"Революция" в Намюре

Настоящее есть следствие прошедшего,

потому непрестанно обращай взор свой

на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок.

Козьма Прутков

На стрелке при слиянии рек Мааса и Самбры, под статуей Леопольда, как всегда, удят рыбу мальчишки. Проплывают буксирные пароходы с цветочными горшками на палубе и домашними туфлями у входа в рулевую рубку. Проплывают мимо Дворца культуры, где сейчас идут дебаты о революции.

Каждые три года бельгийский король Бодуэн на открытии в Намюре международного конгресса по кибернетике приветствует тех, кто прямо или косвенно связал себя с этой пока еще таинственной наукой.

Сначала здесь было больше математиков, "автоматчиков", "вычислителей", "связистов". Потом появились медики, психологи, социологи, экономисты, организаторы-управленцы. Может быть, из-за этого не всегда ладили между собой заседавшие одновременно секции конгресса. А в 1970 году произошло неожиданное даже для тех, кто был уверен, что хорошо разбирается в кибернетической "кухне". Секция "Кибернетика и гуманитарные науки", как каша в сказке, заполнила до краев волшебный котелок и стала быстро расползаться.

Заметно пустели кулуары, когда на трибуне поднимался вопрос о гуманитаризации. С трудом удерживали волнующуюся аудиторию председатель - рыжеволосая миловидная американка, профессор Дориан Стэг, и ее заместитель из Грузинской Академии наук Дали Цкипуришвили. Поминутно открывались и закрывались двери. Занимали свободные места и становились у стен перебежчики из других секций.

Аудитория была пестрая. Кивали друг другу всем известные и неизвестные ученые. С ними вступали в разговор инженеры, к большому неудовольствию жен променявшие отпуск на кибернетику. Краснели от волнения студенты-старшекурсники из университетов Европы и Азии. Солидно держали себя вице-президенты по вопросам организации из крупных промышленных фирм.

Заседавшие в других секциях не подозревали о готовящемся "перевороте": провозглашении примата гуманитарных наук над инженерными.

Человек умнее компьютера

Человека, впервые попавшего в среду кибернетиков, естественно, волнуют многие вопросы. И первый из них: что же все-таки такое кибернетика, о которой так много говорят, так много написано - и все-таки многое непонятно?

Кибернетике уже исполнилось четверть века. Эта наука (с дословным переводом названия - "умение водить корабль") родилась в столовой Гарвардской медицинской школы, где собирались после обеда для свободного обмена мнениями представители далеко отстоявших друг от друга научных специальностей. И хотя эти люди говорили на одном языке, они с трудом понимали друг друга: слишком велика была преграда, именуемая профессионально-языковым информационным барьером.

Вполне обычно, когда встречаются и обсуждают интересующие их вопросы, скажем, математик-русский и математик-француз. Кстати сказать, математики меньше других ощущают второй, национально-языковый информационный барьер: ведь их объединяет язык формул. Но чтобы встретились вместе математик и экономист или врач и филолог, раньше такое было трудно себе представить. А польза в подобных контактах огромная. Науковеды утверждают, что самые значительные открытия ожидают теперь исследователей не в недрах существующих наук, а на стыках. Там, где растут цветы общих, межотраслевых проблем. На базе одной из таких проблем - сходства между человеком и машиной - стала расти кибернетика.

Шли годы. Послеобеденные беседы за несколькими сдвинутыми вместе столами с кофе и печеньем переросли в международный форум. Изменился и состав участников теперь уже символического круглого стола.

Часто говорят, что кибернетика прочно держится на трех "китах": математических методах, автоматизации и информационном подходе. Но есть и другие "киты": экономические оценки, физиологические, психологические и социальные факторы. Трудно сказать, какой "кит" важнее и тем более что будет через десять-двадцать лет.

Редко кто из пришедших в кибернетику с грузом своей науки не грешил против истины: каждому казалось, что его "кит" самый главный, если не единственный. Для математика - математика, для инженера - автоматика. Да и трудно было охватить все многообразие завязанных в один узел знаний. Трудно было удержаться на должной кибернетической высоте и не съехать на решение частных, по существу, псевдокибернетических задач.

И, может быть, поэтому, раскрыв книгу с многообещающим заголовком "Введение в кибернетику", неискушенный читатель тотчас закрывает ее, испугавшись обилия формул: не есть ли новая паука еще один раздел математики?

Или почему вот директор завода, купивший электронную вычислительную машину, сразу говорит о кибернетике?

Конечно, математика и ЭВМ сами по себе еще не кибернетика. Хотя бы потому, что написаны книги: "Кибернетика без математики" и "Кибернетика без ЭВМ". Недавно в оргкомитете кибернетической выставки серьезно обсуждали вопрос: выставлять робота в качестве экспоната или нет, а то вдруг опять подумают, что робот - уже кибернетика. Известный своими лекциями в области организации В. Терещенко всегда говорит, что ЭВМ - хорошо, только когда не забыты люди.

Теперь можно дать определение кибернетики: это наука об оптимальном управлении большими динамическими системами. Значит, главное здесь - управление, но управление не всякое, а оптимальное, эффективное или близкое к таковому, и не всякими, а сложными, меняющимися, развивающимися, совершенствующимися системами. На вопрос "какие это системы?" сначала отвечали: "машинные". Тут же прибавив: "и живые". Теперь говорят: "и общественные". Конечно, машина, растение, человек, государство - очень разные объекты. Но что-то между ними есть общее. Это и интересует кибернетику.

Сначала кибернетику ругали: как это посмели сравнить машину с человеком? Теперь кибернетика - мода. А всякая мода имеет две стороны: хорошую и плохую. Сильно звучит в газетах - "Кибернетика и народное хозяйство", "Здравоохранение и медицинская кибернетика". Но настораживают заголовки: "Кибернетика на службе индпошива", "Кибернетика на письменном столе".

Хирург-виртуоз Н. Амосов, теперь решивший посвятить себя также и новому кибернетическому направлению - моделированию личности, критикует тех, кто стал заниматься математическим украшательством своих научных работ. Инженеров лечат от "электронного чванства": слишком большого преклонения перед большой техникой, в ущерб малой технике и организационным методам. И кибернетику продолжают упрекать, что она слишком разбрасывается, пытается заниматься всем, порою мельчает. Правда заключается в том, что кибернетика есть везде, но нельзя всякий автомат или математический метод громко именовать "кибернетикой".

На конгрессе объявлен обеденный перерыв. Оживленно переговариваясь, участники выходят на площадь. Одни устремляются в лабиринт улиц, гулко ступая по блестящим от утренней мыльной мойки плитам. Другие поднимаются на гору, к крепости, чтобы посмотреть панораму и представить баталии первой и второй мировых войн, не пощадивших город.

Нам же нужно обсудить еще один вопрос, чтобы успеть к вечернему заседанию.

Единственного из трех "китов" - информационный подход - никто не приносил с собой: он появился в самой кибернетике.

Каждая эпоха имеет модные слова, характеризующие ее. Одним из таких современных слов является "информация" - очень понятное и вместе с тем не очень.

Если читатель самостоятельно пытался вникнуть в его смысл, он наверняка сделал для себя два маленьких открытия. Во-первых, почти во всех европейских языках и во все времена, вплоть до Древнего Рима, существовало слово "информация". Но толковалось оно несколько по-разному: сообщение, новость, наставление, рапорт, отчет, данные. У меня дома есть старый, дореволюционный словарь иностранных слов. Там написано: "Информация - прошение малороссийских гетманов московскому царю или польскому королю".

Казалось бы, за этим непростым словом стоят обыденные вещи. Только, наверное, им пользовались, когда хотели придать речи или тексту оттенок официальности, интеллигентности, книжности, если хотите, бюрократичности. Иное дело сейчас - мы слышим его на каждом шагу и сами употребляем в разговорах даже на бытовые темы.

И второе маленькое открытие: во всех без исключения энциклопедиях понятие "информация" до сих пор не рассматривалось, и вдруг в последние годы появились на эту тему пространные статьи. И философы, не сговариваясь и не пререкаясь, сразу поставили информацию в один ряд с такими категориями, как пространство, время, материя, энергия. Что же произошло?

Лет десять назад начала обсуждаться в печати проблема информации, более остро именуемая "информационным кризисом" и даже "информационным взрывом". Приводились данные: вот уже два столетия число наименований научных журналов удесятеряется каждые 50 лет и к 2000 году, если ничего не случится, превысит 1 миллион; в библиотеках насчитываются десятки миллионов названий книг, а объемы архивов в пять раз больше объемов библиотек, причем современное государство в состоянии обеспечить для любознательного потомства хранение не более 1-3 процентов циркулирующих деловых бумаг; музеи и картинные галереи не видят способов открыть свободный доступ к своим запасникам, объемы которых в несколько раз превышают объемы экспозиций.

Именно поэтому наряду с библиотеками, архивами и музеями стали функционировать бюро, институты и центры научной, технической, экономической и культурной информации. Становится массовой профессия информационного работника - посредника между теми, кто создает информацию, кто ее хранит и кто ею пользуется. Новая проблема потребовала термина для своего обозначения. И вспомнили старое слово, в которое вдохнули новую жизнь.

Где искать спасение в море информации?

Первое научное определение информации дали советские философы и, кстати сказать, совсем недавно. Его квинтэссенция: "нарушенное однообразие".

Нарушенное однообразие

Информационные работники любят подчеркивать, что, вопреки распространенному мнению, факты сами по себе ни о чем не говорят - они приобретают значение в сравнении с другими фактами. Если в газете сообщается, что такой-то завод выпускает столько-то тонн продукции, то предполагается, что читатель знает, сколько тонн выпускалось раньше и сколько дают другие заводы. В противном случае это не информация.

