Комната Женьки была узкой и тесной. Она напоминала Кириллу каюту на пароходике, с которым он прибыл на острова. Особенно подчеркивало сходство единственное окно, маленькое, похожее на иллюминатор, упиравшееся в глухую стену не то соседнего дома, не то сарая.
Комната была оклеена светло-голубыми обоями, которые несколько оживляли ее унылый вид, потолок был такой низкий, что Кирилл без труда дотянулся до него рукой.
Женька накрывал на стол, то и дело посматривая на висевший над самодельной тахтой медный корабельный хронометр.
- В семь, старик, обещала быть моя мадонна.
- О-о!.. - протянул Кирилл. - Значит, будут женщины? А я забыл надеть фрак. Но, по-моему, она опаздывает, твоя мадонна. Уже четверть восьмого.
- Ты не учитываешь местных условий. А кроме того, женщине не обязательно быть пунктуальной, - ответил Женька, внося из коридора трехлитровую банку с красной икрой и бутылку темно-вишневого напитка. - Ты встречал хоть одну женщину, которая бы приходила на свидание вовремя?
- У меня небогатый опыт на этот счет, - сказал Кирилл.
- У меня тоже. Но я знаю: такой женщины на свете нет.
Женька поставил на стол банку и бутылку.
- Собственного производства, - не без гордости сказал он.
- И это тоже? - показал Кирилл на бутылку.
- Именно это я и имею в виду, старик. Икра - это просто, стандарт: соль, вода, подсолнечное масло и полчаса выдержки. А с питием, - Женька ловко подкинул и поймал бутылку, - пришлось повозиться. Основа, конечно, все та же - це два аш пять о аш. Остальные компоненты - клюквенный экстракт и лимоны - тоже известны. Но главное не это, главное, старик, технология. А она, - Женька многозначительно поднял вверх палец, - требует терпения и особой интуиции. У меня все это есть, и после выхода на пенсию я, наверное, устроюсь дегустатором.
Кирилл сидел на тахте, слушал Женькины разглагольствования и пытался представить себе Женьку в роли дегустатора. Это у него не получалось. Всех дегустаторов он почему-то представлял сухонькими, чинными старичками наподобие «пикейных жилетов» Ильфа и Петрова, а Женька никак не ассоциировался с ними. Женька мог быть кем угодно, только не дегустатором.
В дверь постучали.
- Открой, старик, - попросил Женька. - У меня руки грязные.
Кирилл вышел в коридор и отодвинул щеколду. На крыльце обметала с валенок снег девушка.
- Здравствуй, Женя, - не поднимая головы, сказала она. - Прости, я не могла раньше. Катера долго не было. Ой! - по-бабьи ойкнула она, увидев Кирилла. - Извините, я думала, это Женя;
- Ничего, - дипломатично сказал Кирилл. - Проходите, мне поручено вас встретить.
- Жени нет дома? - с явным огорчением спросила девушка.
- Дома, - успокоил ее Кирилл. - Граф дома, но он еще в неглиже.
Девушка улыбнулась.
- Вы его друг?
- Можно сказать, что да, - ответил Кирилл. - Мы коллеги. Женька, - крикнул он, - кончай марафет наводить!
- Порядок, старик, - отозвался Женька, показываясь в дверях. - Здравствуй, моя радость, - он потянулся к девушке и чмокнул ее в щеку. - Знакомься: Кирилл Ануфриев, краснорубашечник.
- Сколько раз я тебя просила, Женька, не называй меня моей радостью. Скоро ты, чего доброго, скажешь: собачья радость.
- Не буду, ласточка, не буду, - заверил ее Женька.
Девушка вздохнула.
- Ты неисправим, Женька.
Она сняла кожаный с цигейковым воротником полушубок и протянула Кириллу руку.
- Вера.
Рука у нее была прохладная и, как показалось Кириллу, очень белая. Он осторожно пожал ее и потом долго не мог отделаться от ощущения, что все еще держит эту прохладную белую руку.
- Как добралась? - спросил Женька.
- Долго пришлось ждать катера. У них что-то там случилось, какой-то трос заело. Я вся перемерзла. - Вера передернула плечами.
- Сейчас мы это дело исправим, - пообещал ей Женька.
- Я - на тахту, - заявила Вера, как только они вошли в комнату. - Где у тебя шлепанцы, Женька?
Она сняла валенки, поставила их у двери и в одних чулках прошлась по комнате.
- Не помню. Посмотри под тахтой.
- Спасибо, нашла.
