Проснулась я совсем рано, когда предметы в комнате только начали проявляться сероватыми силуэтами. Рихард спал, притянув меня к себе настолько собственническим жестом, как будто пытался кому-то доказать, что я – его и только его. Странно, но это не раздражало, напротив, создавало чувство какой-то уверенности. Забавно, но еще месяц назад он был для меня совершенно посторонним. Тогда я была ему признательна, что согласился помочь, и только, а сейчас уже не представляла жизни без него. Богиня, как я могла раньше его не замечать? Ведь он в тысячу, нет, в миллион раз лучше Гюнтера! Почему я так долго страдала по бывшему жениху? Нужно было поблагодарить Эвамарию за избавление от столь сомнительного счастья и жить дальше. Подумать только, выйди я тогда замуж, сейчас ко мне прижимался бы солидным пузом надутый самовлюбленный тип, который согревает постель бывшей подруги. Но самое ужасное: у меня не было бы Рихарда, только при мысли о котором внутри становиться тепло от переполнявшего меня счастья. Не было бы его – я бы никогда не узнала, что такое любовь. То, что было с Гюнтером, – это совсем, совсем не то. Да и сам он – совсем не то. Думаю, Эвамария даже не заметит разницы между привороженным мужем и обычным. Удачно получилось…

Уверена, о Гюнтере теперь долго не будет слышно, а вот о Клаусе… Я вспомнила перекошенное злобой лицо и вздрогнула. Рихард не проснулся, но обнял еще крепче. Стало как-то спокойнее, хотя от мыслей о Хайнрихе-младшем это не избавило. Вряд ли он отступится. Мушиная осада его только разозлит, но не образумит. Он прекрасно понимает, что я не напишу заявление в Стражу, потому что всплывет имя изготовителя зелья, а это навредит репутации семьи. Поэтому Хайнрихи и дальше будут действовать через папу. Что же им известно, такое, что позволяет безнаказанно шантажировать родителя? Я заворочалась в постели и разбудила Рихарда.

– Иви, почему не спишь?

– Думаю, чем Хайнрихи шантажируют отца, – ответила я. – И ничего не могу придумать. Ведь это что-то должно быть очень серьезным.

– Твой отец особой честностью не отличается, поэтому при желании поводов для шантажа можно найти предостаточно, – зевнул Рихард.

– Мелких – да. Тех, что тянут на пару месяцев тюрьмы или приличный штраф. Но он боится Клауса и его отца настолько, что применяет запрещенную магию. А это, как ты прекрасно понимаешь, уже совсем другие сроки. Значит, то, что он сделал, еще хуже.

– Ты говорила, он с орками торговал одно время. Не возил что-нибудь запрещенное? Вроде той штучки, через которую попытался на тебя воздействовать.

– Из магического он только амулеты возил, да и те из бытовых. – В этом я было не слишком уверена, в чем сразу и призналась: – Конечно, я могла всего не знать. Но прошло столько лет, ничего уже не докажешь. А папа явно боится. Причем, заметь, Хайнрихов боится больше, чем твоего отца. Хотя, казалось бы…

– Значит, у них есть доказательства, – предположил Рихард. – Например, расписка, в которой фигурирует что-то запрещенное.

– Нет, вряд ли, – поразмыслив, сказала я. – Папа иной раз поступает необдуманно, но это было бы откровенной глупостью. Нет, на такое бы он не пошел. И все же, я не понимаю, почему он так боится Хайнрихов, и меня очень это тревожит.

Губы Рихарда пробежались по моему виску, и все папины проблемы отошли на второй, нет, даже на третий, план. Возможно, конечно, что со стороны мужа это обычная попытка успокоить, а вовсе не лишить способности думать, но что получилось, то получилось. Оставшееся до подъема время мы провели куда более интересно, чем в размышлениях о трагической папиной ошибке.

– Скажи-ка мне, Иви, – голос Рихарда прозвучал неожиданно громко, когда мы уже просто обнимались, обессиленные необыкновенно удачной попыткой утешения, – можно ли считать, что я выполнил твое условие?

– Ты сомневаешься? – удивилась я.

– Сомневаюсь, поскольку мне кажется, что это ты выполняешь мое, – усмехнулся он. – И получается это у тебя так, что устоять невозможно.

Я невольно фыркнула. Уж я точно не прилагала ни малейших усилий к его соблазнению вчера вечером или сегодня утром. Просто день выдался таким насыщенным, а поцелуй после вина показался таким волнующим, что все остальное перестало иметь значение, что я и сказала Рихарду.

– Никогда бы не подумал, что тебя можно соблазнить мухами, – поддел он меня.

– Таким количеством кого угодно соблазнишь, – парировала я.

– Думаешь, и Клаус не устоит?

– Было бы замечательно, если бы он переключился на насекомых, – я вздохнула, – но, боюсь, не стоит на это рассчитывать.

– Когда мы видели последний раз этих мух, они были очень убедительны.