Представьте себе, что уже много дней вы находитесь одни в пустой комнате без окон. Вам нечего читать, не на что смотреть, не с кем разговаривать, а все, о чем можно было думать, уже передумано. Это называется информационным вакуумом. Проще говоря, вы голодаете - в информационном смысле, конечно. С вожделением обращаете свой взор на радиодинамик как на возможный источник информации, но он молчит. И вдруг через много дней, нарушив тишину, радио заговорило. С почти физическим наслаждением вы слушаете все: концерт, рекламу, урок английского языка, советы домашним хозяйкам. Потом, немного утолив информационный голод, становитесь более разборчивым. Констатируем: радиосообщение - это информация как нарушенное однообразие тишины.

Теперь изменим обстановку. Радио говорит целый день, одна передача сменяется другой. Мы заняты своим делом, но прислушиваемся. Голос диктора: "Передаем информационное сообщение!" Что это значит? Ведь информация - это и есть сообщение. Может быть, диктор ошибся, назвав масло масляным? Вовсе нет. Просто он хотел подчеркнуть важность этого сообщения, выделив его из других, нарушить тем самым их общее однообразие.

Вместе с термином "информация" стал популярным термин "система". Вокруг себя мы теперь видим системы, они пронизывают нас, объединяют и разъединяют: солнечная система, торговая система, метрическая система, система Станиславского. Потом синтезировали эти два понятия, появились информационные системы.

Собственно говоря, всякая система будет информационной, если выделять в ней информационные связи: в неживой природе - элементарную (физическую и химическую), в живой природе - также и биологическую, в человеческом обществе - еще и семантическую, то есть смысловую. Живой организм не может существовать без постоянного обмена биологической информацией с окружающей средой. Человек, как информационная система, отличается от других живых существ тем, что производит и обменивается с другими семантической информацией.

Системный подход к науке заключается в том, чтобы рассматривать интересующий объект как систему, состоящую из взаимосвязанных элементов, которые, в свою очередь, можно рассматривать как системы и так далее.

Самая простая система: два элемента и связь между ними. В этом отношении муж и жена тоже система, поскольку их соединяют узы брака. Но вот у них родился ребенок. В первые годы жизни он находится под неусыпным информационным влиянием родителей, которые, как известно, могут не только дополнять, но и в чем-то исключать друг друга. Положение усложняется, если в воспитании участвуют бабушки и дедушки. Ребенок растет и последовательно приобщается к информационным системам детского сада, школы, улицы, кино, телевидения, книг. Комплексное влияние всех этих систем формирует характер человека, дает ему образование, развивает культуру, определяет образ жизни. И поэтому пусть родители не удивляются, глядя на плоды "своего" воспитания. По-видимому, воспитывать - не только влиять самому, но и организовывать постороннее влияние, не сводя его к действию более или менее случайных факторов, как это делал, впрочем, вполне успешно, отец бессмертного героя Ч. Диккенса - Сэма Уэллера.

Даже в течение дня мы беспрерывно меняем сферы влияния информационных систем. Дома это семья: взаимоотношения супругов, воспитание детей, отношение к родителям и соседям, решение бытовых проблем. На улице прохожие, продавцы, милиционеры, а также реклама. На работе решение служебных задач, контакты с сотрудниками, отношение к начальству и подчиненным, участие в общественной жизни. Помимо этого, чтение газет и книг, встречи с друзьями, посещение кино и театров. Так человек собирает, обрабатывает, хранит в своей памяти и передает другим семантическую информацию, различную по содержанию, широте и глубине охвата, которая для разных систем может быть более или менее полной, более или менее полезной и ценной.

Буксирный пароход осторожно тянет по реке две длинные баржи. Рулевой не только смотрит вперед, но и назад и в зависимости от положения барж корректирует свой курс. Это есть обратная связь. Кибернетика впервые выделила ее как особый вид информационной связи в динамических системах. А между тем это очень старое правило - оглядываться назад. Сделал шаг - посмотри, что получилось, плохое старайся не повторять, хорошее возьми на вооружение. Тогда последующие шаги будут эффективнее предыдущих. И динамическая система станет самосовершенствующейся, то есть кибернетической. Обратимся к примерам.

Обратная связь

Работает холодильник. Температура опускается до заданного предела, и холодильное устройство автоматически отключается. Вновь поднимается температура, сигнал - и холодильное устройство включается.

Человек протягивает руку за стаканом воды, его глаза автоматически измеряют расстояние от руки до стакана и посылают сигналы мозгу, который, перерабатывая информацию, корректирует действия рук.

Директор предприятия диктует приказ, получив и использовав данные конкретной производственной обстановки. Выполнение приказа и эффективность полученных результатов проверяются, и это служит основанием для последующих административных действий.

Во всех перечисленных случаях хорошо или плохо работает механизм обратной связи. Если плохо, то действия системы носят зигзагообразный характер. Корабль плохо слушается руки неопытного рулевого и отклоняется то в одну, то в другую сторону. В холодильнике испортился термостат, и продукты то замораживаются, то оттаивают. У больного временно нарушена координация движений: протягивается рука, и стакан падает на пол. Директор плохо знает производственную обстановку и делает опрометчивые распоряжения. Как видим, между болезнями людей, неисправностями машин и сбоями в административной работе есть не только различия, но и что-то общее.

Испорченный телефон

В отличие от инженерных наук, к которым на первых порах (а кое-кто и сейчас) нередко причисляли кибернетику, последнюю никогда не интересовали отдельно взятые механизмы с их техническими и эксплуатационными параметрами. Но когда собирается машинный комплекс (система) и его параметры интегрируются, то есть могут быть лучшими и худшими, чем их сумма, - это уже интересно для кибернетики. Так возникла проблема информационной связи "машина - машина": как обеспечить оптимальное взаимодействие станков, чтобы, образно говоря, они лучше понимали друг друга и комплекс работал, словно одна машина?

Но как бы ни механизировалось производство и не обезлюдевали цехи-автоматы, роль человека - оператора такого производства - отнюдь не уменьшалась. Она, конечно, изменилась и стала даже более ответственной. Представим себе по-дилетантски управление автоматизированным производством, как удобное сидение у пульта и нажимание нужных кнопок. Спрашивается: если мы научили машины очень многим сложным процессам, то почему им нельзя поручить и нажимание кнопок? Значит, это непростой, ответственный, интеллектуальный процесс. Так кибернетика выдвинула вторую проблему - информационной связи "человек - машина", проблему человека-оператора, который должен дружить с машиной, понимать ее, срабатываться с ней. Этим занимается инженерная психология, возникшая на стыке кибернетики и традиционной психологии.

И теперь вполне логично появление третьей проблемы: "человек - человек". Парадоксально, но факт, что в больших системах управления, элементами которых являются множество людей и множество машин, информационная связь "человек - человек" оказалась наименее изученной и наименее управляемой.

Впервые серьезно об этом заговорили в 1970 году на конгрессе в Намюре, отнеся проблему человека и отношений между людьми к третьей научно-технической революции. Почему третьей?

Первая связана с классической промышленной революцией прошлого века, о которой мы в общем-то знаем. В это время наука (а точнее - ее прикладные области) перестала быть уделом профессоров и вошла в сферу насущных интересов общества. Вокруг профессии инженера был возведен ореол почтительного уважения и даже некоторой романтики. Певец той эпохи - Жюль Верн, так удивительно переплетавший технически-действительное с желаемым. (Кстати сказать, если читатель думает, что живет в век техники, то он ошибается. Техническим был все-таки XIX век, а XX - административный, когда, как любят говорить наши управленцы, царство техники подчинила себе конторская империя. И если мы этого не замечаем, завороженные техническим прогрессом сегодняшнего дня, что ж, может быть, в этом и заключается особенность - если не трудность - нашего роста.)

Вторая научно-техническая революция совпала с появлением кибернетики, когда уже стали говорить не столько о механизации, сколько об автоматизации, и не столько о технике вообще, сколько о вычислительной технике. Постепенно рассеялось пренебрежительное отношение практиков к так называемой "чистой" науке - фундаментальным исследованиям. Хороший урок этому дали полеты в космос и возросший престиж астрономов. Передовые отрасли народного хозяйства стали охотнее вкладывать средства в фундаментальные исследования, видя в них свое обеспеченное завтра.

В это время был поднят престиж математики, которая снялась с давно занимаемых ею позиций, именуемых точными отраслями знания, и вторглась в неведомые для нее отрасли. Сначала это произошло с химией и геологией, потом с биологией и медициной и теперь происходит с общественными науками.

Однажды в Москве, на научной конференции, посвященной применению технических методов в археологии, кто-то из участников патетически заявил: "Товарищи! Все мы пришли в археологию, потому что в школе не любили математики. А теперь она догнала нас".

Нельзя сказать, чтобы такая экспансия проходила гладко, без коллизий с обеих сторон. Во-первых, нашлись ученые, которые упрекали математиков в замашках чуть ли не оккупантов, доказывали, что в неточных науках математические методы не нужны, а даже способны принести вред. Плохое быстро забывается, но ведь совсем недавно можно было услышать подобное из уст известных экономистов, ратовавших за экономику под флагом арифметики.

С другой стороны, такой переход не мог не потрясти основ математики. До сих пор математика занималась только хорошо организованными системами (астрономия, физика, машиноведение). Здесь применялся детерминистский подход, выражаемый в известном аргументе: "Что же вы хотите - это доказано математически и даже выведена формула!" Попробуйте на это возразить. Детерминизм властвует до сих пор в школьных задачниках, на последних страницах которых приводятся однозначные ответы на задачи.

По мнению советского ученого В. Налимова, недетерминистский, вероятностный, подход не дает однозначных ответов и нередко приводит к нескольким ответам с разной долей вероятности. Это обычное явление при изучении плохо организованных, так называемых диффузных систем, биологических и общественных. Здесь действует очень много взаимосвязанных факторов, и нельзя, выделяя одни, полностью абстрагироваться от других. Поэтому гипотезы и теории заменяются дающими заведомо упрощенное (и, следовательно, искаженное) представление о действительности моделями, все большая совокупность которых постепенно приближает нас к истине.

