фиксированных доходов и экономики – вот-вот начнут. Каждый понедельник они предсказывают направление движения рынка на предстоящую неделю. Если поглядеть сверху, их выводы, как правило, попугайничают умозаключения предыдущих аналитиков. «Покупайте, продавайте или ни хрена мы не понимаем».

Что за игру ты затеяла, Гершон?

Наблюдая Стратегии восемь лет подряд, я могу с полной уверенностью сообщить, что «умные капиталовложения» оставляют желать много лучшего. Экспертные дискуссии СКК – эго-фесты мальтузианских масштабов – зачастую скатываются до серии вербальных спаррингов, страдающих от избытка колкостей и недостатка фактов. Наши четверо гробоносцев рыночной авторитетности то и дело откашливаются с досадной регулярностью, насмехаются над вставными челюстями всех остальных и высасывают весь кислород в помещении.

Отто Гэлбрейт, окопавшийся в СКК матерый медведь, открыл дискуссию на свой обычный манер. Предсказал Армагеддон, отпустив одну из своих фирменных острот:

– Рынок летит в ад в сумочке «Прада».

Зал зафырчал нервными смешками. Бильярдные шары застучали по своим «Блэкберри», большие пальцы так и замельтешили. Чуть изогнув губы в подобии улыбки, я снова зыркнул на Пэтти.

Что тебе нужно от «Джек Ойл»?

Гершон устроилась рядом с Сазерлингом уютнее некуда, положив руку на спинку его стула, но не касаясь его плеч. Он разведен, брак его пал жертвой задержек допоздна и бесчисленных командировок на нефтяные месторождения Техаса. Пэтти тоже разведена; ее развалившийся брак бросает в дрожь, служа мрачным напоминанием, что есть вещи и похуже, чем 18 месяцев целибата. Будучи матерью троих детей, она рвет задницу ради грандиозной карьеры в среде, где белые мужики среднего возраста цепляются за власть мертвой хваткой.

Она заслужила поблажку.

К сожалению, единственное логичное объяснение интереса Пэтти к «Джек Ойл» – это заем. А на этом месте все мои позывы к благотворительности испаряются без следа.

Только не вздумай говорить Джей-Джею о колларе.

Пэтти нипочем не оттяпать моего клиента настолько откровенно. Ее осадит даже бесхребетный начальник Курц. Вопросы раздела сфер влияния менеджеры Уолл-стрит решают с помощью простых вопросов. Кто открыл счет? Кто был первым? Есть ли уже доходы? Этот спор Пэтти не выиграть ни за что. Она это знает. И я это знаю.

Надо все-таки послушать Стратегию.

Отто – мой финансовый оракул. Обычно я слушаю его советы, записывая все до буквы, хотя совсем не по тем причинам, которые он себе воображает. Что бы он ни рекомендовал, я исполняю с точностью до наоборот. Если он говорит «покупайте фарму» – фармацевтика сокращенно, – я вовсю сливаю этот сектор. Когда он говорит: «Продавайте», я набиваю коробочку доверху.

Джей-Джей Гершон не обломится.

Среди фондовых брокеров циников выше крыши. Речистые аналитики когда-нибудь, да спалили каждого из консультантов без исключения. Однако мой инвестиционный стиль опирается не только на разочарование. За годы наш главный экономист практически не запятнал свою репутацию тем, что вдруг оказался прав.

Отто о «Гугле» в 2004-м: «Руководство непроверенное. Сомневаюсь, что акции хоть когда-нибудь превысят цену IPO». На публику «Гугл» вышел по 85 долларов. Сейчас это свыше 500 долларов.

Отто о нефти в 2005-м: «Цены на сырец годами колеблются в пределах от 40 до 50 долларов за баррель». Этим летом она превысила 70 долларов. И, насколько могу судить, устремляется еще выше.

Отто об Уолл-стрит в прошлом году: «2007-й станет для рынка финансовых услуг рекордным». Как раз сейчас у банков и брокерских контор полны руки миллиардов в плохих активах из-за фиаско субстандартных ипотек.

Ничуть не смущенный личными промахами, наш главный экономист проповедовал мрак и безысходность во время величайшего бычьего рынка XX столетия. Послушай я его, и мои клиенты давным-давно слились бы. Справедливости ради надо сказать, что однажды Отто оказался прав. Еще в 1999 году он предсказал, что технологический мыльный пузырь лопнет. Свою позорнейшую публикацию он озаглавил «О грядущем разрыве Дот-комдона». Если на мой вкус, так образ отстойный.

Меня тревожит, что главный экономист СКК – такой стабильный и надежный указатель не в ту сторону. Зато клиентам доходность моего портфеля очень по душе. И мы, смеясь, соглашаемся: «Это замечательно».

Пока Отто говорил, я бросил взгляд на Пэтти и вдруг обнаружил, что она разглядывает меня оценивающим взглядом. Моргнув, Гершон изобразила в мою сторону алый, как «Феррари», поцелуй и снова обратила взор к дискутирующим экспертам. После этого я не слышал ни единого слова своего оракула.

* * *

Бывают времена, когда каждому топ-продюсеру нужно отвлечься, даже от источаемого Гершон зловония. И утро понедельника – одно из них. Улизнув со Стратегии за пару минут до окончания, я вернулся на четвертый этаж. Фрэнк Курц при поддержке всех вышестоящих инстанций СКК попросил меня провести лекцию для свежеиспеченных MBA.

