Кто «заказал» «красных маршалов»

Термин «красные маршалы» заимствован у русского писателя — эмигранта Романа Гуля (1896–1986), который в 1931–1933 гг. выпустил в издательстве «Петрополис» (Берлин) книгу о советских военачальниках времён Гражданской войны — Ворошилове, Будённом, Блюхере, Котовском. Никто из названных, конечно, не был в годы Гражданской войны маршалом, но Гуль провидчески предопределил их судьбу: за исключением Котовского, павшего от руки наёмного убийцы ещё в 1925 году, Ворошилов, Будённый и Блюхер стали маршалами Красной Армии спустя десять лет.

«Красными маршалами», без сомнения, стали бы и такие военачальники, как Николай Щорс и Василий Чапаев, но оба они погибли в 1919 году. Как погибли — об этом рассказано ниже.

Несколько слов о самом Романе Гуле.

Сын пензенского помещика, он с начала 1918 года воевал против красных в Добровольческой Армии, которой командовал генерал Корнилов. Вместе с ним он проделал так называемый «Ледяной поход», когда в зимних условиях Добровольческая Армия, преследуемая красными частями, прошла с боями через донские и кубанские степи и, оторвавшись от преследователей, вышла к Екатеринодару (нынешний Краснодар). В честь этого похода белое командование выпустило специальный знак отличия, а участники похода почитались в армии как герои.

Но осенью 1918 года Гуль ушёл из Белой Армии, а 2 января 1919-го эмигрировал в Германию. Осенью 1933 года Гуль переехал жить во Францию, а в 1950 году перебрался в Соединённые Штаты Америки, где и прожил до самой смерти.

Роман Гуль оставил после себя не только книги, но и подробную биографию, в которой не только перечислил вехи своей долгой и многотрудной жизни, но и ответил на вопрос, почему он ушёл из Белой Армии. Его ответ чрезвычайно интересен в свете существующего ныне положения, когда идёт всяческое восхваление Белой Армии и её руководителей, предстающих перед нами едва ли не в ореоле святости. В нужном месте будут приведены слова Гуля на этот счёт.

А пока обратимся непосредственно к героям нашего очерка.

Николай Щорс

Вот уже почти два десятилетия в России продолжается целенаправленное оплёвывание советского периода нашей истории. Усилиями «демократических» писателей и журналистов ниспровергнуты и оболганы все — учёные и выдающиеся люди труда, литераторы и первопроходцы, руководители производства и военачальники. Оказывается, что атомную бомбу мы не создали вполне самостоятельно, а украли у американцев; что Шолохов был не великим писателем, а жалким плагиатором; что знаменитый шахтёр Алексей Стаханов — вовсе не зачинатель мощного рабочего движения, а своего рода штрейкбрехер; что эпопея челюскинцев — глупейшая затея, вызванная к жизни не энтузиазмом масс, а потребностями коммуно-тоталитарного государства. И т. д. И т. п.

Но особенно досталось армии. Все её победы объявлены мифическими, а полководцы— фигурами дутыми и даже …несуществующими.

Здесь нет никакого преувеличения. Именно «мёртвым душам» в Красной Армии была, например, посвящена в 1991 году статья безымянного автора в еженедельнике «Собеседник», озаглавленная «просто, но со вкусом»: «Щорса-то не было!». Её автор, побоявшийся даже подписать свой опус, категорически утверждал: Николая Щорса, прославленного начдива времён Гражданской войны, просто-напросто не существовало. Он — лишь фантом, порождение убогой коммунистической идеологии.

Ложь — самое действенное оружие «демократических» писателей и журналистов. Их ржавые перья способны воспроизвести любую клевету, любую подлость, любую фальсификацию. В 90-е годы в другой «демократической» газете «Московский комсомолец», специализирующейся на дешёвых скандалах и секс-рекламе, был злобно оболган ещё один военачальник Гражданской войны — Григорий Котовский. Автор публикации то ли в раже ненависти к Советской власти, то ли просто потому, что получил приличный куш, рассказал изумлённым читателям, как в 1920 году, в Одессе, комбриг Котовский перед каждым утренним чаепитием срубал для поднятия тонуса несколько белогвардейских голов. Благо их у него было предостаточно — взяв лихой кавалерийской атакой город, Котовский захватил в нем немереное количество пленных, которых ему и поставляли, что называется, к завтраку.

Ложь чудовищная, но на это и расчёт, поскольку обыватель «клюёт» именно на грандиозность, комичность лжи. А то, что в природе имеется документ, напрочь отвергающий россказни автора «МК», последнего нисколько не смутило. Он был, видимо, уверен, что этот документ никогда не попадёт в поле зрения его респондентов.

Документ, о котором идёт речь, — книга небезызвестного Василия Шульгина «Дни. 1920». Она — свидетельство очевидца, поскольку в 1920 Шульгин, депутат Государственной Думы, ярый приверженец монархии, попал в плен именно к Котовскому, о чём и написал в своей книге, ни на одной странице не упомянув о фактах жестокого обращения котовцев с пленными.

Но вернёмся к Щорсу. Аноним из «Собеседника» объявив его «мёртвой душой», по своему невежеству, конечно, не знал, что не является здесь пионером. Превратить Щорса в призрак пытались ещё в 1919 году, сразу после его смерти. И надо сказать — удачно, поскольку забвение длилось целых 16 лет, до 1935 г ода, когда о Щорсе вдруг вспомнили. И сделал это не кто другой, как Сталин. В означенном году в разговоре с кинорежиссёром Довженко он сказал, что неплохо бы создать фильм об «украинском Чапаеве» — Щорсе.

И Довженко снял такой фильм с известным артистом Евгением Самойловым в главной роли. Фильм имел большой успех, но ситуация вокруг его героя омрачалась тем, что никто в стране не знал в точности ни как погиб Щорс (киношная версия сразу же подверглась сомнению), ни где он похоронен. Впрочем, это не совсем точно. Существовал узкий круг людей, которым было известно о Щорсе всё, но эти люди помалкивали, поскольку являлись непосредственными устроителями заговора молчания вокруг Щорса. Чтобы понять тайные пружины этого заговора, надо вернуться к тем временам, когда Щорс ещё не был начдивом-44, проследить его путь от окопов Первой мировой войны до рокового дня 30 августа 1919 года.

Рекомендуя Довженко поставить фильм об «украинском Чапаеве», Сталин ошибался в определении национальных корней Щорса — он был белорусом. Но это стало известно лишь в наши дни, так что простим генсеку его неточность. Да, Щорса родила белорусская земля, а «украинцем» он стал лишь потому, что в своё время на Украину, в Черниговскую губернию, переселился из Минска его дед. На Черниговщине прошли молодые годы Щорса, а когда его призвали в армию, он проявил недюжинные военные способности и дослужился до чина штабс-капитана.

Во время Первой мировой войны, сидя в окопах Щорс, понял всю мерзость развязанной мировым капиталом бойни и всю пагубу для российского люда призывов к войне до победного конца. Несмотря на то, что к лету 1917 года Россия уже потеряла на фронте 5 млн человек, политики разных мастей и, в первую очередь, организаторы Февральской революции — все до одного масоны и ненавистники Российской империи— требовали продолжения преступной войны. Против этого были лишь большевики, поэтому Щорс с о первых дней октябрьских событий принял их сторону и с началом Гражданской войны (развязанной, кстати, не большевиками, как твердят иные, а белыми генералами и Западом) выдвинулся в ряды наиболее выдающихся командиров Красной Армии.

И тут необходимо сказать следующее: когда заходит речь о царских офицерах и генералах, перешедшим на сторону Советской власти, подразумевают небольшое их количество, сделавших такой шаг якобы из шкурных соображений.

Это — очередная ложь, внедрённая в наши умы. В действительности же, как показали последние изыскания, в частности, военного историка А. Кавтарадзе, в Красной Армии во время Гражданской войны служило сорок три процента царского офицерского корпуса, то есть около семидесяти пяти тысяч человек (против ста тысяч, оставшихся в Белой Армии). Разница, как видим, невелика, и уж никак нельзя сказать, что все семьдесят пять тысяч были презренными перебежчиками — шкурниками. Просто эти люди прекрасно понимали, что дело идёт к развалу России, что западноевропейские страны, в первую очередь Англия и Франция, денно и нощно мечтают о российских богатствах и территориях, а белые генералы готовы исполнить их мечту, дабы сохранить свои громадные латифундии и тот порядок в России, который существовал при Романовых и о котором Лев Толстой сказал ещё в 1895 году: «Существующий строй жизни подлежит разрушению».

О многом говорит и такой факт, неизвестный большинству нынешних россиян: в начале Гражданской войны патриарх Тихон отказался дать благословение Белой армии. Видимо, первосвященник хорошо понимал всю неправоту её дела. Дальнейшие события подтвердили опасения патриарха. Предводители Белого движения прославились такой жестокостью и такими бесчинствами, что народные массы напрочь отвернулись от них.

Несколько примеров. Ныне поют аллилуйя адмиралу Колчаку, действовавшему во время Гражданской войны на территории Урала и Сибири.

Но ведь доподлинно известно, что Колчак был ставленником запада, что он разбазарил треть золотого запаса России, что за время пребывания колчаковской армии на Урале и в Сибири там были перепороты, расстреляны и повешены десятки тысяч жителей (в одной только Екатеринбургской губернии число жертв превысило 20 тысяч человек), ответом на это явилось мощное партизанское движение, покончившее, по сути, с колчаковщиной.

А ангелоподобный Деникин? Разве не его казаки в лице конной дивизии Шкуро (настоящая фамилия — Шкура) ограбили все церкви центральной России, ободрав в них золото и серебро с иконостасов?