Не знаю, сколько бы еще длилась болтовня о подобной ерунде, поскольку было рано и вставать мы не торопились, но уверенный стук в дверь сразу отвлек от столь приятного занятия. Мы переглянулись, и в голову полезли самые страшные мысли. О том, что пришли из Сыска и сейчас придется отвечать и за Гюнтера, и за Клауса, и, возможно, даже за папу. Я лихорадочно подскочила и начала одеваться. Руки дрожали, вещи путались.

– Не нервничай, – успокаивающе сказал Рихард. – Нам ничего предъявить не могут.

Дверь он открыл сам, и слава Богине, там стоял только инор Брайнер, без стражников, но с мрачным выражением на лице.

– Рихард, как это понимать? – начал он возмущаться с порога.

– Что именно? – невозмутимо спросил муж.

– Я про вчерашних мух в Корнине, – пояснил свекор. – И не вздумай говорить, что вас там не было. Вы туда ездили.

– Ездили. – Не стал отрицать очевидного Рихард. – Ивонна хотела показать место, где выросла.

– Сомневаюсь, что она выросла на помойке, – ехидно заметил инор Брайнер.

– Мы туда случайно забрели, когда гуляли. Смотрим – дорожка, почему бы и не пройтись?

– Ты еще скажи, что на запах пошли.

– Насморк у нас. У обоих. Мы запах не почувствовали. А что, уже есть ограничения по местам гуляний?

Да, у Рихарда на все ответы. Я бы так не смогла, наверное.

– Почему после вашей прогулки все мухи со свалки дружно отправились осаждать дом инора Хайнриха?

– Понятия не имею. Мы просто выбросили мусор. Никаких магических действий не производили, – честно ответил муж. – А что там с этой осадой?

– Уже снялась, – пояснил инор Брайнер. Мы не удержали расстроенных вздохов, а он продолжил: – Как вам в голову пришло?

– Что? – удивился Рихард. – Единственное, что мы сделали – оставили на помойке конфеты, присланные Ивонне ее отцом, так как нам показалось, что они испорченные.

– Зачем же было везти так далеко? – язвительно спросил свекор.

– Мы подумали, что прогулка на свежем воздухе заставит пересмотреть отношение к ним, – нашлась я. – Очень уж я не люблю выбрасывать продукты.

– Продукты она не любит выбрасывать, – проворчал отец Рихарда. – Поверьте, дети мои, Хайнрихи неподходящая мишень для подобных шуточек. К сожалению, нам ни разу не удалось их прижать по-настоящему, но я знаю немало случаев, когда исчезали люди, переходившие им дорогу. Доказать их причастность не удалось ни разу. Хайнрихам будет достаточно уверенности, что это ваших рук дело, чтобы начать мстить.

– Я не знала, – я посмотрела встревоженно на Рихарда, – а то бы никогда не согласилась. А нельзя это представить, как несчастный случай?

– Ага, коробочка порвалась, мушки наелись, – ехидно сказал Рихард и уже более серьезно обратился к отцу: – Что, по-твоему, они могут сделать?

– Ничего хорошего, – отрезал инор Брайнер. – Своими мухами, а в особенности – их количеством, вы слишком явно показали Хайнрихам, кем их считаете. Шуточки про кучки дерьма, побольше и поменьше, уже вовсю ходят по Корнину. Не думаю, что они простят. К сожалению, дознаватель проговорился, что мушиная осада – результат любовного зелья. Вариантов, откуда оно могло взяться, не так много. Так что приставлю я к вам охрану, а вы уж, пожалуйста, не усложняйте ей жизнь. Академия, дом, продуктовая лавка. И все. Никаких гостей, никаких прогулок по городу.

Мы вынужденно согласились. Рихарду это не особо понравилось. Уверена, он не принял бы помощь родителя, если бы дело касалось только его. Не привык к подобным одолжениям. Я ругала себя, что его втянула, не надо было рассказывать, глядишь, и не грозило бы ничего мужу. Но прошедшего не изменить. И инор Брайнер, заручившись нашим согласием, напротив, повеселел и вручил еще по защитному артефакту против магических влияний.

Дорога до академии в этот раз выдалась на удивление занимательной. Мы пытались вычислить сопровождающих, но так и не преуспели. И это хорошо – значит, папа Рихарда приставил охранять не абы кого, а настоящих профессионалов. Правда, увидеть их в деле не получилось: на нас никто не покусился, мы спокойно дошли и разошлись по занятиям. Там тоже не случилось ничего страшного, я успокоилась и даже подумала, не преувеличил ли свекор силу этих самых Хайнрихов. А вдруг их так испугал набег помоечных мух, что они сидят в собственном доме и нос боятся высунуть? Это, конечно, маловероятно, но помечтать-то можно?

Домой мы возвращались вместе и безо всяких приключений. А вот там нас поджидал сюрприз, и не сказать, чтобы приятный, в лице уже моего папы, который нервно расхаживал около двери и очень обрадовался нашему появлению.

– Наконец-то, – шустро двинулся он навстречу, счастливо улыбнулся и попытался вручить коробку с пирожными, которую никто не стал брать.

– Инор Бринкерхоф, мы сыты по горло вашими подарками, – раздраженно сказал Рихард.

