С утра следующего дня посетителей в магазине было так мало, что у меня оставалось слишком много свободного времени. Я постоянно думала о вечерней засаде. Мне казалось, что Рудольф ошибается, подозревая Петера. Слишком тот казался несчастным и так искренне переживал о смерти Сабины. Не может же все это быть лишь притворством? Должен же хоть кто-то переживать о ее смерти по-настоящему? Мне хотелось, чтобы все это выяснилось как можно скорее. Чтобы арестовали убийцу, но только настоящего убийцу. Теперь я беспокоилась не только за Рудольфа и за себя, но и за Регину. Все эти игры вокруг магазина были очень опасны, и вовлекать в них единственного близкого мне человека нельзя, а как избежать этого, я не представляла. Не передать Регине предложение иноры Эберхардт? Но я не смогу об этом промолчать, а она непременно согласится. Фабрика ее и раньше не привлекала, и если появится выбор, куда идти работать, то подруга даже не задумается.

Инора Эберхардт спустилась раньше обычного, что было кстати — к обеду поток посетительниц увеличился, и я просто с ног сбивалась, пытаясь одновременно быть в разных местах, чтобы никто из магазина не ушел обиженным и без покупки. Из-под прилавка доставались и распечатывались все новые коробки с товаром, и в кассу непрерывно текли денежные ручейки, только успевай подсчитывать. Но наконец магазин опустел, и я уже настроилась пойти пообедать, как опять сработал сигнальный артефакт, и в торговый зал вошла та самая неприятная инора в эльфийских шелках. Весь ее вид говорил, что вместе с ней к нам в магазин идут крупные неприятности. Я сразу вспомнила, что подменила ей крем, когда думала, что она — моя мать. Но в череде странных и страшных событий последнего времени я успела забыть и об этом своем проступке, и о самой иноре.

— Безобразие! Ваш крем не действует. А я за него столько выложила, что дешевле было к целителю обратиться, — прошипела она, даже не поздоровавшись.

— Прошло еще слишком мало времени, — сказала инора Эберхардт, — чтобы об этом говорить с такой уверенностью.

За собой она не чувствовала никакой вины и была совершенно спокойна. Наверное, это далеко не первая клиентка с подобными обвинениями. Ведь тот, кто платит такие деньги за крем, хочет, чтобы эффект от него был сразу и непременно положительным, и не хочет ждать неопределенного результата непонятно сколько времени.

— Я уверена, вы меня обманули, — заявила противная инора. — Взяли деньги, как за сделанный для меня лично, а подсунули что-то из этого, — она небрежно кивнула в сторону прилавка. — Зачем напрягаться, если можно безо всяких усилий получить ту же сумму?

— Что вы говорите такое? — невольно возмутилась я. — Инора Эберхардт столько сил угробила на ваш крем!

Про то, что сделанный с такими магическими затратами крем был благополучно спущен в канализацию, я скромно промолчала. Ни к чему этой особе такие подробности. Крем делали для нее лично? Делали. Баночку я ей принесла? Принесла. А омолаживающий крем у нас очень хороший, иные клиентки по десятку подруг сюда приводили его покупать. Так что положительный эффект у нее непременно будет, только подождать нужно немного.

— Тебе, милочка, следует молчать, — отрезала инора. — Не с тобой разговариваю!

Она смерила меня столь презрительным взглядом, что под его давлением я невольно отступила, пытаясь спрятаться за инорой Эберхардт, но тут же устыдилась такого трусливого поведения. Этот скандал в магазине случился по моей вине, значит, и отвечать нужно мне.

— Мне не нравится, когда говорят неправду, — ответила я.

— Любительница правды выискалась. Научилась бы сначала себя вести. — Она насмешливо искривила губы и посмотрела на меня много более пристально, чем раньше. Лицо ее исказилось, превратившись в маску злости, и она выдохнула: — Мерзавка! Это уже слишком!

Смотрела она на меня с таким отвращением, будто на моем месте сейчас находилась огромная, гадкая, облезлая крыса, по недоразумению вставшая на задние лапы и напялившая женскую одежду. А уж то, что эта крыса еще и разговаривает, приводило эту даму в особенное возмущение, которое она и не пыталась скрыть.

