Жади прижимала к себе дочь, старалась идти по аэропорту быстрыми шагами, но при этом не привлекая излишнего внимания. Она была уверена, что Саид и его люди разыскивают их по всей Медине, но женщина все же надеялась, что им не помешают, что на этот раз ей повезет. Она устала сражаться за любовь, за свою судьбу. Вся её жизнь с появлением в ней Лукаса напоминала затяжной бред. Любовь — это болезнь, лихорадка, от которой ты либо умираешь, либо вылечиваешься. Она решила вылечиться.
Слишком много ошибок она сделала в своей жизни. Слишком поздно просить прощения, чинить мосты, да и не хочется. Саид не примет ее, даже если она будет валяться у него в ногах, а даже если и примет, то сидеть и молча терпеть издевательства и унижения от Раньи, на свадьбе с которой сама Жади и настояла, женщина не сможет: слишком много в ней гордости. Лучше она будет одна. Посвятит свою жизнь дочери, станет для Хадиже самой лучшей матерью.
Женщина подошла к стойке регистрации и подала фальшивые документы, с разрешением на вылет. За эти документы ей пришлось заложить почти все свои украшения.
— Прошу, мадам, — обратилась к ней девушка за стойкой, возвращая документы и билеты. — Третий терминал, вылет через час. Счастливого пути.
— Спасибо, — поблагодарила Жади, судорожно собирая все обратно в небольшую сумку. — Пойдем, — потянула она за руку дочь.
Они прошли дальше, через рамки металлоискателей и посты охраны. Мужчины переговаривались по рации, и каждый раз сердце Жади пропускало удар, но несмотря на ее страхи, никто не торопился вязать ей руки и отбирать дочь. Они прошли в зал ожидания.
— Мама, а там, куда мы полетим, будет море? — спрашивала Хадижа, черкая что-то в альбоме для рисования.
— Будет, дорогая, — целуя дочь в макушку и прижимая к себе, отвечает женщина.
— Наверное, там красиво. У нас будет красивый домик и цветы, — продолжая рисовать, размышляла вслух девочка.
— Да, моя хорошая, обязательно, — улыбается Жади.
— А папа туда приедет? — в голосе девочки прозвучала надежда, хотя она уже начинала осознавать, что ей придется отказаться от кого-то из родителей.
— Нет, дорогая моя, нет, — шепчет ей мать, снова целуя дочь в макушку.
Она специально выбрала Францию, потому что там будет легче затеряться с дочерью. Потому что у Саида там нет связей: ни деловых, ни личных.
Девочка вздыхает и возвращается к рисованию. Хадиже всегда нравилось рисовать, но сейчас это стало некой отдушиной. Она выводила карандашом черты лица отца, по которому скучала. Портрет еще получался неточным, с по-детски небрежными штрихами, но узнаваемым.
Объявили посадку на их рейс.
— Пойдем, моя хорошая, — убирая альбом дочери в сумку и вставая с кресла, берет Жади дочь за руку.
Хадиже ничего не остается, как пойти вслед за матерью. Лишь раз обернувшись, девочка ловит себя на мысли, что видит мужчину, похожего на ее отца, но не может разглядеть его из-за закрывающихся дверей терминала.
Жади свободно выдохнула только когда самолет оторвался от земли. Женщина смотрела на город и пустыню, что стали микроскопическими, и перед ее взором были лица, что прошли по ее жизни, разломав ее на мелкие кусочки.
«Простите меня, дядя Али, Зорайде, Латтифа. Да хранит вас Аллах», — мысленно просит прощения она у ни в чем не повинных родственников, которые дали ей приют.
— Прощай, Саид. Прощай, Лукас, — тихо шепчет она в тот момент, когда самолет набирает высоту, и Фес скрывается за облаками, оставляя внизу ее мактуб, за которым она гналась долгие годы.
Посадка в аэропорту города Бордо на юго-западе Франции через два часа прошла без происшествий. Получив свой небольшой багаж, Жади, стараясь не показать дочери, что ей отчаянно страшно, двинулась к выходу из аэропорта. У нее не было точного плана: что делать и куда идти дальше, — но у неё оставались деньги от заложенных драгоценностей, и этого должно хватить на первое время, а там она надеялась найти работу. Хотя женщина не получила никакого образования, кроме школы, и умела только вести хозяйство и танцевать восточные танцы, сейчас она готова была браться за любую работу ради Хадижи.
Они вышли на улицу, и женщина огляделась в поисках остановки автобуса.
— Мама, а куда мы поедем? — задает вопрос Хадижа, во все глаза разглядывая пейзажи новой страны, которая так не была похожа ни на Фес, ни на Рио. — Где мы будем жить?
— Найдем что-нибудь, — успокаивающе погладив дочь по голове, отвечает Жади.
Тут на глаза женщины попадаются «шашечки» такси.
— Извините, — обращается она к таксисту по-французски, который знала на уровне туриста. — Вы могли бы нас отвести в город?
— Конечно, мадам, — широко улыбается француз.
Мужчина тут же выходит из машины, помогая клиенткам положить чемодан в багажник и услужливо открывая перед ними дверцу. И вот автомобиль выезжает за территорию аэропорта.
— Впервые во Франции, мадам? — улыбаясь спрашивает водитель.
— Да, — чуть помедлив, отвечает Жади.
Сначала она хотела солгать что-то про родственников здесь, но вовремя поняла, что тогда придется называть адрес или придумывать, по каким причинам она не может поехать к ним. Женщина понимала, что мусульманка, путешествующая с ребенком без сопровождения мужчины, может вызвать ненужные подозрения, но таксист казался таким доброжелательным, что Жади все же решилась спросить:
— Месье, не знаете ли вы, где можно снять недорогое жилье в городе?
