Хадиже было страшно открыть глаза, но она себя пересилила. Первое, что она увидела, было небо, лазурное и пронизанное лучами солнца. Её окружала высокая трава, едва колышущаяся, что проскальзывала сквозь пальцы, оставляя на фалангах пряный, чуть сладковатый аромат. Она снова была одиннадцатилетней девочкой. Откинув прядь светло-русых волос, Хадижа нащупала привычное украшение на лбу и улыбнулась. Ей было легко и радостно, хотелось бежать куда-то вприпрыжку, и казалось, что она может обхватить весь мир руками. Такое щекотное чувство внутри, когда задыхаешься от восторга.

Сквозь шелест травы Хадижа вдруг услышала зовущий её голос. Она обернулась и вдалеке увидела огромное раскидистое дерево. Девочка направилась туда, и с каждым шагом, с каждым метром, что она преодолевала, она становилась старше.

Замедлив шаг, Хадижа прищурилась и посмотрела в сторону таинственного дерева — было видно, что под ним кто-то сидел, однако разглядеть лицо из-за ярких лучей солнца по-прежнему не получалось.

— Хадижа! — снова раздался зов, и девушка, наконец узнав голос, опрометью понеслась к дереву.

Женщина стояла под широколистной кроной, раскинув руки, готовая заключить Хадижу в объятья, как только та к ней приблизится.

— Мама! Мамочка! — материнские руки непривычно согревали её.

— Хадижа, принцесса моя.

— Мама, ты… — отстранилась девушка, смотря на женщину.

Жади была именно такой, какой Хадижа её помнила.

— Я умерла? — осмотрела Хадижа себя.

— Крошка моя, — обхватила лицо дочери Жади. — Нет, конечно, нет… пока, — тихо добавила она.

Жади потянула Хадижу за собой под тень дерева. Они сели на траву, у самого ствола.

— Это именно то дерево, под которым любила отдыхать бабушка? — наблюдая за солнечными лучами, играющими в листве, спросила Хадижа.

— Возможно, — пожала плечами женщина, — во всяком случае, оно очень похоже.

— Где я? — спросила Хадижа. — Это сады Аллаха?

— Нет, это место между мирами. Место покоя, — ответила Жади. — Место, где душа решает идти ли ей дальше или возвращаться назад.

— Ты пришла за мной? — вздрогнула Хадижа.

— Нет, — покачала головой Жади. — Тут ты решаешь сама, но я хочу, чтобы ты жила, чтобы была счастливой, любимой, чтобы рисовала и стала известной, чтобы твои дети бегали по Медине и пляжам Рио. Чтобы ты успела сделать и прожить все что не успела я. Хочу увидеть тебя благородной, чуть строгой старушкой, по доброму ворчащей на внуков, бегающих вокруг.

— Мама, — слезы навернулись на глаза Хадижи.

Жади обняла дочь за плечи, притягивая к себе:

— Не плачь, Хадижа, не надо. Ты сильная, умная девушка, которая точно знает, чего хочет. Именно такой я хотела видеть всегда. Я горжусь тобой.

Хадиже же даже не могла ничего в ответ вымолвить, а потому просто плакала, уткнувшись в материнское плечо. Через какое-то время плач отступил, оставляя после себя лишь судорожные вздохи.

— Здесь так спокойно.

— Да, — Жади сжала ладонь дочери, посмотрев за горизонт.

— Мама, а хочешь я останусь здесь, с тобой, — посмотрела на маму Хадижа. — Ты же так хотела, чтобы мы были вместе. Я останусь с тобой, мы будем гулять по этим бескрайним полям, наслаждаться солнцем. Я расскажу тебе все-все, про Жака, Оди, Луи, Зей… — на последнем слоге его имени она замерла, словно только что осознала, что она никого из них тогда больше не увидит.

Жади слабо улыбнулась, замечая реакцию дочери:

— Ты, должна вернуться ради себя и ради них… ради Него.

«Зейн», — звук его имени словно ударил в грудную клетку, заставляя сердце забиться чаще, щеки — запылать, а Хадижу — отвести взгляд в сторону.

— Мама, я люблю его, — тихо прошептала она.

— Это хорошо. — Жади погладила дочь по голове, вынуждая ту снова посмотреть на себя. — Любовь Зейна ко мне была скорее любопытством, страстью, желанием. Я была недоступной для него, той, кого он не мог покорить, — улыбнулась женщина каким-то своим воспоминаниям. — Сейчас же я читаю в его сердце то же сильное чувство, что и в твоем.

