Отъезд оказался таким же суетливым занятием, как и подготовка к свадьбе; разве что, вокруг не было такого необъятного количества родственников. Хадижа до сих пор не могла поверить в то, что едет в столицу Франции, едет учиться в Парижскую Академию художеств, не могла поверить даже тогда, когда ей пришло письмо, в котором говорилось, что предоставленных документов, подтверждающих ее личность и личность Зои Вебер как одного человека, достаточно, и она зачислена на первый курс. Девушке казалось, что она находится во сне, и оттого боялась проснуться. Глаза горели, счастливая улыбка не сходила с лица; Хадижа полностью погрузилась в работу над проектом, что хотела представить членам комиссии на отборочном конкурсе в ателье*. Родственникам постоянно приходилось напоминать ей о завтраке, обеде и ужине, а вытащить её на прогулку стало практически невыполнимой задачей. Стерпев такое поведение жены в первый, второй и третий день, Зейн на четвертый просто не выдержал и, подхватив ее на руки, буквально вынес на улицу.

— Зейн, что ты делаешь? Нога уже не болит, носить меня на руках нет никакой нужды! — возмутилась девушка, как только снова почувствовала под ногами твердую землю.

— Зато ты, похоже, начинаешь забывать, как выглядят небо и солнце. Я понимаю, что ты творческий человек и любишь писать, а это поступление для тебя очень много значит, но ты не должна забывать и другие вещи. Например, прогулки.

Хадижа потупила взгляд. Зейн был прав, она как всегда слишком увлеклась. Жак часто говорил, что если бы не он, то она умерла бы от голода, недосыпа и отравления масляными парами прямо возле мольберта, так и не завершив свой главный в жизни шедевр. Девушка улыбнулась от одной мысли, что скоро увидит друга.

— Прости, я действительно увлеклась, — повинилась Хадижа под серьезным взглядом мужчины, — Обещаю, что на сегодня и завтра отложу кисти в сторону. Так куда мы пойдем на прогулку?

— Выбирай, — разведя руки в стороны, сказал мужчина.

— Тогда в Мечеть-университет Карауин. Только переобуюсь, — посмотрев на сандали, в которых привыкла бегать по дому, Хадижа, на мгновение скрылась за его резными дверями, чтобы тут же вернуться — она не любила вынуждать кого-либо ждать её, тем более, Зейна.

В тот день они действительно гуляли до самого вечера по ухоженным, выстеленным узорчатой плиткой дорожкам на территории университета, мимо мраморных фонтанов, брызжущих кристальной водой, и экзотических растений, с плодами причудливой формы.

— Легенды гласят, что основателем университета была женщина — дочь очень богатого человека родом из Туниса. После его смерти, она вместе со своей сестрой Мириам решила построить мечети, чтобы на долгие века сохранить память о своём отце, — рассказывал Зейн, когда они остановились полюбоваться высокими арками, с замысловатыми узорами из гипса.

— Мириам возвела Аль-Андалуз, а ее сестра стала основательницей этой мечети, — продолжила Хадижа, — Я подготовилась, в интернете можно найти почти любую информацию, — ответила Хадижа на его удивленный взгляд.

Зейн рассмеялся:

— Согласен, но любым знанием нужно уметь воспользоваться.

Дальше они гуляли по Медине. Крики продавцов, валящих свой товар, яркие краски платков, блеск золота, аромат пряностей и благовоний, горячий ветер пустыни — девушка поймала себя на мысли, что будет скучать по всему этому. Будет скучать по Фесу. Она была очарована этой восточной сказкой, иногда жестокой, иногда прекрасной, но, определённо, честной. Видимо, отец был прав, и пока она жила в доме дяди Али, в ней, если не проснулась память, то точно проснулась кровь предков. Взгляд Хадижи скользил по латку с украшениями и наткнулся на подвеску: изящно выточенный камень тигрового глаза был окутан полоской белого золота, представляющей из себя силуэт изящной кошки; мордочка же её была сделана в виде золотой маски, усеянный россыпью мельчайших, искусно огранённых бриллиантов. Девушка залюбовалась украшением, так отличающимся от обычных массивных марокканских ожерелий и колье.

— Покупаю, — услышала она голос Зейна.

— Что? Зачем? — непонимающе посмотрела Хадижа на то, как её супруг расплачивается с продавцом.

