На солдатское счастье тучи плотно затянули небо, оно стало серым, как портянка. При такой низкой облачности нечего делать немецкому корректировщику-разведчику. Хвостовое оперение у этого самолета весьма своеобразной формы, отсюда и название «костыль» или «хромая нога». А то еще солдаты, имея в виду назначение самолета, называют его «ябедником», «стукачом», «доносчиком», «табельщиком». Нет, «табельщик» сегодня не разлетается…

И вот уже, с разрешения замполита и командира роты, солдаты затеяли костер. Соберется дождь или нет - еще неизвестно, а пока можно обсушиться, пригреться, можно сварить в котелке уху из рыбы, оглушенной снарядами.

В дело пошел валежник, сухой тростник, дреколье, выброшенное на берег еще весенним паводком. А костерик по соседству с медпунктом взялся сразу бездымным огнем: кто-то подобрал на брошенной немецкой позиции дополнительные заряды для мин, и они пошли на растопку. После близкого разрыва костер разметало воздушной волной. Все принялись собирать чадящие поленья, разбросанные по мокрому песку.

К огню жались так близко, что от бурно сохнущей одежды подымался пар. Того и гляди обуглятся, поджарятся, загорятся гимнастерки, шаровары, портянки, сапоги, рубахи, пилотки…

- Тебе хорошо, - донеслось от костра. - Ты птица водоплавающая. А у меня, грешного, когда земля из-под ног утекла… Уже не знаю, в какой части света себя числить. Жив еще или утоп… - Это исповедовался тот самый, богатырского телосложения солдат, «похожий на -огромного ребенка.

- Эх ты, сухопутная душа! Да и та - еле в теле… - хохотнул белобрысый, лопоухий паренек, который плыл с бочкой.

- А в чем моя промашка? Проживаем мы на Алтае. Кулундинская степь. Кроме, как в бане, и выкупаться негде. Места у нас безводные, засушливые. Палки для кнута не найти во всей округе…

Младший сержант нет-нет да и поглядывал с завистью на солдат, сидящих у огня. А почему там не видать Незабудки? Он увидел Незабудку, сидящей на песке у самой воды. Она с ожесточением выкрутила портянки, намотала их. Долго пыхтя и отдуваясь, возилась со своими сапожками. Наконец обулась и, повеселевшая, вскочила на ноги. Мокрая гимнастерка и шаровары прилипли к телу, четко очертив девичью фигуру. Во всем облике ее было одновременно что-то мальчишеское и очень женственное - в бедрах узка, в плечах чуть широковата, с хорошо очерченной грудью.

Незабудка подошла к костру. Раздался чей-то окрик:

- Эй, бочарник, отодвинься! А то уши пригорят.

Белобрысый паренек послушно отодвинулся от огня.

- Да суши ты свои звукоуловители! Я уступаю Незабудке место. Пережду во втором эшелоне…

- Садись, Незабудка, загорай! У тебя прическа мокрая.

Как ни было тесно у огня, для Незабудки местечко нашлось.

Она накрутила-выжала свои льняные волосы, спутанные, потемневшие от воды, и села на корточки, простерши руки к огню.

- Я вся отсырела, - Незабудка громко засмеялась и обернулась в сторону младшего сержанта. Она говорила с вызовом, явно хотела, чтобы тот ее услышал. - Теперь никто меня не зажжет. Несгораемая!..

- А мы тебе боты подарим, - обещал белобрысый.- - И зонтик самый крупнокалиберный. До свадьбы просохнешь!

- Где уж нам уж выйти замуж, мы уж так уж как-нибудь! - бойко затараторила Незабудка, но тут же осеклась, глянув на младшего сержанта.

Закипел котелок, за ним второй, зашипели угли в костре, поспела уха, и Незабудку стали потчевать наперебой. Несколько рук протянулось с ложками, столь дефицитными на этом берегу. И, как знать, может быть ложка, простая алюминиевая ложка, вынутая из-за голенища и отданная товарищу в минуту, когда сытный запах ухи кружит голову, дрожат от голода руки и ты едва успеваешь проглатывать слюну, - самая точная примета фронтовой нежности; на переднем крае и нежность - суровая, деловитая.

Да, в словах Незабудка не слишком разборчива. Может нагрубить, может выругать последними словами, причем чины и звания в такую минуту не играют роли. Все в батальоне знали ее строптивый характер, вспыльчивость - «девка кипятная».

Рассказывали, как однажды к Незабудке - дело было еще на Смоленщине - привели самострела-леворучника. Она отхлестала его по щекам, как мальчишку, а перевязывать отказалась - пусть как хочет добирается от медпункта до трибунала.

Рассказывали также, как Незабудка вытащила из-под огня тяжелораненого немецкого обер-лейтенанта, перевязала его и отправила в тыл вместе с нашими бойцами, под их присмотром. Она бинтовала немцу голову, а тот целовал ей руки. Потом немец снял с пальца золотое кольцо и сунул это кольцо ей. Незабудка отказать от подарка, да еще выругала немца самыми черными словами. На месте его фрау она давно отреклась бы от такого дрянного муженька, который с перепугу дарит чужой женщине свое обручальное кольцо. Выругала, отправила немца е госпиталь, а потом долго ходила мрачная. Кто знает, может, Незабудка еще в девичестве мечтала надеть обручальное кольцо, подаренное ей суженым. Но ни суженого, ни кольца от него она не дождалась и вряд ли уже дождется, а дождалась вот этой взятки от обер-лейтенанта…

Ходил слух, что Незабудка перевелась из медсанбата на передовую после каких-то сердечных неурядиц. Но подробностей о ее личной жизни солдаты не знали, да особенно этим и не интересовались. Тем более, что своим поведением Незабудка не давала повода для кривотолков и пересудов. Никому из здоровых она не отдавала предпочтения, а к раненым относилась в равной степени заботливо…