— Моем, — как эхо повторила Хадижа.

— Любить — величайшая ценность жизни, даже если она причиняет боль. Я всегда мечтала о любви, всеми силами стремилась к ней и поступала жестоко, бесчестно по отношению к другим людям.

Перед глазами невольно всплыла сцена ухода Жади из дома дяди Мохаммеда и заставила Хадижу вздохнуть глубже, сжав в кулаки ладони. Боль и злость вспыхнули в её душе детской обидой, но следующие слова женщины потушили этот зародившийся пожар:

— Я должна просить прощения у них всех… но сейчас прошу его у тебя. Прости меня, моя маленькая принцесса, за всю боль, за горе, что я зародила в твоей детской, безгрешной душе. За то, что поздно поняла, что именно твоя любовь ко мне и моя любовь к тебе — самое ценное в моей жизни. Ты прощаешь меня?

Хадижа смотрела на маму во все глаза, смотрела и видела в них раскаяние, любовь и благостное смирение:

— Прощаю, — тихо ответила Хадижа.

В ту же секунду ветер, почти утихший, вновь набрал силу, всколыхнув волосы, заставив траву и листву на дереве зашуметь сильнее. Со стороны, откуда пришла Хадижа, наползал белый туман, какой бывает над рекой ранним сумрачным утром.

Перед глазами Хадижи все вдруг поплыло, боль резкой иглой пронзила виски, заполняя собой сознание.

— Мама, — тихо прошептала Хадижа, стараясь удержать теплую ладонь матери в своей.

— Я всегда буду с тобой, а теперь пора… Просыпайся, — голос Жади прозвучал издалека, словно сквозь обволакивающий, толстый слой ваты.

* * *

Хадижа открыла глаза и тут же зажмурилась от белого искусственного света ламп, бьющего по сетчатке. Она отвернулась от света и поморщилась — голова болела от любого движения неприятной резкой болью простреливало плечо, также безбожно ныла левая нога. Девушка попыталась пошевелить ей, но та была очень тяжелой. Посмотрев под одеяло, Хадижа убедилась, что нога по колено завернута в гипс.

Очень хотелось пить. Во рту было сухо, язык прилипал к нёбу, а губы потрескались. Хадижа огляделась в поисках чего-то, что помогло бы ей избавиться от жажды. И тут ее взгляд упал на темную фигуру, сидящую в кресле у стены. Пару секунд Хадиже понадобилась, чтобы осознать, что это был Зейн.

Мужчина спал, откинувшись в кресле. Вид у него был слегка помятый, словно он провел в этом кресле не один день. Зейн словно почувствовал на себе ее взгляд и, зашевелившись, открыл глаза. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга.

— Хадижа, слава Аллаху, ты пришла в себя! — Зейн вскочил с кресла и подошёл к кровати. — Как ты себя чувствуешь? — он коснулся лба жены, а потом нежно взял ее за руку.

— Хочу пить, — собственный голос был непривычно хриплым.

— Сейчас, — мужчина нажал кнопку вызова медсестры.

Не прошло и тридцати секунд, как в палату бодро шагая вошла медработник.

— Мадам Шафир, — улыбнулась она Хадиже. — Как вы себя чувствуете?

— Хочу пить, — повторила Хадижа свою просьбу.

— О, да, конечно, — улыбнулась медсестра, подойдя к шкафу, и, достав кувшин с водой, наполнила стакан. Хадижа приподнялась на постели с помощью мужа и, чуть поморщившись, взяла его из рук женщины. — Небольшими глотками, не торопитесь, — предупредила медсестра.

Хоть и хотелось осушить стакан залпом, девушка подчинилась.

— Сейчас придет ваш доктор, — продолжала говорить медсестра. — Осмотрит вас.

Стоило ей сказать эти слова, как в палату вошла женщина средних лет. Пациентка успела заметить лишь волосы, собранные в пучок, и серьезный взгляд поверх строгих очков.

— Добрый день, мадам Шафир. Я ваш врач, доктор Ребер, — она указала на свой бейдж на груди. — Вы были бессознания двое суток, — держа в руках ее амбулаторную карту, сообщила врач. — Во время аварии вы получили сотрясение мозга средней тяжести и перелом голеностопа левой ноги, — указала доктор Ребер на ногу в гипсе. — Но так как вы уже пришли в себя, значит, что опасность, связанная с травмой головы, миновала. Со слов ваших родственников, у вас ретроградная амнезия. Как дело обстоит сейчас? — она внимательно взглянула на пациентку.