И тут будут к месту слова Романа Гуля. Объявляя свой уход из Белой Армии, Гуль сказал: «К тому времени (к лету 1918 года — Б.В.) Добровольческая Армия меня политически разочаровала…Демократический лозунг созыва Учредительного собрания стал фиктивным. Монархическая верхушка армии придала ему антидемократический, антинародный характер. В отношении крестьян применялись бессмысленные жестокости, бессудные расстрелы, чем Белая Армия отталкивала от себя основную массу населения России— крестьян. Я понимал, что такая армия осуждена на поражение…»

Комментарии, как говориться, излишни. Можно только добавить: конечно, в условиях Гражданской войны и в Красной Армии наблюдались случаи грабежей и мародёрства (например, при взятии Ростова-на-Дону Первой Конной армией Будённого), но такие действия пресекались красным командованием самым жесточайшим образом. Три человека в Красной Армии никогда не прощали жестокого обращения своих подчинённых в отношении мирного населения — Сталин, Троцкий, Ворошилов. Известен случай, когда последний приказал расстрелять свыше ста пятидесяти бойцов Первой Конной армии, «особо отличившихся» в грабежах. Белое командование таких мер не принимало, а потому дисциплина в той же Добровольческой Армии была намного ниже, чем, например, в Первой Конной Будённого, как бы ни сопротивлялись такому заявлению нынешние ангажированные историки и журналисты.

Стихию народного характера испытал на себе и Щорс, когда в начале лета 1919 года вступил в командование 44-й дивизией. Там имелось не мало горячих голов, созданных природой по образу и подобию удальцов из Запорожской Сечи, так красочно описанных Гоголем (чего стоил один Боженко, командир Таращанского полка), но Щорс умелым руководством и твёрдостью привёл всех к повиновению.

Можно только гадать, как сложилась бы дальнейшая судьба Щорса; вероятнее всего, он вошёл бы в элиту советских военачальников, но 30 августа 1919 года в бою под украинским городом Коростенем начдив-44 погиб. Официальная версия гибели — шальная пуля. Она (версия) нашла отражение и в фильме Довженко: в нём Щорс погибает от попадания пули в лоб. Но целая группа сослуживцев начдива-44 не согласилась с режиссёром и высказала свою, невероятную по тем временам догадку: начальник 44-й Киевской дивизии был убит в грохоте боя кем-то из своих.

Чтобы подтвердить или опровергнуть это заявление, требовалось произвести судебно-медицинскую экспертизу останков Щорса, а для этого сначала следовало найти его могилу. Такие попытки предприняли в 1936–1937 годах, но они оказались безрезультатными. Прошло ещё 10 лет и в 1947 году вышла книга бывшего бойца щорсовской дивизии Д. Петровского «Повесть о полках Богунском и Таращанском». В ней автор убедительно доказывал, что петлюровский пулемётчик, который якобы выпустил роковую очередь, не мог этого сделать, поскольку ещё раньше был уничтожен вместе со своим пулемётом четырьмя выстрелами из орудия, произведёнными канониром Хомиченко.

Этот факт вызвал такую волну слухов, что всем стало ясно: могилу Щорса нужно найти во что бы то ни стало. И её нашли, хотя для этого понадобилось ещё два года. Но где же обнаружилось захоронение? Может быть, под Коростенем, где погиб Щорс? Отнюдь нет. Могилу после трудных поисков нашли за тысячи километров от Коростеня — в Самаре, тогдашнем Куйбышеве. Произошло это в июле 1949 года и вызвало первый резонный вопрос: почему погибшего на Украине погребли в Самаре, к которой он не имел никакого отношения? Второй вопрос возник, когда раскопали могилу. Выяснилось, что Щорс был похоронен не в обычном деревянном гробу, а в цинковом, к тому же наглухо запаянном. С чего бы это?

Ответы напрашивались сами собой. Раз везли гроб аж с Украины, значит, у кого-то были веские причины скрыть тело. Это предположение подкреплял и цинковый гроб — по-видимому, организаторам сокрытия казалось, что такой способ захоронения навсегда погребёт тайну смерти Щорса.

Но все вышло наоборот. Именно герметичность гроба способствовала тому, что даже после тридцатилетнего пребывания в земле тело хорошо сохранилось, и это обстоятельство существенно облегчило проведение судебно— медицинской экспертизы. Согласно её акту, «… останки трупа, обнаруженные в могиле, действительно принадлежат тов. Щорсу Н. А.». А далее следует то, ради чего велись многолетние поиски: «Повреждения черепа нанесены пулей из огнестрельного нарезного оружия… Входным отверстием является отверстие в области затылка справа, а выходным — в области левой теменной кости… Следовательно, направление полёта пули — сзади наперёд и справа налево… Можно предположить, что пуля по своему диаметру была револьверной… Выстрел был произведён с близкого расстояния, предположительно с 5-10 шагов».

Таким образом, это свидетельство напрочь опровергло официальную версию. Подтверждалась догадка соратников Щорса о его убийстве. Но кто и зачем организовал покушение?

И тут надо отметить следующее: гибели Щорса предшествовала зловещая цепочка убийств высших командиров 44-й дивизии. По мнению руководителя киевской ЧК М. Я. Лациса, эта кровавая интрига исходила из штаба 12-й армии, в которой числилась дивизия Щорса.

Но если была интрига, значит кто-то её организовал! Имя организатора впервые назвал такой военный авторитет, как Ефим Щаденко, генерал-полковник, занимавший в годы Гражданской войны высокие должности (командовал Украинской армией, был членом реввоенсовета Украинского фронта). Именно он в 1958 году рассказал о неблаговидной роли в событиях, связанных с 44-й дивизией, члена реввоенсовета 12-й армии Семена Аралова, верного соратника Троцкого и его назначенца.

В 12-ю армию Аралов был назначен в июне 1919 года, когда вместе с Троцким прибыл в Киев. Положение Советской республики было в то время критическим, особенно на Южном Фронте. Поэтому приехав в Киев, Троцкий тотчас произвёл реорганизацию в войсках, объединив 1-ю и 3-ю украинские армии в одну, 12-ю, членом реввоенсовета которой и назначили Аралова.

Поскольку дивизия Щорса стала ядром вновь образованного соединения, Аралов не замедлил посетить её. Пробыв в дивизии всего три часа, член реввоенсовета обнаружил в ней такие недостатки, что впору было отдавать под трибунал её командира. По мнению Аралова, начальствующий состав дивизии — контрреволюционеры, в подразделениях процветает антисемитизм, а многие бойцы — откровенные бандиты.

Заметим, что эти выводы Аралов сделал после того, как дивизию Щорса инспектировали такие видные военачальники, как Антонов-Овсеенко, Подвойский и уже упомянутый Щаденко. Все они высоко отозвались о боеготовности 44-й дивизии и ни словом не укорили ее командиров.

Но у Аралова свои взгляды на этот счёт, и он, едва закончив инспектирование, посылает депешу Троцкому, в которой предлагает сменить начальника дивизии, поскольку тот держит себя «независимым царьком». Троцкий отвечает Аралову телеграммой, требующей провести чистку дивизии. И начать её он рекомендует с командования 44-й.

И начинаются странные и непонятные события: 27 июля 1919 года по приказу Троцкого был без суда и следствия расстрелян двадцатилетний комбриг 44-й дивизии Александр Богунский; через неделю эта же участь постигла комбрига Тимофея Черняка, а ещё через день был отравлен командир Таращанского полка Боженко. Перед этим убили его жену, и Боженко грозился в отместку идти походом на Киев (он считал, что жену уничтожила киевская ЧК). А затем наступила очередь самого Щорса.

Воспоминания участников трагического боя 30 августа 1919 года сильно разнятся между собой. Так, И. Дубовой, заместитель Щорса, принявший после его смерти дивизию, в своих показаниях утверждал, что в момент гибели начдива около него находился лишь он, Дубовой, и что Щорс погиб от пулемётной пули, попавшей ему в лоб.

Совсем другое говорил Казимир Квятык. В марте 1935 года, выступая с заметкой в газете «Коммунист», он заявил, что Щорс был убит в расположении его полка и что в это время около начдива был он, Квятык, Иван Дубовой, а также уполномоченный реввоенсовета 12-й армии Павел Самуилович Танхиль-Танхилевич.

И, наконец, заявление генерал-майора Советской Армии, в прошлом профессионального революционера С. И. Петриковского, командовавшего в 44-й дивизии отдельной кавбригадой. В 1962 году он заявил: во-первых, на передовую Щорса сопровождали не только те, кого назвал Катык, но также и он, Петриковский. А во-вторых, выстрел, ставший роковым для Щорса, прозвучал уже после того, как артиллеристы подавили петлюровский пулемёт, из которого, согласно официальной версии, был убит начдив.

Кто же прав в своих утверждениях — Дубовой, Квятык или Петриковский?

Ясно, что Дубовой лгал, рассказывая о гибели своего командира. Его показания расходятся с результатами судебно-медицинской экспертизы, согласно которой Щорс был убит выстрелом из револьвера в затылок.

Сам Дубовой слыл человеком, который умел устраиваться в жизни. У него были многочисленные связи в советских верхах, и, до того как стать заместителем Щорса, он успел покомандовать даже армией. Но командовал неудачно и в конце концов оказался на вторых ролях 44-й дивизии. Щорса он не любил и завидовал ему. Всё это дало основания некоторым исследователям подозревать в убийстве начдива-44 именно Дубового.