– Не волнуйтесь, пирожные совершенно безо всяких лишних добавок, только то, что заложили непосредственно в кондитерской, – заявил папа. – Иви, бери же, не заставляй меня стоять с протянутой рукой.

Говорил он убедительно, но брать коробку я и не подумала, хотя по ней было понятно, что покупалась в одной из лучших кондитерских Гаэрры. И как это сжигать? Да у меня рука не поднимется на такую вкуснятину! Как же угнетает иной раз папина изобретательность…

– А что, любовное зелье теперь добавляют прямо в кондитерских? – не унимался муж. – Вот о чем вы думаете, когда делаете такие гадости?

– А о чем вы думали, когда напускали мух на Клауса? – возмутился папа. – Он и без этого в последнее время необычайно агрессивный. Я надеялся потянуть до получения наследства. А теперь что?

– И что теперь?

– Хайнриху я сказал, что на свалку зелье попало от меня, по ошибке, – ворчливо сказал папа. – Он разорался, конечно, сказал, что толку от меня нет, и они сами займутся. И вот это намного хуже. Что они будут делать, я понятия не имею. Такими злыми я их никогда не видел. Это страшные люди, Иви, поверь мне.

– А ты еще говорил, что лучше бы я за Клауса вышла, – заметила я.

– Я и сейчас так думаю, – вздохнул отец. – Лучше бы ты сама за него вышла, по-хорошему. Но эти беседы не для посторонних ушей. В дом-то вы меня запустите, или так и будем под дверью разговаривать?

Он укоризненно посмотрел, с явным намеком на то, что к близким людям следует быть внимательнее.

– Не запустим, – твердо сказал Рихард. – У вас есть нехорошая привычка подливать любовные зелья. И она мне очень не нравится.

– Можете обыскать. – Гордо вскинул голову папа. – И пирожные могу сам съесть, если уж настолько не доверяете.

– Несколько штук вы точно съедите, причем те, что дадим мы. На этих условиях впустим. Согласны? – Наверное, муж был уверен, что папа притворится оскорбленным и гордо нас покинет.

– Согласен, – в голосе папы прозвучала насмешка.

Я удивилась. Неужели в этот раз принесенные им сладости без добавок? Быть не может! Скорее всего, он рассчитывает, что артефакт не засечет. Не верится мне в папину добрую волю.

Родителя пришлось впустить. Он шустро устремился к столу, открыл коробку и водрузил ее посередине. После чего с довольным видом уселся на ближайший стул.

– На что не срабатывает кольцо-артефакт? – тихо спросила я Рихарда.

– Сам про это думаю, – ответил он. – Вроде должно на все вредные добавки. Отец, опять же, утром еще свой артефакт дал. Так что…

– Все равно есть не буду, – твердо решила я.

После чего направилась готовить чай. К нему нашлось ореховое печенье, а это намного лучше папиных пирожных с непонятными добавками. Сам принес – вот пусть и съедает сам. Хотя он и так проникся к этим Хайнрихам самыми нежными чувствами, без всяких приворотов.

– Вот скажи, папа, – возмущенно спросила я, когда разливала чай, – за что ты меня так не любишь, что готов на все, чтобы отдать Клаусу?

– Иви, что ты такое говоришь? – Всплеснул он руками, показывая полное недоумение. – Я не люблю? Да как тебе в голову такое пришло? Просто, если уж Хайнрихи на что глаз положили, получат это любыми путями, исключений не было. Поэтому было бы лучше для всех, если бы ты сразу за него вышла, а не устраивала этот фарс с никому не нужным браком.

– Это не фарс, – возразила я.

– Я уже понял, – вздохнул папа. – Только лучше для вас обоих была бы обратная ситуация. Ты уступить Клаусу не хочешь? – просительно сказал он. – Хоть пару раз, а? Он бы и успокоился.

У меня слов от возмущения не нашлось, я только покачала головой, а Рихард сказал:

– Зря мы вас все-таки впустили, инор Бринкерхоф. Больше такой ошибки не совершим. Забирайте свои пирожные и уходите, если уж ни о чем другом, кроме Хайнрихов, говорить не можете.

– Да я же о вас беспокоюсь, – начал было папа.

Он посмотрел на наши недовольные лица, махнул рукой и продолжать не стал, но и не ушел. Взял пирожное, оглядел его с видимым отвращением и начал жевать, запивая чаем.

Так разговор у нас и не получился. Я пыталась выяснить, чем же ему угрожают Хайнрихи, но отец наотрез отказался это обсуждать, сказал, что лучше мне ничего не знать и что тайна эта уйдет с ним в могилу. Аппетитные кругленькие пирожные так и исчезали одно за другим, находя уютное убежище в животе родителя. Ел он с видимым удовольствием, а я только грустно провожала каждое взглядом, но даже и не думала менять решение. Мало ли на какую хитрость пошла эта компания – вдруг у отца противоядие, вот он и спокоен. Нет уж, пока существует хоть малейшая вероятность, что, даже просто надкусив пирожное, я влюблюсь в гадкого Клауса, я не стану ничего есть, как бы вкусно оно не выглядело.