— Я все помню, — медленно ответила Хадижа, перебирая в голове свои воспоминания о детстве. — Только голова болит нога и… — она медленно повела плечом.

— Что ж, если боль вам досаждает, я распоряжусь на счет обезболивающего, — кивнула медсестре доктор. — С огнестрелом, вам, можно сказать повезло, пуля прошла на вылет и сейчас самое главное покой, чтобы швы зажили. Мы понаблюдаем за вами неделю, а потом выпишем. Выздоравливайте, — впервые улыбнулась доктор Ребер и вышла из палаты.

— Так ты все вспомнила? — спросил Зейн.

— Да, наверное, — тихо прошептала Хадижа. — Эта авария, — по спине побежали неприятные мурашки от одного воспоминания, — словно шаблоном наложились на ту и в голове что-то щелкнуло.

— И как ты себя чувствуешь?

— Странно, — ответила Хадижа, немного подумав. — Словно туман рассеялся, — упоминание тумана отозвалось в сердце тоской. — Знаешь, обычно воспоминания о детстве тускнеют, а тут они такие яркие, словно все произошло вчера.

Мелодия мобильного прервала их.

— Ас-саля́му але́йкум, Саид, — посмотрев на дисплей, нажал кнопку ответа Зейн. — Вы уже в аэропорту? Хорошо, вас встретит мой водитель. Он знает адрес больницы.

Стоило Зейну положить трубку, как Хадижа набросилась на него с расспросами:

— Отец едет сюда?! Как, когда? Он знает об аварию? А про Самата?

Зейн улыбнулся, наблюдая за ней, такой живой и настоящей, — за эти два дня беспокойство за её состояние вытрепало ему все нервы, хотя врачи и утверждали, что в такой аварии и при таких обстоятельствах девушка еще легко отделалась.

Упоминание Самата заставило Хадижу вздрогнуть и напрячься, словно парень мог войти в дверь палаты все с тем же проклятым пистолетом. Пальцы невольно скомкали простыню. Зейн заметил это и тут же подошел, сев позади Хадижи, на край кровати, и осторожно обхватил ее за плечи:

— Все хорошо, Хадижа. Все закончилось. Самата застрелили полицейские.

Она вздрогнула, услышав это. Ей не хотелось думать о Самате, о том, что произошло, но вдруг в голове четко возникла картина раненого Мерьеля и стоящего над ним Абу Аббаса.

— Мерьель! — Хадижа резко развернулась к Зейну. — Он же не умер?!

— Твой преподаватель? — переспросил Зейн, совершенно забыв про мужчину. — Да, он находится в этой больнице, его, кажется, прооперировали. Он слаб, но жизнь в безопасности.

— Хорошо, — облегчённо выдохнула Хадижа, оперевшись спиной о грудь мужа, и тут же почувствовала легкий поцелуй в затылок.

Мурашки пошли по коже, согревая все изнутри. Все обиды и страдания, связанные с поцелуем с Гаррой, казались далекими и абсолютно бессмысленными. Теперь Хадижа не просто знала, а на себе испытала, что есть вещи гораздо страшнее и больнее, чем подобная ревность. Есть события, которые переворачивают мир, заставляя с ужасом задуматься о том, что ты никогда не увидишь ни семью, ни друзей, ни любимых.

Прижавшись к Зейну еще ближе, она нашла руку мужа и сжала ее сильнее:

— Не отпускай меня.

— Не отпущу, — шепотом отозвался Зейн.

В палату снова вошла знакомая медсестра.

— Мадам Шафир, — она ввела прямо в катетер, где стояла капельница из шприца, лекарство. — Вам вредно утомляться.

Зейн встал с постели жены, помогая ей устроиться поудобнее. Хадижа поморщилась от не слишком приятной процедуры и хотела запротестовать, что нисколько не устала, но тут же почувствовала, как голова становится тяжелой, а боль затихает.

— Она проспит несколько часов, — сообщила медсестра Зейну. — А вы можете пока съездить домой и привести себя в порядок.

— Спасибо, — благодарно улыбнулся Зейн. — Но я в порядке.

— Можете меня не обманывать, мсье Шафир, — покачала головой женщина. — Весь персонал видел, что вы не отходили от постели жены все эти дни, — она наклонилась в сторону мужчины и шутливо добавила. — Если честно, весь женский коллектив ей завидует. И мне бы не хотелось, чтобы вы тоже легли в соседней палате от переутомления.

