Перед дверью кабинета Фрэнка с его секретаршей беседовал охранник ОФЛ Гас. Меня он увидел, но отвел взгляд. Чтобы учуять беду, нюх ищейки не требовался. Охрана редко патрулирует помещения среди дня – конечно, не считая пятниц, когда люди увольняются.

Курц сидел, скрестив руки, и его смятения не заметил бы только слепой. Он не сводил с меня глаз, когда я вошел. Улыбнись он – и его лицо раскололось бы и посыпалось на пол чугунными осколками. Вертя в пальцах «Коибу», он потянулся за своей гильотинкой с двумя лезвиями.

Для шеи маловата.

В гостевом кресле справа от стола Фрэнка сидел толстый коротышка с младенческим личиком, волнистыми волосами – чуточку длинноватыми для трудового элемента. Судя по всему, свежевылупившийся магистр. Комнату переполняли ядовитые флюиды.

Кто сдох, чтобы закатить такие похороны?

Гершон вломилась вслед за мной, окатив нас волной своих духов. Аромат, наверное, замеса «Шанель», но мне он напомнил отрыжку после капсул с рыбьим жиром. Пэтти раскрыла было рот, но Фрэнк оборвал ее:

– А стучаться тебя не учили?

– Ты же видел новости, Фрэнк. Сделку между «Брисбейн» и «Джек» состряпал кто-то компетентный.

– Пэтти… – властным голосом начал он.

– О’Рурк все проморгал, – продолжала она, нимало не смущенная попыткой Фрэнка взять разговор в свои руки. – «Подожди до понедельника», – саркастически проныла она, передразнивая меня. – Этот тип только что обошелся банкингу в двадцать миллионов долларов премии, Фрэнк. Сазерлинг рвет и мечет. Я тоже.

– Нам нужно обсудить кое-что, тебя не касающееся, Пэтти.

Дело пахнет керосином.

Реплика прозвучала зловеще. Я чуть ли не пожелал, чтобы Гершон стояла на своем, и мы могли поспорить из-за Попрыгунчика Джей-Джея. Но вместо этого она, поморгав, проронила:

– Понятно. – И, искоса оглянувшись, бросила: – Продолжение следует, О’Рурк.

Момент для любезностей был неподходящий, но я все же протянул руку пухлому посетителю и представился:

– Гроув О’Рурк.

– Джон Диас, – промямлил он, добавив что-то насчет работы в нашем внутреннем юридическом отделе. Я слушал вполуха, решив, что он все-таки больше смахивает на «младенчика», чем на «Джона Диаса».

– В чем дело, Фрэнк?

– Садись, – распорядился Курц. Остановился и подождал. ПМС, обычно быстро идущий на попятную, ждал, когда я подчинюсь. Еще никогда его власть не была настолько абсолютной. – Вот оно как, Гроув. Юридический отдел хочет, чтобы ты взял вынужденный отпуск, пока все не утрясется. Мы все сходимся в том, что так лучше.

Вспороть мне желчный пузырь – куда уж лучше?

– Это безумие. – Я не верил собственным ушам. Эта встреча – Курц, Младенчик и я – не имеет ни малейшего отношения к Джей-Джею и сделке между «Брисбейн» и «Джек Ойл».

– Проблема в этом рекомендательном письме, – продолжал он. – Твои взаимоотношения с Чарльзом Келеменом возбуждают у всех вопросы.

– Вы меня увольняете? – спросил я, по-прежнему не веря собственным ушам.

Курц – спокойный, решительный – откинулся на спинку кресла, увеличивая дистанцию между нами.

– Все мы надеемся, что тебя обелят, Гроув. Мы хотим, чтобы ты вернулся.

– Это не ответ на мой вопрос, – вскинулся я. – Вы меня увольняете?

– Нам нужно сделать то, что фирме на пользу.

– Ой, только не надо! – гаркнул я. – Я же сам дал тебе письмо Чарли. К чему мне выдавать свое участие в схеме Понци? Нонсенс какой-то.

– Какой схеме Понци? – заинтересовался он.

– Именно потому Чарли и подделал письмо.

– Что тебе известно?

Я поведал Фрэнку и юристу о 1040-х Чарли, письме Сьюзен Торп и 53 тысячах долларов в валовом доходе Келеменов. Я прямо наизнанку вывернулся в полной уверенности, что истина восторжествует.

