Таинственный, чарующий Фес — один из старейших городов Марокко. Запах благовоний и пряностей, кожаных красилен и верблюдов, горячий ветер бескрайней пустыни, переливчатые звуки восточных мелодий, певучий зов муллы и зазывные крики торговцев на базарной площади, — все это наваливалась на приезжего, одурманивая, сбивая с ног, неумолимо маня за собой. Хадижа с восторгом и опаской рассматривала старинные здания, местами облупившиеся и потрескавшиеся от времени, разноцветные лотки с платками и сверкающими золотом украшениями, бесчисленных людей в странных, закрытых одеждах.

— Хадижа, не отставай, — окрикнул дочь Саид, боясь, что девушка затеряется в узких улочках и множестве узких переулков.

Девушка поспешила следом за отцом, Раньей и Зулейкой, а также слугами, что тащили багаж, и няньками, несущих на руках уснувших Мунира и Малику.

Возле высоких ворот, которыми был огорожен внутренний дворик дома дяди Али, их ждал сам хозяин дома. Они с Зорайде улетели из Рио на два дня раньше.

— Саид! Хадижа! — радушно обнял он родственников, — Вы принесли свет в мой дом. Заходите! Заходите! — раскрывая калитку шире, приглашал он гостей.

Хадижа прошла во внутренний дворик, весь отделанный узорчатой плиткой-мозаикой, посередине холла была большая чаша с лепестками душистых роз. Девушка с восхищением рассматривала обстановку, которая казалась и чужой, и знакомой одновременно.

— Хадижа, проходи скорей, не бойся, — приобнял девушку за плечи дядя Али, выйдя в глубь двора, ближе к самому дому. — Вот, тут ты любила играть. А тут находится гостиная. Зорайде, смотри кого я к тебе привел, — они оказались в большой комнате.

— Девочка моя, — заключила Хадижу в объятья женщина.

— Здравствуй, Зорайде, — улыбнулась та в ответ, — Как твои дела?

— Я что, все хорошо. Хлопот много, — покачала головой женщина, — Готовлю дом к большому празднику.

Хадижа, поняв, что речь идет о её свадьбе, чуть напряглась и отстранилась от женщины:

— Зорайде, я устала…

— Конечно, конечно, — засуетилась та, — пойдем со мной. Служанки приготовили для тебя старую комнату, где раньше жили Латифа и Жади.

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Немного пройдя по коридору, они оказались в большой комнате, устланной богатыми коврами, дальше, за легкими занавесками, скрывалась вторая: небольшая уютная, где стояли две софы, играющих роли кроватей, длинный письменный стол, туалетный столик, а в углу неподвижной громадой возвышался старенький шкаф. Шторы, висящие на окнах, защищали от бесконечного солнечного света, создавая в комнате приятный уставший глазам полумрак. Соседняя дверь вела в ванную, совмещенную с туалетом.

— Вот, — развела руками Зорайде, — Мебель, конечно, старая, но все прибрано и постирано.

— Здесь замечательно, — улыбнулась Хадижа, — Здесь я тоже часто играла в детстве?

— Да, ты обожала включать музыкальный центр и кружится по комнате, примеряя то один платок Жади, то другой, а уж, когда твои руки добирались до шкатулки с украшениями… — на губах женщины появилась улыбка, — Но Жади разрешала тебе делать все, что ты хотела.

Она очень тебя любила, — на глазах Зорайде невольно навернулись крупные, горькие слезы.

Хадижа обняла ее, совсем не зная, чем еще утешить. Тоска и невозможность ничего исправить больно кольнули сердце.

— Ну, все хватит, — утирая слезы платочком, отмахнулась Зорайде, мысленно ругая себя за несдержанность, — Аллах велик и милостив, и не нам судить дела его. Может, ты голодна? Я велю Кариме…

— Нет, нет, — перебила ее Хадижа, — пока я просто хочу отдохнуть.

— Хорошо, — кивнула Зорайде, — Я скажу, чтобы тебя не тревожили. Если что-то захочешь, спустись вниз, на кухню.

— Да, конечно, — улыбнувшись, кивнула Хадижа.

Зорайде вышла из комнаты, оставив девушку в одиночестве. Хадижа села на один из диванчиков, что был у окна, и начала бездумно рассматривать узор штор. По комнате разливался запах восточных пряностей, где-то за окном шумел марокканский базар. Веки сами собой отяжелели, и Хадижа легла, послушно сдаваясь усталости.