— Я не смею перечить такой обворожительной медсестре, — поклонился Зейн. — И полностью доверяю главное сокровище моей жизни вашим надежным рукам, — он взял медсестру за руку и оставил на ее тыльной стороне ладони символический поцелуй.

Еще раз взглянув на уже спящую Хадижу, он коротко кинул:

— Скоро должны приехать отец и родственники мадам Шафир.

— Мы позаботимся о них, — уверила его медработник.

— Хорошо. Я вернусь через час, — вышел Зейн из палаты.

* * *

Саид, дядя Али и Самира сидели в больничном кафетерии после разговора с доктором Ребер.

— О Аллах, я до сих пор не могу поверить, что Самат так поступил, что он похитил и пытался убить Хадижу! — вздыхала Самира, крутя стаканчик с кофе в руках.

— Страсть иногда мутит рассудок и случаются самые ужасные вещи, совершаются самые страшные поступки, — философски ответил сид Али. — Я чувствовал это безумие в разуме и сердце младшего Абу Аббаса, еще когда он пытался похитить Хадижу в Фесе.

Чашка с чаем Саида подпрыгнула на блюдце от резкого движения ее обладателя. Рашид ошарашенно взглянул на родственника.

— Самат пытался похитить Хадижу еще в Фесе? — медленно переспросил он и, получив утвердительный кивок, резко вскочил из-за стола, — И вы говорите мне об этом только сейчас!

— Хадижа просила меня не говорить об этом, — поморщился дядя Али. — Но я рассказал все Зейну и не думал, что мальчишке удастся добраться до Парижа.

— Никто из нас не думал, — послышался со спины голос Зейна.

Он не стал уезжать далеко, вернувшись в клуб. В кабинете была сменная одежда. Можно было спокойно привести себя в порядок, помолиться, поесть и вернуться назад. Медсестра была права в одном: Хадиже он нужен был сильным и здоровым, а впереди еще маячил не самый легкий разговор с Саидом.

И вот теперь он стоял лицом к лицу с рассерженным тестем.

— Ас-саля́му але́йкум, Саид, — поприветствовал друга Зейн.

— Ты… как ты допустил это?! Ты, поклялся, что будешь оберегать мою дочь! — не сдерживался Саид.

— Поверь мне, Саид, эти два дня, что я провел у постели своей жены, твоей дочери, я неустанно повторял себе эти вопросы, — ответил Зейн, твердым и спокойным тоном. — Я, как и все тут, не думал, что он зайдет так далеко и доберется до нее здесь.

— К чему теперь перекладывать вину друг на друга, — вмешался в разговор Али. — Все в руках Аллаха, а нам стоит лишь возблагодарить Его за то, что Хадижа жива.

Оба затихли, словно провинившиеся школьники.

— Пойдёмте лучше в палату Хадижи. Вдруг она уже проснулась, — предложила Самира.

Все молча согласились.

* * *

Хадижа проснулась и действительно почувствовала себя лучше, чем несколько часов назад. В палате она была одна. Девушка понимала, что Зейну нужно было отдохнуть, привести себя в порядок, но в душе колыхнулась какая-то детская обида за то, что ее оставили в одиночестве. В коридоре послышались приближающиеся шаги и голоса, затем открылась дверь палаты и в дверях возник знакомый силуэт медсестры:

— Мадам Шафир, к вам посетители, — улыбнулась она. — Только ненадолго, — шепнула она стоящим за порогом гостям.

— Да, конечно, — прозвучал голос Саида в ответ, и Хадижа почувствовала, как по телу пробежали мурашки, а сердце забилось так быстро, что застучало в ушах. Хадижа снова себя почувствовала маленькой девочкой, с тоской ожидающей, когда же любимый папа вернется домой с работы и вот… увидев его высокую фигуру в дверях, она вдруг почувствовала, как слезы защипали глаза, мешая видеть.

— Папочка, — прозвучало жалобно и как-то совсем по-детски.

Саид не мог не ответить на этот зов:

— Хадижа, — он практический подбежал к дочери, её обнимая.

Девушка уткнулась в его плечо и разрыдалась. Саид гладил дочь по голове, чувствуя, как от ее слез сердце щемит болью, а по телу дрожью бежит родительская тревога, заставляющая делать невозможное лишь бы ребенок был счастлив. Он словно вновь держал в своих руках малышку Хадижу.

— Ну, все-все, принцесса, хватит плакать, — поцеловал он ее в макушку, — а то нас выгонят отсюда.

Хадижа отстранилась, стирая тыльной стороной ладони слезы и с улыбкой смотря на отца.

— Простите.

