Двадцать с лишним лет Василий Порфирьевич Костомолов, бывший заместитель министра, а теперь персональный пенсионер, не был в родном городке Нижнераменске, где родился и вырос. Да и двадцать-то с лишним лет назад Василий Порфирьевич побывал в Нижнераменске лишь проездом: навестить больную сестру.
И сколько раз за два последних десятка лет грезилось ему, как приезжает он в Нижнераменск. Когда был помоложе, хотелось приехать с «помпой»: одеться получше, взять свою легковую машину. «Смотрите, мол, вот вам — Васька Костомолов!»
Но потом стало все чаще и чаще хотеться побывать в Нижнераменске просто так. Обходить все знакомые места, побродить по лесу, посидеть у реки. Живо представлял себе Василий Порфирьевич, как идет он по сотни раз исхоженным улочкам, здоровается со старожилами. Василий Порфирьевич в своем воображении колесил по городку и так и этак, а от этих представляемых прогулок каждый раз теплело у него на душе и меньше беспокоила одышка.
И вот теперь, очутившись на центральной площади родного городка, Василий Порфирьевич неожиданно почувствовал, что даже первые его шаги по Нижкераменску будут сделаны как-то не так, как воображалось ему.
Он только что вышел вместе с другими пассажирами из автобуса, по окна забрызганного грязью, и стоял, оглядываясь. Утро было серенькое, но без дождика. Площадь в какой-то степени изменилась: ее вымостили, разрослись деревья и кусты в центральном сквере, по краям площади возвышалось несколько новых зданий. Но в общем все оставалось близким и живо напоминало Василию Порфирьевичу его молодость.
Он некоторое время переминался с ноги на ногу, восстанавливая кровообращение, потом вдруг пришло в голову, что ни родных, ни близких у него здесь не осталось и ему надо идти устраиваться в гостиницу. И хотя в этом не было ничего непривычного или удивительного, Василию Порфирьевичу сделалось почему-то досадно.
В гостинице его встретила чрезмерно, до надоедливости предусмотрительная молоденькая администраторша и отвела ему вполне приличную одиночную комнату. Василий Порфирьевич умылся, сунул чемодан под койку, посидел немного, отдыхая после тряской дороги, а затем надел пальто и отправился по городу.
Путешествие его с самого начала как-то не приобрело определенной направленности. Он просто блуждал по улочкам, изредка останавливаясь возле старых домов, заходил в магазины, стоял перед газетными витринами, присаживался на скамейки в сквериках.
К обеду он обошел почти весь Нижнераменск, кроме окраин. Обедал в единственной столовой городка. Официантки, опытно выделявшие приезжих из толпы «своих», были подчеркнуто вежливы. А обычные посетители, также досконально знавшие «своих», поглядывали на видную фигуру Василия Порфирьевич а с откровенным любопытством.
А после обеда Василию Порфирьевичу и идти-то оказалось вроде бы некуда. Он дошел до кинотеатра, взял билет на вечерний сеанс, даже не поинтересовавшись, какой фильм будет демонстрироваться. А потом снова принялся бродить по улочкам.
Правда, на дома он сейчас смотрел меньше, а все вглядывался в лица встречных. Но встречалась ему больше молодежь, пожилые же были незнакомы. Может быть, конечно, Василий Порфирьевич кого-то и не узнавал. Да он с грустью думал и о себе, что вряд ли в нем — поседевшем, лысеющем, располневшем — кто-нибудь сумеет узнать бойкого комсомольца или тем более босоногого мальчишку Ваську Костомолова.
Не встретив ни одного знакомого лица и порядком натрудив ноги, Василий Порфирьевич сел в центральном сквере на скамью со спинкой и задумался. День клонился к вечеру, тучи темнели, но, на счастье, дождика все не было. Василий Порфирьевич сидел, думал и вдруг отчетливо осознал, что делать ему, пожалуй, здесь больше нечего и завтра, видимо, надо уезжать.
