Хадижа сидела в комнате, изучая фотографии, которые успела сделать во время своей прогулки по королевскому дворцу Дар эль Махзен, и делала по ним наброски, с филигранной точностью выводя на бумаге узор золотых ворот. Травмированная нога лежала на удобном валике, обмотанная эластичной повязкой. Доктор диагностировал вывих и, выписав охлаждающую, снимающую воспаление мазь, велел не тревожить ногу три-четыре дня, так что у девушки появилась возможность почувствовать себя настоящей восточной принцессой, за которой беспрестанно ухаживали, хотя, с друг стороны, вынужденная обездвиженность довольно сильно утомляла.

Зорайде, тетя Латифа и Самира заходили к ней, развлекая разговорами и рассказами о том, произошло за день. Иногда заглядывал и дядя Али. При виде него Хадижа невольно ловила себя на мысли, что и ждет, и боится приезда Зейна. Расскажет ли дядя Али о происшествии в развалинах? Хотя он обещал этого не делать. А может, стоит рассказать самой? От одного воспоминания о Самате и скотче с чадрой в его руках, от одной мысли, что он хотел с ней сделать и сделал бы, мурашки бежали по коже, а руки холодели от страха. Хадижа гнала от себя эти мысли об этом. Ей повезло на этот раз, а потом…потом Зейн увезет ее в Париж, она поступит в Академию, и Самат уже никогда не сможет до нее добраться.

— Он приехал! Приехал! Зейн приехал! — послышались приветственные крики во дворе через приоткрытую ставню окна.

Хадижа вздрогнула, отложив альбом с эскизами. Девушка взволновано посмотрела на свое отражение в зеркале и пригладила волосы; расческа лежала на туалетном столике, стоящем довольно далеко, и чтобы допрыгать до нее на одной ноге, нужно потратить немало времени, но предстать перед мужем лохматым чучелом совершенно не хотелось. Хадижа сползла на край кровати, уверенно встав на здоровую ногу, и сделала первый прыжок. Осталось еще два-три. Поймав равновесие, Хадижа прыгнула еще раз и на это раз ей не так повезло — неловко переступив со здоровой ноги на травмированную и зашипев от боли, девушка неловко покачнулась и точно бы упала, набив себе еще шишку и пару синяков, если бы ее не подхватила сильная мужская рука.

— Пожалуй, теперь я вижу, почему Саид говорит, что тебя нельзя выпускать из вида надолго, — низкий голос Зейна с шутливой, но при этом нежной интонацией, прозвучал над самым ухом.

Хадижа повернулась, встретившись с темно-карими глазами, в которых кроме озорного огонька, был и плохо скрываемый отблеск тревоги. Он волнуется за неё.

— Ас-саля́му але́йкум, Зейн, — поздоровалась она, — Все совсем не так плохо, как кажется, — запротестовала она.

Мужчина же просто подхватил ее на руки, так что Хадиже оставалось только обхватить шею мужа.

Он вернул Хадижу на покинутую минутой ранее постель, а сам сел перед ней и с вниманием врача-практиканта начал осматривать ногу в повязке:

— Болит?

— Почти нет, — покачала головой девушка, вздрогнув, как только ощутила, как его пальцы нежно и легко прошлись по стопе.

— Как это случилось? — задал он тот вопрос, который Хадижа и ожидала, и боялась услышать.

Врать не хотелось абсолютно, но сказать всю правду тоже казалось нереальным. А вдруг Зейн пойдет разбираться с Саматом за попытку похищения, которую никто не может доказать? И если там еще и завяжется драка. А что дальше? Арест? Тюрьма? Позор для всей семьи?

— Я была в развалинах на краю пустыни и оступилась, — шепотом ответила Хадижа.

— Значит, в развалинах? — лицо Зейна помрачнело на миг.

Девушка заметила, что у дяди Али, тети Латифы так же менялось выражение лица, как только она заговаривала о развалинах. Никто не говорил, что такого в них такого, а это злило, и сейчас Хадижа не выдержала:

— Да, что в этих развалинах такого, что каждый раз, когда о них заходит речь, то у всех такие глаза, словно я своими руками задушила котенка?!