— Ас-саля́му але́йкум, Хадижа, — поприветствовал ее дядя Али.

— Ас-саля́му але́йкум, Хадижа, — вторила ему Самира, облокачиваясь на спинку больничной кровати.

— Уа-але́йкуму с-саля́м, — ответила всем Хадижа.

— Ты и правда все вспомнила? — озвучила Самира вопрос который вертелся на языке у всех троих, с тех пор как они поговорили с врачом.

— Самира, ты до сих пор не носишь платок, а он украшает женщину, — она посмотрела на кузину и хитро улыбнулась.

Самира рассмеялась после этих слов и покачала головой:

— Узнаю Хадижу. Ты тоже не носишь платок, — фыркнула кузина.

Хадижа провела рукой по своим волосам, словно ища этому подтверждение:

— Ничего у меня будет много платков, как только я выйду отсюда. Самых разных платков, — вскинув голову, так же как когда-то в детстве, заявила она, чем вызвала дружный смех. Они, наконец, удостоверились, что их Хадижа снова вернулась, но продолжить дальнейшие расспросы не дала медсестра, сказавшая, что для первого посещения вполне достаточно и пациентке нужно отдохнуть.

— Вы надолго прилетели? — тут же спросила Хадижа, с тревогой сжав руку отца, и посмотрела на остальных.

— Мы пробудем здесь столько, сколько понадобится, чтобы ты поправилась. Не беспокойся, — ответил ей Саид.

— И обязательно придем завтра, — тут же утешил дядя Али.

— Да хранит тебя Аллах, — склонившись над дочерью, поцеловал ее в лоб Саид.

— Да хранит тебя Аллах, — положил руку ей на голову, словно благословляя, повторил дядя Али.

— Не скучай, — попрощалась Самира, подмигнув.

— Я провожу их к нам домой, — сказал Хадиже Зейн, до этого тихо наблюдавший за теперь уже абсолютным воссоединением семьи.

— Да, конечно, в наш замок, — улыбнулась она, хотя понимала, что прямо сейчас готова потребовать, чтобы ее выписали из больницы. Она понимала, что уже начинает тихо ненавидеть светлые стены палаты, о чем рассказала пришедшей медсестре.

— Это всё лекарства, дорогуша, — улыбнувшись, ответила медсестра. — Вы же художница, вы должны уметь быть терпеливой. Вот пройдет несколько дней, вы окрепните, и тогда поговорите с доктором об выписке.

* * *

Хадижа была счастлива — сегодня ей позволили переместиться в кресло-коляску и, наконец, выбраться за пределы собственной палаты. Луи, Одетта и Жак, конечно, не могли оставаться в стороне, как только узнали обо всем произошедшем.

— Ну, милая мордашка, у тебя не жизнь, а остросюжетный роман, хоть сейчас кино снимай! — воскликнула Оди, едва перешагнув порог палаты. — Но я рада, что у этого «фильма» хэппи-энд, — обняла она подругу.

— Не представляешь, как я счастлива, — отозвалась Хадижа.

И вот теперь они рассекали по коридорам больницы на перегонки с Луи, которому удалось где-то раздобыть коляску. Веселье и визги прекратились со строгим выговором медсестры.

— Все равно девочки быстрее, — показала язык другу Одетта, заруливая коляской, на которой сидела Хадижа, за угол.

— А ты знаешь, что в этой же больнице лежит Мерьель? — спросил Жак.

— Да, — кивнула Хадижа. — Его палата где-то в той стороне, — указала она вправо.

— Давайте к нему заглянем? — предложил Луи.

Все кивнули. Луи слез с коляски, отодвигая ее куда-то к стене, и они потихоньку проследовали вдоль правой стены, украдкой заглядывая в палаты. В третьей по счету их ждал успех. На постели, бледный, под капельницей, но вполне живой, лежал их преподаватель. Одетта тихо постучалась:

— Здравствуйте, мастер, гостей принимаете?

Мерьель посмотрел на стоящих в дверях и, кивая, улыбнулся.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Хадижа.

— Все хорошо, мадемуазель Рашид, — голос мужчины был хриплым, но вполне узнаваемым. — А вы?

— Я в порядке, — поторопилась заверить его Хадижа.

— Хорошо. Мне хотелось бы извиниться, что я…

— Не надо, — перебила Мерьеля она. — Вас ввели в заблуждение, и именно вы в результате спасли нас обоих. Вы герой.

— Да уж, герой, — ухмыльнулся Мерьель. — Хотя полицейские тоже так считают.