Сначала она просто упала в темноту. Потом в этой темноте появились звуки красивой восточной мелодии, а к ней присоединились радостные крики людей. Тьма рассеялась, и перед Хадижей возникла гостиная дяди Али, наполненная людьми: музыкантами, танцовщицами, гостями. Среди множества лиц девушка угадывала знакомые лица отца, дяди Али, тети Латифы, дяди Мохаммеда, — все они радостно хлопали в ладоши, стоя в образовавшемся кругу. Хадижа приблизилась к краю круга, чтобы посмотреть на что так смотрят. В нем танцевала женщина. Красивое черное платье, свободно спускалось по фигуре, широкие золотые браслеты на запястьях блестели в свете ламп, густые каштановые волосы были собраны в высокую прическу, открывая изящную шею. Женщина повернулась к Хадиже, и девушка вздрогнула — это была ее мать, сама Жади.

Она радостно улыбнулась, заметив в разноликой толпе Хадижу:

— Иди, иди сюда, моя принцесса, — ласково позвала она.

Девушка смело шагнула в круг, умело повторяя движения танца матери. Они двигались синхронно, каждый поворот, движение рукой. Хадижа тоже заулыбалась, чувствуя себя абсолютно счастливой. Вскоре, со спины к матери присоседился отец. Он восхищенно следил за каждым ее движением, шагом и счастливо улыбался, но тут женщина резко повернулась и сразу прекратила танец.

— Уйди от меня, Саид, — зло сказала она, отступая на несколько шагов.

Лицо отца тут же становится сначала удивленным, потом печальным и в тот же миг злым.

— Я не буду твоей женой! Я не вернусь к тебе! — громко произнесла Жади.

Тут же музыка затихла. По толпе пронесся тихий шепот. Этот шепот все нарастал и превращался в слова «позор», «одалиска», страшное выражение «да проклянет тебя Аллах!». Девушка снова почувствовала себя маленькой растерянной девочкой, попавшей в плен жестоких обстоятельств. Горло внезапно сдавили рыдания, по щекам потекли жуткие слезы.

— Нет, нет, это моя мама… Не надо, — захлебываясь подступающими рыданиями, твердила Хадижа, поворачиваясь к толпе, но на лицах окружающих были лишь неизменные гнев и презрение.

— Мама! Мамочка! — Хадижа бросилась к Жади.

Та крепко-крепко ее обняла. Черное платье сменила светлая одежда и красивый нежно-голубой платок, скрывающий густые волосы. Ни гостиной, ни людей вокруг больше не было, и у Хадижи появилось ощущение, что мир вокруг завертелся и снова стал падать во тьму. Только собственное дыхание и бешенный пульс, стучащий в висках, еще олицетворял присутствие реальности.

— Все будет хорошо, моя принцесса. Моя маленькая Хадижа, — шептала Жади, все крепче и крепче прижимая к себе дочь, — Аллах хранит тебя.

С лица женщины медленно спадал румянец, заменяясь смертельной бледностью. В глазах гас огонек жизни, а в уголке ярко-красных губ появился кровоподтёк. Руки Жади ослабли, выпуская Хадижу из своих крепких объятий.

— Мама? Ма… — голос дрожит, а глаза не хотят верить этой ужасной картине, не хотят верить смерти родного человека.

Взгляд женщины застывает, словно у куклы, и девушка чувствует, как на ее руку капает что-то теплое. Она поворачивает голову и видит, что платок окрасился кроваво-красным цветом и маленькие капли мучительно срываются с него вниз. Девушка резко дергается в попытки убрать руку и тут же чувствует удар.

Хадижа проснулась. Она лежала на полу, подушка валялась рядом, а цветастое покрывало, которым была застелена постель, помято свисало с края. Видимо, она так металась во сне, что упала. Только вот, что ей снилось, Хадижа никак не могла вспомнить. Потерев ушибленный бок, девушка поднялась с пола. Да, давно она не падала с кровати, наверное…с самого детства. В приюте, особенно первое время, ее часто мучили кошмары; своими криками и безостановочным плачем она часто будила соседок, но, когда просыпалась, не могла ничего вспомнить.

В комнате было душно, может, это и было виной возвращения столь реальных кошмаров. Хотелось пить. Поискав в комнате графин с водой и не найдя ничего, девушка решила спустится вниз. В гостиной никого не было, и Хадижа, подчиняясь интуиции, пошла направо.

Тихие голоса дяди Али и отца из-за занавески. Девушка знала, что подслушивать чужие разговоры нехорошо, но имя «Зейн» заставило остановиться.

— Саид, не будь глуп, ты правда веришь, что сможешь устроить им фиктивный брак? — голос дяди Али был полон сомнения.

— А почему нет? С Жади это же вышло.