— Твоя мама очень любила эти развалины и часто ходила туда, — став серьезным сказал Зейн.

— И все? — испытывающее смотрела на мужа Хадижа.

— Именно там она встретила бразильца, в которого влюбилась, — голос Зейна стал сухим и безэмоциональным.

— Ясно, — отвернулась Хадижа.

Было видно, что эта тема Зейну неприятна, да и самой девушке стало как-то тоскливо. В комнате повисла режущая тишина, напряженная, вязкая, тяжелая. Уже жалея, что затеяла этот разговор, Хадижа потянулась за альбомом с набросками. Вслед за альбомом потянулась и стопка фотографий, легко соскользнувшая по постели и рассыпавшаяся с тихим шелестом по полу.

— Ой! — вскрикнула Хадижа, посмотрев на цветной калейдоскоп, расстелившийся по ковру.

Зейн стал собирать фотографии и замер, когда наткнулся на ту, где был изображен он. Мужчина в тот момент любовался древней мозаикой. Хадиже нравилась эта фотография, сделанная украдкой: Зейн был здесь какой-то настоящий, кажется, еще секунда и ты сможешь узнать, о чем он думает, что чувствует, что скрывается в задумчивости его мрачной фигуры. Здесь была душа.

— Отдай, пожалуйста, — прошептала Хадижа.

Мужчина протянул фотографии, что успел собрать:

— Ты не только талантливая художница, но и фотограф.

Хадижа покачала головой:

— Фотография — это дело момента. Рисовать мне нравится намного больше. В рисунке можно изобразить прошлое и будущие, фантазию и мечту. Фотографии зачастую предпочитают реальность, иногда жестокую.

В этих словах было столько неясной печали, боли, что Зейн впервые задумался, что пережила Хадижа за те годы, что прожила в приюте. Ему захотелось ее обнять и тем самым хотя бы на немного защитить от всех этих невзгод.

— Хадижа, не составишь мне компанию? Я хотел бы выпить чая.

— Да, но…

Девушка многозначительно посмотрела на свою ногу, но договорить фразу не успела, так как была в тот же миг подхвачена на руки. И ей снова оставалось лишь сильнее обхватить крепкую шею мужчины.

— Не бойся, не уроню, — раздался голос возле уха.

— Я не боюсь, — покачала головой Хадижа, машинально прижимаясь к нему чуть сильнее.

Они спустились на первый этаж в гостиную, где на небольшом столике уже стоял поднос с фруктами, лепешками и сладостями. Зейн бережно усадил свою драгоценную ношу на диван.

— Спасибо, — смущенно прошептала Хадижа, ловя себя на мысли, что, когда он так близко, то ей почему-то очень хочется его поцеловать.

— Не за что, — сам мужчина опустился на кресло напротив.

Служанка тут же принесла горячий чай.

— А где все? — удивилась Хадижа такой пустынности дома.

— Сид Али пошел на рынок верблюдов. Лары Зорайде, Латифа и Самира — на Медину за специями, — ответила служанка. — Не волнуйтесь, госпожа, они скоро вернуться.

— Конечно, — кивнула она.

— Так чем же ты еще занималась в эти дни, кроме опасных прогулок по развалинам? — спросил Зейн, отпивая свой напиток.

— Мы с Самирой съездили в город Шефшауэн, в гробницы Меридинов и каньон Дадес, — стала перечислять Хадижа, — Меня особенно впечатлил Шефшауэн: столько оттенков голубого и синего в одном месте, что казалось, все другие цвета исчезли вовсе.

— Синий и голубой — цвета небесной истины, философии, покорности Божьей воле и смирения, — улыбнулся Зейн.

— Я больше люблю оттенки зеленого и красного, — ответила Хадижа, — Так что там в Рио? Все дела улажены?

Зейн пожал плечами:

— Вполне, конечно, я не бросаю клуб на произвол судьбы, назначил управляющего, но и самому нужно будет появляться хотя бы раз в полгода. Не скажу, что это чем-то отличается от того, как я веду дела в других клубах.

— Других? — наклонила голову Хадижа?