Кто-то удачно сравнил метод математического моделирования с тем, что делают некоторые художники-новаторы, выделяющие какую-нибудь из сторон интересующего их явления, как будто бы искажающие этим действительность, но добивающиеся большого эмоционально-эстетического эффекта. Знает ли читатель, что понятие "идеальный муж" переведено с английского model hasband, что действительно означает не настоящего мужа, а некоторую модель?

В отличие от гипотез, модели не конкурируют между собой, а дополняют одна другую. В отличие от классической математики новый подход использует неточный, многозначный математический язык, и формулами здесь не доказывают, а показывают. Отсюда и недоразумения и боязнь, что такие важные "вещи", как жизнь, борьба, любовь, кто-то хочет заменить сухими формулами. С позиций детерминизма это абсурд, с позиций вероятностного подхода - это реальность (только не "заменить" формулами, а "понять" с помощью формул).

Формулы говорят правду, если в них заложены реальные вещи, и они могут врать, если исходят из неверных предпосылок. По этому поводу В. Налимов на серьезном научном собрании как-то пошутил: "Математизация не есть способ исправлять генетический код научного работника, поэтому наряду с математизацией знаний происходит и математизация глупостей".

Теперь, увидев математика, вы можете спросить: вероятностник он или детерминист? Однажды у нас решили проверить, много ли детерминистов среди школьных учителей математики, и на учительской конференции задавали каждому вопрос: выражение "3 равно или меньше 5" истинно или ложно? Детерминист считал его ложным, так как мыслил категориями: или - или. Вероятностник говорил "истинно", так как представлял себе два множества, находящиеся между собой в соотношении "меньше или равно", а 3 и 5 отвечают этому условию. В семье вероятностника вырастают и дети-вероятностники. Так одна сюсюкающая гостья, тормоша сына математика, сказала: "Ах какой ты хорошенький, ну почему ты только не девочка?" И услышала в ответ: "Наверное, потому, что я мальчик".

Описываемый процесс привел к перестройке математики: появились новые направления, другие начали усиленно развиваться. Возникла необходимость в переделке школьных и вузовских программ.

Вычислительная техника также способствовала усиленному развитию ряда математических дисциплин, в том числе таких, которые считались сугубо абстрактными, полностью оторванными от жизни. Поучительный пример - логика, с помощью которой создаются языки вычислительного программирования. В предисловия недавно переведенной у нас популярной книжки "Язык логики" говорится про читателей, которые о космосе толкуют с детства, а о логике думают, будто это что-то средневековое: "Но в последнее время слово "логика" (да еще с эпитетом "математическая") неожиданно вошло в моду: журналисты, физики и лирики приучили своих читателей ассоциировать его со всяческой кибернетикой. Совсем ничего не знать о логике становится уже как-то неприлично, старомодно, что ли".

Не успела не только закончиться, но даже развернуться математизация, как началась волна гуманитаризации (некоторые склонны называть это третьей революцией). Оказывается, не только общественные науки нуждаются в технизации и математизации, но и техническим и другим негуманитарным наукам также требуется, как сейчас любят говорить, гуманитарное облагораживание. Везде, где работает человек, где есть коллективы и большие социальные группы, где действуют факторы личности, межличностных и общественных отношений, нельзя обойтись, кроме общественных наук, также и без помощи психологии, филологии, искусства.

По словам упоминавшегося выше Н. Амосова, современная медицина становится более психологичной, а современная психология - социологичной. Врач лечит не болезнь, а больного (личность!), который был здоров и должен вновь обрести здоровье, а оно зависит не только от внутренних, но и внешних причин. Потому-то профилактика требует брать под контроль всех здоровых людей, а психиатров все больше интересует нормальная психика с ее временными, промежуточными отклонениями, стоящими на пути к патологии.

Чем в основном занималась недавно наша психология, говорит факт существования единственного в стране Института психологии в составе Академии педагогических наук РСФСР. Сейчас новый институт создан в Академии наук СССР, где будут развиваться инженерная и социальная психологии.

Психологию и социологию связывает прежде всего общий интерес к поведению. Только первая исследует индивидуума, а вторая смотрит в масштабах общества. Промежуточное положение занимает социальная психология, ориентирующаяся на малые социальные группы, которые могут действовать изолированно (экипаж космического корабля, ателье, мастерская) или входить в тесный рабочий контакт с другими группами (научная лаборатория, цех, отдел универмага, школьный класс). Бурному развитию социологии способствовало не менее бурное развитие каналов массовых коммуникаций - газет, журналов, радио, телевидения. На опыте работы разных форм институтов общественного мнения, взявших на себя функцию обратной связи, появилась самостоятельная дисциплина - конкретная социология. С помощью своего оружия - вероятностно-статистических и других математических методов - она старается перейти от социального анализа к социальному прогнозу и точному планированию.

Гуманитаризация - это также возрастание роли пограничных, полугуманитарных дисциплин, использующих одновременно совершенные технические средства, математические методы и информационный подход. Сюда относятся, во-первых, семиотика - наука о знаке и знаковых системах, изучающая корни, приводящие к разнообразию способов общения между людьми. К семиотике тесно примыкает математическая лингвистика, точная наука о естественных и искусственных языках, а к ней - документалистика, рассматривающая информацию уже не на "молекулярном" - знаковом, - а на "клеточном" уровне, то есть в зафиксированном виде. В отличие от традиционного документоведения, документалистика расширяет понятие "документ", относя сюда не только деловые бумаги, но и книги, кинофильмы, картины и архитектурные сооружения.

Вторая революция породила миф об ЭВМ, их чудодейственных свойствах и безграничных возможностях, когда писатели-фантасты облюбовали себе тему о взбунтовавшихся автоматах. Третья революция развенчивает этот миф. Ведь ЭВМ - это не более чем огромная счетная линейка, с помощью которой можно все считать быстрее и точнее, попутно запасая вычислительную информацию впрок и извлекая ее из электронной памяти по мере надобности. И возникшее в кибернетике понятие "искусственный интеллект" не следует понимать буквально и думать, будто машина должна полностью вытеснить человека. Цели здесь иные; изучение и моделирование процессов мышления с передачей машинам сначала рутинных, а затем все более сложных логических задач.

Сейчас много говорят и пишут об автоматизированных системах управления, АСУ. Но совсем недавно полагали, что главное здесь ЭВМ с их широкими техническими возможностями. Теперь, когда многие предприятия, хотя и за большие деньги, могут машины покупать, выясняется, что для решения простых, арифметических задач они только "пушки по воробьям"; вместе с тем сложные задачи для их минутного решения требуют многомесячной кропотливой работы по составлению программ. То есть та же проблема, что и на транспорте: час лететь самолетом и два часа добираться до аэропорта.

Естественно, возникла нужда в опытных математиках-программистах, которых стало не хватать. Да тут еще новая трудность: неполнота, избыточность, несопоставимость поступающей на машинную переработку документальной информации. Стали звать на помощь документалистику, констатируя факт, что стержнем всего является человек. Ведь при его участии создается поток документов, который в отсутствии контроля превращается в "бумажный вихрь".

Минусы кибернетической революции

Все, о чем говорилось выше, имеет прямое отношение к науке, ее современному состоянию и тенденциям развития. До средних веков включительно науку делали "затворники". В эпоху Возрождения их сменили "утонченные любители", а с приходом капитализма - "нищие профессионалы" - разночинцы. Потом наступила эра "владетельных князей" - авторитетов (Эйнштейн был одним из последних). Теперь ученых больше чем когда-либо можно назвать "служащими". В странах английского языка появился термин "сайентификация", проникновение науки во все, даже самые укромные уголки практической деятельности. Знаете ли вы, что У. Черчилль - один из первых государственных деятелей, который стал держать при себе постоянного научного консультанта? (Кстати, этот консультант Ф. Линдеман за особые заслуги перед правительством получил титул лорда Черуэлла). Знаете ли вы, для чего какая-нибудь крохотная капиталистическая фирма, занимающаяся мытьем окон или окраской помещений, держит у себя научного консультанта? Не только для консультаций, но и для марки, как свидетельство того, что фирма идет в ногу со временем.

Научный потенциал наряду с военным является важным стратегическим фактором. Поэтому современное государство становится все более полноправным хозяином науки. Оно учится определять и формулировать свои потребности, прогнозировать и планировать исследования и разработки.

Научно-технический прогресс принято отражать в графиках роста отдельных народнохозяйственных показателей. Мы радуемся, когда какая-нибудь статистическая кривая круто ползет вверх, огорчаемся и тревожимся, когда она становится пологой или даже приобретает тенденцию понижаться. Но всегда ли это плохо? Ведь существует сложный взаимосвязанный комплекс, когда развитие одних составляющих тянет за собой другие и убирает с дороги третьи. Может ли нефтяная промышленность развиваться бесконечно, без изменения структуры энергетической базы? О чем говорит валовой прирост выплавки чугуна и стали, когда идет борьба за легированную сталь и широкое применение пластмасс?

Мы ругаем планирующие организации, когда магазины завалены кастрюлями, но нет утюгов и тарелок; что вузы готовят мало психологов, а химикам стало труднее находить работу по душе. Ругаем и не всегда утруждаем себя объективно разобраться в современных условиях.

Прогресс сейчас - не только темпы роста, но и постоянная необходимость перестроек, маневрирования, готовность к быстрой перекачке средств из одной отрасли в другую с соответствующей переброской и переквалификацией специалистов.

И еще один важный вопрос: действительно ли должен ученый или изобретатель собственноручно доводить результаты своей работы до массового использования? Если вчера в этом трудно было сомневаться, то сейчас индустриализация науки идет по принципу строгого разделения труда; система "теория - практика" принимает ступенчатый, конвейерный характер, со строгой преемственностью процессов. Гуманитарию теперь проще заняться математикой, чем практику - разработкой теории, даже несмотря на то, что практик теснее связал себя с наукой.