- Ты сюда, старик, - сказал Женька, усаживая Кирилла на единственный стул. - Ты сегодня почетный гость. А мы с Верой на тахте. По-родственному.
- А что это такое - краснорубашечник? - спросила Вера у Кирилла.
Кирилл собрался было ответить, но Женька предупредил его:
- Это, моя радость, люди, которые ходят в красных рубахах. Элементарно!
- Очень остроумно! Ты напиши в «Крокодил», - посоветовала Вера.
Кирилл улыбнулся. Ему нравилось такое начало.
- Так называли добровольцев Гарибальди, - сказал он. - У Женьки очень сложные ассоциации.
Говоря это, Кирилл внимательно посмотрел на Веру. Что-то в ее внешности удивляло его, но он не мог сразу сообразить, что именно. Продолговатое, с темно-синими, глядевшими вприщур глазами лицо Веры было необычайно смуглым, почти темным, как грузинская чеканка. Он вспомнил про ее руки и посмотрел на них. Они были белыми.
- Это от ветра, - сказала Вера, перехватив его взгляд. - Приходится много ездить, и лицо обветрело.
- А где вы работаете?
- Я стоматолог. Участок большой, вызывают часто.
- Моя будущая супруга - эскулап, - вмешался в разговор Женька. - И вообще она умница, старик. Когда мы поженимся, у нас будет матриархат.
- Я не выйду за тебя, Женька, - сказала Вера. - Ты ужасно много говоришь. Включи лучше магнитофон.
- Всегда пожалуйста, - сказал Женька. - Но только сначала давайте выпьем.
Он разлил по рюмкам напиток.
- Ну, как говорят, будем…
Они выпили, и Женька пододвинул Кириллу тарелку с икрой.
- Давай, старик, закусывай.
Кирилл, как положено, хотел было сделать бутерброд, но Женька остановил его:
- Да ты ложкой, старик, мы же не на приеме!
Кирилл послушался. Он зачерпнул целую ложку икры и стал, как кашу, жевать ее.
- А как насчет отравления? - осведомился он. - По слухам, в ней избыток витаминов.
- Не знаю, чего в ней избыток, а лично у меня от этого дела избыток гемоглобина. Я его скоро вместо крови сдавать буду, - ответил Женька. - И не верь слухам, старик, я экспериментирую не первый год. Спроси у Веры.
- Между прочим, Женька, ты собирался включить магнитофон. А что касается икры, то здесь никаких норм не установлено. Это чисто индивидуально. Я, например, есть ложкой икру не могу.
- Конечно, конечно! - сказал Женька. - У тебя, радость моя, голубая кровь! Это мы серые!
Женька нагнулся и, вытащив из-под тахты покрытый пылью магнитофон, стал разбирать перепутанные провода.
Кирилл достал сигареты.
- Вы давно на островах? - спросила его Вера.
- Полмесяца, - ответил Кирилл. - А вы?
- Третий год. Я приехала сюда сразу после распределения.
- Не надоело еще?
- Иногда очень тянет домой. Думаешь: ну хоть бы на денек съездить! Но за работой все забывается. Скучаю по институту. У нас была чудесная группа.
- Вы в Москве учились?
- Нет, в Калинине. Я коренная тверячка. Мама и сейчас там живет… А вы похожи с Женькой, - неожиданно сказала Вера. - У вас с ним одинаковый взгляд - вы оба смотрите в себя.
- Так нельзя смотреть, - сказал Кирилл.
- Нет, можно, - убежденно сказала Вера. - Я заметила: так смотрят или пьяницы, или думающие люди.
- Ин-те-рес-но!.. - протянул Женька. - Это уже что-то новое, радость моя. Ну и кто же мы, по-твоему?
- Не беспокойся, пьяницей я тебя не считаю.
- Напрасно, - сказал Женька. - А я вот вношу предложение довоевать бутылочку.
Он кончил разбирать провода, подключил магнитофон к сети и щелкнул клавишей.
Потом отряхнул руки и снова сел к столу.
- Ну, вы можете воевать хоть до утра, - сказала Вера. - Но только без меня.
Она забралась на тахту с ногами и уютно устроилась среди подушек. Глядя на нее, Кирилл подумал, что так ловко умеют устраиваться только женщины и кошки.
- Слушай, Женька, - сказал он после того, как они выпили еще по одной, - сможешь ты объяснить мне вот такую вещь: почему получается, что это мы сидим сейчас за столом, именно мы, а не кто-нибудь другой? Представляешь, такая огромная цепь, а замкнулось именно наше звено!
