УКРАИНА И МОСКОВСКАЯ РУСЬ

Понять историю XVII века очень сложно, если игнорировать события, связанные с распространением унии на украинской территории, и события, связанные с расколом. Сегодня я постараюсь связать вопросы истории борьбы с унией и события русской истории, которые нельзя, на мой взгляд, рассматривать в отрыве от украинских событий. А на следующем занятии речь пойдет о значении раскола для русского государства.

Итак, события в Малороссии до 1617 года. И здесь я должен сказать, что уния возникает не сразу. Великое княжество Литовское появилось значительно позже России, русские земли были включены в состав Литовского княжества тоже постепенно. И на протяжении довольно долгого времени государственным языком Литвы, языком делопроизводства, оставался русский язык, а Православие было господствующей религий, и даже великие князья литовские были православными.

Уния конца XIV столетия, когда великий князь литовский Ягелло принял католичество и женился на польской королеве, была первым шагом в деле распространения католичества на православных территориях. Затем последовала Городельская уния, когда Литва получила практически те же гражданские права, которые были и в Польше, когда польская шляхта получила права в Литве и наоборот. А дальше этот процесс становится постепенно почти необратимым. Когда начал распространяться протестантизм, он попал и в Литву, где довольно быстро пустил корни, но окрепнуть он там не успел, поскольку в Литве оказались иезуиты — специалисты по борьбе с протестантством. Протестантизм там быстро заглох, но коль скоро иезуиты там остались, то для них представилось более широкое поле деятельности — Православие, которое они решили искоренить.

Укажу узловые моменты событий, о которых необходимо сказать. Не буду касаться вопроса об истории раскола на католиков и православных, истории, связанной с Флорентийской унией, но скажу о том, что было в XVI–XVII веках, что затрагивало русские интересы.

Отношения с Литвой в XVI веке были очень не простыми. Из Литвы на Русь уезжало немало православных людей, которые терпели там притеснения от католиков. Часто эти люди были весьма богатыми и владели большими землями. Таким образом их земли присоединялись к нашему государству, и российское правительство это всячески поощряло. Создавался своеобразный прецедент, а когда эти земли не могли войти в состав русского государства, то население там оставалось православным и не утрачивало связей с Россией. Но вследствие политики Ивана Грозного, когда начался опричный террор, возник обратный процесс: спасая свои головы, люди бежали в Литву. Они готовы были на что угодно, только бы ноги унести, и их можно понять. Литва усиливалась за счет такого притока людей из России. Достаточно вспомнить, что даже первопечатник Иван Федоров вынужден был уехать из Москвы. И если первая книга — московский «Апостол», то точно такая же выходит во Львове. Почему он там оказался? Мы не знаем подробностей, но отъезд его был вскоре после выхода московского «Апостола», а это совпадает по времени с началом опричнины.

Это очень показательно: политика Ивана Грозного ослабила в значительной степени позиции православного народа на литовско-польских территориях. Дальше Люблинская уния 1569 года практически стирает различия между Литвой и Польшей, а раз так, то земли, населенные православным русским населением, которые традиционно считались в составе Литовского княжества, начинают испытывать особенно сильный гнет со стороны Польши и католиков.

Один из героев Голсуорси произносит фразу: «Религия ужасно разжигает страсти». К сожалению, это бывает, хотя на самом деле так не должно быть. В Польше подобная угроза существовала всегда: раз ты поляк, значит ты католик; раз ты католик, то ты можешь быть только поляком. Это странно звучит для православных, которые никогда не стремились никого затаскивать в свою веру насильно. Но тем не менее там это произошло, и вот русское население начинает испытывать гнет не только национальный, но и религиозный, еще более страшный и тяжелый.

Дело тем не менее не движется, потому что простое население упорно держится за свои традиции. И тогда в головах иезуитов созревает мысль о том, что нужно создать своеобразное переходное состояние. Они убеждаются, что просто перекрестить людей из Православия в католичество нет никакой возможности. Тогда надо делать это постепенно, и вот таким переходным этапом должна быть уния, когда будет сохранен православный обряд, но внесена католическая догматика. Это чисто искусственное измышление, абсолютно не жизненное, тем не менее нашло горячих адептов, и творцом унии можно считать вполне обоснованно того самого короля Сигизмунда, от которого было так много неприятностей для России в Смутное время.