«Преподаванием» это не назовешь. Мое дело – наплести новобранцам военных историй, прежде чем они с головой окунутся в холодный обзвон.

– Раскрой им глаза, – попросил Курц. – Накрути их так, чтобы они ринулись с места в карьер.

Я что, так похож на Тони Гребаного Роббинса?

Откровенно говоря, я и не помышлял преподавать в СКК. Топ-продюсеры не занимаются наставничеством. Мы тропим базиллионеров и питаемся тем, что промыслим. Однако послать «нет» обратно по цепочке вплоть до CEO – верный способ похерить собственную карьеру. Так что я заставил себя проглотить это и забыть о леди Золотой Рыбке, чтобы увлечь класс за собой.

Зола Манчини – новенькая, наделенная колоссальной личностью в компактной упаковке, перехватила меня в коридоре по пути к аудитории. Хотя макушка у нее возвышалась над полом где-то на 5 футов 5 дюймов, я толком не представляю, какого именно она роста. Она всегда ходит на каблуках, двигаясь с соблазнительной грацией, так искусно поводя бедрами, что и не скажешь, где кончаются спортивные ножки и начинаются каблуки «Гуччи».

Эти ножки заставляют некоторых мужчин выворачивать шеи ей вослед. Другие фокусируются на блузке, вздымающейся на груди. Меня же заводят волосы Золы. Голову ее охватывает густая волна курчавых кудрей. Ее волосяные луковицы будто не знают удержу. Шелковистые непослушные пряди обрамляют ее темнокожие, экзотические черты.

Сегодня одно ее ухо скрывала огромная повязка. Слои бинта выглядывали даже сквозь ее копну волос всему миру на обозрение.

– Что это с твоим ухом?

– Пластическая хирургия, – ухмыльнулась Зола. Сарказм таился за каждым словом.

– С каких это пор ушам нужен кузовной ремонт?

– Здоровенная жопа, – сказала она, держа ладонь к ладони на расстоянии шести дюймов в невербальном жесте, демонстрирующем размер.

– Вот так язычок! – фыркнул я. Хорошо, что я не пил в это время кофе, а то извергнутый кофеин разлетелся бы по всему коридору.

Глаза Золы, восхищенной моей реакцией, заискрились.

– Ну, серьги растянули мне мочки до безобразия. Дырища была здоровенная. – Ее выражение – полуулыбка, полуухмылка – разило прямо наповал.

Исходный материал для страсти.

– И чему же мы учимся сегодня? – невинно продолжала Зола.

– Защита активов, – ответил я. – Договоры о намерениях, офшорные трасты, способы уклонения от алчных судебных сутяг. И с твоим язычком, Зола, надо слушать повнимательнее.

– Не тревожьтесь обо мне, сэнсэй. Я могу спрятать свои деньги в швейцарском банке лучше некуда.

По сей день не представляю, почему реплика Золы вернула меня к ужасам того вечера в «Аквариуме Новой Англии». Быть может, дело было в ее забинтованном ухе, а не в упоминании о счетах в швейцарском банке. Но в тот момент планета остановила свое кружение. Я забыл о Золе и классе нетерпеливо дожидающихся новичков. На грани просветления я даже забыл о леди Золотой Рыбке и ее поганом выводке. Я думал только о Чарли Келемене и последних минутах его жизни.

Убийца пытал его.

Раны. Порезы на его руках и ногах. Психологическая пытка импровизированного якоря, привязанного к его лодыжкам. Убийца истязал Чарли – и морально, и физически – задолго до того, как акулы перемололи его внутренности рядами иззубренных треугольных зубов. Зрелищная гибель Чарли на глазах у 500 человек, смотревших, как он запихивает кишки и органы обратно, была лишь маскировкой. Ее экстравагантность затмила истинные намерения.

Убийце была нужна информация.

Может, Чарли держал все деньги в швейцарском банке. Может, поближе к дому. Да хоть где. Кто-то полосовал руки и ноги Чарли на краю Гигантского океанского бассейна, пытал его болью, превосходящей боль от тысячи бумажных надрезов. Зачем? Чтобы заставить его говорить? Отыскать его деньги? Может, Келемены обладали огромным состоянием, куда большим, чем я сознавал? Супербогатеи нанимают телохранителей круглые сутки. А Чарли – нет. Может, это была его первая и последняя ошибка.

Когда Чарли так и не заговорил, убийца бросил его в аквариум, отчаявшись отыскать деньги, отчаявшись в точности, как я. А может, Чарли во всем сознался. Его душегуб отыскал деньги, и теперь их и след простыл. Ну, убийца хотя бы не может похитить деньги Сэм из «Келемен Груп». Суд проследит, чтобы все доходы в надлежащем порядке вернули инвесторам.

Предостережения Халека, Курца и бравых бостонских молодчиков вдруг показались не столь паническими. Более разумными. Они правы.

Убийце нужна та же информация, что и мне.

– Эй, сэнсэй, вы еще здесь?

Голос Золы вырвал меня из задумчивости, когда мы оба вошли в аудиторию. Там находились двадцать новичков – готовых, ожидающих, желторотых и бесстрашных. В их улыбках сиял энтузиазм предвкушения мудрости и военных историй топ-продюсера. Я моргнул раз, другой, подыскивая слова, мучительно стряхивая с себя кошмар «Аквариума Новой Англии».

– Слушайте внимательно, раздолбаи, – распорядился я, возвращаясь к действительности. – Приступим к защите активов.