- Чье-то должно было замкнуться, старик.
- Ты меня не понял, Женька. Я говорю о том, что, если бы на моем или на твоем месте сидел бы другой человек, это была бы тоже комбинация, но случайная.
- Ты хочешь сказать, что все планировалось заранее?
- Я ничего не хочу сказать. Я спрашиваю: почему я еду к черту на рога и встречаю здесь Женьку Кулакова, а не Петьку Сидорова или Ваську Иванова?
- Флюиды, старик. Ведь есть же какие-то бабочки, которые находят друг друга по запаху! А если серьезно, я таким вопросом не задавался. Мы мыслим по-разному. Тебя интересует сам процесс, а мне куда интереснее, что из всего этого получится. Например, сейчас я думаю, что получится из нашего с тобой общения. Я стадная скотинка, старик, но беда в том, что в моем стаде одни собаки.
Женька усмехнулся.
- Кажется, я начал каламбурить.
- Тебе не надо больше пить, Женька, - сказала Вера. - Ты начинаешь молоть чепуху.
- Я чист как стеклышко, - сказал Женька пьяным голосом. Он был действительно похож на пьяного.
Кириллу и раньше случалось наблюдать моменты внезапного опьянения у людей тонко организованных, и он знал, что это опьянение у них так же быстро проходит.
- Тайм-аут? - предложил он.
Женька пожал плечами.
- У тебя есть кофе, Женя? - спросила Вера.
- Есть. - ответил Женька. - Сварить?
- Я сама, - сказала Вера, вставая с тахты.
- Сиди, - удержал ее Женька. - У меня хитрая плитка. А потом, радость моя, женщины совсем не умеют варить кофе. Так же, как гладить брюки.
- Он сегодня какой-то странный, - сказала Вера, когда Женька вышел в коридор. - Он вообще какой-то странный в последнее время. С ним невозможно серьезно говорить.
- Вы давно его знаете?
- Год. Я приезжала сюда делать осмотр, и он привел ко мне собаку. Она была старая, у нее выпадали зубы, и Женька хотел, чтобы я ее вылечила.
- А может, это был предлог?
- Нет. Во-первых, до этого мы не встречались с ним; во-вторых, он мог бы прийти и сам, без собаки; в-третьих, Женька человек решительный. Когда я ему понадобилась, он разыскал меня и свалился как снег на голову. Помню, у меня была очередь, но он каким-то образом ухитрился пробиться в кабинет. И сидел целый час, а я ходила, как дурочка, вокруг и не знала, что мне делать.
- Представляю, - сказал Кирилл. - А вы знали, что он работает у Побережного?
- Тогда еще нет. Да мне и в голову это не пришло, я боялась, что вот-вот войдет кто-нибудь из начальства и увидит, чем я занимаюсь на работе. А потом я как-то приехала на почту. Не помню зачем. Кажется, в связи с какой-то путаницей, кто-то что-то получил за меня. Тогда я и увидела Женьку во всем блеске. А вообще-то вы не думайте, что работать каюром легко. Григорий Дмитриевич очень ценит Женьку. Женька в прошлую зиму один развозил почту по всему острову. Сколько раз попадал в пургу. Здесь бывают такие пурги, что по неделям нельзя выйти из дому. Женька несколько раз замерзал. Его выручают смелость и собаки. У него великолепная упряжка.
Кирилл сделал жест, означавший, что уж кому-кому, а ему это хорошо известно.
- Для первого раза эта великолепная упряжка загнала меня всего-навсего на столб.
- Правда? - рассмеялась Вера. - Наверное, это было очень смешно!
- Смотря кому. Собаки - так те просто подыхали со смеху.
- Не обижайтесь, Кирилл, - все еще смеясь, сказала Вера. Она показала на магнитофон. - У Женьки где-то должен быть Окуджава. Я сейчас поищу.
Кирилл выключил магнитофон и переменил катушку. Потом снова включил. Послышались аплодисменты, смех, затем наступила тишина, в которую, словно грохот шагающих солдатских сапог, ворвались мажорные аккорды гитары.
- Мне очень нравится Окуджава, - сказала Вера. - У него есть потрясающие вещи.
Из коридора вернулся с кофейником Женька.
- У меня склероз, - объявил он, хлопнув себя по лбу. - Я забыл пожарить печенку. Но это еще не все. Я оставил ее у собак, а эти звери наверняка уже сожрали ее.
- Черт с ней, с печенкой! - сказал Кирилл. - Будем пить кофе. Он как раз здорово помогает от склероза.