Хадижа нервно передернулась, вспоминая свой разговор со стражами порядка, которые чуть ли не поминутно требовали отчет о том, что произошло в квартире художника и после. Она бы, наверное, не смогла бы говорить на эту тему, если бы не теплые руки Зейна на её плечах, что окутывали теплом, не подпуская холод страха к сердцу.

Позади снова постучались:

— Извините, это палата мсье Мерьеля? — мягкий тембр женского голоса заставил Джабира вздрогнуть.

Он узнал этот голос сразу и даже чуть приподнялся, чтобы увидеть посетительницу лучше.

— Да, — кивнул Луи, взглядом оценивая стройную женскую фигурку, симпатичное лицо с правильными чертами и выразительным, словно чуть удивленным, взглядом серых глаз.

— Камилла, — выдохнул Мерьель.

— А, вы помните, — искренне удивилась женщина. — Да, простите за вторжение, я просто хотела убедиться…

— Что я жив, — закончил он за слегка смутившейся гостьей. — Как видите, вполне жив и, по словам врачей, поправляюсь, но не последнюю роль и вы сыграли в моем спасении.

— Я делала, что могла, — несколько шагов в сторону постели Джабира, и Камилла с хитрой улыбкой высунула одну руку из- за пазухи куртки, вытаскивая маленький рыжий пищащий комочек. — Я, кажется, обещала подарить вам котенка.

— Ой, какой милый! — хором воскликнули Оди с Хадижей.

Камилла подошла к Мерьелю еще ближе, протягивая руку с котенком к нему. Пальцы художника коснулись мягкой шерсти:

— Как его зовут?

— Я не знаю, — пожала плечами Камилла. — Думала, вы, сами назовете.

— Это кошечка? — спросил художник, внимательно рассматривая животное.

— Да, — утвердительно кивнула женщина.

— Тогда будет Сиеной.

— Сиена? Красиво, — улыбнулась Камилла.

— Да. Это один из оттенков рыжего, как раз похожего на ее шерсть, а также природный пигмент, гидрат окиси железа с примесью глинистых минералов и двуокиси марганца. Одна из разновидностей охр, отличающиеся от неё большим количество железа и почти полным отсутствием глины. Сиена была известна еще в античном Риме. Добывалась в Арчидоссо в Тоскане. В эпоху Ренессанса, художник и писатель Джорджо Вазари назвал этот пигмент «Красная земля».

Оди, Луи, Жак и Хадижа переглянулись и заулыбались. Мсье Мерьель оседлал свой любимый конёк, а значит, точно идет на поправку.

— Пойдемте, — тихо шепнула Хадижа. — Не будем им мешать.

Камилла же осторожно села на краешек постели, внимательно слушая рассказ Мерьеля о Джорджо Вазари, прозванном Аретино — итальянском живописце, архитекторе и писателе, поглаживая Сиену, которая тихонько мурлыкала в ответ.

* * *

Прыгать на одной ноге, будучи на костылях, было не слишком грациозно и удобно, однако сидеть в коляске и смотреть на всех снизу-вверх Хадиже тоже было невыносимо. Так что девушка не обращала внимание на плечо, что еще чуть ныло, несмотря что швы с раны уже сняли, чтобы иметь радость стоять на своих двоих.

Хотя, если быть честной, то Зейн практически не выпускал ее из рук, когда был рядом, поэтому коляской Хадижа и не пользовалась. Сегодня она встала на костыли только потому, что они все отправлялись в галерею Лез-Аббатуа, где будут оглашены результаты художественного конкурса.

И вот сейчас, стоя между Луи и Одеттой, Хадижа мысленно ругалась на костыли. Волнения за то, кто же выиграл в конкурсе, не было, скорее, его заменило любопытство. О своей работе, которую в последний раз она видела в тубусе, валяющейся на полу в квартире Мерьеля, девушка вспомнила буквально накануне события, так что кусать локти было поздно. Хадижа утешала себя тем что может порадоваться за кого-то из друзей.

Как ее семья познакомилась с ее друзьями, было отдельной темой. Хадижа до сих пор маскировала смешки за кашлем, вспоминая взгляд отца на Одетту. А девушка словно назло надела джинсы-скинни, которые облегали ее словно вторая кожа, яркую рубашку, будто снятую с мужского плеча. Разноцветные прядки были завиты задорными кудряшками, да и сама она, как обычно, напоминала маленький ураган.

— Приятно познакомиться, мсье Рашид, — улыбалась Оди. — Милая мордашка у нас чудо из чудес, — обнимая Хадижу, произнесла Одетта.