— Знаешь, некоторые мусульманские мужчины посчитали бы меня редкостным скрягой, так что, никаких протестов, — Зейн взял украшение за цепочку, — Знаю, мне досталась очень необычная жена, которой больше по душе кисти и краски, чем обычные драгоценности, но, когда я увидел взгляд, который ты бросила на эту подвеску, то не смог удержаться, — он аккуратно надел ей кулон на шею, и невесомая застёжка цепочки легла на острые девичьи позвонки.

— А какой у меня был взгляд? — полюбопытствовала Хадижа, посмотрев на «кошку», занявшую свое место на её груди.

— Словно это — единственное, что тебе по-настоящему нужно, — ответил Зейн, — Я лишь надеюсь, что когда-нибудь ты посмотришь так и на меня, — склоняясь к ее ушку, прошептал он, заставив Хадижу резко выдохнуть и почувствовать пьянящую дрожь, окутавшую тело.

Мужчина отошел от нее. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы остановить пустившееся в бега сердце, Хадижа медленно пошла следом. Эти слова Зейна подняли в её душе волну, подобную штормовой. Ей было страшно поверить и понять, что мужчина действительно увлекся ей, а если и увлекся…что в этом такого? Слава о «проклятье фараона» шла, опережая его. Возможно, он просто хочет быть хорошим мужем для нее, как и обещал. Хадижа уже успела понять, что любовь в мусульманском мире стоит далеко не на первом месте, так что погружаться в мир тошнотворных ванильных сердечек здесь — дело опасное. Сначала она должна узнать Зейна, понять, что он за человек, чего он на самом деле хочет; влюбиться в красивую внешность, дорогой черный костюм и аромат сандала — так глупо, так по-детски, но именно это, к её стыду, с ней и происходило.

— Спасибо за прогулку, — поблагодарила Хадижа, как только они вошли во внутренний дворик особняка.

— Не благодари, — улыбнулся мужчина, — Мне приятно проводить с тобой время.

— И слушать моё восхищение арабским стилем архитектуры, — засмеялась она.

— Это очень интересно, — серьезно ответил Зейн, — Увидимся за ужином, и, если ты не придешь вовремя, мне придется снова нести тебя на руках.

— О, нет! — в притворном возмущении воскликнула девушка, — Я не опоздаю, обещаю.

За день до их отъезда в Фес вернулся Саид.

— Я привез то, что ты просила, — сказал он, когда слуга поставил на пол знакомую ей сумку.

Хадижа с любопытством склонилась над поклажей и расстегнула молнию. Среди вороха одежды виднелась и фотография матери, что стояла на ее туалетном столике, и шкатулка с драгоценностями, и на самом дне — энциклопедия мирового художественного искусства, из-за которой Ранья устроила тот скандал, что заставил Хадижу сбежать из дома; и, о, чудо, джинсы, единственные, перепачканные краской, любимые джинсы, которые ей удалось вымолить у отца в свой первый день проживания в Рио.

— Спасибо, — сияя от счастья, девушка подняла взгляд на отца.

— Только не забывай, чья ты дочь, — ответил Саид, сделав серьезный вид для пущей важности.

— Обещаю, буду вести себя достойно, — улыбнулась Хадижа, примерно представляя, какие ужасные фантазии роятся в голове отца, — И приеду погостить, как только появится первая возможность. Не волнуйся, отец, Зейн не даст ничему плохому со мной случится, — порывисто обняв мужчину, прошептала она.

Саид прижал дочь к себе, целуя её в макушку, и словил себя на мысли, что сейчас в нём сражаются два человека: любящий отец, готовый пожертвовать своими желаниями и интересами ради счастья дочери, и тот, кто готов удержать ее рядом с собой несмотря ни на что. Последнего мужчине удавалось сдерживать — годы разлуки и неизвестности, вина и осознание, что именно из-за его упрямства и обиды, ревности и жестокого запрета видеться Жади со своей дочерью, нередких попыток настроить Хадижу против матери, и произошла такая жуткая трагедия, такой кошмарный финал, остужали его пыл. Саид научился прислушиваться к другим, и к тем знакам, что посылала ему Судьба.

— Я знаю, принцесса. Просто я буду скучать по тебе, — отстранив от себя дочь, посмотрел ей в лицо Саид, — Пойдем, не будем заставлять остальных ждать.