— Жади была взрослой женщиной, матерью, а не юной девчонкой. Вот Зейн возьмёт Хадижу в жены фиктивно, и как ты себе это представляешь? Что через год он разведется с ней, пусть даже не тронутой и без детей. А что потом? Судьба отвергнутой женщины или, в лучшем случае, второй, третьей или четвертой жены?

— И что вы предлагаете? — в голосе Саида, наконец, возникло понимание, — Если мы сейчас расторгнем свадьбу, Самат Абу Аббас узнает об этом, и все начнется сначала.

— Зачем же расторгать? — в голосе Али зазвучало удивление, — По мне, в данной ситуации ты нашел практически идеальный выход. Зейн, каким бы он ни выглядел со стороны, и какими бы свободными ни были его взгляды, истинный мусульманин, живущий по законам Аллаха. Единственное, что меня беспокоит, это отношения Зейна с семьей.

— Он не общается со своими родными, насколько я знаю, уже более десяти лет. Причина не известна даже мне, но, как я понял, в прошлом произошла серьезная ссора, — задумчиво произнес Саид.

— Человек без семьи, что дерево без корней, подует сильный ветер, и дерево упадет под его напором, но, с другой стороны, Хадижа, тоже потерявшая свои корни, в каком-то смысле, может стать настоящей семьей для Зейна, и дать ему опору, как и он для нее, — размышлял дядя Али, — А еще, так как у Зейна нет родственников, то он не увезет Хадижу к своей семье, и она останется недалеко от тебя.

— Вот тут-то я не был так уверен, — как-то печально произнес Саид.

Хадижа услышала шаги в коридоре и резко дернулась в сторону, чтобы не быть обнаруженной за таким постыдным занятием, как подслушивание. Из-за поворота появилась невысокая женщина.

— Хадижа? Что ты тут делаешь? — заметив девушку, высоким, немного неприятным голосом спросила она, — Это мужская часть дома!

— Я искала кухню, — краем глаза следя за занавеской, что осталось в стороне, за которой, видимо, скрывался кабинет дяди Али, ответила она, мысленно молясь, чтобы мужчины не вышли на шум.

— А! Конечно-конечно! — спохватилась служанка, — Иди за Каримой, — прошла она вперед, указывая рукой.

С кухни доносились аппетитные ароматы готовящихся на жару блюд. Служанки, перебирая травы, нарезая продукты или что-то помешивая в больших кастрюлях, переговаривались на певучем арабском языке и иногда громко смеялись.

Около окна, на ступеньках небольшой лесенки, отделяющей одну часть кухни от другой, сидела Зорайде. Ловко орудуя ножом, женщина чистила картофель.

— А я думала, что хозяйки дома ничего не делают, — подсела к ней Хадижа.

— Это зависит от хозяйки, — фыркнула Зорайде, — Сид Али обожает мою баранину и сразу заметит, если блюдо будет готовить кто-то другой. А ты проголодалась?

— Нет, — покачала головой девушка, — пить хочу.

— Сока? Чаю? Кофе? Недавно на рынке купила прекрасные кофейные зерна.

Хадижа не была особой любительницей этого терпкого напитка, но тут не решилась отказываться, и через несколько минут держала в руках чашечку с густым темно-яшмовым ароматным напитком. Кофе действительно был приятным, с чуть пощипывающим язык послевкусием шоколада.

— Говорят, на кофейной гуще гадают, — допив напиток, сказала Хадижа, рассматривая гущу осевшую на стенках чашки.

Зорайде, вздрогнув, посмотрела на девушку. На миг перед ней возникла еще совсем юная Жади, ласково упрашивающая посмотреть ее будущие.

— Да, я умею читать рисунки, — призналась она, — но это харам, грех, никто кроме Аллаха не должен знать свою Судьбу.

— Девочки в приюте особо не задумывались об этом, — пожала плечами Хадижа, вспоминая ночные посиделки, когда кто-то из воспитанниц принес книгу по гаданию, и они давились горьким дешевым напитком, пытаясь потом разглядеть на дне чашки силуэты предметов, цифр или животных.

— А ты хотела бы узнать свою судьбу? — спросила Зорайда, понимая, что если девочка попросит, то отказать ей не получится.

— Нет, — ставя чашку на блюдце, покачала головой Хадижа, — Иногда лучше не знать, ведь это не значит, что мы сможем изменить предначертанное. А так остается выбор, пусть и иллюзорный, но, все-таки, мой собственный.

— Ты мудрее, чем твоя мать в этом возрасте, — внимательно посмотрев на Хадижу, произнесла Зорайде.