— Милая мордашка? — повторил Саид, закашлявшись, и сурово посмотрел на Хадижу.

Она сдержала смешок и пожала плечами:

— Я сейчас подойду, Оди.

Руссо согласно кивнула, вернувшись к Луи и Жаку, что стояли немного в стороне, видимо помня о том, что Хадижа рассказывала о мусульманской культуре.

— Хадижа, — Саид осуждающе посмотрел на дочь, на что она скривила невинную гримасу, как в детстве, а потом вновь стала серьезной:

— Отец, она моя подруга, я не собираюсь от нее отказываться, — Хадижа на миг оглянулась назад. — Ни от кого из них. Они мои друзья.

— Это та Оди, про которую ты рассказывала? — спросила Самира.

— Да, — кивнула Хадижа.

— Пойдем познакомишь, — улыбнулась она, и девушки направились в сторону друзей Хадижи.

Саид лишь вздохнул, покачав головой, показывая тем, что не согласен, но с дочерью спорить не собирается. Али же, лишь тихо рассмеявшись, похлопал мужчину по плечу:

— Аллах учит нас смирению и терпимости. Ты же не отказываешься от своих деловых партнеров из-за того, что они исповедуют иную религию? Не будь таким же косным, как твой дядя.

Саид нервно передернулся от воспоминания о пожилом родственнике.

— Но она… так выглядит и так себя ведёт.

— Она подруга Хадижи, — повторил дядя Али. — Они все ее друзья. Саид, то, что девочка вспомнила свое прошлое, не значит, что она снова превратится в твою маленькую принцессу. То, что прожито, осталось с ней, и ты должен это принять.

— Вы, как обычно, правы, — вздохнул мужчина, еще раз взглянув в сторону молодых людей.

— Это моя кузина, — представила Хадижа Самира друзьям.

Жак, Луи и Одетта поприветствовали Самиру. Оди привело в восторг, что Самира учится на модельера и та сразу забросала девушку вопросами. Хадиже же приходилось работать переводчиком, так как кузина не знала французского, а остальные — португальского, но, даже несмотря на это, было ясно, что Самира без проблем влилась в их уютную, маленькую компанию.

Наконец, в торжественный зал вошли представители администрации Академии и руководства галерей. Тут же в помещении повисла напряженная тишина, в которой, как Хадиже казалось, можно было услышать взволнованный стук пары десятков сердец участников конкурса.

— Приветствую всех, здесь собравшихся, — раскатился по залу голос директора галереи. — Особенно рад приветствовать участников Международного изобразительного конкурса. Сегодня мы подводим итоги и чествуем победителей. Ну, а кому не повезло добраться до вершины, не отчаивайтесь, и пробуйте снова, снова и снова. Итак…

Мужчина стал перечислять имена призеров, начиная с третьего места. Его и второе место заняли незнакомые Хадиже юноша и девушка. При объявлении первого места все участники дружно задержали дыхание и чуть подались вперед.

— Золотым призером конкурса становится Одетта Руссо.

Хадижа взвизгнула от неожиданности и восторга, и если бы не проклятые костыли, то тут же обняла бы Одетту. Сама же победительница только хитро улыбнулась, украдкой показав язык Луи, который, впрочем, не выглядел огорченным.

— Ты мне должен большую упаковку «Skittles», — шепнула она ему перед тем, как взойти на сцену для награждения.

Все окружили закрытую пока полотном картину победительницы, и Одетта, дернув за шнур, открыла свою работу. В тот же миг Хадижа почувствовала, как ее щеки заливаются румянцем. На картине была изображена пара, застывшая в танце. Полутемный фон сцены скрывал черты их лиц, но поза, пропорции тел… девушка не могла не узнать, кого именно изобразила художница.

Хадижа поискала глазами в толпе мужа. Зейн стоял, облокотившись на одну из колонн, украшающих вход в галерею. По его лицу нельзя было однозначно сказать, понял ли он кого изобразила Оди на своем полотне, но его взгляд, который она поймала, заставил её тело покрыться крупными мурашками, невольно вспоминая сцену в клубе и следующую после нее. Хадижу бросило в жар, и она тут же отвела взгляд в сторону.

— Спасибо за оказанную честь, — взяла слово Оди. — Надеюсь, моя картина вам понравилась, — обворожительная улыбка в сторону людей в зале, и Хадижа подумала, что слова подруги про актерскую карьеру не такая уж и пустая болтовня. — Но это еще не все сюрпризы.