Они спустились в гостиную, где уже собралась вся семья. Стол был уставлен различными блюдами, аппетитный запах пряностей смешивался с терпким ароматом кальянного табака. Обстановка в зале была необычайно легкой и миролюбивой, сейчас здесь не было места каким-либо обидам или волнениям; дядя Али стал вспоминать про маленькую Хадижу, про ее детские шалости, коих было не мало, про Самиру, что приезжала на каникулы в Фес, про то, как она впервые увидела верблюда, про Латифу и её давние увлечения, о которых, оказывается, не знала даже родная дочь.

— Мама, ты правда играла в футбол? — удивленно посмотрела на неё Самира, как только услышала об этом.

— Да, — улыбнулась женщина, — и была неплохим нападающим.

— Это точно, я видел однажды, как Латифа играет, — подтвердил Саид, вспомнив то недолгое время, что их считали наречёнными.

Самире всегда представлялась мама примерной мусульманской девушкой, которую с младенчества учили, как стать хорошей женой и матерью: штопать, вышивать, готовить, но бегать по полю за мячиком… невозможно.

— Нет, поверить не могу, — качала головой она.

Все по-доброму посмеялись над ошарашенным видом Самиры, и разговор пошел дальше. Разошлись по комнатам уже тогда, когда юный месяц повис высоко на небе. Завтра всех ждала дорога: Латифа с Кави и Самирой в сопровождении Саида возвращались в Рио, а Хадижа и Зейн летели в заокеанский Париж.

Хадижа стояла на балконе, не решаясь пройти в комнату. Там, в окне, перед ней расстилалась бескрайняя пустыня, кажущаяся сейчас такой холодной, и город, освещенный факелами и полусеребристым серпом, замеревшим на ночном небосводе. Девушка вздохнула глубоко, желая вобрать в легкие больше воздуха этого места, сейчас охваченного покоем. Как ей порой его не хватало. По обыкновению, чем ближе подходил час события, которого она ждала, тем сильнее Хадижу окутывало состояние волнения с привкусом тревоги и щемящей радости одновременно. Девушка сомневалась, что сегодня сможет просто лечь и по-человечески уснуть.

— Наслаждаешься видом? — услышала она голос дяди Али рядом с собой.

Мужчина стоял чуть в стороне и тоже смотрел вдаль.

— И это тоже, — выдохнула Хадижа. — Мне страшно завтра возвращаться в Париж, как когда-то было страшно ехать в Рио, или в Фес.

— Перемены всегда пугают, но Всевышний знает, как мы проведём эту жизнь. Его воля давным-давно занесено в книгу Судеб, Хадижа, всё происходящее неизбежно.

— То есть если человек совершает, что-то плохое — это тоже предрешено? — нахмурилась она.

— Все, что делает человек: и хорошее, и плохое — он делает по воле Аллаха. Поэтому и говорят, что выбор человека и воля Аллаха не противоречат друг другу, но никто не может оправдывать плохой поступок тем, что это было предписано Всевышним. В таком случае, ему говорят: «Ты не знал предопределения Аллаха. Он не принуждал тебя к плохому, не лишил тебя права выбора. Ты имел право, как совершить плохое, так и отказаться от него и совершить благо, но ты выбрал первое и не раскаялся в содеянных грехах, за это тебе положено наказание».

— А если раскаялся?

— Аллах велик и милостив. Всевышний не требует от нас, чтобы мы были безгрешны, но учит, чтобы мы делали все возможное, дабы избегать грехов, а при их совершении — искренне раскаиваться. Аллах не обязывает человека совершать то, что ему не по силам.

— Не так уж и много различий с Библией.

— Но они все-таки есть, — ухмыльнулся Али, — Но давай не будем об этом. Помни только одно: верующий человек знает, что все во Вселенной происходит по воле Аллаха, и все эти события создаются Им. Тот, кто обладает этой верой, будет всеми силами стараться достичь успеха в этой жизни совершением благого. Он верит в то, что Аллах поможет ему, и, прилагая силу воли, будет стремиться к успеху в достижении благой цели. Человек, убежденный, что ему предстоит держать ответ за свои действия, будет использовать свою свободу выбора для добрых дел и будет избегать того, что приводит к наказанию. Вера придают человеку силы и уверенности.