Но эта версия основана на голых предположениях и не выдерживает напора фактов. Убийцей Щорса был, вероятнее всего, был не кто иной, как политкомиссар 12-й армии Танхиль-Танхилевич, фигура крайне тёмная. Двадцатишестилетний уроженец Одессы, он летом 1919 он неизвестно как стал политкомиссаром реввоенсовета 12 армии. Такое назначение просто так не происходит, оно требует весьма компетентных гарантий, так что, скорее всего, Танхиль-Танхилевича кто-то продвигал по служебной лестнице. И, видимо, с определёнными целями. Кстати, после гибели Щорса Танхиль-Танхилевич поспешно покинул расположение 44-й дивизии и объявился уже на Южном фронте. Весьма подозрительные передвижения.

«Это был человек лет 25–30, — писал в 1962 году С. И. Петриковский. — По его рассказам, он родом из Одессы. Проходя по российским тюрьмам (напомним, что Петриковский был профессиональным революционером и не раз арестовывался — Б.В.), я насмотрелся на уголовников. Этот политкомиссар производил на меня впечатление бывшего «урки». Не было в нем ничего от обычного типа политработника. Приезжал он к нам (в 44-ю дивизию — Б.В.) дважды. Останавливался у Дубового…»

Высказывает своё мнение Петриковский и о Дубовом: «…Я все-таки думаю, что стрелял политинспектор, а не Дубовой. Но без содействия Дубового убийства не могло быть. Только опираясь на содействие власти в лице заместителя Щорса — Дубового, на поддержку РВС 12-й армии, уголовник совершил этот террористический акт… Я знал Дубового, и не только по Гражданской войне. Он мне казался человеком честным. Но он мне казался и слабовольным, без особых талантов. Вот почему я думаю, что его сделали соучастником…»

Вероятно, Петриковский был прав: именно по слабости характера Дубовой стал соучастником преступления, за которым стояли три человека — Троцкий, Аралов и Танхиль-Танхилевич. Первый был его вдохновителем, второй — верным проводником идей Льва Давидовича, а третий — исполнителем. Троцкий, как известно, тоже стал объектом заговора и погиб от руки наёмного убийцы в Мексике в 1940 году; судьба Танхиль-Танхилевича неизвестна; что же касается С. И. Аралова, то ему выпала долгая жизнь. Он умер на восемьдесят девятом году и до конца отстаивал точку зрения, что Щорс погиб от пули петлюровского пулемётчика. Абсурдность такого утверждения очевидна, ведь существует заключение экспертизы, однако бывший член реввоенсовета 12-й армии никакого наказания не понёс и тихо скончался в собственной постели.

Василий Чапаев

Едва лишь произносится имя Чапаева, как на память приходит знаменитый фильм братьев Васильевых с великолепным Борисом Бабочкиным в главной роли. Фильм стал классикой, хрестоматийным фактом, и многие поколения жителей России воспринимали его как альфу и омегу чапаевской биографии, не сомневаясь в правдивости воссозданных режиссёрами событий.

Слов нет: фильм братьев Васильевых настолько талантлив, что все его герои — и реально существовавшие, и вымышленные— воспринимаются такими, и только такими, какими они видятся на экране. И в этой связи мне вспоминается один интересный случай.

Когда я ещё учился в школе, к нам в посёлок приезжала и выступала в клубе М. А. Попова, выведенная в фильме под именем Анки-пулемётчицы. Она действительно служила дивизии Чапаева и принимала участие в боях, но посельчане, битком набившиеся в клуб, и мы мальчишки, никак не могли поверить в то, что женщина, рассказывающая с трибуны о боевых буднях 25-й дивизии, и есть та самая пулемётчица, которая из своего «максима» косила каппелевцев и дроздовцев. Нет, мы не могли принять этого. Для нас Анкой была и оставалась та, экранная, с ямочками на щеках и застенчивой улыбкой, настойчиво требующая у Петьки «учить её пулемёту».

Да, фильм поражал своей достоверностью, но тогда никто не знал (как, впрочем, не знают и сейчас) перипетий драмы под условным названием «Охота на Чапаева», которая завершилась осенью 1919 года трагедией в станице Лбищенской под Оренбургом.

В нашем очерке об этой охоте будет рассказано подробно, и, как в настоящей травле, здесь будут и свои заговорщики, и свои стрелки на номерах, и свой распорядитель действа. Но сначала — необходимое отступление.

В работе над очерком мне оказал неоценимую услугу мой безвременно ушедший из жизни друг, писатель Борис Зотов. Узнав, что я собираю материалы о Чапаеве, он передал в полное моё распоряжение свои наработки на эту тему. Оказывается, Борис Иванович ещё в 60-70-х годах прошедшего века интересовался легендарным начдивом и вёл архивные розыски на родине Чапаева в Чебоксарах, в Волгограде и в Центральном военном архиве в Подольске. А кроме того, встречался с соратниками Чапаева, в частности, с уже упомянутой нами М. А. Поповой, с командующим артиллерией 25-й дивизии Хлебниковым, с генералом армии И. Тюленевым, а также с сыном Чапаева и его внуком.

Но тогда Борису Зотову не удалось опубликовать результаты своих изысканий. Помехой был тот факт, что Чапаев состоял не в партии большевиков, а принадлежал к саратовской организации анархистов-коммунистов.

Летом 1998 года Борис передал мне имеющиеся у него материалы, а начале декабря 1999-го погиб в автомобильной катастрофе… Данный очерк, таким образом, — результат коллективных поисков — моих и моего погибшего друга. Без всякой похвальбы можно сказать: более полной картины боевой жизни Чапаева и его гибели на сегодняшний день не существует.

Итак, что же за человек был легендарный Чапаев?

Василий Иванович — уроженец Чебоксар. Свои храбрость и военное умение он проявил уже в Первой мировой войне, заслужив четыре Георгиевских креста и чин фельдфебеля. Как и Щорс, насмотревшись на ужасы войны, в которую Россия была втянута её правящей верхушкой, Чапаев сразу же примкнул к революции, а когда началась Гражданская война, сформировал собственную дивизию. Воевала она хорошо, но дело осложнялось постоянными трениями её командира с работниками вышестоящих штабов: человек дела, Чапаев не выносил пустопорожних разговоров, абстрактных умозаключений и «умных» разглагольствований. Он требовал, чтобы перед ним ставили ясные задачи и конкретные цели, а не заменяли их туманными, невозможными для исполнения директивами вроде: «… развить большую энергию при наступлении, крепко сжимая винтовки, беззаветно штурмовать город Уральск…»

Читая подобные «шедевры», Чапаев возмущался: «Разве это приказ? В приказе должны быть указаны задачи моей и соседних дивизий, разграничительные линии с ними, время, когда и кому выступать, какие рубежи занять. А мне велят «развить большую энергию!»

В связи с этим показателен случай, произошедший во время учёбы Чапаева на командирских курсах в Москве. Один из преподавателей как-то спросил Василия Ивановича: «Где находится река По?» На что Чапаев ответил: «А где, товарищ, находится река Солонка?» Этим он хотел подчеркнуть, что ему приходится воевать именно на Солонке, а не на какой-то По, о которой ему и знать не обязательно. Естественно, подобные выпады начальству не нравились, и со временем Чапаев приобрёл репутацию «партизана», человека, действующего только сообразно со своими представлениями, не желающего починяться приказам вышестоящих инстанций. В действительности этого не было: просто действия Чапаева в сложных ситуациях всегда вытекали из учёта реальной обстановки.

Однако кличка «партизан» пристала к Чапаеву, и о нём наконец узнал сам могущественный Председатель РВС Республики Троцкий, беспощадный борец с партизанщиной.

Отношения Чапаева с начальством к этому моменту испортились настолько, что, несмотря на успехи его дивизии, Василия Ивановича уже собирались отдать под суд всё за ту же «строптивость». И вдруг в расположение дивизии прибыл сам Троцкий. Вызвав Чапаева, он вместо «разноса» вручил начдиву золотые часы. Сказал: «За храбрость».

А на следующий день грянул гром: Чапаев получил приказ сдать свою дивизию и принять под командование новую. Такой приём был свойствен Троцкому. Чтобы не возбуждать лишних слухов, он сначала награждал человека и тут же наказывал, не давая никому опомниться.

Когда я читал описание этой сцены, мне тотчас вспомнился роман Виктора Гюго «93-й год». Там есть знаменательный эпизод, рисующий застигнутый штормом корабль роялистов. Он вёз подкрепление, а в его трюме находились артиллерийские орудия. И вот одно из них в результате удара волны сорвалось с креплений и стало как живое метаться по трюму, круша всё на своём пути.

Над кораблём нависла смертельная опасность. Пушка могла в любой момент пробить борт и погубить корабль, а все попытки закрепить пушку на старом месте кончались неудачей.

И тогда за дело взялся канонир, по вине которого сорвало орудие. Проявив чудеса героизма и сноровки, он «укротил» пушку и тем самым предотвратил катастрофу.

Что же делает в этой ситуации командир роялистов маркиз де Лантенак? Он выстраивает на палубе команду и солдат и, сняв с себя орден, вешает его на грудь герою-канониру. Раздаются восторженные крики, но их прерывает команда де Лантенака:

— А теперь расстрелять его!..

Не правда ли, действия де Лантенака и Троцкого из одного ряда?

Диктаторы и честолюбцы (а Троцкий, по отзывам всех, знавший его, был бешеный честолюбец) любят становиться в позу и произносить громкие слова; судьба же людей, по большому счёту, их не интересует.

Как ни жалко было Чапаеву расставаться с бойцами им же созданной дивизии, он подчинился приказу и отбыл к новому месту службы.