Не тут-то было. Мгновение поразмыслив над моими словами, Фрэнк спросил:

– А ты замешан? – Его тревога явно возросла.

– Хрен тебе, Фрэнк. Ты знаешь меня восемь лет. Уж тебе ли не знать!

– Мы не можем подвергать фирму риску, – ответил Курц. – Опять же это только отпуск.

– Неправильно это, Фрэнк. «Вынужденный отпуск» – как раз то самое, что руководство говорит, когда не знает, как уладить проблему. И я, и ты это знаем.

– Мы даем вам рекомендательное письмо в полицию, – поведал Младенчик. – Они могут проверить, совпадает ли подпись, – любезно добавил он, пытаясь укротить мой нарастающий гнев.

– Спасибо за чудесную работу, – ответил я, источая сарказм и южную патоку.

– Послушайте, я пытаюсь вас защитить, – встал в оборонительную позицию Младенчик. – Мы еще не решили, регистрировать ли этот инцидент в вашей форме Ю-четыре.

Это что, угроза?

Он упомянул формуляр, подаваемый брокерскими конторами в регулирующие организации наподобие КЦБ. Отделы по наблюдению за выполнением правил торговли регистрируют жалобы клиентов в формулярах U4. «Телеги» следуют за консультантами повсюду. Есть даже публичный веб-сайт, где потенциальные клиенты могут провести контрольную проверку. Чистота моего U4 была предметом моей гордости. Но это с каждой секундой теряло свою важность.

– Что это значит, Фрэнк?

– Ты же знаешь процедуру, – ответил Курц. – Мы докладываем об ущербе свыше пяти тысяч долларов. В потерях семейства Приоло это погрешность на округление.

– Но они же даже не клиенты, Фрэнк.

– Мы не уверены, что это играет роль, – бесстрастно, как о свершившемся факте заявил Младенчик.

– В своих комиксах ответа вы не найдете, – огрызнулся я; глаза у меня застлала красная пелена, мозги отключились напрочь. Вот тебе и уклонение от конфликтов. Юрист заткнулся, потихоньку закипая изнутри.

– Как-то оно не слишком способствует, – предупредил Курц.

– Я и не намеревался способствовать, – вскинулся я; гнев мой все разгорался. – Все мы знаем, куда это ведет. Вы прокладываете бумажный след. – Оба выпрямились в креслах, будто аршин проглотили. – Вы фабрикуете обвинения в Ю-четыре, чтобы прикрыть собственную жопу и перевалить все на меня.

– Все совсем не так, – возразил Фрэнк.

– Да черта лысого! Что будет с моими клиентами, пока я не разберусь?

Вот тут-то Младенчик и выдал реплику, способную свести с ума любого топ-продюсера.

– Они клиенты СКК.

И в мгновение ока преобразился из доморощенного стряпчего в ходячий, извергающийся гноем чирей.

Мне хотелось начистить ему рыло. Это мои клиенты. Я делал холодные звонки. Я выслушивал отказы. Не фирма. Никто ни разу не повелся на проходную телерекламу СКК.

– Кто забыл спустить тебя в унитаз, кидала? – спросил я и обернулся к Фрэнку.

Юный адвокат утратил самообладание. Вскочил, сжимая кулаки. Его габариты меня изумили. Он все возносился и возносился. Казалось, этому не будет конца. В кресле он выглядел просто пухленьким, покрытым детским жирком повсеместно. Теперь же он казался исполином – около 6 футов и 4 дюймов и 250 фунтов.

– Я сыт вами по горло! – громыхнул он – крестоносец прямо из школы адвокатов, уязвленный в самое сердце.

Здоровенный. Мягонький. Я его сделаю.

– Сядь, – приказал Фрэнк Младенчику так, что стены вокруг нас задрожали. И залязгал своей гильотиной с двумя лезвиями, рассекая пустоту снова и снова.

Это мельтешение отвлекало меня.

– Да хватит баловаться с этой чертовой штуковиной, Фрэнк. Ты отрежешь свой чертов палец. – Я воззрился на Младенчика, оценивая его подбородок.

Крюком снизу или махом сверху?

Курц тревожно следил за нами, чуя назревающее кровопролитие.

– Гроув, не делай ничего такого, о чем после пожалеешь.

– Это лажа, Фрэнк. Это неправильно.

В комнате воцарилось молчание, и Курц провозгласил временное прекращение огня.

– Мы хотим, чтобы ты вернулся, когда все утрясется.