— Я поняла, дядя Али, — склонила голову девушка.

— Хорошо. Иди спать, Хадижа.

— Спокойной ночи, — попрощалась она перед тем, как уйти с балкона.

Зайдя в комнату и приведя себя в порядок, Хадижа взяла Коран из ящика стола. Подержав в руках книгу, ощутив ее вес, рельеф обложки, она вдруг почувствовала какой-то трепет — такой, что кончики пальцев согрело теплом, словно идущим от книги, и, глубоко вздохнув, наконец, открыла:

— Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Хвала Аллаху, Господу миров, Милостивому, Милосердному, Властелину Дня воздаяния! Тебе одному мы поклоняемся и Тебя одного молим о помощи. Веди нас прямым путем, путем тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших, — прочитала она первые строки.

* * *

Париж встретил их мелко моросящим дождем. Погода отчасти отражала настроение Хадижи, после прощания с родными в здании аэропорта. Впервые, пожалуй, ей было так сложно расставаться, впервые было куда и к кому возвращаться.

— Все хорошо? — спросил Зейн.

— Да, просто немного грустно, не люблю прощаться, — пожала плечами Хадижа, провожая взглядом знакомые улочки европейского города.

— Не ты ли всех убеждала, что уезжаешь ненадолго? При том, сейчас есть интернет, мобильные телефоны, скайп. Я уверяю, уже сегодня твой отец будет требовать полного отчета.

— О, да, — улыбнулась Хадижа, на миг представив этот разговор, — Да, и тетя Латифа с Самирой тоже.

Автомобиль выехал за границы города.

— Куда мы? — удивилась Хадижа.

— Увидишь, — улыбнулся Зейн.

Где-то через час автомобиль, миновав кованые ворота, подъехал по грунтовой дороге к двухэтажному особняку, больше напоминающему собой миниатюрный замок.

— Что это? — спросила девушка, осматриваясь вокруг.

— Дом, в котором мы будем жить, — наблюдая за удивленным лицом жены, ответил Зейн, — Мне сказали, что это отреставрированный замок восемнадцатого века. Тут есть большие приемные залы, столовая, кухня, восемь спальных комнат и шесть уборных, гостевая студия, — вспоминал мужчина слова продавца недвижимости.

— Ты купил его?! — когда они летели сюда, Хадижа даже не спрашивала, где они будут жить, ожидая увидеть небольшую квартирку, в крайнем случае, коттедж, в спальном районе Парижа или в пригороде, но никак не такой замок.

— Нет, — покачал головой мужчина, — Всего лишь арендовал, но на очень длительный срок.

Дальше девушка уже не слушала, вприпрыжку мчась к входной двери. Внутри дом был также прекрасен, как и снаружи; отреставрированная мебель, полы, стены, — все это дышало историей, прожитой здесь жизнью, но при этом не разваливалось в труху, оставаясь всё таким же величественным, как и прежде. Так легко было представить, как здесь устраивались приемы, балы, званые вечера; прекрасные барышни кокетливо обмахивались веерами, слушая стихи поклонников, а те успевали урвать мимолетный поцелуй и устраивали дуэли.

— Он великолепен, — рассматривая узор плитки на полу, лепнины на стенах и плафон на потолке, выдохнула Хадижа.

— Я рад, что тебе нравится, но это еще не все сюрпризы, — проговорил вошедший следом Зейн.

— Да?!

— Пойдем, — протянул за руку муж, и она с готовностью приняла ее.

— Семь с половиной гектар — это территория, прикреплённая к особняку, так что нас здесь никто не побеспокоит, — рассказывал Зейн, когда они шли мимо ухоженного зеленого сада, большого бассейна и оранжереи, — Вот, — они подошли к небольшому домику.

Хадижа открыла дверь. В небольшом помещении, почти на половину опоясанном столом по одной стене, большим окном на другой, стоял мольберт и небольшой табурет.

— Надеюсь, тебе будет здесь удобно писать, — улыбнулся Зейн, наблюдая за тем, как Хадижа несмело переступает порог мастерской, словно боясь, что это все растает, стоит ей ступить на дощатый пол комнаты.

— Это чудесно! — выдохнула девушка, рассматривая окружающую её обстановку.

Она и не мечтала о таком раньше, — Я точно не сплю?! — обернулась она к Зейну.