- Это чай, - поправила его Вера.
- Нет, и кофе тоже, - настаивал Кирилл. - Я где-то читал.
- Наверное, в «Медицинском вестнике», старик, - насмешливо сказал Женька, разливая кофе, - Вера, есть такой? И скажи, сколько тебе класть сахару.
- Два куска.
- А тебе, старик?
- Тоже два. И не мешай сразу, пусть сначала растают.
Окуджава пел «Леньку Королева».
- Мне всегда ужасно жалко Леньку, - сказала Вера. - Наверное, это глупо, но я ничего не могу поделать с собой.
- И не надо ничего делать, радость моя, - сказал Женька. - Вот тебе кофе, и давай пей.
- Можно подумать, Женька, что это доставляет тебе удовольствие.
- Что это, радость моя?
- То, что ты весь вечер паясничаешь.
Женька притворно воздел руки:
- Нет, вы только посмотрите на нее! От тебя ничего невозможно скрыть, радость моя! Ты опасная женщина!
Прихлебывая кофе, Кирилл с удовольствием следил за пикировкой. Непринужденность обстановки и выпитое оказывали свое действие: заботы, еще вчера терзавшие Кирилла, отступили куда-то на второй план. Остались лишь эта тесная уютная комнатка и его новые знакомые, о существовании которых он и не подозревал всего два дня назад и которых, как ему теперь казалось, знал всю жизнь. Они прекрасные люди, этот неудавшийся историк Женька и его темноликая «мадонна». И пусть она не знает, кто такие были краснорубашечники, зато она наверняка знает много такого, о чем он, Кирилл, даже не догадывается. Женщины всегда лучше мужчин запоминают детали. И пусть они скорее поженятся и живут в этой комнате. Он станет приходить к ним по вечерам, сидеть на тахте и говорить с ними обо всем на свете, потому что они интересные собеседники и очень симпатичные люди…
- У тебя найдется еще что-нибудь выпить, Женька?
- Праздный вопрос, старик! Мои погреба практически неистощимы.
- Тогда налей. И давай выпьем за женщин. Я знаю, это банально, но в таком случае что не банально?
- Ого! Я вижу, у тебя расходится аппетит, старик! Радость моя, ты слышишь? За тебя желают выпить!
- Не передергивай, Женька. Я сказал: за женщин.
- Знаем, знаем, все так говорят!
Женька встал из-за стола и, немного покачиваясь, направился к двери. На пороге он обернулся.
- А потом запомни, старик: общие формулировки всегда предполагают частности. Ибо состоят из них. - Он подумал и добавил: - Только вы не воображайте, что я такой умный. Это плагиат. Так любил говорить один мой знакомый доцент.
Женька вышел в коридор и через минуту вернулся с новой бутылкой.
- Радость моя, - сказал он, - выключи эту адскую машинку и садись к нам. Давайте-ка и в самом деле выпьем.
- Только непременно чокнемся, - сказала Вера. - Мне надоело пить как биндюжники.
- Узнаю, - сказал Женька. - Узнаю брата Колю!
- Помолчи, пожалуйста, Женька, - сказала Вера.
Но Женьку не так-то легко было угомонить.
- Хотите анекдот? - предложил он.
- Давай, - сказал Кирилл.
- Только не солдатский, - предупредила Вера.
- Два слона вяжут на дереве. Мимо летит лошадь. «Смотри!» - толкает один слон другого. «Не обращай внимания, - отвечает тот, - гнездо где-то рядом».
Кирилл громко засмеялся. Летающие лошади произвели на него впечатление.
- Не смешно, - сказала Вера. - Я так и знала, Женька обожает примитивы.
Кирилл хотел было возразить, но Женька остановил его:
- Не трудись, старик. Вера не признает условного. По ней, все лошади должны только возить телеги и жить в конюшнях. А это была особенная лошадь, радость моя! Ей нравилось летать!
- Не говори глупости! - рассердилась Вера. - При чем тут какие-то лошади? Я говорю, что у тебя нет ни капельки вкуса.
- Вера, - сказал Кирилл, - это был Пегас, Вера. Не в этом дело. Женька хочет остаться самим собой. И это главное. Ты с какого года, Женька?
- С сорок пятого. Послевоенный массовый тираж. А что?
- Я тоже с сорок пятого. И мы кое-чего видели в жизни, Вера. Главное в ней - оставаться самим собой. А лошади пусть себе летают.