Вот почему нам придется рассмотреть весь технологический процесс реализации научных идей, начиная от "чистой" науки и кончая "чистой" практикой, - каким он будет завтра и что уже есть сегодня.

Первый этап - фундаментальные исследования в области физики, химии, математики. Это джунгли науки, где рыщут "охотники за идеями", выбирая и прокладывая пути среди множества увлекательных проблем. "Охотникам" особенно не нравится, когда их называют служащими, сажают за письменные столы и требуют творческой отдачи в положенные часы работы. Они тяготятся излишней опекой начальства и точно так же тяготятся подчиненными. (Кстати сказать, мы порой многое теряем оттого, что талантливый ученый почти автоматически становится во главе лаборатории, отдела, института, а талантливый инженер - начальником цеха или директором завода. Способности к научной и административной работе разные, хотя и бывает счастливое сочетание.)

Лет десять назад, а может немногим больше, при крупных промышленных фирмах в высокоразвитых странах стали создаваться исследовательские подразделения, в организационном отношении сильно отличающиеся от обычных НИИ. Чаще они известны как институты думающих инженеров, хотя и не везде их так называют. Руководители фирмы, долго присматриваясь к своим инженерам, выделяют среди них интеллектуально-активных с явными творческими задатками и переводят на свободный режим "охотников", не пренебрегая при этом и научными работниками, зарекомендовавшими себя на стороне.

Здание такого института располагается обычно вдали от основного предприятия, где-нибудь в "зеленой зоне", и даже от автостоянки нужно пройти немного пешком. Не забыты клумбы и спортивная площадка. В помещении хорошая звукоизоляция, свежий воздух, регулируемая температура. Стены окрашены в пастельные тона. Имеется множество боксов, в любом из них можно уединиться и, взяв ключ, закрепить бокс за собой, превратив в маленький кабинет. Есть небольшие холлы для бесед, коллоквиум-холлы и конференц-зал.

Но первое, что бросается в глаза: везде, даже в буфете и столовой, на стенах бледно-зеленые грифельные доски, на столах пишущие, копировальные и счетные машины, наборы канцелярских принадлежностей, а также справочники. И библиотека открыта с утра до глубокой ночи. Общий секретариат оказывает "охотникам" мелкие технические услуги. По телефону (даже из города) легко связаться с диктофонным центром и продиктовать статью или отчет.

"Охотник" может работать в институте, ездить в другие организации, сидеть дома или уединиться за городом - в лесу, в горах или на морс, но в рамках достаточно большого отчетного периода должен выдать "энное" число оригинальных идей, пригодных для использования или перепродажи. Когда возникает необходимость в лабораторных, вычислительных, конструкторских работах, он не становится руководителем соответствующих подразделений, а последние на время и в требуемом объеме подключаются к нему. Кроме гарантированной оплаты, расчет за идеи. И как ни странно на первый взгляд, при такой форме организации фирма извлекает значительно большие прибыли, чем в условиях существовавшего ранее жесткого графика.

Кстати, чем объяснить, что в наших академических институтах по сравнению с ведомственными присуждается больше ученых степеней и званий и они меньше коррелируются с административным положением сотрудников? Эти "лишние" академики и доктора с известной натяжкой могут быть названы "охотниками за идеями". Такой же "охотой" можно заниматься в вузе, совмещая ее с преподавательской деятельностью, однако при условии небольшой лекционной нагрузки.

Теперь представим себе, что какой-то "охотник" выдвинул ценную, но еще далекую от практической реализации идею. Кто должен заниматься ее доводкой? "Охотник"? Но он бросил идею и пошел дальше, быстро позабыв о ней или даже не придав должного значения. Кстати, развитие радиоэлектроники так и началось с нечаянно оброненной кем-то идеи, а лавры, и по заслугам, достались инженерам, претворившим ее в жизнь.

Идея: от охотника к подрядчику

Работа по доводке должна начинаться с четкой формулировки цели и составления сметы на исследовательскую работу. После утверждения сметы и выделения ассигнований подыскивается кандидатура ученого-"подрядчика", способного такую доводку осуществить. При благоприятных условиях "подрядчик" приходит сам и даже с готовым предложением. Главные условия, которые ставятся ему: объем затрат и приблизительный срок исполнения. Остальное: подбор сотрудников, аренда помещения, приобретение оборудования и материалов - его прерогатива. Поскольку все где-то постоянно работают, заключаются договоры об их временном откомандировании. Ученый-"подрядчик" - "мозговой центр" системы, вдохновитель и организатор своей небольшой научной дружины. А когда работа будет выполнена и написан отчет, дружина распадется, все разъедутся по своим местам.

Правда, необычную на первый взгляд форму организации нам предлагают? Но так уж она необычна? В сущности, по такому же принципу комплектуются все экспедиции. И в киностудиях также снимаются фильмы: создается временная кооперация автора, оператора, режиссера-постановщика (под эгидой последнего), тщательно подбираются актеры, а хозяйством заведует директор картины (продюсер).

Известно, как трудно бывает создать исследовательский коллектив, но еще труднее распустить его. Вот довольно обычная картина. Некогда молодые и активные сотрудники состарились, и умер их заслуженный руководитель. Рабочую тему уже нельзя продолжать дальше. Приходит новый руководитель и вместе с ним новое задание, но, будучи морально неподготовленным, коллектив упорно сопротивляется, некоторые сотрудники уходят, но в конце концов все улаживается. А сколько потеряно ценного времени!

Все-таки коллективы должны когда-то распускаться, а вовремя - лучше всего.

Третий этап движения от "чистой" науки к "чистой" практике - реализация идей. Место действия: отраслевой НИИ прикладного профиля, проектно-конструкторское бюро, опытный завод - внешне стабильная административная структура, внутри которой должна быть обеспечена максимальная мобильность. От этого, как стали понимать сейчас, зависит очень многое.

Возглавляет коллектив уже более администратор, чем ученый. Назовем его "генерал". И он действительно, как "генерал", не идет впереди армии, а находится позади позиций, на КП, откуда виден весь фронт разработок. (Заметим кстати, что в отличие от военного фронта научный фронт - система односторонней борьбы, когда активность одной стороны преодолевает пассивное сопротивление другой. Один из идеологов американской разведки, В. Плэтт, в переведенной у нас книге "Информационная работа стратегической разведки" подчеркивает военное правило, что успех зависит не только от того, что мы делаем, но и чего мы не делаем; иными словами, нужно всегда быть сильным там, где это нужно, и слабым, где это можно.)

"Генерал" усиливает людьми и оборудованием перспективные подразделения за счет других, морально поддерживает тех, кто терпит временные неудачи, и решает, когда прекратить работы в направлении, оказавшемся бесперспективным. Он широко использует помощь временных бригад ("коммандос"), создаваемых из специалистов разного профиля для решения конкретных оперативных задач на срок от нескольких недель до нескольких месяцев. При таких условиях почивающему на лаврах "офицеру" очень легко растерять своих "солдат" и в лучшем случае попасть в резерв. Соответствующим образом распределяются зарплата, премии и другие льготы: не "каждой сестре по серьге", а по результатам, пусть даже отрицательным (в конце концов повесить на научном пути знак "проезда нет!" - тоже какая-то заслуга исследователя).

И, наконец, четвертый и последний этап - традиционная, но несколько утратившая свое значение полностью стабильная административная структура. Это орган государственного управления или промышленное предприятие, работающее по давно сложившейся технологической схеме, и где всякая модернизация осуществляется по договору с кем-нибудь другим. Во главе такой структуры стоит руководитель-"дирижер" (название тоже выбрано удачно).

Вы никогда не удивлялись, что приезжает какая-нибудь музыкальная знаменитость, работает недельку-другую с местным оркестром и затем пожинает плоды славы? Что произошло за столь короткий срок? Почему слушатели не узнали свой оркестр, а оркестранты - самих себя? Искусство дирижера, не только музыкальные, но и организаторские способности, умение от каждого взять все, на что тот способен, если не больше, и спаять всех в единое целое.

Искусство дирижера, не только музыкальные, но и организаторские способности, умение от каждого взять все, на что тот способен, если не больше, и спаять всех в единое целое

Разве не требуется то же самое от директора предприятия или учреждения, где каждый выполняет строго определенные обязанности, где в определенные дни и часы проводятся заседания, обрабатывается определенный объем документации и где никого не будит по ночам телефон?

Талант администратора-"дирижера" проявляется в том, что его работа кажется до удивительного простой. Он не станет гоняться за дешевой популярностью, суетиться, висеть на телефоне, шумно распекать подчиненных, заваливать письменный стол иностранными журналами в ярких обложках и в конце дня у всех на глазах уносить в портфеле кипу бумаг. Он может уехать надолго, а хорошо отлаженная система будет продолжать работать в заданном ритме. Но когда такой директор уйдет совсем и появится новый, худший руководитель, как все постепенно (не сразу и потому незаметно) станет расстраиваться и разлаживаться.

Вечернее заседание кончилось. Поток участников как-то неохотно растекается по улицам. Вокруг Дориан Стэг особенно шумно:

- Как увязать кибернетическую классификацию научно-технических революций с другими существующими классификациями?

- Каковы социальные последствия революций в странах развитых и развивающихся, с разными национальными традициями, разным общественно-политическим устройством?

На эти вопросы не так-то легко ответить.

За столиками кафе, занявшими часть тротуара у отеля "Фландрия", допоздна сидят кибернетики. Молодой человек с трубкой - консультант по организации одной из голландских фирм - спорит с респектабельным директором французского института техники организации. Советский философ что-то доказывает с помощью карандаша американскому философу.

- О какой революции они говорят? - недоумевают прохожие.

Для многих жителей Намюра - валлонцев - "революция" ассоциируется с наболевшим вопросом о федерации с фламандцами в рамках Бельгийского королевства, крохотное пятнышко которого на карте Европы так обманчиво кажется единым целым.