— Да, — улыбнулся Зейн, — У меня клубы в Египте, Саудовской Аравии и Ливии.

— Ух, — выдохнула Хадижа не думая, что сеть клубов настолько широка, — И теперь ты решил освоить Европу?

— Почему бы не попробовать, — улыбнулся мужчина.

— Думаю, это будет несколько сложнее, конкуренция выше, — с хитрой улыбкой проговорила Хадижа.

— Я не отступаю перед трудными задачами, даже наоборот, — вернув ей улыбку, ответил он.

Хадижа не могла точно сказать, о чем этот разговор: о его делах, или о их личных отношениях, но вдруг почувствовала себя неловко. Чтобы как-то оправдать возникшую паузу, Хадижа отщипнула кусочек лепешки и стала усиленно пережевывать.

Звук шагов заставил обоих повернуть голову к входу — гостиную бодрым шагом вошел сид Али. Зейн поднялся навстречу, чтобы поприветствовать хозяина дома.

— Как я рад твоему возвращению, — душевно обнял гостя мужчина.

— Спасибо, сид Али, — поздоровался Зейн с ним.

— Хадижа, — улыбнулся Али, — Как нога?

— Все хорошо, — ответила девушка, — Через пару дней, думаю, смогу наступать.

— На все воля Аллаха. Я присоединюсь? — мужчина сел в кресло, где до этого сидел Зейн.

— Мы в вашем доме, — Зейн пересел на диван рядом с Хадижей.

— Как прошла твоя поездка? — спросил дядя Али.

— Все отлично, — ответил Зейн.

Дальше мужчины обсуждали рынок верблюдов и золота, дела красилен и какую-то новую экономическую политику Марокко. Хадижа не особо вслушивалась в разговор, ощущая лишь аромат одеколона Зейна: нотки сандала смешивались с чем-то фруктово-цветочным и одновременно до невозможности приятным, — мурашки на коже коснулись даже кончиков пальцев; захотелось уткнуться в плечо мужчины, и она позволила себе придвинуться к нему чуть ближе.

— Оставайся здесь Зейн, теперь ты часть семьи, — предложил сид Али мужчине, — К тому же Хадижа не будет так скучать.

— Спасибо, сид Али, — благодарно улыбнулся Зейн, взглянув на жену, продолжил, — Я не дам ей заскучать.

Хадижа почувствовала, как щеки заалели, хотя и понимала, что Зейн не имел ничего стыдного в виду.

— Вот и славно, — с хитрой улыбкой проговорил Али, посмотрев на супругов, и хлопнул в ладоши.

На все воля Аллаха, но самому Али очень хотелось, чтобы у этих двоих все сложилось, ради них самих и ради Жади, которую он всё же не смог уберечь.

«Аллах, соедини их сердца неразрывными нитями, — взмолился про себя Али, — Пусть друг в друге они найдут истинное счастье».

* * *

Хадижа сидела во внутреннем дворе, возле декоративного бассейна, в котором плавали лепестки роз, распространяя свой аромат в каждый уголочек этого тихого места. Здесь было не так жарко, как на балконе, но света вполне хватало, чтобы рисовать.

Зейн подошел со спины, но Хадижа точно знала, что это он. Может, виноват аромат сандала, может, звук шагов, почти не слышный, мягкий, словно поступь хищника, походка танцора, но за секунду до того, как он заговорил, мурашки прошлись по спине, от затылка вниз, и, перебежав к животу, скопились где-то у подвздошных впадин.

— Не помешаю? — спросил Зейн.

— Нет, — штрих на листке.

Он садится рядом, так близко, что при желании Хадижа могла бы облокотиться спиной на его плечо, но всё равно осталась сидеть прямо. Девушка слушает шелест страниц, ей любопытно, что он читает, и украдкой поворачивается, чтобы разузнать.

— «Песок и пена» Джебрана Халиля, — ответил Зейн, видимо заметив ее интерес.

— Это тот поэт, которого ты цитировал…

Хадижа смутилась, не зная, как продолжить.

— Когда омывал тебе ноги? — продолжил за нее мужчина.

