ои отец и мать были никудышными крестьянами. Да и как могло быть иначе: всю жизнь прожили в городе. Отец, по его словам, не одну дюжину штанов просидел в конторе.

А тут вдруг незнакомое дело, неведомые заботы, непосильный, непривычный труд. Рассказывали потом, как однажды в страду, намаявшись на жатве, отец с мамой понимающе переглянулись, да с поля, таясь соседей, бегом домой! Такие они были у меня крестьяне…

У мамы, в ее домашнем хозяйстве, тоже было не все ладно. Очень огорчал ее наш петух-красавец. Был он действительно на редкость красив. Перья золотистые, синие, желтые, черные. И удивительно горласт был Петька, громче всех других петухов в деревне по утрам орал.

По двору расхаживал как генерал — важный, гордый, глядит на всех строго. То одним глазом поглядит, то другим боком повернется.

Только вот странно — был наш Петька трусом, а это среди петухов редкость.

Мама досадовала, прямо-таки из себя выходила. Все соседские петухи нашего бьют, а он даже отбиваться не хочет. Растопорщит роскошные свои крылья, прочь бежит и еще возмущается:

— Кто?! Кто-о? Кха!

А известно кто — соседский петух тебя лупит за твою красоту. Вот тебе и кха!

Мама кому-то его отдала, а на базаре в ближнем большом селе купила другого. Там ее заверили:

— Не сомневайся! Редкой храбрости петух. Прямо георгиевский кавалер! Спасибо скажешь.

Мама принесла нового петуха и выпустила его во двор. Петух, правда, был прост с виду, но это ничего, лишь бы храбрый был.

Он поклевал, поклевал зернышки, курам что-то строго и непонятно сказал, вроде: «Ко-ко, которые, конешно…» И повел их гулять на улицу.

А соседки уж выглядывают из калиток и окон, пересмеиваются:

— Глядите, Анюта нового петуха купила!

— Ну, теперь пропали наши, Никольские!

Сейчас же прибежал чужой петух — и нашего бить. И крылом его, и клювом, и шпорами! Наш петух дерется, не убегает, даже сам нападает… но крылья не топорщит, не бьет ими противника. Сил, что ли, маловато? Забивает его соседский петух, только перья летят. Мама аж плюнула с досады и в избу ушла, хлопнув дверью.

Теперь все петухи били нашего. Нарочно прибегали, как только он со двора с курами выйдет. Понравилось им. Жалко было петуха, но все равно забьют его до смерти, и решила мама определить его, бедного, в суп.

Когда она петуха ощипывала, то вдруг вскрикнула и заплакала.

— Горе ты мое, горе! Несправедливость-то какая! — приговаривала она.

Я подбежал.

Оказалось, что крылья у нашего петуха еще с базара были связаны…