 

Древо знаний стало расти по-другому

Всякая вещь есть форма проявления беспредельного разнообразия.

Козьма Прутков

После закрытия конгресса мэр города Намюра устроил для участников прием. Официанты переходили от одной группы к другой, предлагая шампанское и сигары. Они поднимали брови и прислушивались к разговорам о системах, обратной связи и оптимизации. В одной из групп говорили особенно эмоционально - немец, израильтянин, русский, француз и чех. Разговор издалека начал француз.

- У нас ходит такой рассказ. В Париже жил библиофил, который каждый день покупал новые книги и заполнил ими всю свою комнату. Когда семья наложила "вето" на его хобби, он ухитрялся приносить книги под полой или просил об этом друзей. И умер он, упав ночью с лесенки, когда тайно засовывал под потолок новую покупку. Родственники продали библиотеку чохом букинисту, и тот очень выиграл на этом: подогнав машину и очистив от книг комнату, он обнаружил за ней еще одну, также заполненную книгами, о существовании которой давно забыли.

Книг действительно стало довольно много. Статистика утверждает, что теперь люди их чаще покупают.

Но и книг стало издаваться больше. Раньше каждый культурный человек собирал библиотеку, а теперь это лишь удел библиофилов. И вопрос "сколько стоит?" все чаще заменяется на "куда класть?".

В СССР сейчас 30 процентов книг оседает в общественных библиотеках. За десятилетие средний размер научной книги уменьшился на 30 и средний тираж - на 40 процентов. Но ежегодно книжные полки такой библиотеки, как, например, Ленинская в Москве, увеличиваются чуть ли не на 20 километров.

"Одна из болезней нашего века - засилие книг. Их столько расплодилось в мире, что и не уследишь за всей той чепухой, которая выводится каждый день и идет гулять по миру". Этот "крик души" относится не к нашему времени, а к 1613 году. Спустя почти триста лет Лев Толстой сказал: "Интересно, что будут читать мои правнуки? В наше время был определенный круг классиков, и было известно, что нужно прочитать, чтобы быть образованным человеком. А теперь выпускается такая масса книг!"

Беда, конечно, не в том, что книг стало много. Книгу, попавшую в библиотеку, потом уже не так легко бывает оттуда извлечь. В той же Ленинской, как говорит статистика, большую часть книг никто никогда не спрашивал, разумеется, не потому, что эти книги абсолютно никому не нужны. Специалисты все больше испытывают раздражение по этому поводу, нелестно называя библиотеки складами целлюлозного сырья и считая, что по неудобствам, которые они доставляют, их можно поставить разве что после зубных врачей.

Правда, в библиотеке есть каталог. Но (весьма симптоматично) и в научной, и в заводской библиотеках им пользуются только в 1 проценте случаев. Это библиотекари сделали из каталога "священную корову", уделяя ему страшно много рабочего времени и не задумываясь о приносимой пользе. Кстати, приведенное выражение принадлежит директору Национальной библиотеки Великобритании, физику по специальности, сменившему на этом посту библиотекаря-профессионала. Вступив в должность, он первым делом вывесил в вестибюле плакат с изображением динозавра и надписью: "Библиотекари! Помните, что случилось с этим чудовищем, оказавшемся на суше, - он погиб под бременем собственной тяжести".

Каталог представляет собой одноаспектную поисковую систему или, как говорят математики, таблицу с одним входом. Пока книг было мало, классификация, лежащая в его основе, вполне оправдывала себя. Но с глубиной информационное пространство становится более многомерным, и одноаспектная система уже не годится.

Предположим, вы пришли в небольшую районную библиотеку: там в книгах - обо всем понемногу, и вполне подходит иерархическая классификация в виде ветвящегося дерева. Сначала основные отрасли: наука, промышленность, сельское хозяйство, искусство. Науки делятся на технические, естественные, гуманитарные и так далее. Какова вероятность, что в одной книге можно прочитать одновременно о музыке и сельском хозяйстве? Вероятность, конечно, есть, но крайне небольшая: говорят же, что под звуки джаза огородные культуры растут быстрее.

Но при дальнейшем дроблении рубрик эта вероятность все более увеличивается. У животноводства и овощеводства больше общего, чем у сельского хозяйства и музыки, у мелкого и крупного рогатого скота - еще больше, а на уровне овцеводства мы уже имеем типичную многоаспектность. Здесь: география, климатология, физиология, паразитология, обработка мяса и шерсти и многое другое. Дифференциация переходит в интеграцию.

Если на небольшой глубине на книгу достаточно завести одну каталожную карточку, то в условиях многоаспектности нужно много карточек. Библиотекари же обычно этого не делают. И в библиотеке вы тогда ничего не найдете.

Беда не в том, что книг стало много, а в том, что трудно отыскать нужную!

Кстати, прекрасный пример из библиотечной статистики - оборачиваемость книжного фонда, то есть время, за которое число книговыдач достигает общего числа книг. По-видимому, этот показатель характеризует работу библиотеки, но библиотекари знают, что можно сравнивать лишь библиотеки одинаковой широты и глубины комплектования. Потому что в больших и глубоко комплектуемых библиотеках оборачиваемость всегда меньше. Причина: во всех библиотеках книгу в среднем расписывают на одинаковое число карточек, без учета многомерности информационного пространства.

У меня на столе лежит один из томов сочинений Н. Миклухо-Маклая "Статьи по антропологии и этнографии". Библиотекарь, естественно, завел бы на него две карточки. Но, кроме этих дисциплин, там имеются сведения по географии, медицине, искусствоведению, экономике, сельскому хозяйству, ботанике, климатологии, социологии, фольклористике, филологии, лингвистике, зоологии, истории, военному делу, кулинарии, политике, эстетике и еще многому другому. Если книга находится в библиотеке института географии или школы поваров, то, конечно, ее можно разыскать. А в большой универсальной библиотеке?

В связи с этим я расскажу, как можно определить глубину охвата содержания книги и тем самым - мерность информационного пространства. Возьмем книгу с хорошим предметным указателем. Число страниц-отсылок у данной рубрики говорит, насколько детально рассмотрен этот вопрос. Однако рубрики различаются не только числом страниц, но и числом отсылок. Иными словами, можно сослаться один раз на большой кусок текста или много раз на мелкие. В первом случае вопрос лежит в основном аспекте повествования, а в другом - нет. Следовательно, чем больше рубрик первого рода, тем меньше мерность информационного пространства, захватываемого тематикой книги. В общем все просто: если вы пишете обзор о состоянии мировой науки, то редко возвращаетесь к одним и тем же вопросам; другое дело, если взять очень узкую тему и сильно углубить ее, - ко многим вопросам придется возвращаться по многу раз.

Я предлагаю читателю сделать опыт: обойти несколько библиотек и посмотреть, под какой рубрикой в библиотечных каталогах находится кибернетика. Окажется: в одном случае - в математике, в другом - в физике, в третьем - в технике, в четвертом - в философии. А что правильно? Ничто. Кибернетика - интеграционная наука, а каталог построен по дифференциальному принципу.

Одна диссертация называлась: "К вопросу обозначения мастей крупного рогатого скота в монастырских писцовых книгах XVII века". К какой области она относится: к истории, филологии, животноводству? Или вот другая диссертация - "Математические основы некоторых геохимических понятий", которую по специальности "химическая физика" защитил мой знакомый и получил степень кандидата физико-математических наук. Здесь сошлись четыре главные дисциплины (математика, геология, химия, физика) и две производные (геохимия, химическая физика).

Сначала генеалогическое древо наук росло очень просто: разделились науки и искусства, потом общественные и естественные науки, выделились астрономия, химия, поделили сферы влияния зоология и ботаника, так продолжалось до XIX века включительно. XX век начался расцветом смежных наук - физической химии и химической физики, геохимии, геофизики, биофизики, биохимии. Впервые заговорили о "пограничных" областях и появились первые журналы, посвященные этим областям. Чаще открытия стали делаться именно на этих границах.

Вторая половина нашего века - становление интеграционных наук на пересечении уже не двух, а более дисциплин. Так генеалогическое древо превратилось в сплошной клубок. В печати появились призывы к межнаучной и межведомственной кооперации.

Вторая половина нашего века - становление интеграционных наук на пересечении уже не двух, а более дисциплин

У нас в составе Академии наук уже работает много научных советов, комитетов и комиссий по межотраслевым проблемам. Они собирают информацию и координируют исследования, устраивают межведомственные научные встречи, опекают энтузиастов. Любопытно, что в Научном совете по комплексной проблеме "Кибернетика" работают вместе филолог, математик, инженер, философ, медик, геолог, химик, лингвист. Иногда по этому поводу мы слышим не то чтобы упреки, а недоумение - вот мол "изменили" своим наукам. Но что было бы без таких измен? Кибернетике исполнилось четверть века, а кибернетиков широкого профиля высшая школа еще не готовит.

Еще совсем недавно усердно пели дифирамбы , специалистам узкого профиля и пугали их, что, если из-за роста объемов информации они не будут каждые восемь лет сужать свои профессиональные интересы вдвое, то деквалифицируются и превратятся в никчемных дилетантов. Но этого не произошло. Образно говоря, дифференциальному закону надоела дифференциация и он передал бразды движения науки интегральному закону. По-видимому, хвала тем, кто умеет ломать заборы и распахивать межи, всем коммивояжерам новых методов и средств. Наступает интеграция. Конечно, я не передал всего разговора на приеме у мэра. Но суть его сводилась к следующему: что такое интеграция?

Прием окончен. Гости расходятся. На улице тихо. Спешат редкие прохожие. Через витрину видно, как в детской комнате кафе малыши терпеливо дожидаются родителей.