— Я думаю, леди, что вам стоит подождать несколько недель, прежде чем делать подобные заявления. — Инора Эберхардт попыталась перевести на себя ее внимание. — Уверена, стоит лишь подождать немного, и у вас не останется ни малейших сомнений в эффективности моего крема.

— Сомнения останутся у меня в любом случае, — ответила она все с тем же гадким брезгливым выражением лица, но глядела при этом уже на мою нанимательницу. — Поэтому я хочу провести анализ. Для сравнения мне нужен любой ваш крем.

Я даже похолодела от осознания, что моя подмена раскроется в ближайшее время, а обвинят в этом инору Эберхардт. С моей стороны дальше молчать было непорядочно, но эта инора меня пугала неимоверно. Я начала собираться с силами, чтобы признаться в своем проступке, но никак не могла накопить в себе достаточной решимости.

— Пожалуйста, — ответила инора Эберхардт, полностью уверенная в собственной правоте, — оплачивайте любой и проводите все анализы, которые считаете нужными.

— Что значит «оплачивайте»? — взвизгнула покупательница. — Я вам предостаточно выложила и требую, чтобы вы дали мне образец бесплатно.

— За те деньги, что вы заплатили, вы получили качественную продукцию, сделанную лично мной лично для вас, — ледяным тоном ответила ей инора Эберхардт. — Эта покупка не дала вам право брать здесь что-либо бесплатно и, тем паче, оскорблять здесь работающих.

— Думаете, это вам с рук сойдет? — прошипела неприятная особа. — Не надейтесь. И за крем вы мне деньги вернете, и за анализ, и за обман выложите круглую сумму.

— Жалуйтесь, куда вам угодно, — согласилась инора Эберхардт. — Мне бояться нечего. Всего доброго.

Моя нанимательница высокомерно кивнула, показывая, что больше не намерена вести разговор с этой хамкой. Та выплюнула какие-то неразборчивые фразы, больше похожие на грязные орочьи ругательства, чем на речь воспитанного человека, окинула нас напоследок ненавидящим взглядом, развернулась и пошла на выход, задевая по дороге все, что ей попадалось. Думаю, то, что ей ничего не удалось разбить, разозлило ее еще больше. Но у нас все стеллажи и витрины были под защитой соответствующих артефактов, так что она могла хоть кувалдой здесь орудовать.

— Инора Эберхардт, — покаянно сказала я, окончательно решившись на признание, — это моя вина, что так случилось.

— Штефани, оставь, — она даже не стала меня слушать. — Время от времени такие покупательницы приходят, ничего не поделаешь. Как бы ни была ты с ними вежлива и любезна, они все равно считают это недостаточным. Все, что они хотят, — получить результат чужой работы и ничего за него не заплатить. Эта инора пришла в уверенности, что я верну ей деньги, лишь бы избежать скандала. Но я этого делать не собираюсь. Она не первая и, увы, не последняя.

— Но, инора Эберхардт…

— Никаких «но», Штефани, — ответила она. — Не надо себя винить. Я ничего не хочу слышать про эту инору. Сходи лучше пообедай — время подходящее, и покупателей совсем нет.

Я вздохнула и послушалась. Может, не надо ничего говорить? Вдруг эта неприятная инора ограничится только угрозами? Я вспомнила ее прощальный взгляд и невольно вздрогнула. Там пылал такой огонь ненависти, который при материальном воплощении мог бы сжечь все, что находилось в магазине, вместе со мной и инорой Эберхардт. Нет, эта особа так просто не откажется от своих планов, поэтому следует ожидать неприятностей с ее стороны. Больших неприятностей.

