Подъемные не были присланы вовремя, и Сашеньке пришлось ехать на свои довольно скромные сбережения. Кроме того, она купила кое-какие вещи и поэтому вышла из поезда на перрон всего-навсего с рублями в потрепанной сумочке и с большим, тяжелым чемоданом.

Она знала, что до городка, где находился техникум, в который ее назначили работать, нужно ехать сто двадцать километров на автомашине. За питание она не боялась: продукты были, но как рассчитается за машину, абсолютно не представляла.

— Ничего, — бодро сказала Сашенька сама себе, — в студенческие годы и не из таких положений выходили.

На площади перед вокзалом стояла тишина: станция была малюсенькая. Отгремел поезд, отдохнувший пару минут, и снова рванулся в путь, и опять стало спокойно.

Около деревянного забора выстроились три грузовика, доверху заполненные тюками, мешками, ящиками. Кабины были пусты. Три человека, очевидно шоферы, сидели на скамеечке у вокзальных дверей, переговаривались и курили.

Четвертая машина, нагруженная значительно меньше трех первых, стояла поодаль. Шофер наливал воду в радиатор, по-видимому готовясь ехать. Сашенька направилась к нему.

Но в эту минуту ее обогнала невысокая полная девушка, тащившая два чемодана, обернулась, и обе они поприветствовали друг друга сухими поклонами и еле слышными «здравствуйте».

Это была Майя Лапина, которая ехала по назначению в тот же город, куда ехала и Сашенька. Она кончила институт вместе с Сашенькой, училась с ней в продолжение пяти лет в одной группе, даже жила одно время в той же комнате. Сашенька знала, что у Майи, несомненно, есть деньги, но не попросила у нее взаймы. Даже ехать на одной машине с ней решительно не хотела.

Майю она встретила вчера вечером на перроне большой станции. Эта встреча была такой же холодной, как и сегодняшняя.

Шофер услужливо поднял Майины чемоданы в кузов, посадил ее в кабину и влез сам, с силой хлопнув дверцей. Грузовик, разрезав на три части большую лужу, переваливаясь с боку на бок, пересек площадь и свернул в одну из привокзальных улиц.

Сашенька круто повернулась и пошла к сидевшим шоферам.

— Скажите, — обратилась ока сразу ко всем троим, — куда идут эти машины?

— В Снегов, — коротко ответил молодой парень в кирзовых сапогах, стареньких галифе и ватнике-фуфайке. Лицо у парня было изуродовано косым шрамом, стягивавшим разорванную верхнюю губу и тянувшимся через щеку к левому уху. Но серые глаза смотрели ясно и улыбчиво.

— Нельзя ли с вами уехать? — спросила она, обращаясь теперь непосредственно к парню со шрамом.

— Отчего же нельзя? — размеренно ответил он, глубоко затягиваясь папиросой. — Можно. Сейчас и поедем.

— Только дело в том, — смущенно пояснила девушка, — что у меня нет денег. Но, — заторопилась она, — там я вам сразу же отдам. Возьму в техникуме и отдам. Знаете техникум? Я туда еду работать.

Ей было невыносимо стыдно ждать ответа. Растерянная и покрасневшая, стояла она перед шоферами, невозмутимо продолжавшими курить. Тонкая, в зеленом легком платье и шерстяной вязаной кофточке, она казалась школьницей, ожидающей решения строгих педагогов.

— Нет, — сказал парень со шрамом, — так дело не пойдет.

У Сашеньки похолодели руки.

— Так дело не пойдет, — повторил парень. — Техникум в конце города, а нам надо быстрей разгружаться и ехать обратно в ночь. Да к тому же приедем под вечер, бухгалтерия будет закрыта, денег вы не получите. А мы лучше сделаем так: вы пошлете по почте. Вот и хорошо будет.

— Спасибо, — дрожащим голосом начала Сашенька, но все трое, не слушая ее, встали, словно по команде, затоптали окурки и пошли к машинам.

— Так вы, значит, здесь первый раз? — спросил парень со шрамом, которого другие шоферы называли Семеном. — Никогда и не бывали?

Он приподнял брезент и сунул под него чемодан.

— В первый, — вздохнула Сашенька.

— А мне показалось, что вы здоровались с девушкой, которая сейчас вот с Федькой уехала.

— Здоровалась, — сказала Сашенька. — Мы с этой девушкой вместе институт кончили.

И, уже садясь в кабину, может быть, оттого, что с ней так просто и хорошо обошелся этот незнакомый человек, с неожиданной для самой себя откровенностью она объяснила:

— Но мы в таких отношениях, что денег у нее занимать я не хочу.

Одна за другой машины выкатились с площади. Грузовик, на котором ехала Сашенька, шел последним.

Осенняя дорога сразу же дала себя знать. Машину кидало во все стороны; скрипели, дрожали борта, взвывали буксовавшие колеса, захлебывался мотор. Грузовик то оседал всей тяжестью в яму, наполненную жидкой грязью, то выскакивал на ровный участок дороги, догоняя машины, ушедшие далеко вперед и уже снова буксовавшие в очередной яме.