— Конечно, мадам, — посмотрев в зеркало заднего вида кивает мужчина. — Вам на долгое время?
— Да, — отвечает Жади
Тем временем автомобиль выезжает на живописную трассу, окруженную лесом. Дорога пустынна, и автомобиль словно плывет по шоссе. Водитель прибавляет скорость, пользуясь этой пустынностью.
— У моего кузена есть небольшая квартира на окраине города. Сейчас я найду его визитку, — водитель начинает копаться в бардачке автомобиля.
Неожиданно из-за поворота вылетел автомобиль на большой скорости. Его швыряло по трассе, словно водитель был сильно пьян.
— Осторожно! — кричит Жади, первая увидев опасность.
— Черт! — ругается таксист, резко выкручивая руль влево, чтобы уйти от столкновения, но слишком поздно.
Машину начинает кружить по дороге от удара. Жади хватает испуганную, громко кричащую Хадижу в объятья и как может закрывает собой.
«О, Аллах, прости меня за все мои прегрешения! — взмолилась про себя женщина, словно в замедленной съемке наблюдая, как автомобиль несется в кювет. — Защити мою дочь!»
* * *
Стерильно чистые, отдающие холодом, как почти все официальные учреждения, коридоры больницы, освещенные таким же стерильно белым светом энергосберегающих ламп. Двое докторов стояли возле двери палаты.
— Как там наша маленькая мадмуазель? — спросил более пожилой доктор.
— На физическом уровне все хорошо, — заглядывая в медицинскую карту, ответил второй. — Повреждённые ребра срослись, головные боли стали реже, но, к сожалению, она так ничего и не вспомнила.
— Ретроградная амнезия, как следствие тяжелого сотрясения мозга, — понимающе кивнул врач. — Удивительно, что она вообще уцелела в той ужасной аварии.
— Да, проезжающие мимо водители заметили разбитый автомобиль и вытащили девочку за минуту до взрыва. Она так и не вспомнила ни откуда она, ни как ее зовут, — покачал головой молодой коллега.
— При ее диагнозе этого может и не произойти, — пожал плечами пожилой мужчина, на его практике было много случаев, которые были еще более тяжелыми, чем этот. Со временем учишься не воспринимать их так близко, хотя бы для того, чтобы просто не сойти с ума. — Она уже стоит на учете у социальных служб?
Врач кивнул.
— Вот и хорошо. Дальше это их забота. Вы поняли, доктор Камбер?
— Да, доктор Жарр, — вздохнул молодой мужчина.
Подождав, пока заведующий отделением отойдет на приличное расстояние молодой врач, постучав и дождавшись разрешения, вошел в палату у дверей которой стоял.
— Доброе утро, мадам Маро, — поздоровался он с немолодой медсестрой, чья смена была сегодня.
Женщина очень хорошо, можно сказать по-матерински, относилась к маленькой хозяйке этой палаты, которая сейчас сидела на постели и увлеченно что-то рисовала.
— Здравствуй, Зое, — поздоровался доктор, присаживаясь на постель. — Снова рисуешь?
— Здравствуйте, доктор Камбер, — оторвала взгляд от рисунка и посмотрев на врача, улыбнулась девочка. — Да, — она развернула рисунок так, чтобы мужчине было удобно его рассмотреть.
На рисунке было изображено множество небольших домиков, окруженных, судя по веренице верблюдов вдалеке, пустыней. Доктор Камбер снова задумался. Пейзаж напоминал восточную страну, да и акцент ребенка, хоть и говорившего по-французски, выдавал в нем иностранку. Но какая это страна?
— Ты что-то вспомнила? — разглядывая рисунок с надеждой спросил врач.
Девочка отрицательно покачала головой. Она закрыла альбом для рисования и отложила его в сторону. Пациентка понимала, что ничего не помнит. Ведь даже то имя, которым ее называли, было не настоящим. Она вместе с мадам Маро выбрала его себе, но стоило ей попытаться вспомнить что-то из прошлого, чтобы найти ответы на множество вопросов, что задавали ей врачи, голова начинала нестерпимо болеть, появлялась тошнота, а иногда и кровь шла носом. Так что ей запретили это делать и сказали просто ждать, что воспоминания, возможно, вернутся сами собой.
— Как ты себя сегодня чувствуешь, Зое? — задал врач следующий дежурный вопрос.
— Хорошо, — пожала плечами девочка.
— Ну, раз хорошо, — улыбнулся доктор Камбер, — я и доктор Жарр решили, что тебя пора выписывать.
— И куда же я отправлюсь? — вопросительно посмотрела на мужчину пациентка.
— В приют, моя дорогая. Пока ты не вспомнишь, кто ты, или пока тебя кто-нибудь не найдет, ты будешь жить в приюте.
— Как вы думаете, мне там понравится? — нахмурилась девочка, видя, как погрустнела мадам Маро, как только услышала про приют.
— Надеюсь, Зое, — улыбнулся ей доктор. — В любом случае, ты больше не можешь оставаться тут. Мы больше ничем не можем тебе помочь.
— Понимаю, — кивнула девочка, которая вдруг впервые почувствовала себя абсолютно одинокой, и от этого чувства неприятно засосало внутри. — Все равно, спасибо вам.
— Береги себя, Зое, — врач встал и пошел к выходу. — Все документы на выписку будут готовы после обеда. Мадам Маро, проследите, чтобы соцработник подъехал к этому времени.
Медсестра кивнула и еще раз взглянула на маленькую пациентку. За те месяцы, что девочка лежала здесь, женщина успела привязаться к малышке, но, к сожалению, не могла взять сиротку к себе. Ей оставалось лишь молиться, чтобы родственники неизвестной нашлись побыстрей.