— Да, — тише ответила она.

— Почитать вслух?

Хадижа согласно кивнула.

Выразительный, глубокий, мужской голос, с нотками бархата, прозвучал в тишине дворика:

— Ты свободен днем, под солнцем, и ты свободен ночью, под звездами. Ты свободен, когда нет ни солнца, ни луны, ни звезд. Ты свободен, даже когда закроешь глаза на все сущее. Но ты раб любимого тобою, потому что ты любишь его. И ты раб любящего тебя, потому что он тебя любит.

Хадижа не знала, сколько слушала чтение Зейна, его голос, уносящий её куда-то далеко, а на листке сами собой выписывались восточные узоры и пески бесконечной пустыни, с вереницами караванов, восточные танцовщицы и сказочные принцы. В какой-то момент девушка облокотилась, почувствовав твердую опору под спиной. В голове проносились образы, разбуженные строками восточного поэта. Хадиже, казалось, что она куда-то уплывает, то ли погружаясь в фантазии, то ли в сон. Неясные образы становились все четче, и вот она стоит на обочине дороги, вокруг лес, но несмотря на это, застывает какая-то нереальная, могильная тишина: ни шороха листвы, ни пения птиц. Неприятный запах жженой резины раздражает обоняние, и Хадижа оборачивается в поисках источника вони.

Автомобиль лежит колесами вверх, которые продолжают вращаться с неприятным шорохом, от двух из них идет едва заметный дым. Девушка вдруг чувствует, что дышать становится тяжело, словно что-то потустороннее сдавливает грудь. Движение в салоне автомобиля, привлекает ее внимание. Хадижа боится туда посмотреть, но и не может отвернуться. Из бокового окна заднего сидения, появляется женская рука, вся в порезах. Хадижа вздрагивает от испуга, и не осознано протягивает свою руку в ответ. Рука женщины исчезает в салоне, на месте ее появляется лицо, бледное, в порезах и ссадинах, на котором ярко выделяются глаза — выразительные, темно-карие глаза, подведенные черным карандашом. Они смотрят с отчаянием неизбежной смерти, со страхом и болью, что Хадиже хочется завыть, хочется открыть эту дверь, раздирая кожу рук в кровь. Желание спасти, помочь успеть захватывает все ее существо, но стоит девушке сделать шаг, как яркая вспышка огня оранжевым пламенем охватывает весь корпус автомобиля.

— Мама! — девушка резко дернулась, открыв глаза, и если бы не мужская рука, вовремя обхватившая Хадижу, то она бы точно упала в воду.

Зейн чувствовал, как Хадижу трясло, словно в ознобе, пальцы побелели в суставах, вцепившись в края альбома.

— Тише, тише, тише, — успокаивал он девушку, — Все хорошо, с тобой все хорошо.

Хадижа задышала ровнее, и пульс её сердца уже не казался таким бешеным, колотящим, почти болезненным.

— Спасибо, — хрипло благодарит она, отстраняясь.

— Что тебе снилось? — осторожно спрашивает Зейн.

Хадижа поджимала губы и качала головой:

— Не помню, — после таких снов не остается ничего кроме головной боли, — Мне казалось, что я закрыла глаза лишь на секунду.

— Держись, я отнесу тебя в дом и попрошу заварить тебе чай, — подхватывая жену под колени, сказал Зейн.

— Ты и так сегодня целый день меня носишь на руках, — смутившись, проговорила Хадижа, желая возразить, но, посмотрев на мужа, который всем своим видом показывал, что она, конечно, может с ним поспорить, но он все равно сделает по-своему, отступила — и спасаешь, — закончила она.

— Приму это за комплимент, — улыбнулся Зейн, — Я поклялся, что буду оберегать тебя, но не прошло и двух недель с нашей свадьбы, как с тобой произошла неприятность. Если, чтобы уберечь тебя, не придется носить тебя на руках всю оставшуюся жизнь, я согласен.

Хадижа не знала, что ответить на это, но улыбнулась, доверительно уткнувшись в грудь мужчины. Было приятно осознавать, что ему не все равно, приятно чувствовать, что о тебе готовы заботиться.