В конце XVI века в Бресте западнорусские архиереи, практически все без исключения, кроме двух человек, провозглашают унию. Они говорят от лица всего населения, всей Церкви; они заведомо лгут, {стр. 102} потому что никто им не давал таких полномочий, но они делают то, что нужно католической Польше. Если бы Сигизмунд и вообще поляки думали бы о цельности и могуществе своего государства, то ничего подобного бы не сделали, потому что они таким образом сеяли семена будущих раздоров и бунтов, они сеяли тот ветер, который породил ураган, способствовавший в известной степени уничтожению Польши как государства в XVIII веке. Но об этом никто не думал. Маниакальная идея искоренить Православие господствовала в умах польских правителей, и они всеми способами, вполне в духе своих учителей иезуитов, шли к этой цели.

Что происходит дальше?

Население хочет оставаться православным, иерархия насаждает унию, эту унию поддерживает католическая церковь, иезуиты, ее поддерживает королевская власть, причем не просто материально. Конфисковываются православные храмы и создаются униатства, конфисковывается имущество, арестовываются православные священники — т. е. происходит самое настоящее гонение на Православную Церковь. Между прочим, именно тогда и возникает на Украине то отвратительное явление, которое потом так широко распространится. В тех случаях, когда не хватало униатов, конфискованные церкви отдавали в аренду евреям, которых в Польше было довольно много. И таким образом православный священник за пользование храмом должен был платить аренду хозяину-еврею. Часто храм превращается в трактир, зафиксированы случаи, когда из конфискованного церковного облачения шьются юбки для трактирщиц. Возникает явление, которое мы называем антисемитизмом, которое укоренится на Украине и даст ужасные всходы, получит огромное распространение. И когда Малороссия войдет в состав России, то именно на этих территориях и будет процветать антисемитизм, который Запад впоследствии станет приписывать всей Великороссии, хотя у нас ничего подобного никогда не было, нет и, даст Бог, не будет.

Так вот, получается следующая картина. Польское государство было неоднородным в национальном отношении (поляки, литовцы, хотя и имеющие одинаковые права, украинцы, или малороссы) плюс религиозный элемент: католицизм, униатство и Православие. Как известно, сила любого организма, и государства в том числе, в его единстве. Поляки сделали все, чтобы это единство уничтожить.

Начинается борьба, с одной стороны, католиков и униатов против Православия, с другой стороны, борьба православных за выживание против католиков и униатов. В это время возникают братства — добровольные объединения вокруг приходов и монастырей, где все стараются принести пользу друг другу, работают на общее дело и помогают в каких-то частных случаях. При братствах возникают типографии, школы, больницы. Поскольку в Польше существовал довольно любопытный обычай (все-таки она была страной аристократической, и королевская власть была выборной) — там существовали определенные свободы, и братства могли печатать то, что считали нужным. Поэтому защита интересов Православия могла быть публичной. Пусть суды все решают не в пользу православных, пусть идет открытое гонение, пусть конфисковывают храмы, но опубликовать полемическую книгу, текст, просто издать религиозную литературу можно (если, конечно, есть связи).

Огромную роль на землях, которые в этот момент уже принадлежали Польше, играло казачество. Об истории его, о том, как формировалось это своеобразное сословие, хорошо сказано у С. М. Соловьева. Это были беглые люди, которые уходили от непосильных налогов, от крепости к земле; люди, которые совершили какое-то преступление и не хотели нести ответственности. Короче говоря, это были энергичные люди, способные на многое, которые уходили на окраины русского государства, где была более или менее вольная жизнь, и служили часто в войске, но в войске нерегулярном. Их использовали для охраны границ, несения сторожевой службы.

Казачество в Малороссии состояло как бы из двух частей: казаками считали себя просто очень многие жители деревень, хуторов; поскольку они мыслили себя людьми вооруженными, они объединялись в какие-то команды, но представляли собой достаточно анархическую силу. Но было еще и регулярное казачье войско, так называемые реестровые казаки, которые числились на службе у польской короны. Эти казаки сами по себе представляли серьезную силу, потому что были хорошо организованными. Казачьим войском командовал гетман (от немецкого Hauptmann — атаман, капитан), во главе стояли старшина, войсковой судья, войсковой писарь, полковники. Казаки были переписаны и обязаны были служить польской короне. В основном их использовали для борьбы против Турции. Особенностью казачьего войска было то, что все оно было сплошь православным. И когда на православных началось гонение, то именно казаки объявили себя защитниками православной веры.