И там-то выяснилась коварная суть приказа Троцкого: дивизии, которой должен был командовать Чапаев, в природе не существовало. Её нужно было сначала сформировать, чем и должен был заняться Чапаев. Люди Троцкого, по-видимому, рассчитывали на то, что Чапаев начнёт возмущаться новым назначением, и это даст им повод обвинить его в новых прегрешениях против дисциплины, но Василий Иванович приказ выполнил. Он сформировал из рабочих прославившуюся впоследствии дивизию. Она насчитывала почти 14 тысяч человек — со своей артиллерией, школой красных командиров и аэропланами для дальней разведки.

Но ненавистники Чапаева из вышестоящих штабов вознамерились сместить его силой, опираясь на полученный от Троцкого приказ об аресте Чапаева. В расположение 25-й дивизии прибыла специальная группа в сопровождении броневиков, и её командир потребовал у Чапаева сдать дивизию и отправиться под арест.

Неизвестно, как поступил бы начдив-25, но его выручили бойцы: окружив прибывших, они пригрозили им физической расправой, если те не уберутся туда, откуда прибыли. Эмиссары Троцкого отступили.

Предполагают, что и отправка Чапаева на учёбу в Москву была замаскированной попыткой отрешить знаменитого начдива от командования. И Чапаев отбыл в столицу. Но, как уже было сказано, практику Чапаеву отвлечённость академических дисциплин пришлась не по нраву, и он добился, чтобы его снова отправили на фронт. Произошло это весной 1919 года, когда жить Василию Ивановичу оставалось около шести месяцев.

Окружение чапаевского штаба белыми было третьей, и удачной, попыткой убрать ненавистного военачальника.

К тому времени исход войны на Урале и в оренбургских степях склонялся в пользу Красной Армии. Белогвардейцы и казаки атамана Дутова откатывались к Каспийскому морю, к своему последнему оплоту — Гурьеву. Стремительное наступление 25-й дивизии привело к тому, что образовался разрыв между полками и штабом, который в 20-х числах августа расположился в станице Лбищенской. Этим и решили воспользоваться белые, чтобы разгромить штаб Чапаева, который, между прочим, насчитывал вместе с приданными ему подразделениями около полутора тысяч человек.

И вот тут начинаются загадки.

Первая — каким образом командование белых узнало об отставании штаба Чапаева от основных сил дивизии?

Вторая — как многочисленному казачьему формированию удалось пройти незамеченным по открытой степи, буквально на виду у красных войск?

Третья — по чьему приказу в ночь нападения белых на Лбищенскую были сняты дополнительные караульные посты вокруг станицы?

Точных ответов на эти вопросы нет, но косвенные обстоятельства свидетельствуют о предательстве и предателях. Рассказ о них — впереди, а пока посмотри, как проходила операция белых по окружению штаба Чапаева.

Для этой цели был создан специальный казачий корпус из 12 тысяч сабель, который две ночи шёл к Лбищенской, отстаиваясь днём в долинах рек, заросших камышами. Приблизившись к станице, казаки бесшумно сняли красные караулы и ударили по спящим чапаевцам. Здесь создатели фильма не погрешили против истины, воспроизведя яркую картину неравного ночного боя.

Мстя за все свои поражения, казаки не брали пленных, и утром, когда закончился бой, в ряд была положена тысяча зарубленных красноармейцев. Остальные или утонули в Урале, или переплыли через него, тем более что их не преследовали. Чапаева среди убитых не оказалось. И по сию пору неизвестно, утонул ли он, раненый, в Урале или в числе немногих перебрался на другой берег, а потом погиб в схватке с каким-нибудь белым разъездом. Но второе маловероятно: смерть такого человека, как Чапаев, вряд ли прошла бы незамеченной. Но эта загадка — вечная.

Теперь можно и привести доказательства того, что смерть Чапаева обусловлена заговором, который сложился между белыми и определёнными силами в Красной армии.

Есть все основания говорить о том, что белые получили сведения о дислокации чапаевского штаба в Лбищенской благодаря специально организованной утечки информации либо из самого этого штаба, либо из вышестоящего.

Далее. Трудно представить, как 12-тысячный конный корпус остался незамеченным в ровной степи. Что из того, что он продвигался по ночам, — авиационная разведка красных постоянно совершала облёты и, по некоторым сведениям, обнаружила скопление большой конной массы в камышах. Об этом было сообщено в штаб армии, но полученная информация так и не вышла за его стены. Это говорит о наличии в штабах изменников, которыми могли быть военспецы царской армии, привлечённые Лениным и Троцким к сотрудничеству, а также штабисты из сторонников Троцкого, которые уже давно решили избавиться от Чапаева.

И тут необходимо более обстоятельно поговорить о самом Председателе РВС Республики.

Споры о том, какова роль этого человека в Гражданской войне, ведутся до сих пор. Одни считают его едва ли не гениальным военным руководителем, чей вклад в победу Красной Армии огромен, другие числят его дилетантом в военном деле, умелым шарлатаном от военной науки и политическим мистификатором.

Автору этих строк ближе вторая точка зрения. Выше уже приводилась цитата из директивы РВС войскам. Но РВС надо читать как Троцкий, поскольку его Председатель был в нем фигурой номер один. И не по занимаемому положению, а по абсолютному неприятию любого чужого взгляда на тот или иной вопрос, любого совета. Слово Троцкого было истиной в последней инстанции и требовало безусловного выполнения.

А что касается директив, то Василий Иванович Чапаев был абсолютно прав в их оценке, ибо они на девяносто процентов состояли из революционной риторики и ничем не подкреплённых эмоций. Кто захочет почитать эти самые директивы, пусть отыщет в Исторической библиотеке двухтомник директив РВС времён Гражданской войны.

Но если бы дело ограничивалось только директивами. Ими Лев Давидович скорее развлекался; любимым же его занятием были поездки по фронтам. Вот здесь уж было не до смеха. Каждое посещение Председателем РВС какого-либо военного театра вызывало у его командования повальную панику. И было от чего. Свои приезды на фронт Троцкий обставлял с мастерством актёра-трагика. Все в его появлении должно было внушать страх и ужас. Бронепоезд Льва Давидовича, в котором имелось все — от бани до типографии, — тянули два мощных локомотива, а сам бронепоезд, одетый в специальные бронеплиты, поражал количеством установленных на нем орудий и пулемётов. Но главное было не это, главным был «спецназ» Троцкого — особая команда, одетая в чёрную кожу и вооружённая маузерами. Едва бронепоезд прибывал на место, как «спецназ» начинал наводить порядки, главным аргументом при этом был, конечно же, «товарищ маузер».

Жестокость проводимых экзекуций была беспримерной. Наверное, мало кто знает, что во время Гражданской войны Троцкий ввёл в войсках наказание, которое не применялось в армиях мира со времён Римской империи. Имеется в виду так называемая децимация, т. е. казнь каждого десятого в подразделении, обвинённом в трусости, в недисциплинированности, в пресловутой партизанщине. Обречённый батальон ли, полк выстраивали в длинные шеренги, после чего давалась команда: «на первый-десятый рассчитайсь!». Десятый подлежал расстрелу, независимо от того был ли он трусом или смельчаком — все решал слепой жребий.

Думается, сказанное в достаточной мере характеризует Троцкого и как человека, и как военного деятеля. У нас же остаётся невыясненным последний вопрос: кто же приказал снять дополнительные посты вокруг Лбищенской в ночь на 5 сентября 1919 года? Здесь двух мнений быть не может: это сделали люди из ближайшего окружения Чапаева. Но кто? В архивах сохранились документы, содержащие ответ на это вопрос.

Оказывается, военспецы работали и в штабе 25-й дивизии, а потому следовало ожидать, что они окажутся среди той тысячи чапаевцев, которую вырубили казаки в ночном бою. Однако там их не обнаружили: они отыскались месяц спустя, когда окончательно разгромленные белые лавиной покатились к Каспийскому морю, к Гурьеву, чтобы оттуда перебраться в Иран и Турцию. Именно в Гурьеве и были взяты в плен военспецы из штаба 25-й дивизии, уже обмундированные в белогвардейскую форму. На допросе они показали, что были на постоянной связи с белой контрразведкой и что именно от них исходил приказ караульным начальникам о снятии дополнительных постов.

Таким образом, можно с абсолютной гарантией заявить о существовании сговора между троцкистами в красных штабах и белым командованием, целью которого было уничтожение одного человека — Чапаева. Всего же за годы Гражданской войны от рук наёмных убийц погибло несколько десятков наиболее талантливых красных командиров. В их числе такие известные фигуры, как Анатолий Железняков, командовавший отрядом бронепоездов и убитый, как полагают, агентом ЧК Южного фронта; как командарм 2-й Конной Армии Филипп Миронов, застреленный во время прогулки в Бутырской тюрьме; как командарм Иван Сорокин, объявленный вне закона и убитый без суда и следствия; как комбриги Александр Богунский и Тимофей Черняк, о которых говорили выше; как командир 2-го Конного корпуса Григорий Котовский, убитый тремя выстрелами из маузера.

Всех этих военачальников убивали разные люди, но связанные, однако, странным образом с одним и тем же человеком — Троцким. Случайностью эту связь не объяснишь. Да и не надо объяснять, поскольку причина устранения названных выше командиров лежит в иной плоскости: если не все они, то подавляющее большинство не состояло в РКП(б). Железняков был анархистом, Чапаев — анархо-коммунистом, Котовский долгое время состоял в партии эсеров, примыкая к ее левому крылу, которое ратовало за террор; командарм Миронов был беспартийным, но представлял опасность для большевистского руководства, как ярый противник расказачивания, которое с необычайной жестокостью проводилось Свердловым и Троцким (конечно, при полном одобрении со стороны Ленина).

Но до определённого момента большевики терпели своих идейных оппонентов и широко использовали их таланты. Например, Нестор Махно, анархист, никогда не исповедовавший коммунистическую идеологию, одно время воевал в союзе с большевиками. И воевал так хорошо, что удостоился ордена Боевого Красного Знамени (высшей награды тех лет) за номером 2!