— Поверь мне, нет, — рассмеялся Зейн, — Привыкай, я обещал сделать все для твоего счастья. А теперь пошли, все-таки, нужно отдохнуть после дороги и пообедать.

— Спасибо за это все, — тихо прошептала Хадижа, как только поравнялась с Зейном, и робко встретилась с ним глазами, — Спасибо.

Мужчине так хотелось обхватить своими ладонями лицо жены и впиться поцелуем в губы, что робко приоткрылись от едва слышного выдоха. Хадижа же стояла, боясь двинуться, наблюдая за ним, словно кожей ощущая неясное возбуждение, зародившееся где-то внутри неё тугим, горячим клубком. Казалось они стояли на какой-то грани, еще шаг, еще одно движение, и падение, сладкое, невыносимое, оставившее тоску в сердце, неизбежно. Но тут она отстранилась, отступая на шаг.

— Я действительно проголодалась, — как можно беззаботнее сказала Хадижа, — А ты уверен, что у нас не пустой холодильник?

— Обижаешь, — фыркнул Зейн. — Повар и полный штат прислуги, к вашим услугам, госпожа, — шутливо поклонился мужчина, пропуская девушку вперед.

* * *

Парижская Академия Изящных Искусств — самая известная и самая престижная из всех подобных себе во Франции, история которой начинается с основания Королевских Академий Живописи и Скульптуры, а затем Архитектуры при Луи XIV. Хадижа смотрела на величественное здание, раскинувшееся на узкой парижской улочке, с затаённым восторгом — она столько раз смотрела издалека на эту мраморную колонну, стоящую во внутреннем дворе университета, на колонну, являющуюся ориентиром, маяком, к которому она так долго и упорно стремилась, мечтая когда-нибудь оказаться в этом дворце в качестве студентки; и вот, наконец, этот миг настал.

— Тебя проводить? — спросил Зейн, когда автомобиль остановился перед площадью, и заметил, как девушка напряглась, смотря в окно.

— А? — перевела она взгляд на мужа.

— Тебя проводить? — повторил он.

— Нет, спасибо, — улыбнулась девушка, — Это будет, как минимум, странно. Лучше пожелай мне удачи.

— Удачи, — Зейн взял ладонь жены и поцеловал.

Мурашки пошли по коже, заставив судорожно её выдохнуть скомканное:

— Спасибо.

Сильнее сжав ручку тубуса, Хадижа открыла дверь, вышла из машины и не оглядываясь пошла к зданию. Пройдя невысокие ворота с бюстами великого Пуссена и легендарного Пуже, бросив взгляд на флигели песчано-серого цвета, обрамляющие внутренний двор, выстеленный брусчаткой, она посмотрела на трёхэтажное здание, кажущееся для неё сейчас самым настоящим горизонтом, за которым, наконец, ей больше не нужно бежать. Резные коринфские колонны, золочённые и серебрённые дождём, большие окна с частой расстекловкой, гостеприимные распашные двери шоколадо-карамельного цвета, с латунной ручкой, блестящей от прохладных капель — всё это, во что было так трудно поверить и о чём можно было лишь мечтать, стало теперь её реальностью, такой обычной, такой настоящей, такой…невозможной. Сердце замирало от волнения и восторга, так что Хадижа не сразу поняла, что кто-то зовет ее.

Оглянувшись по сторонам, она увидела высокого, худого парня, бегущего в ее сторону, в котором не сразу узнала Жака; но когда к ней пришло это осознание, то девушка с радостным визгом бросилась навстречу другу. Парень подхватил ее, чуть закружив.

— Жак! Да, тебя не узнать! — взлохмачивая новую прическу друга, она рассмотрела его стильный вид, сменивший привычные клетчатые рубашки и джинсы-трубы.

— Зато ты все такая же прелестная, — заставив ее прокрутиться вокруг своей оси, ответил Жак.

— Эй, что тут за сцена из дешевой романтической мелодрамы?! — за спиной Жака, по-хозяйски обхватив парня за пояс, выглянула симпатичная девушка.

Огромные темно-серые глаза, умело подчеркнутые подводкой, казались по-настоящему бездонными, пухлые губы, блестящие от блеска, разноцветные волосы, рассыпавшиеся по плечам — вот первое, что заметила художница в этой незнакомке, вмешавшейся в их с другом встречу.