- Господи! - сказала Вера. - Ужас какой-то! Дались вам эти лошади!
- Фиг мы чего видели, - вдруг сказал Женька. - Это все наши сопли-вопли, старик. А мы пришли на готовое. И от этого у всех у нас разные комплексы, но мы хитрим и сами себе сочиняем биографию. А вот Побережному, например, ничего не нужно сочинять. Когда он в сорок пятом пер с десантом на японские пулеметы, он меньше всего думал о сочинительстве. Видел здешние доты? Колпак железобетонный, и все подходы как на ладони. Дашь очередь - как косой скосишь.
Кирилл посмотрел на Женьку с удивлением. Он не предполагал, что тот прореагирует на его заявление подобным образом. Женька казался ему понятным. Выходит, он ошибался и нужно еще выяснять, кто есть кто.
- Ты впадаешь в крайности, Женька. При чем здесь война? Я говорю, что мы тоже кое-что видели. И не надо прибедняться.
Женька разозлился:
- Ну что ты, старик, заладил, как попугай: видели, видели! Все это глупистика, а нам не хватает главного - уверенности в себе. - Женька взял из пепельницы окурок и пошарил себя по карманам. - Дай спички, старик. И уж если на то пошло, то скажи, пожалуйста, за каким тогда чертом тебя понесло в эту дыру? Что ты здесь забыл?
- А так, - ответил Кирилл. - Поцыганить захотелось. Знаешь, как в песне: «Нынче - здесь, завтра - там».
- Нет! Ты тоже хитришь. Все дело в нашей наследственности. Наши волосатые пращуры при всей своей серости соображали не хуже нас. Раз жизнь коротка, рассуждали они, нужно быстрее взрослеть. И они убивали какого-нибудь там махайрода и волокли его в пещеру. Там они зажигали большой костер, вручали мальчишкам копья, и те прыгали вокруг костра и тыкали махайрода копьями. Мальчишки становились охотниками, старик. Мужчинами. У нас этот процесс затянут. В пятнадцать нам еще подвязывают сопливчики, в двадцать парикмахеры требуют показать им справку от родителей, в двадцать пять нам со скрипом разрешают гулять до двенадцати. А что делаем мы? Мы днем и ночью поглощаем информацию. Мы набиты ею, как индейка кашей. Чего только мы не знаем! Но мы не знаем одного - что нам делать с этими проклятыми битами. В конце концов наступает критический момент, наша волосатость дает о себе знать, и мы начинаем собирать манатки. Куда - не все ли равно, а наши мамы думают, что во всем виновата распущенность нынешних нравов. А их мальчикам просто хочется поскорее почувствовать себя охотниками…
Кирилл молча вертел в руках вилку. В том, что он услышал за день от Женьки, несомненно, было какое-то рациональное зерно. Но что-то и не сходилось в его рассуждениях - это Кирилл знал точно. Что-то еще нужно было домысливать. Почему-то вспомнилось: на первом году в армии они сдавали нормы - прыгали с вышки в воду. С площадки прямоугольник бассейна казался далеким и маленьким, и он подумал, что в него невозможно попасть - обязательно врежешься в бортик. По логике вещей этого не могло быть (ведь прыгали же другие!), но, когда он наконец оттолкнулся от края и полетел вниз, он был уверен, что непременно врежется. Потом он понял: иллюзию рождала замкнутость пространства. Она до предела ограничивала перспективу, и это вопреки здравому смыслу вводило в обман. Сейчас Кириллу показалось, что в Женькиных построениях не хватает именно этого - перспективы.
- Чего ты молчишь? - спросил Женька. Его самого, видно, тоже терзали сомнения.
Кирилл перестал крутить вилку.
- Понимаешь, Женька, - сказал он, - я сейчас не могу сказать точно, в чем тут дело, но где-то ты темнишь. Насчет охотников не спорю, но еще раньше у тебя проскочило что-то такое… - Кирилл пощелкал пальцами, подбирая определение.
- Понятно, - сказал Женька. - В таких случаях говорят: что с воза упало, того не вырубишь топором. Давай-ка еще по одной, старик.
На улице Женька сказал:
- Между нами, девочками, говоря, я рад, что ты приехал, старик. Конечно, шеф мужик хороший, но иногда мне не хочется лицезреть его. Для шефа не существует сложностей. Его генеральная линия как плотницкий отвес - никаких отклонений. Видишь, окна горят? Читает. Так сказать, на сон грядущий. Он всегда читает на сон. А завтра целый день будет носиться по своим почтовым делам. Ну, пока…