Однако 6 июля 1918 года произошло событие, заставившее Ленина и его окружение кардинальным образом изменить своё отношение к тем, кого они меж собой называли «попутчиками». В день 6 июля вспыхнул левоэсеровский мятеж. Начался он, конечно, в столице, но затем с быстротой лесного пожара распространился за пределы Москвы и достиг своего пика в Поволжье, где у левых эсеров обнаружились многочисленные сторонники. В самой же Москве случились вещи экстраординарные: во-первых, левый эсер Блюмкин в провокационных целях (чтобы осложнить отношения Советской Республики с Германией) убил немецкого посла Мирбаха, а во-вторых, эсеры захватили в плен не кого-нибудь, а самого Дзержинского!

Конечно, мятеж был подавлен, а Председатель ВЧК освобождён, но о былой дружбе с попутчиками не могло быть и речи. Ленин незамедлительно разослал по фронтам директиву, обязывающую очистить войска от представителей эсеров и анархистов. А вместе с ними в проскрипционные списки попали и те, кто был самостоятелен, кто имел свою точку зрения на происходящие события, заслужив тем самым прозвище «партизан».

Выполнять же ленинскую директиву принялся Председатель РВС Республики Лев Троцкий.

Григорий Котовский

Григорий Иванович Котовский, командир Второго Конного корпуса Красной Армии, бунтарь и правдоискатель, осуждённый царским правительством к смерти и помилованный февральской революцией, боевик, действовавший в 1918 году в оккупированной Одессе и годом позже освободивший её во главе своих конников, кавалер ордена Красного Знамени и Почётного революционного оружия, член Реввоенсовета СССР, был убит в ночь на 6 августа 1925 года тремя выстрелами из маузера. Стрелял в него человек, которому Котовский не мог не доверять…

В июле 1925 года Котовский с семьёй приехал отдыхать в закрытый санаторий совхоза «Чабанка». Именно здесь его застало известие о том, что наркомвоенмор СССР Михаил Васильевич Фрунзе собирается назначить его своим заместителем. Поэтому Григорий Иванович решил уехать из санатория на неделю раньше, чтобы подготовиться к сдаче дел по командованию корпусом. Отъезд в Умань, где находился штаб корпуса, был назначен на 6 августа, а 5-го ночью Котовский возвращался к семье на дачу из правления совхоза. Комкор уже подошёл к крыльцу, когда из кустов выскочил человек и трижды выстрелил в него из маузера. Котовский плашмя рухнул на землю.

На выстрелы из дома выбежала жена комкора Ольга Петровна, появились соседи по даче. Котовского внесли на веранду, и Ольга Петровна, сама врач, стала осматривать супруга, надеясь, что он жив.

Увы! Осмотр подтвердил худшие опасения. Одна из пуль попала в аорту, и комкор умер мгновенно.

Вскоре после того, как Котовского внесли в дом, на веранду в состоянии, близком к истерии, ворвался человек и, упав перед Ольгой Петровной на колени, объявил, что убийца её мужа — он. Признание поразило Ольгу Петровну, поскольку она прекрасно знала этого человека.

Имя убийцы Котовского и все подробности покушения оставались сверхтайной до конца 80-х годов. В официальных биографиях Котовского советские авторы вообще старались не касаться трагических событий 6 августа 1925 года. В 20-х годах эмигрантский писатель Роман Гуль в своей книге «Красные маршалы» сделал предположение, что Котовского устранило ГПУ, и даже назвал имя убийцы — Майоров, но со временем выяснилось, что это ошибка.

В действительности убийцей Котовского был некто Зайдер, возглавлявший охрану сахарного завода, входившего в состав корпуса, которым командовал Григорий Иванович. Ничего странного в таком симбиозе: кавкорпус-сахарный завод — по тем временам не было. После гражданской войны в стране царила разруха и, чтобы преодолеть её, был введён нэп. Котовский, будучи неплохим хозяйственником, взял под опеку завод, продукция которого пользовалась спросом у населения. Полученные доходы шли на благоустройство быта красноармейцев.

Котовского и Зайдера судьба свела в 1918 году в белогвардейской Одессе. Анархо-коммунист Котовский, ещё не окончательно примкнувший к большевикам, но уже во многом разделявший их взгляды, действовал с отрядом боевиков в одесском подполье, а Зайдер совершенно легально содержал публичный дом.

В заведение Зайдера Котовского привели именно обстоятельства нелегальной жизни. Преследуемый белогвардейской контрразведкой, он был вынужден искать убежища у Зайдера. Тот укрыл его на чердаке и снабдил новой одеждой. Перед уходом Котовский, всегда любивший эффектные театральные фразы, поблагодарил Зайдера за гостеприимство и пообещал при случае «вернуть долг».

В 1920 году советская власть закрыла бордель Зайдера, и он оказался безработным. Два года Зайдер перебивался с хлеба на квас, отираясь в очередях на бирже труда. Но в 1921 году Зайдер узнал, что кавалерийским корпусом, чей штаб размещён в Умани, командует ни кто иной, как его «должник» Котовский.

Котовский всегда был человеком слова, и, когда несчастный Зайдер предстал перед ним с просьбой о помощи, комкор великодушно оказал её бывшему содержателю публичного дома. Так Зайдер стал начальником охраны на сахарном заводе, а через четыре года — убийцей своего благодетеля.

Когда в августе 1926 года начался судебный процесс, Зайдер на вопрос прокурора о мотивах убийства заявил, что на это его подвигнуло невыполнение Котовским обещания о повышении его, Зайдера, по службе. Конечно, это заявление нельзя было рассматривать всерьёз. Однако суд удовлетворился им, что вызвало недоуменные вопросы у многих.

Весь судебный процесс проходил, мягко говоря, странно. Зайдера почти не спрашивали по существу дела, объявили, без всякого на то основания, агентом румынской разведки. Суд был закрытым, и пресса на него не допускалась. Но венцом всему был приговор: Зайдеру за убийство советского военачальника назначили десять лет тюремного заключения. А в это время в соседнем зале суда был приговорён к расстрелу бандит, ограбивший зубного техника.

Зайдер отбыл наказание в харьковском допре, но отсидел всего два года — в 1928 году он вышел на свободу и устроился работать сцепщиком вагонов на железную дорогу.

Осенью 1930 года Ольга Петровна Котовская была приглашена в Бердичев на юбилей 3-й Бессарабской кавалерийской дивизии. В один из вечеров к ней в гостиницу пришли трое котовцев и заявили, что Зайдер приговорён ими к смертной казни. Вдова Котовского попыталась отговорить бывших подчинённых своего мужа, доказывая им, что Зайдер — единственный свидетель убийства Котовского и что с его смертью оборвутся все нити, ведущие к тем, кто стоит за спиной Зайдера. А в тайных пружинах убийства мужа Ольга Петровна была уверена.

Но мстители не вняли призывам, и вскоре Зайдер был казнён. Его убили, а затем положили на рельсы, чтобы имитировать несчастный случай. Никто из участников казни Зайдера не был привлечён к ответственности за самосуд. Их даже не разыскивали, хотя правоохранительным органам были известны все фамилии. Кто-то был сильно заинтересован, чтобы истинные причины убийства Котовского не были раскрыты. Но кто? Кто мог так засекретить материалы судебного процесса, что к ним нет доступа и по сей день?

Сделать это могли только люди, обладавшие огромной, по существу, неограниченной властью.

Гибель Григория Ивановича Котовского потрясла Фрунзе. Судя по всему, он заподозрил что-то неладное и затребовал в Москву все документы по делу Зайдера. Кто знает, какие выводы сделал бы из всего этого наркомвоенмор, если бы ему удалось до конца изучить документы. Но через два месяца Фрунзе лёг с пустяковой операцией в больницу и …умер на операционном столе!

После смерти Фрунзе документы по делу Зайдера вернули в Одессу, следователи выстроили удобную версию гибели Котовского. Было объявлено, что убийство совершено на бытовой почве, чем и объясняется мягкость приговора. Но при этом не забыли, что, выйдя на свободу, Зайдер может выболтать правду. И с момента выхода из ворот тюрьмы он уже был обречён.

Скорее всего котовцев попросту спровоцировали на убийство Зайдера, и, как только дело было сделано, о них забыли и не стали разыскивать, чтобы не будоражить общественность новым скандальным процессом…

Когда речь заходит о том, кто убил Котовского, большинство исследователей отвечают: те, кто убил Фрунзе. В этом есть своя логика. Действительно, ненавидевшие Фрунзе ненавидели и Котовского, которого новый Председатель РВС СССР (Троцкий был освобождён от этого поста в январе 1925 года) всячески приближал к себе. Тут надо внимательно проанализировать отношения Фрунзе и его предшественника на посту Председателя РВС.

Троцкий всегда относился к Фрунзе неприязненно. Он чувствовал в молодом военачальнике мощного соперника. Когда во время гражданской войны Ленин предложил назначить Фрунзе командующим 4-й армией Восточного фронта, действующего против Колчака, Троцкий был категорически против. И тем не менее назначение состоялось.

Войска под командованием Фрунзе успешно действовали против Колчака, невзирая на препятствия, чинимые всемогущим Председателем РВС. В случае конфликтов, которые неоднократно возникали между ним и Троцким, Фрунзе напрямую обращался к Ленину и всегда получал поддержку. Простить этого самолюбивый и тщеславный Троцкий не мог и по-своему мстил Фрунзе.