– И именно поэтому снаружи околачивается Джон Эдгар Гувер?

Я тотчас пожалел об этой шпильке. Охранник Гас просто делает свое дело.

– Держись в рамках, – предупредил Курц. – Нам нужно обсудить твоих клиентов.

Младенчик неуютно поерзал в кресле. От слова «твоих» его передернуло.

– Я весь слух.

Реплика получилась горькая и враждебная. Была в ней и другая эмоция. Боль. СКК обратилась против меня.

– Я хочу, чтобы, пока мы не разберемся, твоим бизнесом занималась Пэтти Гершон.

– Только через мой труп, – отрубил я. – Ты шутишь, правда?

– Не вижу проблем, – ровным тоном ответил Курц.

– Она жрет свою молодь. В том-то и проблема.

– Гроув, она опытна. Она хорошо справляется со своей работой. Она углядела возможность на двадцать миллионов долларов с «Джек Ойл». А ты – нет.

– Она заглотит тебя целиком и выплюнет только брючную молнию, – возразил я. – Она загубит мой бизнес.

Принципы магнетизма на Уолл-стрит никогда не работали. Сходные притягиваются. Противоположности отталкиваются. Брокеры находят клиентов с личностями, подобными их собственным. У любезного брокера будут любезные клиенты. У болвана – придурки. Назовите это брокерским инстинктом. Назовите, как хотите. Но я знал, что Пэтти распугает моих ребят. Уж слишком много хищнических флюидов от нее исходит.

– Она прекрасно справится по меньшей мере с одним клиентом, – парировал Фрэнк.

– С кем?

– С Джей-Джеем, – ответил он. – Она говорит по-польски.

– Валяй, Фрэнк. Поставь Пэтти во главе моего бизнеса, – пошел я на блеф. Сердце у меня колотилось, в покере я никогда не был силен. – Только попомни мои слова, когда придет время очередного бонуса.

– Тогда кто у тебя на примете? – спросил он, усомнившись в своем решении.

Блеф сработал только из-за моих доходов – изрядного куска прибылей департамента, вдруг оказавшегося под сомнением. С неподходящим консультантом мой «список контактов» атрофируется. А вместе с ним и бонус Фрэнка. Он знает правила игры.

Я разделял обеспокоенность Фрэнка, но по другим причинам. Все брокеры не доверяют другим инсайдерам Уолл-стрит. В нашей отрасли деньги убивают союзы. Коллеги все время получают чеки и преображаются в конкурентов. Будь у меня выбор, я бы предпочел потерять моляр, чем доверить кому-либо своих клиентов.

– Энни и Хлоя работают потрясающе, – поколебавшись, предложил я. – Мои клиенты их любят. Они справятся.

– Нет, – без колебаний постановил он. И впился в меня взглядом, недвусмысленно говорившим: «Не торгуйся».

Языком тела он высказывался более дипломатично. Суля надежду. Он развел скрещенные руки, отказавшись от оборонительной позиции. Сжал подбородок между большим и указательным пальцами, и этот жест говорил: «Это можно уладить».

– Мне бы хотелось дать шанс Золе, – сказал я. – На этой неделе у нас состоялся совместный ленч. Энни и Хлое она понравилась, и я так или эдак подумывал пригласить ее в нашу команду.

– У нее нет опыта, – возразил Фрэнк. – Она даже не сдала Series 7.

Тут в наши дебаты втиснул жирный зад Младенчик.

– Фрэнк, – подал он голос, – вам незачем с ним договариваться. Гровер уходит в вынужденный отпуск.

Меня раздражает, когда меня называют полным именем. Это напоминает мне о Русском Маньяке.

Курц воззрился на юного юриста испепеляющим взглядом, вытянул правую руку ладонью вниз и опустил ее медленным, размеренным движением. В вольном переводе оно гласило: «Отсоси».

– Зола как раз сдает экзамен, – доложил я, не глянув на юриста. – И сдаст. Она может обратиться за помощью к моим союзникам.

– И кто же это будет? – Курц снова скрестил руки, одной рукой лязгнув своей гильотинкой с двумя лезвиями. Оборонительная поза – признак скверный.

– Клифф Халек.

– Халек в другом подразделении. Он не знает наш бизнес. Кроме того, не могу же я отправить новичка за помощью к директору-распорядителю. Это послужит дурным сигналом для других частей фирмы, Гроув.