Разговор об интеграции продолжается. Как будто бы мы предали анафеме книги. Но ведь это "золотой фонд" науки. Книга - путеводитель для тех, кто учится и кто вторгается в чужие владения. А научные журналы были созданы, чтобы заменить собою книги. Сначала это были всего лишь монографические серии, чтобы облегчить жизнь авторам, издателям и читателям. Потом монографии превратились в статьи, появилась сигнальная информация в виде "писем к редактору" и заметок для скорейшего утверждения приоритета. Но и журналы расплодились. Раньше каждый издатель мечтал стать монополистом в своей области. А что получилось? О проблеме современного научного журнала мнения расходятся:

- Журналов слишком мало. Стало труднее публиковаться. Редакции завалены рукописями. Редакторы сокращают поля, злоупотребляют мелким шрифтом. Уменьшились гонорары, а теперь уже кое-кто берет плату за право публиковаться.

- Журналов слишком много. Издатели потому и сокращают гонорары, что им приходится туго в конкурентной борьбе. Как заметил один из экономистов, дееспособность современного журнала определяется не столько его тиражом, сколько энтропией на рынке - возможностью попасться на глаза читателю. В СССР раньше на каждого специалиста приходилась в среднем годовая подписка одного журнала, а теперь только полугодовая.

- Журналы мало специализированы. Недавно ЮНЕСКО сообщило, что из ста просматриваемых специалистом журналов в среднем пять используются им в работе. В Ленинской библиотеке, например, статьи по геохимии можно обнаружить в трехстах журналах специального, ста пятидесяти общего и двухстах смежного профиля, и это не считая ста непериодических сборников в год и той зарубежной литературы, которая не поступает в библиотеку. При этом, обратите внимание, половина того, что нужно геохимику, встречается в журналах в виде единственной статьи в году. Разумеется, он не будет выписывать такие журналы.

- Журналы слишком специализированы. Каждая статья рассчитана на разное число потребителей, а вместе они издаются одним тиражом и в принудительном порядке предлагаются всем подписчикам. Так питается один из мощных источников бумажной макулатуры. Отсюда и нежелание выписывать журналы.

Конечно, журналов относительно мало. Иначе бы лишний материал не переливался в сборники статей, которые, в отличие от журналов, играют с читателями в прятки, появляясь без должной рекламы и под разными названиями. Особенно плохо обстоит дело с трудами университетов, скомпонованными не по тематическому принципу, и где под одной обложкой можно найти все, что угодно, начиная от фольклора и кончая тяжелой индустрией. Поэтому и библиотеки, и индивидуальные читатели их не приобретают. В нашей стране прирост журналов остановили особенно энергично, и сборников расплодилось видимо-невидимо. Л читаются они, по свидетельству наукометристов, в два раза меньше, чем журналы.

- Да, журналу приходит конец. Его задушит конкуренция. И приговор был подписан, когда к западному издателю пришел первый информационный фирмач и предложил ему сделку: купить право "первой ночи" на рукопись, принятую к печати. Информационная фирма размножает их и рассылает в виде препринтов по своей собственной абонентской сети, не позабыв при этом и автора. Спрашивается, кто после этого будет выписывать журналы?"

Появились препринты и в нашей стране. Уже многие исследовательские организации выпускают их, не прибегая к услугам издательств. В этом новшестве есть еще одна привлекательность. Поскольку в результате интеграции интересы каждого читателя не концентрируются на одном журнале, а распыляются между многими журналами, членам редколлегий приходится все труднее рецензировать незнакомые и часто совсем непонятные для них статьи. Тогда препринты становятся спасением: это пробные камни перед публикацией для получения коллективных рецензий. И авторы довольны, что их работы раньше увидят свет и не успеют еще устареть.

Правда, есть один способ спасти журналы. Их нужно разброшюровать. И подписывать не на весь журнал, а на статьи по интересам.

За разговором не заметили, как далеко зашли от центра города и остановились перед ярко освещенным подъездом казино. Приветливый швейцар стал приглашать зайти. Ученые засмеялись и повернули назад, навстречу машинам, проносящимся вдоль реки.

Препринты становятся мощным фактором в развитии незримых научных коллективов, внутри которых происходит обмен самой свежей информацией. А кто не входит в этот круг, получает ее устаревшей. Это тоже результат интеграции: успех в науке определяют сейчас не только интеллект и материальное обеспечение, но и "пропуск" в незримый коллектив.

В коллективе настолько сильно действуют свои этико-моральные нормы, что наряду с препринтами обращаются и препрепринты - черновики подготавливаемых к публикации работ. Это помогает общими усилиями апробировать их и дополнить. С помощью магнитофонной ленты, посылаемой по почте, организуются заочные дискуссии - это тоже обмен информацией.

Почему большинство ученых честны в своих исследованиях? Не потому, что им присуща особая честность. Они находятся под постоянным "полицейским контролем" коллег, имеющих возможность всегда проверить результаты. А в незримых коллективах в особенности. Поставишь на себя пятно и не смоешь его никогда. А быть выброшенным из незримого коллектива очень может означать конец научной карьеры.

Вполне естественно, что незримые коллективы вступают в конфликты со зримыми, юридически оформленными административными системами.

Представим себе, что существует важная народно-хозяйственная проблема, но проблема межотраслевая, то есть ничейная: различные отрасли заинтересованы в ее развитии, готовы финансировать, но никто не хочет ею заниматься. И каждая отрасль по-своему права: ведь она получает средства на развитие своих проблем. Мы нарочно упрощаем пример, называя проблему важной; а сколько проблем, важность которых еще надо доказать!

Итак, как решают межотраслевую проблему? Бывает, все отрасли берутся за нее, и тогда налицо массовое дублирование и явный перерасход средств. Бывает, никто не берется, и тогда находятся энтузиасты - научные работники, инженеры, - они ставят "подпольные" эксперименты, ездят друг к другу в командировки, встречаются на семинарах и симпозиумах и даже, бывает, выпускают опытные образцы. Все это без ведома непосредственного начальства. И когда будут получены первые обнадеживающие результаты, каждый из работников пойдет к своему директору, чтобы положить на его стол "незаконнорожденного ребенка".

Как прореагирует на это директор? Он будет вынужден принять "соломоново" решение: вынести выговор и благодарность одновременно. Выговор - за нарушение финансовой дисциплины. Благодарность - за то, что проблема была решена и при участии данного предприятия. А в основном потому, что, когда завтра директор поедет с "ребенком" в министерство, там прореагируют приблизительно таким же образом. Затем межотраслевой проблеме найдут место, и она будет благополучно развиваться дальше. Только за это время возникнет еще больше новых межотраслевых проблем, и их тоже как-то нужно будет решать.

Сейчас для администрации уже стало обычным приглашать на работу не только специалистов основного профиля, но и так называемых смежников и межотраслевиков.

Это тоже проявление интеграции. Но пока что получается явная дискриминация, которую никто не замечает. О "своих" специалистах проявляется естественная информационная забота. Их отправляют в командировки, а они, как известно, преследуют цель выполнения не только конкретного служебного задания, но также обмена опытом и расширения кругозора, устраивают семинары, посылают на курсы усовершенствования, выписывают литературу. А как же быть с не "своими" специалистами? Обычных форм информационного обеспечения они лишены. Им просто нельзя не входить в профессиональные незримые коллективы, встречаться с коллегами, работающими в самых разных ведомствах, получать от них информацию и апробировать свою работу.

До чего интересная вещь - социология незримых профессиональных коллективов: здесь неформальные законы, и правила, и традиции, неформальные лидеры, которым подчиняются не за страх, а за совесть сотни специалистов, и где есть своя незримая демократия.

Последняя ночь в Намюре близится к концу. Завтра кто-то уезжает домой, а кто-то в экскурсию по стране. Мы долго жмем друг другу руки:

- До новых встреч в незримом коллективе!

- Через три года у Дориан!

 

В погоне за специалистами

Специалист подобен флюсу: полнота его одностороння.

Козьма Прутков

Спор вспыхивал несколько раз. Точнее, это был не спор, а взволнованное обсуждение проблемы, которое увлекало, заставляло говорить громче обычного и забывать, что нужно еще смотреть по сторонам. Было это в Брюссельском университете, где бастовали студенты, и мы шли по шуршащим листовкам с призывом: "Federalismus!" Было при посещении бенилюксовского филиала американской фирмы по производству вычислительных машин - "Ай-Би-Эм". Было в автобусе на долгой, без поворотов и перекрестков, автостраде, когда шофер отдыхал, съезжая на крайнюю полосу и сбавляя ход, затем вновь менял полосу, а то и две, обгоняя легковые машины с трайлерами, возвращавшиеся после воскресного отдыха. И снова это было в автобусе от Остенде до антверпенского парома в Голландию, где шел дождь и казалось, что он пахнет устрицами, и ярко краснели поля тюльпанов. В загонах паслись коровы, никогда не видевшие пастухов. И, может быть, по этой причине оград не хватило на коттеджи, которые стояли открытыми, и с дороги было видно, как играют дети, папа читает газету, а мама вяжет чулок. Четыре картинки помогли сделать один рассказ.

Проблема называется: специалист вчера, сегодня, завтра.

Есть такой закон Лехмана - среднестатистическая кривая деловой активности специалистов в зависимости от их возраста. От 20 к 35 годам активность быстро повышается, а потом идет на убыль к 70. Отмечены небольшие различия для отдельных стран. Например, кривая для СССР немного отличается от кривой для США. Есть несколько большие профессиональные различия. Но в целом закон действует довольно четко.

В связи с этим управленцы заявили, что те государства добьются наибольших экономических успехов, которые (при прочих равных условиях) обеспечат своим гражданам: в 20 лет - полное образование (на что человек предназначает себя, не растягивая "удовольствие" вечернего или заочного обучения до преклонного возраста); в 30 лет - опыт работы, административные права и всю меру ответственности. И чтобы руководящие должности давались не как плата за былые заслуги, а как аванс, достаточно обеспеченный и научно обоснованный.