Когда в 1920 году Фрунзе прибыл в Москву после разгрома белых в Средней Азии, его поезд был оцеплен частями ВЧК, и в вагонах был произведён обыск. Делалось это с санкции Троцкого, который заявил, что бойцы Фрунзе привезли с собой золото и драгоценности, награбленные в Бухаре. Фрунзе был страшно оскорблён и заявил протест, рассматривавшийся ЦК ВКП(б). Все обвинения с него были сняты.

Не секрет, что у Троцкого в армии и в ГПУ было огромное количество сторонников. И когда в январе 1925 года Фрунзе сменил Троцкого на посту Председателя Реввоенсовета СССР и начал военную реформу, она прежде всего задела людей Троцкого. Публицист Николай Зенькович пишет: «Став Председателем Реввоенсовета в январе 1925 года, Фрунзе приступил к военной реформе, первым шагом которой была реорганизация центрального военного аппарата, неимоверно разбухшего в годы гражданской войны в основном за счёт сторонников Троцкого…»

Этого троцкисты простить Фрунзе не могли. И не было ли убийство Григория Котовского, которого Фрунзе готовил к должности своего заместителя, предупреждением от тех, кто пострадал в результате проведённых реформ?

В последние годы некоторые историки упорно обвиняют в смерти Фрунзе Сталина. Их основной довод: Сталин-де хотел посадить на место смещённого Троцкого Ворошилова, но его планы спутал Зиновьев, предложив кандидатуру Фрунзе.

Этот довод нелеп. Ведь именно Сталин как раз и поддержал Зиновьева с его предложением, чего он никогда бы не сделал, если бы предполагал проталкивать на эту должность Ворошилова. И случись так, у Фрунзе не было бы никаких шансов стать Председателем РВС.

По моему мнению, Григорий Иванович Котовский должен занять место в скорбном списке таких талантливых красных командиров, как Чапаев, Киквидзе, Щорс, Боженко, Богунский, Черняк, Миронов. Все эти люди были любимцами солдат, военными самородками, способными со временем занять высшие ступени в военной иерархии советского государства. Гибель всех этих людей загадочна, но за ней чётко просматривается зловещая фигура Льва Давидовича Троцкого.

 

Диверсия или роковая случайность?

Было пять часов вечера 15 октября 1921 г. Среди множества судов, стоящих на стамбульском рейде, выделялись своими размерами итальянский броненосец «Дуильо» и английский крейсер «Кардифф», на фоне которых совершенно терялась небольшая яхта, чей флаг — синий косой крест на белом полотнище — был известен во всем мире как Андреевский. А это означало, что яхта принадлежит военному флоту России. Правда, ее название — «Лукулл» — ничего не говорило русскому слуху; древнеримское имя на корме российского корабля — это был явный нонсенс. Но, как говорится из песни слова не выкинешь — «Лукулл» действительно принадлежал России. Его сделал своей штаб— квартирой генерал-лейтенант Петр Николаевич Врангель, один из главных руководителей белого движения в Гражданскую войну, последний главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России, которые он переименовал в Русскую армию.

В описываемый нами день его на яхте не было, и это подарило ему еще шесть с половиной лет жизни…(Он умрет 25 апреля 1928 г. в Брюсселе от банального гриппа в сочетании с туберкулезом и нервным расстройством.)

К стенам древнего Царьграда, а в ту пору Константинополя (ныне Стамбул), барона Врангеля и его армию привело поражение в Гражданской войне. В ночь на 12 ноября 1920 г. Красная Армия под командованием Фрунзе взяла последние рубежи белой обороны в Крыму, после чего началась спешная эвакуация врангелевских войск с полуострова.

Свыше 145 тыс. человек погрузились на корабли и суда и взяли курс к берегам Турции, согласившейся принять изгнанников. Через три дня армада из 126 вымпелов прошла Босфор и встала на якорь на стамбульском рейде. Начались переговоры о размещении армии.

Нет необходимости говорить об этом подробно, отметим лишь, что в самом Константинополе расквартировался только штаб Врангеля — около тысячи офицеров, солдат и казаков. Однако к моменту, когда произошло событие, о котором пойдет речь, свиту главкома составляло лишь его ближайшее окружение, размещавшееся частью в русском посольстве Стамбула, частью — на яхте «Лукулл», ставшей, по сути, резиденцией Врангеля. Это судно было единственным осколком врангелевского флота (остальные корабли и суда ушли в уплату за содержание армии в турецких эмиграционных лагерях) и в первоначальном своем виде представляло шхуну. Ее построили в Англии в 1866 г., а в 1890-м она была куплена Россией и под названием «Колхида» включена в состав Черноморского флота. Через семнадцать лет шхуну переделали в яхту и передали в распоряжение российского посла в Константинополе. Переименованная в «Лукулл», она до осени 1920 г. выполняла задачи посыльного судна, а затем в составе врангелевской эскадры прибыла к берегам Босфора. Роскошно отделанная дорогими сортами дерева, с комфортабельными каютами и салонами, яхта не могла не привлечь внимание Врангеля, который и сделал ее своей штаб— квартирой.

Находясь в изгнание он не оставлял мысли о продолжении борьбы с большевиками, а потому дни напролет проводил на «Лукулле» всевозможные встречи, совещания, заседания, на которые прибывали не только командиры расквартированной в Турции белой армии, но и представители иностранных государств. Случалось, что Врангель неделями не покидал яхту. Именно это обстоятельство и побудило впоследствии некоторых исследователей (в основном из числа апологетов белого движения), говорить, что такое положение вещей открывало неограниченные возможности для организации покушения на Врангеля. Дескать, враги генерала, зная о его чуть ли не постоянном пребывании на яхте, не могли не воспользоваться этим. Но что же произошло?

Напомним, что был день 15 октября 1921 г.

К пяти часам пополудни на стамбульском рейде царило послеобеденное сонное спокойствие. Ничто окрест не предвещало беды, и когда в проливе Босфор показался идущий с северо-востока пароход, никто не обратил на него особого внимания. Лишь вахтенные на военных кораблях, соблюдая требования службы, отметили, что он назывался «Ария» и шел под итальянским флагом. Миновав контрольный пункт у так называемой Леандровой башни возле азиатского береге Босфора, пароход направился к причалам Галаты, торгового квартала на европейской стороне Стамбула, однако в четверть шестого внезапно изменил курс и, оставив на левом борту броненосец «Дуильо» и крейсер «Кардифф» устремился на большой скорости прямо на «Лукулл», стоявший а бочках в 3 кабельтовых к северо-западу.

Когда до яхты оставалось не больше 200 м, все поняли, что столкновения не избежать. Мичман Сапунов, вахтенный офицер «Лукулла», приказал выбрасывать за борт кранцы; на самой «Адрии» застопорили ход и отдали оба якоря, но это не спасло положения — так и не погасивший инерцию пароход ударил «Лукулл» в левый борт. Форштевень «итальянца» пробил его и застрял в корпусе яхты, но пароход тут же дал задний ход и освободил форштевень. В пробоину хлынула вода, и «Лукулл» ушел на дно буквально за несколько минут. Лишь благодаря слаженным действиям команды и подоспевшей помощи удалось избежать больших жертв — погибли всего три человека: мичман Сапунов, кок и один из матросов. По прихоти судьбы, ни Врангеля, ни его жены в этот день не было на яхте. Они находились на берегу, а потому остались целы и невредимы (так как удар форштевня «Адрии» пришелся точно по тому месту в борту «Лукулла», где располагалась каюта Врангеля, он и его супруга вполне могли погибнуть).

В ходе расследования никаких отягчающих обстоятельств, говорящих о вине капитана «Адрии», не обнаружилось (машина парохода, как мы помним, была застопорена, а якоря отданы), и дело признали бесперспективным, обусловленным стихийными факторами, в частности, наличием сильных течений (что тоже было правдой, в свое время доказанной будущим адмиралом С. О. Макаровым, занимавшимся гидрографией Босфорского пролива).

Таким образом, формальности были соблюдены, однако осталось, во-первых, немало невыясненных вопросов, а во-вторых, не меньшее количество фактов, позволяющих выявить две версии гибели «Лукулла»: 1) диверсия; 2) роковое стечение обстоятельств. Попробуем разобраться в том и в другом.

Итак, если диверсия, то кто организатор? Ответ дан давным-давно — все теми же апологетами белого движения: ну конечно, соответствующие службы ВЧК. Врангель, доказывали защитники белогвардейцев, представлял слишком большую опасность для большевиков, даже находясь в изгнании. А потому от него следовало избавиться как от знамени возможных антибольшевистских движений. Дескать, именно с этой целью власти Советской России подписали торговое соглашение с итальянской пароходной компанией «Ллойд Триестино» и зафрахтовали у нее несколько пароходов, в том числе и «Адрию», которые должны были ввозить в Турцию и в итальянские порты российские товары — зерно, шерсть, табак. Само собой разумеется, что в составе команд зафрахтованных судов было немало агентов ВЧК, которые и организовали, в конце концов, диверсию. И Врангель не погиб лишь по счастливой случайности. Есть ли заслуживающие внимания факты, подтверждающие эту версию? Есть, и довольно серьёзные.

Во-первых, повторим, форштевень «Адрии» угодил точно в то место в борту «Лукулла», где располагалась каюта Врангеля. Находись в ней генерал в минуту столкновения, его гибель была бы несомненна. Во-вторых, после того как произошло столкновение, экипаж «Адрии» не спустил на воду ни одной шлюпки и не бросил ни одного спасательного круга, хотя за бортом находились десятки человек из команды «Лукулла». Их спасли местные рыбаки и моряки с английского крейсера «Кардифф» и итальянского броненосца «Дуильо», стоявших не рейде. В-третьих, когда «Адрию» понесло на «Лукулл» и стало ясно, что удара не избежать, с парохода не было подано ни одного предупредительного сигнала — ни гудка, ни сирены. А это явно против морских правил. В-четвертых, вызывающий характер носило попустительство руководителей «Ллойд Триестино» по отношению к капитану и штурману «Адрии». Хотя их вина в столкновении была признана, они никак не были наказаны и продолжали свою службу в прежних должностях.