Вздохнув, он поднялся, пошел к выходу из сквера и, отворяя калитку, встретился с высоким и тощим человеком примерно такого же возраста, как он.
Василий Порфирьевич и встречный некоторое время глядели друг на друга и соображали. Василий Порфирьевич узнавал во встречном очень изменившегося Пашку Коростелева, работавшего в те давние годы наборщиком в типографии. Павел Петрович — ныне директор типографии — вглядывался, вглядывался и еле различал в полном, пожилом, одетом в отличное пальто и велюровую шляпу мужчине, с бледным и несколько болезненным лицом, румяного, живого комсомольского вожака, а после работника укома партии Василия Костомолова.
Последовали обычные в таких случаях вопросы. Павел Петрович, деликатно выяснив, что Василий Порфирьевич имеет массу свободного времени и остановился в гостинице, начал изо всех сил уговаривать Костомолова забрать из гостиницы чемодан и немедленно отправиться на квартиру к нему…
И, уже сидя за столом в квартире Коростелева, маленькой, удобной, но по-холостяцки неприбранной, выпивая традиционную рюмку водки и закусывая дешевой селедкой и грибами «собственного», как выражался Павел Петрович, маринования, Василий Порфирьевич ясно ощутил, что он находится в родном городке и чуть ли не у себя дома. Василий Порфирьевич с интересом смотрел семейный альбом Павла Петровича, радостно ахал, встречая снимки давних знакомых, расспрашивал о них. Горестно качал головой, когда Павел Петрович рассказывал о смерти своей жены, уважительно поддакивал восторженным сообщениям хозяина о выдающихся способностях его единственного сына — инженера крупного новосибирского завода.
Давно стемнело, но Василий Порфирьевич совсем позабыл, что у него в кармане лежит билет на вечерний киносеанс. Ему было очень интересно и уютно здесь. Он выпил лишнюю рюмку водки, которую давно запретил себе, снял пиджак и сам вступил в разговор. В комнате было тепло, электрическая лампочка под розовым абажуром спокойно, по-семейному освещала стол с бутылкой и нехитрой закуской и двух пожилых людей, сидевших друг против друга. А разговор перебрасывался от одного человека к другому, от одного события к другому. Над столом невидимой чередой бежали, летели, бешено мчались минуты, часы, дни, месяцы, годы… И за окном, в темноте, лежал совершенно родной Василию Порфирьевичу городок и шла с последнего киносеанса, переговариваясь, молодежь, незнакомая, но почему-то сейчас тоже удивительно понятная, близкая, даже родная.
…Уезжал Василий Порфирьевич через три дня. Провожавший его Павел Петрович все настаивал, чтобы он взял банку маринованных рыжиков в подарок жене: «Сам собирал, сам мариновал». И настоял. А когда Василий Порфирьевич уже сидел в автобусе, Павел Петрович в окошко доказывал ему, что обязательно надо приехать следующим летом. «Не как сейчас — осенью, а летом. Рыбки, ох, и рыбки поудим. В лес сходим… Грибы, ягоды. И супругу с собой захватывайте».
Когда автобус поворачивал в боковую улицу, которая выходила на большую дорогу, ведущую к станции, Василий Порфирьевич увидел, что Коростелев все стоит у места отправления автобуса и прощально помахивает рукой. Василию Порфирьевичу показалось даже, что Павел Петрович выкрикивает что-то, и он подумал, что тот обещает: «Рыбки, ох, и рыбки поудим!»
Автобус затрясло на каменнике большой дороги. Василий Порфирьевич уселся поплотнее, закрыл глаза и начал думать: как это он приедет на следующее лето в Нижнераменск, как они пойдут с Павлом Петровичем по грибы, за рыбой, как тот будет рассказывать ему об успехах своего сына, как они поговорят о былых годах. Автобус потряхивало на ухабах, а Василий Порфирьевич все думал о будущем лете, и на губах его невольно появлялась улыбка, и теплее становилось на душе.