Сашенька сваливалась в сторону шофера, испуганно сторонясь черной шишечки рычага переключателя скоростей, ударялась о дверцу, подпрыгивала чуть не до крыши кабины, кланялась лобовому стеклу. Качка была надоедливой, выматывала душу.

— Это что, вся дорога такой будет? — испуганно спросила Сашенька.

— Да нет, — успокоил Семен, — еще два-три километра так, а потом хорошая. А вот за хорошей опять грязь, в Ряхомском волоке. Там одна гора есть — Рябцовская, вот на ней можем посидеть. А как Рябцовскую проедем, тогда — красота: катись, как по маслу, до самого Снегова.

— А если не проедем, засядем, как вы говорите?

— Не засядем, — уверенно сказал Семен. — Одна машина проскочит и другие вытащит. А не проскочит, назад стащим, опять пробовать будем. Всю гору перевернем, а проедем. Специально по трое и ездим.

— По трое? — переспросила Сашенька. — А как же тот, первый, один поехал?

— Федька-то? — резко поворачивая баранку на крутом повороте, почему-то улыбнулся, а потом сразу нахмурился Семен. — Это уж его дело, как говорится, хозяйское.

Начался песчаный участок дороги. Здесь не трясло. Сашенька откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза.

Будто наяву увидела она маленькую комнатку общежития. Три койки, и на них — Майя, Нонна и она, Сашенька. Майя приехала вместе с Нонной с юга. Они считались подругами. Сашенька была одна.

Но как-то раз случилось, что Нонне не прислали вовремя денег, а стипендия была истрачена. Не зная законов студенческих общежитий, первокурсница Нонна из-за ложной гордости не хотела просить взаймы. Она лежала на койке и молчала, не пошла в столовую на завтрак, пропустила обед.

— Нонночка, пойдем ужинать, — заботливо предложила Сашенька, подойдя к подруге.

— Мне нездоровится, — сказала Нонна, и Сашенька поверила ей.

Но на другое утро, когда Нонна снова не пошла в столовую, Сашенька поняла все. Поняла и поразилась.

Майя отлично знала положение своей подруги, но не предложила ни рубля, а купила в этот день новые босоножки.

Сашенька понеслась в магазин, накупила всякой всячины, мигом приготовила хороший обед и, ругаясь, силком потащила Нонну есть. Сев за стол, Нонна не выдержала и расплакалась. Вместе с ней за компанию расплакалась и Сашенька. Так, обнявшись, сидели и плакали над студенческим супом эти две первокурсницы, две худенькие девчонки, вступившие на трудную дорогу самостоятельной жизни.

Много пришлось пережить и перенести с того дня. И Нонна, и Сашенька делали друг другу услуги куда более важные, чем эта первая. Они были самыми неразлучными подругами на курсе. Сколько трудностей преодолели они вдвоем, сколькими обидами поделились, разложив их поровну на худенькие девичьи плечи! Но воспоминание об этих слезах над тарелкой супа никогда не оставляло их.

О многом думала Сашенька. Думала и о том, что целые пять лет они с Нонной были для Майи чужими людьми. Майя держалась с ними всегда корректно и вежливо, но за этой вежливостью и внешней услужливостью отчетливо проглядывали скрытая нелюбовь и отчужденность.

Да, такое не забывается!

— Скоро Рябцовская гора, — заметил Семен.

Сашенька украдкой смахнула слезинки, повисшие на ресницах под влиянием теплых, радостных и вместе с тем грустных воспоминаний, и взглянула вперед. Она не заметила, как они въехали в Ряхомский волок. Дорога становилась хуже. Машину снова стало бросать и качать во все стороны. Опять заныли и заходили ходуном все металлические и деревянные части.

Месяц дождей прошел. Выплакало свою голубизну летнее небо и стало таким же холодным и бесцветным, каким к старости становятся голубые глаза, повидавшие на своем веку много горя. В прозрачном воздухе ясно рисовались лесные дали. Подернутая инеем паутина покрывала тонкой кисеей траву и кустарники. Между кустов и деревьев черной измятой лентой змеилась дорога.

— Вот и она, Рябцовская, — вздохнул Семен и резко затормозил.

Машина встала около большой сосны с оголенными корнями. Вниз уходил крутой спуск, сменявшийся не менее крутым подъемом. В распадке текла речка, через которую был перекинут чуть живой мостик. И спуск, и подъем были изуродованы глубокими колеями, в которых валялись камни, жерди, палки, еловые лапы, обрывки цепей, обломки досок.

— Великое побоище, — сказал Семен и стал скручивать папиросу.

На подъеме в колее засела машина, почти свалившаяся набок. Около нее копошилась с лопатой издали казавшаяся крохотной фигурка шофера.