– Клифф поможет Золе просто в качестве одолжения мне. Мне плевать, относится он к Деривативам или нет. Он забыл о рынках капитала больше, чем тупицы из ОФЛ узнаю́т за всю жизнь. Плюс у него есть секретное оружие.

– Какое это? – Задавая вопрос, Курц подался вперед.

– Он чует лажу за милю.

– Вот уж не знаю, – продолжал он слабо сопротивляться, грызя кончик незажженной сигары.

– Рассмотри альтернативу.

– То есть?

– Предположим, Пэтти не распугает моих клиентов. Я такой мысли не допускаю, но уж ради тебя пока предположим. – Я помолчал, чтобы следующий комментарий прозвучал более веско. – Если Пэтти Гершон наложит руку хоть на часть моих доходов, жизни от этой дамочки не будет. Всякий раз, когда вы с ней не сойдетесь во мнениях, она будет действовать через твою голову.

– Предоставь беспокоиться об этом мне, – резко осадил он меня.

Приняв удар, я нанес свой сокрушительный прямой.

– Она приносит доходы, а ты – нет. Она своего добьется, Фрэнк.

Курц примолк надолго. Бросил взгляд на юрисконсульта СКК. Младенчик пожал плечами.

Я принялся сгущать краски.

– Давай посмотрим, Фрэнк. По моим расчетам, Джей-Джей сегодня утром стоил пятьсот двадцать два миллиона долларов. По полпроцента это ежегодная премия в два и шестьдесят одну сотую миллиона долларов. А это только Джей-Джей, Фрэнк. У меня есть и другие клиенты. Ты в самом деле хочешь просить разрешения у Гершон всякий раз, когда захочешь попи́сать?

Запугивание сработало. Фрэнк сдался, проронив одно-единственное слово: «Хана». Я его дожал.

Триумф мой был недолгим. Младенчик распорядился:

– Гровер, вы должны очистить помещение.

Я состроил ему свою лучшую физиономию «убейся об стену». Уничтожающий взгляд принес мне облегчение. Но ничего не изменил. Я и сам это понимал.

– Фрэнк, можно мне забрать кое-что со своего стола? – Просьба прозвучала чуть ли не униженно.

– Увы, Гроув. Мы пришлем все, что тебе потребуется.

– Проклятье, Фрэнк. Я проработал здесь восемь лет, а ты относишься ко мне, как к гребаному Джону Готти. Мне надо кое-что забрать. И вовсе не какой-то чертов профессиональный секрет.

– Ладно, ладно, – уступил он.

– Спасибо.

В лучшие времена мы с Фрэнком обменялись бы рукопожатием. Но не сегодня. Мы оба сторонились друг друга, и наше напряжение висело в комнате, как смог. Для Фрэнка я стал парией. Мое прикосновение стало токсичным, ядом, угрожающим его бонусу и его карьере. Он больше не воспринимал меня как топ-продюсера. Как раз там и тогда я осознал, что в моей отрасли есть еще одна аксиома.

Шестая. Стабильной работы для топ-продюсеров не бывает. Мы можем рухнуть со своих пьедесталов в любой момент – жестко и без предупреждения.

Поднявшись, Фрэнк сопроводил меня до порога кабинета. Двигался он медленно, держа безопасную дистанцию между нами. Его язык тела сообщал: «Я приму семичасовой душ через 30 секунд после твоего ухода». Тем не менее Курц с неизменным профессионализмом выразил заботу.

– Гроув, надеюсь, это только временно.

– Фрэнк, ты ведь не думаешь, что я вернусь. Правда?

– Я не уверен, – произнес он.

Младенчик поглядел с сомнением.

– Пошли, – сказал я охраннику перед кабинетом Курца. Линейка фотографий финансовых мошенников Фрэнка издевательски смотрела мне в спину. Иоанн Павел, казалось, готов дать мне отпущение.

Когда Гас эскортировал меня к столу, все вытаращились на нас. Брокеры, ассистенты по продажам и операционисты разглядывали меня со всех сторон. Их полураскрытые рты манили фруктовых мушек, будто Венерины мухоловки. Я чувствовал себя униженным и оплеванным. Мое позорное шествие только началось, дальше мне дорога в тюрьму в наручниках и кандалах. Неудивительно, что подозреваемые в преступлениях в вечерних новостях прячутся от объективов. Я бы с радостью натянул на голову пиджак. Скальп покалывало – верный знак, что я залился краской. В том-то и проблема со светлой кожей. Я никогда не мог скрыть своих эмоций.