Обратите внимание, это не совсем то, что говорили молодежи недавно: окончил школу, хочешь учиться дальше - не торопись, поработай рядовым, а потом думай, что делать; хочешь быть руководителем или поступить в министерство - не торопись, поработай рядовым инженером, узнай, что к чему, а когда будет нужно - тебя выдвинут. Но когда, во сколько лет? В административной лестнице очень много ступеней, и, чтобы пройти их все, не хватит человеческой жизни.

Лица пожилого возраста восприняли закон Лехмана как "камешек в их огород". Стали делать скрупулезные подборки противоречащих закону биографических фактов. Но, как известно, исключения только подтверждают правила.

Занялись ревизией самого закона, чтобы вскрыть его механизм. Если социально-демографические факторы действуют, но в общем незначительно, то, может, главное здесь чистая физиология? В 20 лет человек думает, что способен своротить горы, потом становится более трезвым - оглядывается назад, подводит первые итоги, оценивает, что предстоит дальше.

Ревизия дала неожиданные результаты, не менее сенсационные, чем сам закон. Я впервые об этом узнал в Брюсселе. Оказывается, за среднестатистической кривой скрываются две совершенно различные социальные группы специалистов, характеризующиеся своими среднестатистическими кривыми. Для одних активность также поднимается от 20 к 35 годам, но потом не медленно убывает, а сразу падает вниз - так что, казалось бы, отправь такого человека на пенсию в 40 лет, и общество от этого не многое потеряет. Для других же после 35 хотя и происходит уменьшение, но очень незначительное, и только после 60 следует резкий спад. Что же за эти две удивительные группы? В чем секрет деловой молодости вторых?

Первые - это молодые специалисты, получившие узкую специальность и пришедшие на работу по специальности. Это на них не могут нарадоваться администраторы, сразу чувствуя отдачу и упрекая систему высшего образования, что она не может готовить всех специалистов такими же, как эти. Но когда контроль за молодым специалистом прекращается, никто не замечает, как в 40 лет он становится ярым консерватором с атрофированным чувством нового, не интересующимся, что делается в других подразделениях, на других предприятиях и в других отраслях, не проявляющим желания обмениваться опытом, учиться и тем более менять специальность. Что же с ним произошло?

Сложившаяся веками система образования всегда грешила некоторым детерминизмом. В каждом учебнике в большей или меньшей степени все причесано, приглажено, противоречия, столь обычные для практической жизни, по возможности сняты. В результате создается довольно жесткая профессиональная модель, которая служит молодому специалисту недолго, пока он во всем не разберется сам. Именно поэтому идеологи высшего образования придают столь большое значение стажерству после окончания вуза. Если же молодой человек на первом рабочем месте сталкивается с тем, чему его учили, модель окончательно "закостеневает", и потом бывает трудно что-либо изменить.

Удивительно, что любовь к учебе прививается не в средней и высшей школе, а в первые несколько лет практической деятельности. Опасность скрывалась там, где ее меньше всего ожидали, - в идеальном соответствии рабочего места занявшему его молодому работнику.

Что касается второй группы специалистов, то сюда относятся все, кто получил узкую специальность, а пришел работать по другой. Получил звание младшего научного сотрудника в университете - и попал на производство, окончил специализированный институт - и сразу занялся широкой общественной деятельностью.

Во всяком случае, сначала им было страшно трудно. Неопытность соединялась с незнанием. Постоянно уязвляемое самолюбие выливалось в приступы неверия в свои силы и возможности. Кому приятно услышать, что занимаешь место инженера, а толку от тебя меньше, чем от разнорабочего?

Но всему наступает конец. Молодой специалист перестает "барахтаться" и начинает прочно держаться на поверхности. Администрация уже не обращает на него особого внимания. И никто не замечает, что эти два-три года не пропали даром. Человек приобрел исключительно ценимые в настоящее время качества: острое чувство нового, интерес ко всему, что делается вокруг, желание экспериментировать, учиться и учить. А если понадобится, даже сменить профессию.

Отсюда был сделан практический вывод: если хотите продлить свою деловую молодость, то, будучи ученым, имейте мужество два-три раза резко изменить тематику своей научной работы, а будучи инженером, сделайте это пять-семь раз. Следовательно, всю жизнь проработать на одном предприятии и в одной должности или каждый год менять работу - одинаково чревато неприятными последствиями.

Итак, изменились требования к специалистам. Раньше ученых уважали за то, что они знали все. Но последним человеком, который знал все (для своего времени), был Лейбниц. После него началась эпоха узких специалистов, когда слово "дилетант" приобрело иронический, пренебрежительный оттенок. Дилетант, - конечно, он знает многое, но неглубоко, и поэтому пользы практически от него маловато. Теперь же время узких специалистов кончилось. Узкий специалист стал обузой для мобильно развивающегося общества. Потребовалась так называемая "Т"-специализация: широкий кругозор и узкий профиль, который всегда можно сменить на другой.

Представим себе, что мы спрогнозировали профессиональную структуру нашего народного хозяйства, которая будет через пятнадцать лет. Представим себе, что через пятнадцать лет наша система высшего образования подготовит кадры в соответствии с этой структурой. Хорошо это или плохо? Хорошо для того, что будет через пятнадцать лет, а через семнадцать лет профессиональная структура изменится: увеличится потребность в одних специалистах и их, соответственно, станет не хватать, появятся новые специальности, которым вообще не учат, уменьшится потребность в третьих... Что делать?

Обязать систему высшего образования, чтобы она корректировала свои программы каждый год? Но специалист учится пять лет, и за это время в программе его подготовки мало что можно изменить. А потом работает десятки лет, прежде чем уйдет на пенсию, и на смену ему придет специалист другого профиля. Выход один - морально подготовить всех специалистов к возможной переквалификации и даже полной смене профессии. Этот принцип в 1961 году был провозглашен ЮНЕСКО.

Когда разгорелись страсти по поводу того, каким должно быть высшее образование, чтобы отвечать новым требованиям, американская система, служившая объектом постоянных нападок как внутри страны, так и за рубежом, неожиданно для всех вырвалась вперед.

Есть известные исторические причины, в силу которых сформировалась столь анархичная система, одиозная даже для капиталистического мира, когда в одном государстве уживаются вузы с разными требованиями, разными программами и разными условиями для учебы; когда ценность диплома определяется названием учебного заведения и может колебаться от уровня нашего техникума до аспирантуры. Одним из элементов этой пестрой системы являются гуманитарные колледжи - форма, возникшая для детей привилегированных родителей в XVIII веке, в "доброе старое время", когда бизнесу еще не учили, и отец, передавая дело сыну, рассчитывал на его развитие вне профессиональной специализации. Без существенных изменений, если не считать расширения программы за счет общетехнических и общеестественных дисциплин, эти колледжи просуществовали до середины нынешнего столетия и неожиданно привлекли к себе внимание промышленности. В гуманитарии увидели прекрасный полуфабрикат инженера.

Какая-нибудь фирма, вроде "Ай-Би-Эм", с дирекцией филиала которой у нас об этом шла речь, берет такого выпускника, пока считая его за "годного необученного", и посылает за свой счет на краткосрочные инженерные курсы очень узкого профиля. Это очень выгодно, ибо когда через несколько лет технология изменится, часть инженеров окажется не у дел, и, вместо того чтобы выбрасывать их на улицу и брать нужных специалистов, которые, кстати сказать, на улице не валяются, можно послать инженера-гуманитария на новую специализацию, и тот пойдет на это более охотно, чем инженер, окончивший "добротный" втуз.

Традиции замедляют науку

Отсюда сделаем вывод, что в традиционной системе образования университетская подготовка становится более предпочтительной. А если прогнозировать ее дальнейшее развитие, можно представить себе увеличивающуюся роль межфакультетских кафедр, причем студенты перестанут закрепляться за факультетами и будут учиться по индивидуальным и мелкогрупповым программам. Это позволит лучше учитывать их способности и наклонности, цели, которые они себе ставят, равно как и требования профессионального рынка. Опыт работы таких мобильных структур есть, в частности, в вузах Австралии.

Университетская подготовка будущего, надо думать, положит в основу такую же программу гуманитарного колледжа. На второй ступени будет делаться общая отраслевая ориентация, а на третьей - узкая специализация. Такая трех-, а по существу, многоступенчатая система позволит прерывать образование на любом уровне для пополнения рядов среднетехнического персонала, нехватку которого мы ощущаем сейчас очень остро; при этом будет выдаваться не справка, а диплом, дающий право не только занимать определенную должность, но и возобновлять учебу, то есть повышать квалификацию.

В результате при всеобщем среднем образовании вузы станут без особых условий принимать всех желающих, и естественный отсев равномерно распределится между всеми курсами. С другой стороны, можно оттянуть решение кардинального вопроса "кем быть?" при возможности вовремя исправить ошибку, понеся при этом минимум моральных и физических потерь. Насколько это серьезно, видно из данных, сообщенных недавно журналом "Вопросы психологии": только 77 процентов наших выпускников средних школ остановились на какой-то специальности. 20 из них меняют свой выбор в пределах трех месяцев, а одна треть поступивших в вуз практически не имеет представления о будущей профессии.

Опять-таки в "доброе старое время" было проще: человек получал знания в вузе на всю свою жизнь и мог безбоязненно расходовать их до самой смерти. Теперь же информация быстро стареет, на смену ей приходит новая. И традиционную вузовскую систему, с одной стороны, начинает дополнять межотраслевая система научных семинаров, летних ("пляжных") и зимних ("лыжных") школ, где одни специалисты учат других и где программы никогда не повторяются.

С другой стороны, на наших глазах система институтов и курсов усовершенствования и повышения квалификации, начав с врачей и учителей, распространилась на все без исключения министерства и ведомства. И надо сказать, что институты и курсы не столько повышают квалификацию, сколько стараются сохранить ее. Все мы уподобляемся пловцам: пока болтаем ногами и руками, держимся на поверхности. Но, кроме сохранения квалификации, нужна еще переквалификация (почему, мы уже знаем). Этим тоже занимаются здесь: специалистов новых профессий, естественно, не хватает, на вузовскую систему надежды мало, следовательно, нужно переквалифицировать собственных специалистов. Но не все собственные специалисты к этому морально готовы. Тем, кто морально не готов, требуется предварительно расширить кругозор: гуманитариям - дать знания в области математики и техники, инженеров - гуманитарно облагородить.