Ну а доводы противоположного свойства? Есть и они. Зачем, спрашивают их авторы, организовывать столь сложное покушение, каким был таран «Адрии», когда Врангеля мог убить обыкновенный террорист? Или группа террористов. Ведь результаты столкновения — гибель яхты и людей, а также потерю судового и личного имущества — должна была оплатить виновная сторона, а поскольку «Адрия» была зафрахтован Москвой, то на нее и ложилось бремя финансовых расчётов. А это вылетало в копеечку.

Автор согласен с данной аргументацией лишь в первой ее части, где речь идет о террористах; что же касается оплаты результатов диверсии, то, если она действительно имела место, ее организаторы вряд ли думали о значительности понесенных расходов. История сплошь и рядом подтверждает: когда кому-либо требуется удержать власть, он не считается ни с какими затратами. Вот один только пример. После смерти Я. М. Свердлова (он же Янкель Розенфельд) в 1918 году остался несгораемый шкаф, который открыли лишь 26 июля 1935 года. Там среди прочих вещей оказалось:

1) золотых монет царской чеканки на сумму 108 525 рублей;

2) золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями, — 705 предметов;

3) кредитных царских билетов на сумму 750 тыс. рублей.

Эти сведения изложены в записке наркома внутренних дел Генриха Ягоды И. В. Сталину от 27 июля 1935 года, и, если оценить стоимость 750 золотых предметов и приплюсовать полученную сумму к стоимости драгоценных камней, золотых монет и кредитных билетов, получится поистине астрономическая цифра. Только этих средств хватило бы на оплату гибели нескольких яхт типа «Лукулл». Вопрос в другом: была ли гибель яхты Врангеля результатом именно диверсии? Доказательных фактов на этот счет не имеется, есть лишь предположения, о которых говорилось выше.

Тогда что же — роковая случайность? Гири весов и здесь почти уравновешены. Некоторые доводы в пользу этой версии приведены выше, остается лишь добавить, что при смене курса на «Адрии», вероятно, слишком резко переложили руль, и курс парохода, таким образом, пересекся с точкой стояния «Лукулла». При определенных усилиях можно было еще круче переложить руль и разминуться с яхтой, но тогда возникала угроза столкновения «Адрии» с военными кораблями. А это грозило тяжелыми последствиями. Словом, у капитана парохода не было иного выбора, как только таранить «Лукулл». И с точки зрения безопасности этот выбор оказался правилен, так что вина за столкновение ложится не на капитана, а на механиков и на штурмана. Последний был признан вместе с капитаном виновником аварии, но остался служить в компании «Ллойд Триестино»; что же касается механика, то о его привлечении к ответственности сведений нет.

Загадка остается…

 

Охота за русским золотом

В одном из выпусков телепередачи «Пресс-клуб» известный российский историк Владлен Сироткин ошеломил новостью: оказывается, после Первой мировой и Гражданской войн в банках Лондона, Парижа и Токио осело громадное количество русского золота, стоимость которого равна 2,7 млрд золотых рублей! Если учесть, что по тогдашнему курсу за один золотой рубль давали 11,3 долл., то вырисовывается поразительная картина: в странах, у которых мы нынче одалживаемся, захоронено в тайниках наше золото, оцениваемое специалистами более чем в 300 млрд долл. — по тогдашнему, повторяем, курсу.

Ну а если перевести все на нынешние цены? Тут сумма будет значительно меньше, но все равно не малая — около 120 млрд долл. Во всяком случае, так считает председатель Российского союза промышленников и предпринимателей Аркадий Вольский.

Как нетрудно подсчитать, это составляет 3 триллиона 324 млрд сегодняшних рублей, что в 6 раз превышает бюджет России за 1999 год.

Автору этих строк неизвестно, какими путями наше золото попало в банки Лондона и Парижа; что же касается Токио, то здесь имеются многочисленные документальные свидетельства, которые с беспощадной ясностью вскрывают не только приемы и методы разграбления золотого запаса России в 1918–1925 годах, но и называют имена людей, кои, прикрываясь высокими лозунгами о благе и пользе Отечества, без зазрения совести запускали руку в его карманы.

Как же начиналась и проходила охота за русским золотом?

Для начала — некоторые сведения, едва ли известные большинству российских граждан и касающиеся японской интервенции на Дальнем Востоке.

Обычно ее окончание относят почему-то к 1923 году. На самом же деле вооруженный захват японцами Приморья, Приамурья, Забайкалья, Северного Сахалина и некоторых районов Восточной Сибири продолжался более семи лет — с апреля 1918 года по осень 1925-го.

С японской стороны в операциях участвовали свыше 70 тыс. человек (11 полноценных дивизий), которые своими действиями нанесли колоссальный урон не только экономике нашего Дальнего Востока, но и всей его инфраструктуре.

По самым скромным подсчетам, интервенты уничтожили почти 6 тыс. крестьянских хозяйств, вывезли в Японию более 650 тыс. кубометров леса, угнали на территорию Манчжурии (эта часть Китая была в то время захвачена Японией) две тысячи железнодорожных вагонов и 300 морских и речных судов. В Японию был вывезен и весь улов лососевых, что причинило Советской России ущерб в 4,5 млн золотых рублей. Общий же урон, нанесенный интервенцией, не подсчитан в точности и до сего дня.

А теперь непосредственно о золоте…

К началу Первой мировой войны Россия обладала одним из крупнейших в мире золотым запасом, который насчитывал почти 1400 т. И все бы ничего, но по необъяснимым причинам он хранился не в одном укрепленном и недоступном для врагов государства месте, как это принято в мировой практике, а в нескольких городах, в том числе в Варшаве и Киеве. Более того: в 1915 году, когда Россия терпела поражения на фронтах, большую часть золота, опасаясь его захвата немцами, эвакуировали в Нижний Новгород и Казань. Как оказалось, то было роковое решение.

Сегодня многие ангажированные историки и журналисты, говоря о Гражданской войне, называют ее зачинщиками большевиков. Это заведомая ложь, а правда состоит в том, что большевики как огня боялись начала Гражданской войны, поскольку у них не было ни сил, ни средств для ее ведения. Войну развязали белые генералы, которых сейчас выставляют в образе рыцарей без страха и упрека, — Корнилов на Дону и Каппель в Поволжье. Первый не имеет отношения к теме нашего разговора; второй, наоборот, прямо связан с нею.

Звезда полковника Владимира Оскаровича Каппеля взошла после октября 17-го. Тогда одним из оплотов сопротивления большевикам стало Поволжье, в столице которого, Самаре, Каппель объединил все белогвардейские силы. Но вести войну без денег невозможно, а потому предприимчивый полковник разрабатывает дерзкий план по их добыванию — 6 августа 1918 года он со своим отрядом врывается в Казань, захватывает хранилища Государственного казначейства и изымает оттуда половину (а по некоторым источникам, больше половины) золотого запаса тогдашней России!

Но одним только золотом белогвардейцы не ограничились, взяли еще пуды платины и серебра, бриллианты, иностранную валюту, а также кредитных билетов на 100 млн золотых рублей. Все это богатство, оцененное в 1 млрд 300 млн золотых рублей, погрузили в 25 железнодорожных вагонов.

В этой связи вспоминается похожая операция, проведенная большевистскими боевиками в марте 1906 года. Тогда у «Купеческого общества взаимного кредита» было экспроприировано 875 тыс. золотых рублей. Сумма, конечно, не малая, но все равно не сопоставимая с той, что взял Каппель в Казани. Кроме того, деньги принадлежали частной организации, но никак не государственной казне, однако монархисты и «демократическая общественность» царской России, объединившись на почве ненависти к большевикам, до конца своих дней клеймили последних прозвищем воров и грабителей, хотя сами большевики в 1907 году осудили «эксы», а затем и запретили их. Но никто никогда не клеймил налетчика Каппеля, главного виновника того, что часть похищенных им ценностей растранжирили на собственные нужды защитники белой идеи, а львиную долю передали без всякого на то права Японии, которая давным-давно истратила эти деньги на укрепление собственного благополучия.

Как же это происходило?

Узнав об инциденте в Казани, Ленин приказал преследовать каппелевцев и во что бы то ни стало отбить у них похищенное. Но сделать это не удалось. Каппель проявил необычайное проворство и переправил свою добычу сначала в Самару, а оттуда в Омск, где как раз в то время адмирал Александр Васильевич Колчак объявил себя «верховным правителем российского государства» и на таковом основании, что называется, оприходовал «золотой эшелон» Каппеля. С этой минуты судьба бывшего казенного золота была решена. Сначала Колчак стал оплачивать им свои военные заказы, на что ушло (в основном в Японию, являвшуюся главным подрядчиком «верховного правителя») почти 44 т драгоценного металла.

Затем возникли осложнения в отношениях Колчака с его сподвижниками, в частности — с забайкальским казачьим атаманом Григорием Семеновым, сгладить которые удалось опять же с помощью каппелевского золота.

Но что стало яблоком раздора? Оказывается, все то же золото! Летом 1919 года войска атамана Семенова контролировали Транссибирскую железную дорогу, без которой все, в том числе и Колчак, были как без рук. Но пока «верховный» не стал обладателем «золотого эшелона», никаких разногласий между ним и Семеновым не замечалось, зато после…

Как только атаман узнал о золоте, все разом переменилось. Семенов вдруг заговорил о трудностях, связанных с охраной железнодорожных коммуникаций, каковая обязанность целиком и полностью лежала на его казаках, и однажды недвусмысленно намекнул Колчаку, что неплохо бы их поощрить финансовыми вливаниями, в противном случае он не ручается за безопасность Транссиба.