Возникла своеобразная коммуна, центр казачества — Запорожская Сечь, куда вход не-казакам был заказан. Они жили своим весьма своеобразным миром, который все-таки не вполне адекватен изображенному на известном полотне Репина «Казаки пишут письмо турецкому султану». Хотя письмо такое написано было. Когда его издают, то делают это с большими купюрами — все, что там содержится, печатать просто неудобно.

Поначалу казаки занимают позицию достаточно пассивную. Они подданные короля и бунтовать открыто не собираются. Но они требуют, чтобы Православие не подвергалось гонению, чтобы права, которыми обладает католическая церковь, были и у православных. Естественно, эти требования никто удовлетворять не собирается. Отсюда — протест, который рано или поздно приведет к взрыву.

В это время существовала опасность уничтожения иерархии. Коль скоро епископы уклонились в унию, то надежда была только на тех, которые остались, и таких было всего два человека, но и те вскоре умерли. Таким образом, полякам нужно было просто дождаться, когда вымрут православные священники, {стр. 103} и дело будет кончено. Но Иерусалимский патриарх Феофан, приехав в Польшу, тайно рукоположил новых епископов, которые так же тайно начали рукополагать священников. Иерархия была восстановлена, и это был колоссальный шаг. Хотя польское правительство объявило Феофана шпионом Турции, а новых епископов незаконными (они подлежали аресту, как и все те священники, которых они рукоположат), но дело было уже сделано. Кроме того, оставалась столица Малороссии Киев, где поляки распоряжаться не могли, потому что это был центр казачьего войска. Там православные чувствовали себя в полной безопасности. Там же возникает и центр просвещения — Киево-Могилянская академия, названная так по имени ее основателя Петра Могилы. «Могила» по-украински означает «холм» («могила» в нашем понимании по-украински называется «домовына»). Поэтому фамилию Могила у нас, вероятно, перевели бы как Холмский или Курганский.

Митрополит Петр Могила, который управлял западнорусской Церковью более 10 лет, оставил удивительную о себе память, потому что непрерывно заботился о подготовке кадров образованных людей. Иезуиты обрушили на православное население поток пропагандистской литературы. Отвечать на это было необходимо, но это было трудно, поскольку у нас такой полемикой никогда не занимались. В братствах сразу же начинают готовить первые апологетические сочинения, но особое развитие это получает во время управления церковью митрополитом Петром, который сам составляет немало выдающихся трудов, не утративших значения и по сей день. Может быть, самая знаменитая его книга — «Камень веры». Это развернутая апология Православия. Знаменит и Большой Требник, где он чрезвычайно тщательно собрал все чинопоследования Православной Церкви. Он задумал, как известно, издание Миней Четий, которое осуществил уже святитель Димитрий Ростовский.

Короче говоря, Могила видел в распространении просвещения одно из самых верных средств защиты Православия. И для нас это тем более важно, что именно из Киево-Могилянской академии к нам и поедут в середине XVII века первые учителя, а первые московские школы откроют именно киевские ученые монахи. И не случайно именно оттуда приедут потом действительно выдающиеся просветители XVII века, имена которых мы всегда чтим и, надеюсь, никогда не забудем: Симеон Полоцкий, Димитрий Ростовский и многие другие.

Получается, что оборона Православия шла по линии распространения серьезного просвещения и путем, если хотите, активизации деятельности казаков. Это хорошо разобрано у А. В. Карташева: на каких сеймах какие законы принимались, как вынуждали польское правительство идти на попятный, как все то, что принимали, тут же пересматривали; как неистовствовала польская· шляхта; какое было отвратительное насилие над православным населением; какие безумства чинили униаты. Здесь достаточно упомянуть знаменитого униатского епископа Иогафата Кунцевича, который у них почитается святым. Он был убит в Витебске толпой после насилия, которое учинил над православным священником.

Кунцевич прославился тем, что приказывал выкапывать тела православных людей из могил и бросать их на съедение собакам в порядке идейной борьбы с Православием. Это обычный уровень униатов, это то, что видело православное население: нельзя было крестить детей, венчаться, отпевать покойников, да и просто служить в храме, потому что храма не было, а служили в шалашах — вот что такое уния при поддержке иезуитов.