В кафе за столиком я сидела в одиночестве, и мои мысли были исключительно грустными. Последнее время я чувствовала себя очень одинокой. Даже когда разговаривала с покупательницами и улыбалась им, они были — отдельно, я — отдельно. Днем еще ничего, а вечерами было так тоскливо, хоть плачь. Я утешала себя, что скоро из приюта выйдет Регина и мы с ней, как и раньше, будем вместе, будем как-то друг друга поддерживать. Но до этого еще надо дожить и выяснить, кто убил продавщиц иноры Эберхардт. Иначе Регина может стать очередной жертвой этого ненормального. В том, что он ненормальный, я не сомневалась — кто еще оценил бы рецепты, пусть и дорогие, в несколько человеческих жизней? И на этом останавливаться не собирался. Спокойствия никак не прибавляло, что он ходит где-то даже еще не выявленный, пусть Рудольф и уверяет, что пока я преступнику точно нужна живой. Правда, насчет здоровой он не уточнял, наверное, сам был в этом не очень-то уверен…

После обеда торговля шла совсем вяло, как будто вопли той злобной иноры распугали всех покупательниц. Я даже выглянула из магазина, не вывесила ли она где объявление, порочащее нашу продукцию. Но ничего такого не нашла. Инора Эберхардт усмехнулась и сказала, что такое не впервые, когда с утра толпа, а к вечеру никого нет, так что не стоит подозревать ту женщину в чем-то, кроме желания как можно больше нажиться. Она посмотрела на часы и решила, что я могу уже уйти.

— Пожалуйста, прошу тебя, иди сразу домой, — добавила она. — И Рудольфу, и мне будет намного спокойнее, если будем уверены, что ты сидишь дома, а не ищешь неприятностей на свою голову. Мне куда легче тебя отпускать, когда он за тобой заходит.

— Он же вам не нравится? — удивилась я.

— Почему не нравится?

— Вы сказали, что я поторопилась с решением, — напомнила я этой забывчивой иноре.

— Ты меня неправильно поняла, — возразила она. — Я имела в виду, что вы оба слишком молоды и слишком мало знакомы друг с другом. Я не уверена, что ты согласилась на брак не под влиянием минутного порыва, не потому, что тебе очень страшно и одиноко в этом городе, понимаешь?

— Что вы, инора Эберхардт, оно было дано после очень долгих уговоров, — мрачно ответила я, вспоминая, как Рудольф даже Шварца привлекал, лишь бы заручиться моим участием в этой операции по задержке опасного преступника.

— Да? — не скрывая сомнения, протянула она. — Но все равно подумай, пока у тебя есть время.

— Хорошо, инора Эберхардт, я подумаю, — покладисто согласилась я. — До свидания, инора Эберхардт.

Тоже мне заботливая нашлась! Можно подумать, ей есть разница, что со мной будет, после того как я уйду из ее магазина. И сейчас беспокоится лишь о том, чтобы ей новых продавщиц не искать. Я злилась на нее и думала о разных неприятных для меня вещах, поэтому чуть не прошла мимо пекарни. Я как обнаружила ее в самый первый день заселения в квартиру Сабины, так она и пользовалась с тех пор моей неизменной почти ежедневной любовью. Выпечка там была превосходная, особенно когда она вот такая — свежайшая, источающая умопомрачительные ароматы. В этот раз я взяла пирожков побольше. Если моим защитникам придется сидеть в засаде несколько часов, то нужно их хоть чем-то поддержать и отблагодарить. Конечно, это их работа, и они к такому привычны, но пирожки, да еще такие вкусные, лишними не будут. Начинку я выбрала мясную — в засаде будут мужчины, а считается, что они сладкое не уважают. Правда, при воспоминании, с какой скоростью исчез, и вовсе не в моем желудке, принесенный Эдди торт, меня невольно охватили сомнения в том, что это правда, но от своей идеи я не отказалась. Чтобы было удобней нести, я плотно скрутила верх бумажного пакета, в котором лежала моя покупка. Наверное, поэтому пирожки из него и не выпали, когда на меня со всего маху налетел мальчишка лет восьми. Пакет упал на землю, и оставалось только удивляться, что я сама на ногах устояла, а не шлепнулась рядом с ним.

— Инорита, простите, пожалуйста, — испуганно заканючил этот малолетний нахал в ответ на мой возмущенный взгляд. — Вот ваш пакет. Видите, с ним ничего не случилось. Он не порвался и даже почти не испачкался.

Он поднял мою покупку и уставился на меня умоляющими глазами.

— Осторожнее надо быть, — неохотно сказала я.

— Извините, я просто сильно торопился, — пояснил он, вопреки своим словам никуда не спеша. — Меня в аптеку отправили, вот и бежал.