— А какой была моя мать? — с любопытством спросила девушка.

— Жади, — женщина задумалась, — Веселой, очень упрямой. Она прекрасно танцевала. Жади долгое время жила вместе с матерью в Бразилии, и только после смерти Салуы приехала сюда, к дяде Али.

— Значит она тоже была «испорчена западом»? — вспомнила девушка фразу дяди Абдула.

— Она верила в любовь, в свою Судьбу, хотела ее встретить, шла против воли сида Али, воли твоего отца. Не слушала никого, — перед глазами Зорайде возникла упрямая девчонка, гордо поднявшая подбородок:

«Я выйду замуж только по любви, или лучше остаться одной!».

— Это ее и сгубило, — на глаза женщины навернулись непрошенные слезы. Она быстро вытерла их тыльной стороной ладони, — Нельзя плакать по умершим — это харам, — ворча на саму себя, произнесла она.

— Такова жизнь, — обняв женщину, прошептала Хадижа, — Я пойду выйду на крышу, осмотрюсь вокруг, может, сделаю пару эскизов, — видя, что расстроила женщину, сменила тему девушка.

— Хорошо, я позову тебя, когда обед будет готов. Сид Али захочет всех собрать за одним столом ради такой радости.

— Если отец будет искать меня…

— Я скажу, — кивнула Зорайде.

Девушка бегом направилась к выходу из кухни. Зорайде, посмотрев ей в след, грустно улыбнулась, вспоминая как в свое время также, спеша куда-то из кухни выбегали и Жади, и Латифа, да и сама маленькая Хадижа…некоторые вещи никогда не меняются. Женщина протянула руку за грязной чашкой и непроизвольно взглянула на осевшую гущу. Силуэты двух людей*, повернутые лицом друг к другу — хороший знак, ее девочка будет счастлива, но тут же нахмурилась — с другой стороны, у самого края чашки виднелся силуэт буйвола**. Зорайде отставила фарфор в сторону:

— Аллах не допустит, что бы с Хадижей что-то случилось.

Кожаная красильня с высоты дома напоминала Хадиже палетки с акварельными красками. В каждом круглом или прямоугольном чане был свой цвет. Рабочие, сильные молодые мужчины, с помощью длинных палок вылавливали оттуда покрашенные шкуры и раскладывали по краю для сушки.

Карандаш скользил по бумаге: силуэты рабочих, очертание чанов и раскинувшаяся вдали пустыню. Девушка полностью ушла в свое занятие, поэтому, услышав голос отца, вздрогнула.

— Чем больше кусков они покрасят, тем больше денег получат, — сказал Саид, подходя к Хадиже, — Они красят также, как красили их отцы, деды и прадеды, никакой химии. Вон, там, — он указал на группу чанов, — где желтый цвет — это шафран или кожица граната, зеленый — мята, коричневый — кора мимозы, красный — паприка.

— И долго шкуры красятся?

— На покраску овчины и козлины уходит одна неделя. На покраску коровьей кожи — две, а верблюжья кожа в красильных ваннах и вовсе проводит целый месяц, — пожал плечами Саид, — Хотя верблюжья сейчас довольно редка, хозяева предпочитают катать туристов, чем сдавать шкуры.

Некоторое время они вдвоем наблюдали за рабочими трудящимися внизу. Один из них закатал штанины и спрыгнув прямо в чан, стал топтаться там. Это напомнило Хадижу сцену из старого фильма, где таким же способом давили вино из винограда.

— Завтра прилетят Мохаммед с семьей.

— А дядя Абдул с тетей Назирой? — морщась, вспоминая все те слова, что наговорила ей родственница, спросила Хадижа.

— Соберётся вся семья, — коротко ответил отец.

— А Зейн? — голос невольно дрогнул при произношении его имени.

— Жених появится здесь только в день свадьбы, — резче, чем хотел, сказал Саид.

Слова дяди Али были более, чем неприятны, но действительно открыли ему глаза. Брак, что они заключат через два дня, как бы он этому ни противился, должен быть настоящим. Ведь иначе незавидная Судьба отвергнутой жены коснется Хадижи. Смотря на дочь, такую спокойную, полностью отдавшуюся любимому занятию он осознал насколько от нее далеки все ценности, что прививают детям с рождения: семья, религия, продолжение рода, — Хадижа невольно стала одиночкой, привыкла быть сама по себе, и Саид не знал, как же это исправить.

Может быть, Зейн не лучший кандидат, но, с другой стороны, мужчина не мог отрицать, что между этими двумя уже протянулись какие-то невидимые нити. И друг уж точно не станет делать что-то против воли Хадижи, ломать ее, но, возможно, ему удастся вернуть ее к семье, вернуть ее…прежнюю.