— Прости, — немного смутился Жак, — Оди, это Зое…то есть Хадижа. Хадижа, это Одетта.

— Предпочитаю, чтобы меня называли Оди, — поморщилась она, — Так Зое или Хадижа? — та с любопытством осмотрела марокканку с ног до головы.

— Хадижа, — представилась уже сама девушка, — Это долгая история.

— Никак не ожидал тебя здесь увидеть! — посмотрев на подругу глазами, полными неверия, воскликнул Жак, — Как тебе удалось? Отец отпустил, все же? В последнее время ты пропала из онлайна, уехала в этот…

— Фес, — подсказала Хадижа, — Отец… Нет, не совсем, — уклончиво ответила она.

Рассказывать сейчас длинную историю своего замужества показалось ей неуместным.

При том, зная друга, Хадижа, прекрасно понимала, что Жак обидится, осознав, что та скрывала от него правду, а ссорится прямо сейчас, после долгих месяцев расставания, казалось непростительной глупостью. Избежать других расспросов помогло лишь любопытство новой знакомой:

— Так откуда вы друг друга знаете?

— Мы росли в одном приюте, лет с двенадцати, — начал объяснять Жак, — до того, как…

— Меня забрали в семью, — перебила друга Хадижа, многозначительно посмотрев на него.

— А, друзья детства, — покачала головой Одетта.

— Не просто друзья, — гордо заявил парень, — Именно из-за Хадижи я решил поступать сюда, — он указал рукой на здание Академии, — Без нее я бы пропал на грязных улицах Бордо.

— Ух, ты! — ухмыльнулась Оди, — Ну, что ж, Хадижа, это тебе нужно сказать спасибо за нашего Жака.

— Он как обычно преувеличивает, — пожала плечами девушка, — И улицы Бордо совсем не грязные.

Хадижа только хотела спросить, встречаются ли Оди с Жаком, — здесь не было ревности, но…в приюте девушки внешности Одетты даже не смотрели в сторону тощего несуразного Жака; хотя новый стиль и прическа, знатно преобразили парня, стоит признать, — как к их компании присоединился еще молодой человек, который, вальяжно приобняв Одетт, запечатлел на подставленных губах быстрый, смазанный поцелуй.

— Привет, — протянул он последнюю гласную, — Кто это тут у нас?

— Подруга детства Жака, — ответила Оди, — Знакомься, Хадижа.

— Луи, — чуть поклонившись и взяв ладонь Хадижи, парень запечатлел на ней символический поцелуй.

— У вас просто светские манеры, месье — отставив ногу и подметая асфальт невидимой шляпой, фыркнула Одетта, дразня приятеля.

— Ну, рядом с такими прекрасными дамами, — гордо выпрямившись ответил Луи.

— Не обращай внимание, — рассмеялся Жак, — Они вечно обезьянничают, у меня еще не было ни одного спокойного утра, впрочем, как и ночи, — Пошли скорей. Месье Грегуар ненавидит, когда опаздывают.

— Вы живете втроем? — оглянулась на новых знакомых Хадижа.

— Ага, снимаем вместе квартиру. А ты что подумала? — посмотрел на нее Жак.

— Ничего, — покачала головой Хадижа, напоминая себе, что теперь она не в строгом Фесе, а в демократическом Париже.

— Ты уже выбрала направление?

— Конечно! Мои планы не поменялись — «Рисунок».

— Я так и думал, — улыбнулся Жак.

— Догнали! — с обоих сторон к ним присоединились Луи и Одетта.

— Ну, что, Хадижа? — серьезно посмотрел на нее Луи, подходя к дверям в Академию,

— Добро пожаловать в мир искусства, — он с поклоном пропустил новую знакомую вперед.

Сделав глубокий вдох, девушка вошла в большой холл, выложенный прямоугольной яшмовой плиткой, где по периметру стояли статуи античных богов, а стеклянная крыша с фаской пропускала естественный дневной свет в самый центр большого зала. Студенты уже разделились на небольшие группы и следовали в свои мастерские.

— Нам сюда, — кивнул Жак в сторону, открывая красивую деревянную дверь, из-за которой тут же потянулся густой запах краски и растворителей, — Добро пожаловать в мечту, — шепнул он подруге, когда Хадижа проходила мимо него.

Она лишь выдавила из себя улыбку, ощущая как руки трясутся, а ноги подкашиваются от накатывающего волнения и страха.