Надо сказать, что сами поляки к униатству относились очень скептически. Польская шляхта по отношению к униатам задирала нос и называли униатство «вярой хлопской», т. е. верой холопов, в отличие от католической религии, которая называлась «вярой господской», т. е. верой благородных.

Но иезуиты просчитались. Воображая, что униатство станет своеобразной ступенькой при переходе от Православия к католицизму, они не учли, что униатство укоренится в мозгах иных людей в качестве самостоятельного варианта религии, и его адепты не захотят переходить ни в Православие, ни в католицизм. Дойдет до того, что наиболее серьезные польские политики уже не будут знать, кула им деваться от этих безумных униатов, потому что они, так сказать, сотрясали славянские государства в самый неподходящий момент, создавая дополнительное напряжение.

Когда после очередного сейма права православных в очередной раз были нарушены, когда вольных малороссов стали прикреплять к земле, когда началась очередная волна репрессий, начались восстания. Они вспыхивали в отдельных районах, и до сих пор на Украине называют имена Наливайко и других. Все это называлось гайдаматчиной, т. е. восстанием гайдамаков, и изобиловало безумными зверствами с обеих сторон, как всякая гражданская война. Казаки люто расправлялись с католиками и униатами и в ответ получали то же самое. Казаки считали себя мстителями, потому что им действительно было за что мстить, а те карали казаков как государственных изменников. Это было прелюдией к тому, что должно было произойти, но вряд ли кто-нибудь предвидел это в угаре борьбы.

И вот войсковой писарь (второй или третий человек в казачьем войске) Богдан Хмельницкий, достаточно законопослушный человек (он должен был соблюдать польские законы уже вследствие своего положения), после того, как польский шляхтич убил его малолетнего сына, отправился подавать жалобу королю. Жалоба не была принята, обидчик, хоть он и был известен, наказан не был. Тогда Хмельницкий начинает действовать, и в 1648 году разгорается настоящая казацкая война, которая первоначально приносит казакам большие успехи. Польское войско разбито, коронный гетман попадает в плен, Богдан Хмельницкий продает его туркам в Крым, таким образом сразу как бы ублажая своих союзников и вместе с тем проявляя гуманность по отношению к гетману (турки тоже не собираются его убивать, потому что за него можно получить очень приличный выкуп).

{стр. 104}

По Зборовскому миру поляки должны пойти на очень большие уступки. Во-первых, число реестровых казаков увеличивается до 40 тысяч; фактически Украина благодаря такому войску становится автономной, потому что справиться с ним очень сложно. А учитывая, что на каждого реестрового казака приходится 1–2 нереестровых, это войско становится и того больше. Во-вторых, Киев и область полностью переходят под контроль казаков, и они добиваются обязательства польского правительства убрать евреев со всех территорий, занятых казаками. Конечно, не притеснять Православие и прочая и прочая.

Но поляки понимают, что не могут уступить, и военные действия продолжаются. На этот раз они удачны для Польши, и после поражения Хмельницкого по Белоцерковскому миру количество реестровых казаков сокращается в два раза. Православие не имеет никаких прав и признается только вследствие давних обычаев. А дальше будет издан универсал, по которому всякий подданный, исповедующий ересь, или схизму, должен преследоваться по закону.

В этих условиях Хмельницкий прекрасно понимает, что сам он ни освободить Малороссию от поляков, ни сокрушить Польшу не может. Значит, надо обращаться на Восток, в Москву. Неофициальные переговоры с Москвой велись практически на протяжении всех 20-х, 30-х и 40-х годов. Сначала Москва не собиралась никого поддерживать, потому что не было возможностей. Но к середине XVII века такие возможности постепенно появляются, и Москве надо решить вопрос: воссоединение Украины с Россией означает войну с Польшей.

И вот на земском соборе 1653 года принято решение о воссоединении Украины с Россией; в 1654 году это объявляется и в Москве на соборе, и на раде в Переяславле, и начинается война с Польшей. Она будет продолжаться (с перемирием где-то посередине) до 1667 года. Война будет успешной для России; Хмельницкий будет хранить верность своим новым друзьям, потому что он получил большие права и сохранил определенную автономию. Единственное, на что он не имел права, это вести самостоятельно дипломатические переговоры с Польшей. Налоги, которые украинцы должны были платить в Москву, были весьма щадящими, поэтому простой народ приветствовал то, что произошло.