— Завалился Федька-то, — сообщил Семен, и чуть заметная улыбка тронула его разорванную губу.

Первая машина понеслась вниз и, набирая скорость, с воем перескочила через мостик и начала подниматься в гору. Сашеньке было видно, как прыгал и раскачивался грузовик на подъеме, словно игрушечный, но все-таки упрямо лез вперед.

— Проскочила, — радостно выдохнул Семен, глядя вслед загоревшимися глазами и хватая Сашеньку за руку. — Теперь все. Теперь проедем. Молодец, Пашка!

«Сейчас попятится обратно и будет вытаскивать засевшую машину», — подумала Сашенька, наблюдая, как шофер засевшего грузовика бросил лопату и побежал за проскочившей машиной, что-то крича и отчаянно жестикулируя.

Вторая машина тронулась с места и так же удачно преодолела подъем.

— Наша очередь, — сказал Семен. — Гляди-ка ты, и Сережа без помощи вылез! Попытаемся и мы.

— Этого-то, засевшего, наша машина вытаскивать будет? — поинтересовалась Сашенька.

— Нет, — хмуро ответил Семен, — Федьку мы вытаскивать не будем! Пусть посидит.

— Почему? — недоумевающе подняла на шофера глаза Сашенька. — Разве он не из вашей организации?

Косой шрам на лице Семена дернулся.

— Дело тут не в том, какой организации, — глухо проговорил он. — На дороге нет чужих, все свои. И законы для всех одни. А Федька позавчера нарушил главный закон дороги и теперь пусть возится сам.

— Какой закон? — удивилась Сашенька.

— Закон помощи, — сухо сказал Семен и включил зажигание. Уже через шум мотора Сашенька услышала: — Посидит ночку в волоке, тогда узнает, как бросать товарища в беде. Ему сегодня ни одни шофер, едущий по этой дороге, не поможет.

Пролетев мостик, машина рванулась на подъем. Выл мотор, колеса буксовали на каждом метре, кипела вода в радиаторе, дымились покрышки задних скатов. Но подъем метр за метром оставался позади.

— Семен Иваныч! — донеслось сквозь вой мотора. — Помоги ради бога! Ну, виноват, так дайте хоть трос. У меня есть, да короток. Уж не вытаскивайте, только трос дайте — за дерево зацепиться, не ночевать же мне тут!

Это кричал Федька, бежавший по обочине рядом с вползавшей в гору машиной.

Семен молчал, напряженно сдвинув брови. Грузовик качнулся в последний раз, взвыл в решающем усилии мотор, и машина выскочила на ровный участок дороги. Семен облегченно вздохнул. Сашенька услышала позади длинное ругательство.

— Ну, это уж жестоко, — возмутилась Сашенька. — Нельзя же так мстить!

— Что?! — грубо повысил голос Семен, сбавляя скорость. И, увидев расстроенное лицо Сашеньки, сказал помягче, с укоризной: — Эх, девочка! А говоришь, институт кончила. Еще многому тебе учиться придется. Думаешь, нам легко оставлять его одного? Это же не месть, это — воспитание!

Оба шедшие впереди грузовика, дождавшись своего товарища, тронулись с места. Не сбавляя хода, они проехали мимо женской фигурки с поднятой рукой. Сашенька ясно увидела, что это была Майя, вышедшая метров за двести от горы на дорогу, чтобы задержать попутные машины.

Не доезжая метров ста до Майи, Семен притормозил.

— Вот что, — сказал он, испытующе глядя на Сашеньку. — Мы решили со своими ребятами проучить Федьку: если он засядет, то заставить его сутки посидеть. И пассажиров от него не брать часиков двенадцать. Правда, они не виноваты, но пусть по укор я ют его да пусть знают, с кем поехали. Видите — ребята проехали мимо этой вашей однокурсницы. Но тут дело особое, и если вы скажете взять ее, то я посажу.

— Делайте, как решили, — спокойно заявила Сашенька.

— Нет, вы скажите, — настаивал Семен, — брать или не брать?

— Не берите, — твердо сказала Сашенька.

Майя бежала к остановившемуся грузовику, но машина вдруг набрала скорость и пролетела мимо нес, разбрызгивая во все стороны жидкую грязь.

— Ну как? — спросил Семен. — Это месть?

В его голосе Сашенька уловила явную иронию.

— Нет, — резко ответила она, — Это тоже воспитание.

Она опустила стекло дверцы кабины, высунулась из окна и поглядела назад. Машина шла быстро, но все еще виднелась кабина засевшего грузовика, и на фоне белесого неба вырисовывалась одинокая фигурка, стоявшая на обочине широкой колеистой дороги.

— Дело в том, — тихо добавила Сашенька, поднимая стекло, повертываясь к Семену и глядя на его сжатые губы, нос горбинкой и большие руки, лежавшие на баранке, — дело заключается в том, что эта девушка однажды тоже нарушила главный закон дороги!