В гостиной уже сидели Латифа с малышом Кави на руках и Самира. Зейн бережно опустил Хадижу в кресло и поприветствовал родственниц:

— Глаза радуются, наблюдая за счастливой матерью и ее детьми, — поклонился он Латифе.

— Спасибо, Зейн, — улыбнулась ему женщина, — Воистину, дети — это счастье.

Самира с Хадижей лишь переглянулись, покачав головой. Дети, может, и счастье, но только тогда, когда они любимы и желанны, а становиться матерью ни та, ни другая еще не хотели.

— Как дела, Хадижа? Что-то ты бледная, — спросила Самира, чтобы свернуть тему материнства.

— Все нормально, просто задремала возле бассейна и чуть не нырнула, — ответила Хадижа, — Спасибо, Зейну, — она посмотрела на мужчину, — Вовремя подхватил.

— С учетом, что это мое чтение тебя усыпило, — пошутил он.

— О, Аллах! — воскликнула Латифа, — может, тогда тебе стоит подняться наверх и отдохнуть?

— После ужина, тетя, — поспешила успокоить ее Хадижа улыбнувшись, — Со мной все в порядке, правда.

Как Хадижа и сказала, после вкусного и по-семейному уютного ужина она поднялась в свою комнату, точнее, ее снова донес на руках Зейн. Стоило мужчине, извинившись спуститься вниз, как Самира забежала в комнату к кузине.

— Зейн с тебя чуть ли не пылинки сдувает, — с хитрой улыбкой воскликнула она, — Я даже немного завидую.

— Он просто обо мне заботится, — возразила Хадижа.

— Ага, а еще он в тебя влюблен, я вижу, как он на тебя смотрит, — фыркнула Самира, — У Зе-Роберту, тоже такой взгляд, — она глубоко вздохнула.

— Скучаешь? — скорее констатировала факт, чем спросила, Хадижа, — Так поезжай к нему!

— Сначала я провожу тебя, — покачала головой Самира, — Ведь ты уезжаешь надолго.

— Но не навсегда же.

— Париж — город любви, — с псевдофранцузским акцентом, продекламировала Самира, — Лямур! Тужур…

— Твой французский ужасен! — засмеялась Хадижа.

— Может, там вдалеке от всех у вас с Зейном, что-то получится, — став серьезной, проговорила Самира.

— Я еду туда учиться, — пожала плечами Хадижа.

— Одно другому не мешает, поверь мне, — ухмыльнулась Самира.

Хадижа вспомнила, как хорошо и спокойно ей было сегодня рядом с ним. Как волна тепла и мурашек охватывала все существо, стоило ему дотронуться до её пальцев; как рада была она тому, что он приехал.

Влюблена в собственного мужа; и все бы ничего, если бы брак не был фиктивным.

* * *

Зейн остался с дядей Али, когда все остальные уже вышли из-за стола. Слуги принесли мужчинам кальян, и легкий аромат табака закружил вокруг в медлительном, сонном тумане.

— Что случилось днем? — спросил Али: до мужчины дошли обрывки разговоров, но сути случившегося не знал.

— Я с Хадижей сидел во внутреннем дворе, возле бассейна. Читал ей, и она задремала, буквально на минуту. Видимо, ей что-то приснилось, потому что когда она проснулась, то звала Жади.

Али нахмурился, выпуская кольца дыма:

— Саид говорил, что память девочки медленно, но возвращается.

— Да, — согласно кивнул Зейн, — Хотя сама Хадижа говорит, что не помнит, что ей приснилось. Не думаю, что это что-то хорошее, — вспомнив, какой бледной и испуганной была девушка после пробуждения, констатировал он, — И вообще, она ведёт себя странно: молчаливо, скованно, еще и эта травма. Зачем она пошла в эти развалины?

Али отложил мундштук кальяна, внимательно посмотрев на Зейна. Мужчина надеялся, что, осмыслив, Хадижа передумает и все расскажет мужу, но этого не произошло.

«О, Аллах! Не видать мне райских кущ твоих», — взмолился Али, понимая, что сейчас нарушит слово, данное Хадиже, но он не мог позволить девочке идти на поводу у своего страха и самонадеянности. Он должен выложить всё.