Но вот Хмельницкий умирает. С. М. Соловьев очень правильно отметил, что поскольку польская шляхта стала мгновенно уходить на запад, на территорию собственно Польши, то здесь уже местная казацкая аристократия стала занимать ее место, стремясь сохранить ту же анархическую свободу, к которой уже привыкла в период своего польского подданства. Именно старшина казацкая тянула в Польшу, потому что там было больше свободы. Москва все-таки предпочитала централизацию и не позволяла слишком сильно, как говорится, высовываться. Поэтому практически все гетманы, за исключением одного-двух, на словах — подданные московского царя, а на деле — изменники. И Выговской, и сын Хмельницкого Юрий сначала объявляют себя подданными московского государя, а потом переходят на польскую сторону.

Кончается это очень просто: Украина делится на две части — на лево- и правобережную. Левобережная начинает тянуть к Москве по-настоящему и выбирает своего гетмана. Здесь фактически начинается процесс слияния с Московским государством, тогда как правобережная Украина пытается созидать нечто самостоятельное. Из этого ничего не выходит, потому что очень скоро турецкий султан идет войной и на Польшу, и на Украину, и вообще на весь Юг, с тем чтобы прибрать их к рукам.

Андрусовский мир 1667 года очень выгоден для России: вся левобережная Украина отходит к России, и Киев тоже. А Киев стоит на правом берегу· Вероятно, Польшу можно было, как говорится, дожать и значительно больше, потому что она в это время была атакована шведами, которые хозяйничали там, как у себя дома. Но Москва умудрилась в этот благоприятный момент поссориться со шведами из-за Лифляндии. Хотя поляки потеряли далеко не все, что могли потерять, они все-таки расплатились за всю ту мерзость, которую учинили в XVI–XVII веках: за все унии, за издевательство над православными и т. д. С этого момента начинается закат Польши как серьезного государства, который будет продолжаться на протяжении конца XVII и всего XVIII века. И кончится это тем, что в конце XVIII века ее просто разделят на три части между Пруссией, Австрией и Россией. Польша перестанет существовать как государство до 1917 года. В 1917 году, в результате распада Российской империи она воскреснет, но ненадолго. В 1939 году ее поделят еще раз, на этот раз уже на две части: до Буга, скажет Гитлер, это мое; за Бугом, скажет Сталин, это мое. Сохранилась контурная карта, где это показано. Потом Польша будет восстановлена уже в куда более скромных границах в результате второй мировой войны, и границы эти сейчас всем хорошо известны. Значение Польши как европейского государства весьма невелико и вряд ли когда-нибудь будет больше, и надо сказать, что это прямое следствие того, что поляки делали в те времена, о которых у нас идет речь.

Что касается униатства, то в XVIII веке оно постепенно не уничтожалось, но изживалось. Репрессий со стороны русского правительства не было. Была продуманная политика, и постепенно число униатов было сведено к очень небольшому количеству. Но советская власть сделала все, чтобы униаты появились: их стали гнать. Я был в командировке во Львове в 70-х годах и своими глазами видел афиши, расклеенные по городу, в которых сообщалось, что в клубе какого-то завода состоится лекция на тему: «Униатство — идеология фашизма». Если бы я был местным жителем, то после такой лекции стал бы униатом. Во Львове, где униатские традиции всегда были достаточно сильны, читать такие лекции мог только сумасшедший.

Это надо представлять, потому что все, что завязалось мертвым узлом тогда, будет оказывать влияние на события XVIII, XIX и XX века. Вся неурядица с Украиной, Севастополем, Одессой и прочим {стр. 105} на самом деле является продолжением всех этих дел. Проведите голосование на левобережной Украине, и вам скажут, что им совершенно не нужна самостийность. Но мнение в других частях Украины будет совершенно иное.

Как относились к украинцам у нас в России? Они имели те же права, что и русские. Достаточно сказать, что иерархия у нас очень быстро пополнялась за счет выходцев как раз из Малороссии. Я уже говорил, что Димитрий Ростовский — святитель, которого очень чтут на Руси, это украинский писатель Дмитрий Туптало, как его называют (на Украине его одно время квалифицировали как писателя). Я уж не буду говорить о Феофане Прокоповиче и других. Если говорить о светских государственных деятелях, то надо вспомнить канцлера России в XVIII веке князя Безбородко, знаменитого дипломата времен Екатерины, знаменитого графа Кочубея, тоже выдающегося дипломата, и многих других.