Как видим, Семенов выступал в роли откровенного вымогателя (по-нынешнему, рэкетира), но у Колчака не было выхода, и в июне 1919 года он передал атаману два вагона с золотом — стоимостью в 43,5 млн золотых рублей.

И тут нелишне упомянуть еще об одном человеке — бароне Унгерне. В описываемое время Унгерн служил под началом Семенова, но затем порвал с ним и ушёл в Монголию. Ушёл не с пустыми руками — «позаимствовал» у атамана часть его казны, основу которой, как мы только что выяснили, составляло золото, полученное Семеновым от Колчака. Но о Семенове речь впереди; пока же посмотрим, как распоряжался золотом Колчак.

Поначалу — видимо, осознавая значительность своей роли «верховного правителя» — он выражал намерение сохранить оказавшиеся у него сокровища в целости, а затем, по восстановлении прежней власти, вернуть их в государственную казну (43 т золота, переданные Семенову, Колчак, похоже, считал «мелочью»)

Но, как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. Очень скоро стало ясно, что ради «интересов дела» необходимо пустить в оборот хотя бы часть золота. Оно требовалось на формирование армии, на ее вооружение и оснащение. Наибольшую помощь, по мнению Колчака, здесь могли бы оказать англичане, но до них было далеко, тогда как совсем близко находилась Япония, чьи экспедиционные войска уже вовсю грабили Приморье и Сибирь. К японцам и решил обратиться Колчак.

Сохранившиеся платежные ведомости и транспортные накладные свидетельствуют о том, что, авансируя будущие военные поставки, Колчак в 1919 году переправил в японские банки 2672 пуда золота, что в пересчете на современную меру веса составляет 43767 кг.

Каков же был результат этих действий, получил ли Колчак от японцев то, что сопровождалось, как выражаются ныне, предоплатой? Ничуть не бывало! Отдав токийским финансовым дельцам почти 44 т золота, «верховный правитель» не получил взамен даже ржавого гвоздя!

Ведь именно в это время Красная Армия совместно с партизанами (абсолютное большинство их составляли сибирские крестьяне, которых нещадно пороли шомполами каратели-белогвардейцы за отказ вступать в армию Колчака) нанесла «верховному правителю» ряд тяжёлых поражений. Которые сначала привели к отступлению, а затем и к паническому бегству белогвардейских отрядов. 4 января 1920 года Колчак сложил с себя полномочия «верховного правителя» и отдался под защиту белочехов. Видимо, адмирал рассчитывал, что соратники по идее спасут его, но уже 15 января он был выдан командованию Красной Армии. Суд, проходивший в Иркутске, приговорил Колчака к расстрелу, который привели в исполнение 7 февраля 1920 года.

Этим обстоятельством и воспользовались банкиры из «Иокогамского валютного банка» и отделения «Банка Японии» в Осаке, куда и переправлял золотые слитки Колчак. Поскольку их партнер ушёл, как говорится, в мир иной, банкиры посчитали, что возвращать золото России не стоит. Они попросту присвоили его, упрятав в тайные хранилища, где оно пребывает и поныне. Аркадий Вольский считает, что русского золота «осело» там… 150 т!

А теперь вернемся к атаману Семенову, поскольку его роль в расхищении госказны очень велика, и вкратце познакомим читателей с личностью этого человека — личностью настолько тёмной, что эшафот, которым завершился путь атамана, закономерно подвел итог всей его жизни (в августе победного 1945-го он был арестован советскими властями и год спустя, по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР, повешен).

Сын забайкальского казака и бурятки, Григорий Михайлович Семенов за годы Первой мировой войны дослужился до чина есаула (соответствовавшего чину ротмистра в кавалерии и капитана в других родах войск. — Ред.) и, скорее всего, этим бы и удовольствовался: не будучи дворянином, трудно было рассчитывать на более высокие звания. Но в послереволюционной смуте будущий атаман, как и многие люди подобного толка (например, генерал Шкуро, чья настоящая фамилия — Шкура) увидел неограниченные возможности для своего возвышения.

И со временем, подчинив себе все казачьи силы в Забайкалье, Семенов стал неограниченным властителем огромного края. Но приверженность белой идее не мешала ему ревностно заботиться о наполнении собственных карманов, не считаясь при этом ни с какими правилами.

Вот как характеризовал деятельность атамана его современник: «Отряды Семенова, составлявшиеся из самых случайных элементов, не признавали ни права собственности, ни закона, ни власти. Семенов производил выемки из любых железнодорожных складов (не забудем, что атаман был «хозяином» Транссиба. — Б.В.), задерживал и конфисковывал грузы, обыскивал поезда, ограбляя пассажиров…».

Можно только представить, какие ценности попадали при этом в руки атамана!

Но приведенное свидетельство характеризует Семенова лишь как уголовника.

Нет, он был преступником гораздо большего масштаба — он являлся той фигурой, на которую делало основную ставку командование японского экспедиционного корпуса, оккупировавшего Приморье, Сибирь и Забайкалье. Выполняя волю правительственных кругов Японии, оно проводило политику создания в оккупированных районах целого ряда сепаратных военных режимов, во главе которых стояли белогвардейские генералы, ставшие верными проводниками японской политики на русском Дальнем Востоке. Среди них, наряду с Семеновым, были Калмыков, Хорват и некоторые другие.

Но наиболее удобной фигурой для японцев оказался именно Семенов.

Он стал, по сути, японским наемником.

С ним военные круги Страны восходящего солнца осуществляли самые тесные контакты и оказывали ему самую активную закулисную поддержку. В штабе Семенова постоянно находилось несколько японских военных чинов, через которых поддерживалась связь с атаманом и передавались ему нужные инструкции.

Японский историк профессор Тахиро Хосоя пишет по этому поводу: «Одной из стратегических линий, проводившихся в жизнь японским императором, стал курс на создание контрреволюционных марионеточных режимов с тем, чтобы таким косвенным путем упрочивать свой контроль над территорией Сибири. В ходе осуществления этой цели первым кандидатом на роль марионетки стал Григорий Семенов… Надежды, возлагавшиеся при этом на Семенова, сводились к тому, чтобы, выдавая его за поборника «самостоятельности и независимости», осуществлять линию своего Генштаба на использование Семенова для закрепления своего господства над Забайкальем…».

И вот этот человек в начале 1920 года оказался «правопреемником» Колчака, а точнее, самозванцем, поскольку, не посчитавшись с волей адмирала, объявившего своим заместителем генерала Розанова, сам себя назначил на эту роль.

Первым действием «правопреемника» стал захват оставшегося от Колчака имущества, в том числе и золота. Оно было сосредоточено в Чите и насчитывало две тысячи пудов. Без труда подавив сопротивление деморализованных колчаковских генералов, Семенов захватил золотой эшелон. Под пушечную и винтовочную стрельбу золото перевезли из вагонов в хранилища банка и опечатали. Отныне его единовластным хозяином стал Семенов. Как же атаман распорядился «наследством»?

Уже весной 1920 года уполномоченный Семенова генерал Сыробоярский прибыл в Японию для переговоров с токийскими банкирами. Как и Колчаку, Семенову требовалось оружие и снаряжение, и он, что называется, не стоял за ценой.

В марте 1920-го в Осаку, в адрес «Банка Японии», из Читы через порт Дальний было отправлено 33 ящика с золотом.

Но это была лишь малая толика семеновского золота. Как выяснилось гораздо позже (а именно в 1977 году), в марте все того же 1920-го Семенов тайно переправил японцам еще 143 ящика с драгметаллом. Но уже не в счет оплаты военного имущества, а на хранение! 80 ящиков переправили в Чанчунь, а 63 — в Харбин, причем перевозка осуществлялась в строжайшем секрете.

Какова же оказалась судьба этого золота, чей вес достигал почти 9 т? С ведома военного министра Японии и начальника штаба Квантунской армии, расквартированной в Манчжурии, главным городом которой и являлся Харбин, его (золото) решено было использовать как хорошее подспорье для нужд японской армии. Таким образом, японцы сразу же бесцеремонно присвоили огромные ценности, им не принадлежавшие.

Заключительным актом этого откровенного воровства стал акт о передаче слитков в «Банк Японии». В дальнейшем русское золото использовалось японской военщиной для поддержания своей агрессии в Китае.

Что же касается Семенова, то им, как и любой марионеткой, манипулировали его хозяева, которые не считались ни с какими правами атамана. Вот что говорилось, к примеру, в одной из телеграмм заместителя военного министра Японии начальнику штаба Квантунской армии:

«Даже при отсутствии согласия Семенова изымайте эти деньги из банка и используйте их по своему усмотрению…».

Преступно растранжирив государственное золото, Семенов не забыл и себя: как вскрылось на процессе, где его судили вместе с японскими военными преступниками, у атамана в одном токийском банке был личный счет, на котором хранились 500 тыс. иен. А у его подельщика генерала Подтягина на депозитах лежала сумма в 6 млн иен — по одним источникам; другие же утверждают, что денег было значительно больше: по сегодняшнему курсу около 60 млрд долл.

В это можно поверить, ибо Подтягин распоряжался не только частью семеновского золота, но и ценностями, которые перечисляло ему еще царское правительство как своему официальному представителю в Японии.

Таким образом, в японских банках и посейчас хранятся огромные ценности, принадлежащие по праву России Их сумма с набежавшими за 80 лет процентами не поддаётся исчислению…