Грешные останки многих поколений наших предков обратились в прах земной. В том числе — тела высокоумных интеллигентов, считавших себя «солью земли». От такой гордыни почва превращается в бесплодный солончак. Она не годится д ля виноградника Божиего. Разве что какой-нибудь горшечник пощупает эту глину. Перетрет опытными пальцами — годится. Грех-то — податливый, вязкий. Из наследственного преклонения перед Западом, колдовского отречения от своего рода-племени, бесконечного блуждания по диавольской пустыне фантазии, подражания демоническому протесту, половых расстройств — и слепили русского Голема. Так вот что это был за гончар!

Одушевленный носящимися в «ноосфере» духами, Голем устремляется вперед. Движется в будущее, которого у него нет. Глиняный болван сотрясает эфир словами, не достигающими неба. Он строит прогнозы, но не понимает: грядущее созидается только через чистую молитву.

В поисках пути Голем порой начинает метаться. Ведь его сумеречный путь освещает наука — убогий светильник ветхого человека. Так что же, Солнца Правды не нужно, а идти к светлому завтра можно и при луне?! Даже голем иногда начинает сомневаться в этом.

Ведомо ли антропоиду о страшных жертвоприношениях, которые творятся под его охраной? Известно ли, что произошло с тех пор, когда легионеры императора Тита вынесли из храма золотую менору, другие святыни и прекратили жертвоприношения? а ведь именно после этого духовная деградация иудеев привела к жертвам другим, страшным! Происходят ли ритуальные кровопускания сегодня? Впрочем, разве они нужны в прежней форме, если в России на поток поставлены аборты? Убийство «клипотов» идет полным ходом.

Как же нам относиться к русскому Голему?

Наша брань не против плоти и крови. Наша битва против сил бесплотных. Страшно, когда люди становятся одержимыми злобной силой. Призывают ее в себя, учат это делать других. Каббалистические «ключи Соломона» для отмычки души и предназначаются. Впрочем, некоторым ключей не надо — они открыты злу, так как над ними довлеет двухтысячелетнее проклятие. Смраден талмудизм, привнесенный ими в литературу и искусство. Убого их подражательное, хромоногое ковыляние по дорогам европейской культуры.

Все это вызывает отвращение. Но есть и чувства горечи, обиды. Они возникают, когда жертвами обмана падают потомки православных христиан, наиболее дорогие души, крупнейшие таланты. Враг уготовил им самые сильные искушения, самые тонкие подвохи, самые незаметные ловушки… Хотя для человека, знакомого со святоотеческой традицией и даже просто с православной литературой, ничего нового здесь нет. В том-то и беда: превозносили Вольтера и иронизировали над Шишковым, восторгались Сведенборгом и понятия не имели о Григории Паламе, восхищались Ницше и не знали Леонтьева, сходили с ума по Беме и не читали Паисия Величковского… Хотели стать людьми «шестой расы», сверхчеловеками, тянулись к топору Раскольникова и не заметили: герою Достоевского ведь диавол убить-то подсказал! Потом он Сонечке сам признался. Федора Михайловича надо было читать внимательнее и с большим доверием, чем западных мистиков.

Жалко заблудших. Тяжелы золототесненные тома, состоящие из словесной плоти. Но как взвешены души авторов? Не найдены ли легкими? Как оценено, что искусили миллионы «малых сих»? Но ведь и милосердие Господне необозримо. Наверное, сочтено на небе каждое сердечное слово, каждый светлый образ. Может быть, многие творцы все же избежали инфернального «Парнаса»? Одному Богу известно. Мы же знаем другое: брань продолжается, и прежнее диавольское лукавство продолжает вползать в сердца. Все новые визионеры вылавливают подсказки из «космоса», из «семиотического поля». Все новые «авторские договоры» подписываются кровью. Дьяволиада мировой культуры продолжается.

Что же из этого следует? То, что главным предметом изучения русской культуры должно быть не что иное, как различение духов. Тех самых сил бесплотных, которые в ней присутствуют. Здесь важны и подлинные биографии художников, и понимание того, что Бог есть Слово, а диавол — словечки. Смотрите: рогатый взломщик по-бандитски ворвался в русский язык воровским жаргоном. Покрытый шипами «прикольщик», он вошел отравляющей инъекцией «молодежного» слэнга. «Пожилой джентльмен», он сетью агентов влияния рассыпался тысячами заимствованных, бесчувственных, неродных «единиц лексики»… Он каждый день отрывает от корня природные слова, и они катятся по пустыне фантазий в виде «перемещенных предметов». Он вообще хотел бы сплести метаязык, состоящий из подмигивания символов, текучего оборотничества компьютерных спецэффектов, шепотков-рыков какофонии ада. Из всего, составляющего сатанинскую пустоту виртуальной реальности. Ему уже почти удалось убедить: существует только то, что есть на телеэкране; если в этой призрачной плоскости тебя нет, то ты вроде и не существуешь.

Но как бы он не обманул себя сам. Мы — есть! Мы — за пределами пошлой двухмерности монитора, мы не учтены статистикой и рейтингами, мы не входим в «единодушный» электорат и тусовочную «элиту». Мы — в подлинной реальности, в которой «Евхаристия как вечный полдень длится». Мы — под ярким небом. Пускай на нем едва виднеется бледная луна, не будем ждать ее затмения: достаточно того, что мы знаем ее обратную сторону.

В нашем поколении, слава Богу, рождены изрядные люди. Те, кто выбивается из ряда отформованных, унифицированных личностей. О нашем времени они еще скажут слово, которое от Господа. Должны сказать, не претендуя на богослышание, а повстречавшись наконец с бесценным духовным наследием Отцов Церкви. С их трудами, каждое слово которых — не от прелестного желания услышать, а заслужено подвигом и дано Духом Святым. С их богомыслием, которого лишен был XVIII и отчасти XIX век. Оно пришло из пустыни раннехристианского Египта, пещер Каппадокии, келий Афона — к нам, в мир третьего тысячелетия.

Последние слова из предсмертной молитвы святого равноапостольного Кирилла звучат для каждого из нас:

Православное мировоззрение еще не закрыло свои глаза. Мы видим — и, значит, можем спастись.

Конец и Богу Слава.