— Прости меня.

Хадижа удивленно посмотрела на отца.

— Я знаю, ты не хочешь этого брака, — продолжил он.

— Ты не виноват, — пожала плечами девушка, — Знаешь, отец, я видимо начала понимать всю эту философию Судьбы и предопределенности. Все наши поступки, хорошие или плохие, значимые или мелочи влияют на будущие. Эффект бабочки… Нет, за Самата бы я не вышла, если бы даже меня вывели на площадь перед всеми людьми, и они бы начали закидывать камнями.

— Такого бы не случилось! — сжал ладони в кулаки Саид, — Я бы не допустил!

— Может моя Судьба выйти за Зейна, — улыбнулась Хадижа, и отвернулась, посмотрев вдаль, чтобы скрыть предательский румянец от одного воспоминания о мужчине, — Знаешь, когда сироты попадают в семью, когда их забирают в дом… Они очень стараются быть хорошими, не доставлять неприятностей, быть такими, какими их хотят видеть новые родители, но проходит время, и человек все равно становится собой, со всеми своими плохими и хорошими сторонами, и иногда детей возвращают. «Из-за них слишком много неприятностей», — говорят они, — «Мы не думали, что будет так сложно».

Хадижа обхватила себя руками. Она никогда не была «возвращённой», но видела таких, разочарованных, озлобленных. Клеймо «бракованности» — это даже хуже, чем быть просто обычной сиротой.

— Я тоже старалась быть хорошей. Стать той, какую ты помнил, — призналась она, — Но последние месяцы не слишком с этим справлялась.

Хадижа сама не понимала, что подтолкнуло ее на эту исповедь. Высказать вслух все то, что накопилось в душе, что не давало спать по ночам; возможно, в этом был виноват кошмар, содержание которого она не помнила, но какую-то непонятную бурю в душе он оставил, то ли атмосфера старого восточного города, где все подчиняется древним традициям и воле Аллаха.

Вдруг девушка почувствовала руки отца, что легли ей на плечи, и обернулась. На лице Саида уже привычную маску серьезности сменило смятение и нежность. Да, наверное, именно так смотрит любящий отец на своего ребенка.

Саид внутренне ругал себя. Он слишком зациклился на правильном и неправильном, на законах и традициях. Пожалуй, в чем-то он стал таким же ханжой, как и дядя Абдул. Слишком глубоко ушел в свои воспоминание о прошлом, о Жади, о маленькой Хадиже и упустил из виду одно единственное: эта незнакомая девушка и есть его Хадижа!

— Знаешь, твоя мать долго не могла забеременеть, — глубоко вздохнув Саид, — К тому времени как ты родилась, любой другой взял бы еще одну жену, а, может, и не одну, но я не хотел ни другую жену, ни ребенка от другой. Когда ты родилась, и я взял тебя на руки, то почувствовал себя счастливейшим из всех смертных.

Саид словно ощутил тяжесть маленького тельца на своих руках и еще замутненные голубые глазки, смотрящие на него, словно узнавая, здороваясь. В тот миг мир померк, сконцентрировавшись в одной точке и снова заиграл яркими красками. Он стал отцом!

— Ты моя любимая дочь, — заглядывая Хадиже в глаза, произнес он, — Какой бы ты ни была, чего бы ни желала и где бы ни выросла — этого ничто не изменит. Хочешь я отменю эту свадьбу?! И плевать на все эти разговоры, на Самата, на всех, кто захочет осудить!

Хадижа почувствовала, как защемило сердце и стало трудно дышать. Сейчас отец был именно таким, каким она представляла в своих далеких детских фантазиях. Тот, кто всегда защитит, выслушает и поможет. Верилось, что сейчас он способен отменить все это, увести обратно в Рио и, возможно, даже опустить в колледж. Девушка прикоснулась к его щеке ладонью в ласковом жесте и покачала головой:

— Нет, не надо ничего отменять. Мне кажется, я хочу замуж за Зейна. При том, я еще не разу не была на свадьбах, особенно восточных, — улыбнулась она, — Или просто не помню этого.

Саид грустно улыбнулся:

— Хорошо. Это будет самая красивая, богатая и шумная свадьба. А ты будешь самой прекрасной невестой.

Мужчина наклонился, запечатлев на лбу дочери легкий поцелуй. Прямо, как в прошлом, которое она не помнит.

Примечания:

* — два человека против друг друга — говорит о взаимной любви.

** — буйвол — встреча со множеством страданий.