— Она ушла туда во время дневной молитвы, поэтому никто из слуг не последовал за ней. Аллах скор в своих расчетах, и в развалинах она встретила Самата Абу Аббаса, — слова Али упали как камни в глубокую воду.

— Этот мальчишка приехал в Фес?!

— Не просто приехал, — покачал головой хозяин дома, — по словам Хадижи, он пытался ее похитить, и ему это почти удалось. Если бы мой друг Аслам не проезжал мимо на верблюде, кто знает, чем могло ьы все это кончится.

Ладони Зейна сжались в кулаки, и Али не позавидовал бы сыну Жаудата, окажись он сейчас здесь, но, видя, как в глазах мужчины разгорается ярость, поспешил предостеречь от неверных, хоть и справедливых поступков:

— Зейн, у Хадижи нет свидетелей, а мальчишка поспешил уехать из города, так что, любой твой необдуманный поступок может поднять волну, которая ударит по тебе самому и по Хадиже.

— Так что же, мне теперь спустить ему это? — мрачно спросил он.

— Почему же? Послушай мой совет, представь к Хадиже телохранителей, и желательно так, чтобы ни сама она, ни кто-либо из ее окружения об этом не догадался. Если Самат попытается проделать еще что-нибудь подобное, то, во-первых, за Хадижу будет кому заступиться, а, во-вторых, сумеешь поймать Самата с поличным.

Слова сида Али достигли своей цели, и Зейн выдохнул сквозь зубы, а вся его фигура перестала быть такой напряженной и угрожающей. Он взял предложенный мундштук и затянулся.

— Почему Хадижа не рассказала мне обо всем сама? — молчание девушки неприятно кольнуло сердце.

— Возможно, боялась, что, узнав о Самате, ты ограничишь ее свободу. Саид, к примеру, именно так бы и поступил, — предположил сид Али, — А еще она уверена, что, когда уедет в Париж, Абу Аббас будет слишком далеко, чтобы навредить ей. С другой стороны, возможно, она испугалась, что, узнав правду, ты, действуя на эмоциях, поспешишь разобраться с наглым мальчишкой, и тут не скажу, что она была далека от истины.

Зейн не мог не согласиться. Горячая кровь фараонов иногда затмевала все доводы разума, особенно когда это касалось женщин и чести.

— Научиться доверять иногда сложнее, чем научиться любить, — выпуская еще несколько колец дыма, философский произнес Али, — Хадижа выросла в окружении чужих людей, без поддержки семьи, и привыкла со всем справляться сама, не доверяя никому свои тайны. Я уверен, и тебе это знакомо?

Зейн медленно кивнул, привыкая, что его собеседник читает людей словно страницы раскрытых книг.

— Да, я давно забыл, что значит поддержка семьи, уют родного дома, где тебя ждут, — мужчина поморщился, словно от боли, но тут ж вернул себе самообладание, — В молодости все было легче, раны заживали быстрее.

— Но, даже зарубцевавшись, продолжали напоминать о себе, — кивнул Али, давая знать, что понял мужчину, не желающего говорить о своем прошлом, — Аллах предоставил тебе великую возможность начать все заново, — улыбнулся он, — не упусти ее.

— Не беспокойтесь, сид Али, — кивнул Зейн в ответ.

Они еще долго разговаривали, пока серп луны не взошел над древним марокканским городом. Зейн поднялся на второй этаж, в отведенную для него комнату, но перед этим заглянул к Хадиже. Девушка мирно спала, окруженная фотографиями и собственными рисунками, и казалась среди всего этого множества бумаг и подушек еще беззащитнее. Зейн вновь вспомнил о Самате и о том, какой страх, наверное, пережила эта девочка, спасая себя. Слава, Аллаху, он не допустил худшего, и теперь Зейн не сведёт с девушки глаз. Он поступит так, как советует сид Али. Он не скажет ей. Он не скажет Саиду. Он подождет, пока девушка сама доверится ему, а уж он со своей стороны сделает для этого всё, от него зависящее.