— Рассаживайтесь по местам, — скомандовал месье Грегуар, невысокий мужчина лет сорока в твидовом пиджаке и больштх очках, — Сейчас вы завершите те наброски, что принесли с собой, и десятерых из присутствующих к себе в мастерскую возьмет месье Мерьель.

Все, кто был здесь, дружно вздохнули.

— Остальным придется выбрать иные направления.

Хадижа сжала кулаки — попасть к Мерьелю все равно что учиться у современного Леонардо да Винчи или Микеланджело. Она просто обязано попасть в эту десятку.

— У тебя все получится, — услышала она шепот Жака, который сел недалеко от нее. — Удачи.

— Тебе тоже, — выдохнула она, посмотрев на друга, и занялась картиной.

Где-то через два часа в мастерскую зашел мужчина. Он был в обычном свитере и потёртых джинсах. На вид ему было сорок с небольшим, максимум, сорок пять, но возраст нисколько не портил его, а даже наоборот. В нем чувствовалась мужская уверенность и это, пожалуй, роднило его с Зейном. В его внешности явственно угадывалось что-то восточное.

— Это месье Мерьель, — шепнул ей Жак.

— Он араб? — спросила Хадижа.

— Говорят, его отец был арабом, а мать — француженкой.

Дальше они разговаривать не могли, так как художник пошел по рядам, осмотрев рисующих студентов. Те вздрагивали, кисть нервно дергалась, и они украдкой смотрели на мастера, который оценивал картину в течение пару минут и шел дальше.

У мольберта Хадижи месье Мерьель остановился непроницаемым выражением лица задумчивого критика, по которому нельзя было точно определить, нравится ему или нет. Правда Хадиже показалось, что, когда он увидел на ее полотне развалины и пустыню у самого горизонта, то едва заметно вздрогнул и перевел взгляд на девушку. Хадижа встретилась взглядом с прозрачными, как речная вода, глазами, что смотрели на нее с долей удивления, но мужчина ничего не сказал, а, тихо выдохнув, пошел дальше.

Когда Мерьель посмотрел работы всех студентов, то вернулся к месье Грегуару. Тот кивал, что-то отмечая в бумагах под диктовку коллеги. Все поняли, что Мерьель уже выбрал своих студентов и замерли в ожидании вердикта. Мужчины еще о чем-то говорили, когда Грегуар повесил список на доску позади себя и вышел, продолжая разговаривать, вместе с Мерьелем, а студенты, словно школьники на перемене, ринулись со своих мест к листку.

— Мы прошли! Мы в мастерской Мерьеля! — юркая Одетта пробилась сквозь толпу к списку, — Луи! Жак! Хадижа! Мы прошли! — обняла она по очереди всех троих.

В этот момент самой Хадиже захотелось завизжать до хрипоты в голосовых связках, и она обняла Жака, расцеловав в обе щеки. Он закружил ее, пока Хадижа не поняла, что перестала понимать, где небо и земля, и ей оставалось только счастливо, облегчённо смеяться.

— Пойдемте отметим? — предложила Оди.

Первым порывом Хадижи было согласиться. Пройтись по улочкам знакомого города, вдохнуть запах свежей выпечки и кофе в небольшом кафе, с головой окунуться в знакомый шарм французского города с его неспешным, вальяжным очарованием, но…

— Я не могу, — понимая, что в определенное время её уже будет ждать машина, ответила Хадижа, и плечи ее поникли.

Знакомить Зейна с Жаком, Одеттой и Луи, а также им объяснять, кто этот мужчина — нет, Хадижа определенно к этому не готова.

— Точно не сможешь? — Жак умоляюще посмотрел на подругу.

— Прости, — грустно вздохнула девушка.

— Ладно, — махнул он рукой, — Тогда увидимся завтра.

— Конечно, — улыбнулась она, — Пока.

Собрав вещи, они все вчетвером вышли из Академии: Одетта, Луи и Жак пошли направо, а Хадижа, посмотрев им вслед и резко развернулась в другую сторону и поспешила к автомобильной стоянке.

Примечания:

* главная художественная мастерская, в которой студент может трудиться и иметь своё личное рабочее место. Всего в Академии двадцать девять Ателье под руководством художников разных направлений, от фигуративных до перформансистов.