Но мои коллеги увидели не преступника, а нечто иное. Они приветствовали меня, как героя-победителя – Юлия Цезаря ОФЛ. Один брокер воскликнул:

– Только не ты, Гроув!

Другой сказал:

– Сегодня не пятница. Ты не напутал с календарем?

Скалли, самый горластый фондовый брокер на свете, бросил:

– Замолви и за меня словечко.

Я так и не понял, о чем он.

Беременные женщины в районе Эстрогенового переулка расступились, как Красное море пред Моисеем. Но на поверхность всплыла леди Золотая Рыбка, а не Чарлтон Хестон. И спросила, уставившись мне прямо в переносицу:

– Куда намылился, Гроув?

Наконец-то забрезжил свет. Вся контора думает, что я принял чек от конкурента. Скалли просит меня замолвить словечко в уповании, что ему тоже посулят солидную зарплату. Почти смешно.

Но не совсем.

– Полагаю, это решает вопрос с Джей-Джеем, – добавила Пэтти. Она уже вступила в борьбу за то, чтобы удержать бизнес Джей-Джея, когда я переберусь в другую фирму.

– Ну-ну, Пэтти, попробуй. – Моя развязность в этот безрадостный момент произвела бы впечатление даже на Уинстона Черчилля.

Когда я приблизился к рабочей зоне, Хлоя сфокусировала взгляд на мне и хрипло прошептала в микрофон:

– Мне надо идти.

Энни подскочила мне навстречу из своего кресла, представ передо мной с быстротой полузащитника.

– Ты куда? – с беспокойством, настоятельно спросила она. Преданность ее была очевидна.

Хлоя подоспела с другой стороны.

– Нет никакого чека, – тихо, чтобы не подслушали, шепнул я. – Вам могут наговорить обо мне каких-нибудь ужасов, но все это неправда. Все будет в порядке. – Слова застревали у меня в горле. Я даже не представлял, чем это может кончиться.

Поначалу Энни не сказала ничего, пытаясь вникнуть в происходящее. И наконец шепнула:

– Перезвони нам снаружи.

– И скажи, что делать, – докончила Хлоя.

– Мне нужно, чтобы вы позаботились тут обо всем.

Гас притронулся к моему локтю.

– Извините, мистер О’Рурк. Пора идти.

Я изобразил телефонную трубку, выставив большой палец и мизинец, а три остальных согнув.

– Я вам перезвоню. Зола к вам присоединится. Постарайтесь ей помочь.

Ну, вот и всё. Я взял свой портфель и фотографию Эвелин и Финн со стола и пошел за охранником. Когда я шел к лифту, брокеры в моем офисе встали. Некоторые аплодировали. Некоторые хлопали меня по спине. Я чувствовал их зависть, их тоску по громадным зарплатам. Скалли гаркнул:

– Молоток, Гроув! – Черт, какой же он громкий.

Мы миновали Каспера, за своим клацаньем не заметившего этих гражданских треволнений. Клац. Клац. Клац. Выхватив эти чертовы щипчики для ногтей у него из руки, я швырнул их в корзину для мусора. Ликующие возгласы и аплодисменты, поначалу приглушенные, взмыли до мальтузианских оваций.

По сей день в толк не возьму, что нашло на меня дальше. Может, мой отказ, нежелание поверить в такой оборот событий. Может, самообман. Ведь приговор Курца никогда не выйдет на публику, верно? Гиканье и выкрики перекатывались по залу заседаний ОФЛ. Обернувшись, я вскинул обе руки кверху, приветствуя целый этаж ликующих фондовых брокеров, и изобразил из себя Лэнса Армстронга, восходящего на верхнюю ступеньку пьедестала «Тур де Франс». Я увековечил миф о солидном чеке. Подхватил энтузиазм каждого присутствующего Иуды Искариота.

Они ринутся за моими клиентами, как только я переступлю порог.

Вот тут-то шутка и кончилась, и мой мир полетел в тартарары. Овации внезапно оборвались. Челюсти у всех отвисли. Хвалебное выражение лиц сменилось чем-то новым. Я узрел отвращение и омерзение. Я увидел ненависть на всех лицах, кроме одного.

Пэтти Гершон ухмылялась от уха до уха. Она склабилась на что-то позади меня. И по ее ухмылке я наверняка понял одно: стряслась беда, и начал опасаться худшего.

Мои 15 минут позора настали.