Теперь, я думаю, понятно, что именно эти взаимоотношения, эти процессы, происходившие в XVII веке, и обусловили очень своеобразный вариант западного влияния на Русь. Оно во многом шло через Украину. Нельзя сказать, что целиком оттуда, но ведь оттуда шли книги. Кто написал «Грамматику»? Мелетий Смотрицкий (между прочим, он перешел к униатам. Но «Грамматика» все равно очень хорошая). «Арифметика» — Магницкий, и т. д. Я уж не говорю о чисто бытовых сторонах жизни: Ломоносов одевался в свитку какого-то там черкасского покроя, такой факт известен. Влияние, таким образом, было и бытовым, и культурным, да и богословие, если хотите, в XVII веке — это богословие выходцев с Украины. Они создавали предпосылки для развития серьезных знаний. В конце XVII века и у нас началось систематическое светско-богословское образование, потому что при царе Федоре Алексеевиче была создана Славяно-греко-латинская академия.

Когда мы говорим о западном влиянии, то самая большая ошибка, которую можно сделать, самая большая нелепость, которую иногда утверждают, — это то, что Петр нас повернул к Западу, а до этого мы были сами по себе и ни на кого не смотрели. Петр сам — продукт западного влияния. Будучи ребенком, он уже видел так много и бытовых, и учебных, и книжных и всяких иных новаций чисто западного происхождения, иногда напрямую привезенных с Запада, а иногда позаимствованных из Малороссии, что это во многом определило его психологию государственного деятеля. Другое дело, что он внес в реформы свой личный темперамент, что у него были свои личные идеи, личные впечатления от поездок на Запад. Но его подготовил XVII век. Поэтому когда нашу историю делят на петровскую и допетровскую, это деление чисто условное. Вся петровская Русь выходит из XVII века, и не случайно петровские преобразования выходят из XVII, а не из XVIII века. Поэтому попытка выделить Петра как нечто инородное, неестественное — это ошибка, но ошибка распространенная. Лично я считаю такой взгляд неверным, неправильным. И мне кажется, что если вы вздумаете отстаивать это мнение, то вы должны его очень тщательно аргументировать. Я прошу не ссылаться на книгу Солоневича «Народная монархия». Солоневич был прекрасный человек, замечательный русский патриот, человек, любивший свое Отечество и много делавший для того, чтобы не просто сохранить в среде эмиграции память о России — он старался принести России много пользы. Но книга его как историческое исследование не выдерживает критики. Она поверхностна, и я прошу к ней так и относиться. Когда я ее прочитал, у меня возникло двойственное впечатление об авторе: Солоневич как патриот, замечательный человек, и Солоневич как публицист, у которого мы видим много пристрастия, но не видим систематического анализа, потому что он не наблюдает естественной взаимосвязи России XVII века и России при Петре Первом.

На будущий год я буду читать вам лекции о Петре, а сейчас коснусь темы, которую у нас иногда трактуют своеобразно. Известно, что Петр создал «всешутейший Собор» — какую-то конгрегацию пьяниц, бесстыдников и безобразников и сам в этой компании принимал участие в совершенно непотребном веселии. У нас после романа А. Толстого любят изображать Петра этаким бесстыдником и богохульником. Но «всешутейший Собор» пародировал католическую церковь. Я думаю, после нашего сегодняшнего разговора вам понятно, откуда идет желание пародировать католическую Церковь. Вся борьба с католиками на Украине была хорошо известна в России, и нелюбовь к католицизму была сюда привнесена с богословием, с распространением знаний и т. д. Поэтому князь-папа, и конклав из кардиналов, и папские одежды на Никите Зотове — это московская сатира на католицизм. Это была внешняя пародия не на религию, не на Православную Церковь, а на католицизм, а иногда на отдельных лиц, о которых было известно что-то крайне неприятное, крайне их порочащее.

Сама такая идея — пародировать Церковь — не могла родиться в голове человека, воспитанного в Православии. А Петр был православным человеком. Он пародировал католическую церковь, католиков он не любил. Даже его любовь к протестантам основана на его нелюбви к католикам. Поэтому еще раз подчеркиваю, что Петр — это выходец из XVII века, это человек того времени, воспитанный под влиянием тех западных новаций и заимствований, которые уже имели место. Поэтому для нас с вами деление на допетровскую и петровскую Русь — деление чисто условное, скорее дань традиции, и мы на этом настаивать не будем.

{стр. 106}