— Ну так беги дальше, — вздохнула я.

Он просиял обаятельной жульнической улыбкой, всунул мне в руки пакет с пирожками и бросился вниз по улице с такой скоростью, что я бы его ни за что не догнала, если бы вдруг возникла такая необходимость. Я покачала головой ему вслед и перевела взгляд на пакет. Пакет был открыт. Ну вот, теперь еще пирожков недосчитаюсь. В аптеку он торопится, как же! Если есть хотел, лучше бы попросил — я бы с ним непременно поделилась. Я заглянула внутрь. На первый взгляд, пирожков было столько же, сколько я их купила. Только вот на поверхности некоторых виднелись стремительно уменьшающиеся влажные пятна. Несколько мгновений — и ничего уже не было видно. Пирожки выглядели точь-в-точь как только полученные из пекарни. Такие же румяные и аппетитно пахнущие. Ничего подозрительного, никаких пятен. Но я была уверена, что мне не показалось. Этот маленький паршивец чем-то облил мою еду. Чем-то, что сегодня поможет преступнику. В груди заколотилось сердце. Не от страха, а от чего-то, непонятного мне, не изведанного ранее. Наверное, это азарт? Сегодня все решится…

Я сделала вид, что ничего не заметила и удовлетворилась пересчетом. Наблюдающих за мной я не видела, но это не значило, что такого человека не было. Если есть и смотрит на меня сейчас — пусть уверится, что его план сработал. Тогда он обязательно придет сегодня, и закончится это мучительное ожидание неизвестно кого. Хотелось сорваться с места и побежать, чтобы как можно скорее рассказать все Руди, но это привлекло бы внимание, нежелательное внимание преступника. А там и до подозрений с его стороны недалеко… Так что я пошла неторопливо. Приходилось постоянно себе напоминать, что наблюдатель думает — я иду домой, там меня никто не ждет, спешить мне некуда. Поэтому я задержалась перед зеркальной витриной, показывая, что любуюсь выставленным там платьем, а на деле — пытаясь высмотреть, следит ли кто за мной сейчас. Ни одного знакомого лица я так и не заметила. Вздохнула. Понадеялась, что мой вздох будет отнесен к невозможности купить понравившееся мне платье. И так же медленно двинулась по улице дальше. Домой я пришла с ногами, зудевшими от необходимости идти медленно, и взвинченная до невозможности. Рудольф меня ждал около двери в компании двух незнакомых иноров.

— Вот! — торжествующе сказала я и вручила ему пакет с пирожками, поняла, что он может меня неправильно понять и съесть вещественные доказательства, и торопливо добавила: — Их облили чем-то. Пакет вскрыли и облили. Уже не видно. Жидкость мгновенно впиталась.

С такой жадностью при мне за еду еще никто не хватался. А ведь иноры производили впечатление воспитанных… Пирожки были мгновенно вытащены из пакета, осмотрены, обнюханы, а затем подвергнуты осмотру еще и с помощью артефактов.

— Ничего опасного нет, — наконец сказал Рудольф. — Ты уверена, что не ошиблась?

— Уверена, — твердо ответила я. — Я закрутила верх пакета. На меня налетел мальчуган, толкнул. Пакет упал. Когда он мне его отдал, пакет был открыт, понимаешь? Я решила, что он пирожок оттуда стащил, заглянула — все на месте, но успела заметить эти пятна. Они высыхали очень быстро. Возможно, пирожки были слишком горячими, поэтому пятна так быстро и исчезли.

— Возможно, — задумчиво сказал один из тех, что пришел с Рудольфом, — но, скорее, и было рассчитано, что впитается раньше, чем заметят.

— Так ничего же не нашли, — напомнил Рудольф.

— Ничего опасного, — ответил ему сыскарь. — Но наш анализатор не посчитает опасным, к примеру, зелье, повышающее восприимчивость к ментальной магии. Эти артефакты слабые, рассчитаны на быстрый анализ. А вот если пирожок отнести в нашу лабораторию, то там что-то обязательно найдут.

— Значит… — Рудольф радостно огляделся.

— Ты был прав, и он сегодня придет, — ответили ему.