Всеобщая экономическая учеба, охватившая нашу страну, есть одно из наступлений гуманитаризации.

В 1954 году при Пенсильванском университете в США был организован Гуманитарный институт для административных работников. Так был заложен опыт принудительного расширения кругозора специалистов. В Бельгии я разговаривал с одним из выпускников этого института.

Первой сюда прибыла группа из 17 администраторов среднего ранга в возрасте от 35 до 48 лет. Командировавшая их телефонная компания "Белл" одна из первых признала, что в процессе "интеллигентизации" управления на административные должности пришли выпускники втузов, обнаружившие "вышколенную бездарность" узких специалистов с огромным пробелом в гуманитарных знаниях.

10-месячная учебная программа включала 555 часов лекций, семинарских занятий и дискуссий, не считая времени на индивидуальное чтение и коллективное посещение концертов, театральных представлений, музеев, картинных галерей и осмотр исторических памятников. Чтобы сразу выбить у них почву из-под ног и расстроить многолетний рутинный ритм, администраторов не только оторвали от работы и семьи, поселили рядом со студентами и создали "школярскую" обстановку. Согласно разработанной стратегии, первые лекции сразу же окунули их в совершенно иной, ничем не связанный с повседневными интересами мир. Сначала - формальная логика, необычная даже для хорошо знакомых; с классическими математическими абстракциями. Потом - экскурс в историю и искусство Востока. Коллективная читка средневекового японского романа "Похождение князя Генжи". И так каждый день, без лирических воспоминаний о молодых студенческих годах, служебных и домашних забот.

Через пять месяцев разрешено было свидание с родными, и то лишь при условии, что на пару дней жены и дети приедут к своим мужьям и отцам.

"Гвоздем" программы по замыслу первого директора института, большого энтузиаста этой затеи, был доскональный разбор мучительно сложного романа Дж. Джойса "Улисс", построенного по схеме гомеровской "Одиссеи" и повествующего об одном-единственном дне, 16 июня 1904 года из жизни главного героя. Каждый получил для разбора одну главу. Сначала задача казалась трудной до отчаяния. Но потом, когда были проштудированы критическая литература и справочники, докладчики поражали предварительно подготовившихся слушателей, но больше всего удивлялись сами. В память об этом один из них 16 июня разослал открытки, поздравив всех с Днем гуманитаризации.

Лекции читали 160 видных представителей научной интеллигенции, с которыми каждый мог вечером в клубе ближе познакомиться, чтобы лучше оценить их.

По окончании курса администраторы-инженеры сделали для себя, своего начальства и для организаторов эксперимента несколько важных выводов.

Одну перемену заметили сразу: возвратившись домой, мужья сразу принялись "облагораживать" своих жен - водить на концерты симфонической музыки, на художественные выставки, покупать дорогие книги с красочными репродукциями. Когда сын одного из них стал совершеннолетним, тот не купил ему обещанный красный "бьюик", а дал деньги на туристскую поездку в Европу.

Оказалось, что за единицу времени администраторы больше извлекали пользы, чем в студенческие годы, то есть научились по-настоящему учиться. И может быть, как заметил кто-то, в 20 лет легче получить знания по математике, физике, химии, тогда как в зрелые годы лучше понимается Шекспир или Достоевский.

Сев в пустовавшее десять месяцев служебное кресло, администратор первым делом, взяв "топор" и "колышки", принялся столбить участок своих прерогатив и при этом, где было можно, захватил "ничейную землю". Всем известен административный парадокс: подчиненный думает, что вся его судьба в руках начальства, которое "крутит" им, как хочет, а став руководителем, с удивлением обнаруживает, что его права существенно ограничены: того нельзя и этого. Оказывается, административный пост - прокрустово ложе, которое только чистые инженеры с их удивительной способностью сжиматься чувствуют вполне свободным. Сейчас этого нельзя было сказать.

Расширение кругозора привело к самоутверждению. Работник стал меньше чувствовать себя соломинкой в административном потоке. И вообще фирма получила обратно страшно "ершистых" людей. Они стали критически относиться буквально ко всему: к регламенту ведения заседаний, стилю выступлений, содержанию деловых бумаг.

И еще одно - выполнять служебные обязанности стало легче, появилось больше оперативности. Уже не тревожил страх перед необходимостью принимать решение и связанными с ним неизбежными ошибками, возникло желание учиться на них. Вопреки ожиданиям скептиков, администраторы в общении с кабинетными учеными не заразились от них нерешительностью, а, напротив, приобрели ценное качество - видеть альтернативы и в принятии решений предпочитать быстрое хорошее запоздалому отличному.

Сейчас в развитых странах промышленность все пристальнее присматривается к вузам, начинает влиять не только на программы и способы обучения, но и отбирать молодых специалистов задолго до того, как они получают право так именоваться. Крупные фирмы (в нашей стране - крупные предприятия) нередко устанавливают постоянные контакты с вузами. Имеется интересный профессиональный опыт "охотников" за кадрами - лиц, сочетающих знания производственной технологии, демографии, социологии, психологии и пользующихся безусловным доверием у своего руководства. Они даже устраивают постоянные представительства при институтах, что дает возможность наблюдать студентов в процессе учебы и производить более квалифицированный отбор.

По примеру учебных институтов, предприятия сами устраивают "дни открытых дверей" с той лишь разницей, что двери открываются не перед всеми желающими, а для кандидатов, отобранных "охотниками". В результате происходят тройные смотрины: студент знакомится с тем, где ему, возможно, придется работать, администрация видит будущего молодого специалиста и оценивает деятельность "охотника". Некоторые фирмы США, придирчиво отбирая кадры и регулярно практикуя такие дни, нередко оплачивают (и ставят это в условие) поездку на каникулы по своим основным объектам не только кандидата-юноши, но и его жены, невесты либо просто знакомой девушки, что психологически совсем немаловажно. Девушка-студентка получает, соответственно, такое же предложение.

Охотники за кадрами в капиталистических странах Запада пробуют свои силы и в другом направлении. Они переманивают уже работающих, наиболее способных специалистов из других фирм, соблазняя их более высоким окладом и лучшими условиями работы, получая комиссионные за каждую удачную кандидатуру. В свою очередь, руководство фирмы не остается безучастным к потере собственных специалистов, за что, собственно, и отвечает служба кадров.

В одном из учебников по административному управлению с разбором деловых ситуаций приводится такая сцена:

Инженер Браун просит босса принять его и говорит:

- Я получаю у вас десять тысяч в год. Фирма "Стандарт" предлагает мне двенадцать. Вы, может быть, прибавите мне, или я туда перейду?

- Хорошо, - отвечает босс, - я подумаю и затем сообщу вам.

После ухода Брауна он снимает трубку и говорит с его непосредственным начальником:

- Мистер Смит? Только что приходил ваш инженер Браун. Он говорит, что "Стандарт" предлагает ему двенадцать тысяч. Как по-вашему: я должен ему прибавить или пусть уходит?

- Думаю, пусть уходит.

- Благодарю вас... Соедините меня с инженером Брауном. Мистер Браун? С завтрашнего дня вы свободны. Желаю вам удачи.

Проходит год. В фирме "Стандарт" инженер Браун начинает получать уже 13,5 тысячи. На старом месте отдел кадров, узнав об этом, докладывает боссу. Тот вызывает Смита:

- Мистер Смит! Вы плохо знаете людей или, может быть, что еще хуже, сводите личные счеты. Я снижаю вам содержание на 3,5 тысячи, ровно столько мы потеряли на инженере Брауне. "Стандарт" ведь зря платить ему не будет.

Несколько лет назад мировая общественность волновалась по поводу "утечки мозгов" в США. Сейчас социологи науки анализируют обратный процесс. Кажется, впервые об этом также заговорили на конгрессе в Намюре: американцы задавали вопросы докладчикам из Австралии и Кении, мы спрашивали американцев из "Ай-Би-Эм".

Дело в том, что за Соединенными Штатами закрепился престиж высококвалифицированной подготовки инженерных и научных кадров. Многие специалисты, в том числе из развивающихся стран, проходят стажировку там, получая возможность ознакомиться с новейшей техникой, и после возвращения на родину при приеме на работу пользуются преимуществом по сравнению с коллегами, не прошедшими такой стажировки.

Развивающиеся страны не могут конкурировать с США по уровню заработной платы. Но как привлечь квалифицированных специалистов? Нужно, чтобы они не чувствовали, словно находятся на задворках мира, чтобы тема научной работы была интересной, условия жизни и работы - отличными, чтобы систематически устраивались поездки по стране. Теперь приезжие ученые во многих отдаленных странах каждые 3-5 лет получают годичные творческие отпуска с оплатой гостиничных и транспортных расходов, чтобы посетить научные центры в других странах, встретиться с коллегами, обменяться опытом. Кроме этого, раз в 1 - 2 года короткие поездки на симпозиумы и конференции.

Так началась, казалось бы, неравная борьба с научной сверхдержавой. "Утечка" постепенно стала уменьшаться, и журналисты проводившие по этому поводу газетную кампанию, не заметили, что уже идет обратный процесс. Многие семьи американской интеллигенции, недовольные рутиной, заключают контракты и совершают путешествие за один или другой океан. Следя за научной литературой, я давно обратил внимание, как меняются адреса американских авторов.

"Утечка мозгов" из США приняла такие размеры, что этой проблемой занялась одна из комиссий конгресса, усмотревшая аналогию между этим процессом и утечкой долларовой валюты, после чего, как известно, разразился финансовый кризис.