Одетта поманила всех дальше в зал, за небольшой поворот. Там тоже была картина, скрытая полотном ткани. Все удивленно посмотрели на девушку, и та продолжила:

— Хадижа, я знаю, что с тобой много чего произошло не очень приятного, если не сказать ужасного, — голос Одетты дрогнул. — Но ты у нас словно маленькая птичка Феникс. Поэтому это я решила сделать для тебя, — девушка дернула шнур.

Хадижа сначала не поверила своим глазам. Под полотном оказалась ее картина, именно та самая картина, что она готовила к конкурсу. Девушка смотрела на нее уже иными глазами. Она, сама того не осознавая до конца, нарисовала не просто портрет своей умершей матери, она выплеснула на холст все, что знала о ней, все, что чувствовала, все, что теперь помнила и понимала. Целая жизнь в одной работе, квинтэссенция любви, боли и сожаления и в центре этого она, как всегда чарующе прекрасная, танцующая Жади.

Румянец сошел с щек болезненной бледностью, как только Хадижа посмотрела в сторону семьи. Отец помрачнел, напоминая каменную статую, слишком прямой, слишком неподвижный, не отрывающий взгляд от картины, а сжатые в кулаки ладони говорили о всех чувствах, красноречивей слов. Дядя Али тоже побледнел и держал руку в районе сердца. Самира же казалась растерянной и переводила взгляд с картины на Хадижу и обратно.

Самой же Хадиже стало стыдно. Она в полной мере осознала, каким катком прошлась по чувствам родственников. Смотреть в сторону мужа было еще страшнее. Осуждение во взгляде Зейна ранит сильнее, чем гнев отца.

Девушка судорожно выдохнула и поспешила прочь от картины и от своей семьи, ощущая, как с каждым шагом ее начинает все больше трясти. Добравшись до выхода из галереи, она втянула ноздрями холодный воздух.

Столкновение прошлого и настоящего. Она боялась, что разбередила едва зажившие раны, так как сама ощущала потерю матери, словно это произошло не пять лет назад, а едва ли несколько недель. Да, это был ее рисунок, рисунок по памяти и в память той, кого она потеряла. Меньше всего Хадиже бы хотелось сделать своим любимым и родным больно.

Что-то теплое и тяжелое укутало ее. Знакомый запах туалетной воды подсказал, кто рядом. Хадижа обернулась, позади стоял Зейн. Он смотрел куда-то вдаль, чуть сжимая ее плечи.

— Злишься? — спросила она.

Муж отрицательно покачал головой. Картина всколыхнула в его голове множество воспоминаний, отозвалась гаммой чувств, уж слишком она была яркая, живая, словно Жади вспорхнет с холста подобно птице и умчится прочь. Еще острее было то, что в одном из силуэтов Зейн узнал себя. Немой укор, если не одна из причин всего случившегося пять лет назад. Он смотрел на Саида, не отрывающего взгляд от картины, понимая всю бурю чувств, овладевающую им, но также видел и Хадижу, в спешке покидающую зал, и ринулся за ней.

— Ты должна была сделать это. Нарисовать ее. Отпустить ее.

Хадижа облегченно выдохнула, найдя на ощупь ладонь Зейна, и сплела с той свои пальцы. Облокотилась на него спиной.

— Хадижа?! — голос отца эхом, разносящийся по коридорам галереи, снова заставил ее напрячься.

Хадижа обернулась.

Саид встал от нее в нескольких шагах. Он ощутил, как гнев бурлит в крови, едва увидел, что изображено на картине. Первый порыв мужчины был сорвать полотно со стены, так как образ Жади, смотрящей на него сверху вниз, словно с превосходством, будил не самые хорошие воспоминания. А что это стала достоянием публики, выбивало из колеи еще сильнее. Хадижа словно мстила за что-то, и ему хотелось бы знать, за что, но оторвав, наконец свой взгляд от картины, он не нашел дочери в толпе.

— Да, отец? — он заметил, как она сильнее сжала руку Зейна, видимо ища у мужа поддержки, и мысленно обругал себя.

Да, ему до сих пор больно от воспоминания о Жади, как и от осознания сколько ошибок он успел совершить. За то, что его собственная дочь, однажды потерянная, все еще стоящая на костылях после аварии, сжималась от одного его голоса, он готов был проклясть себя самого. Да, это его дочь. Его Хадижа, и никому она не мстила, а просто написала, выразила в картине все, что ощущала, чего лишилась, как и он когда-то. Буря в душе улеглась, оставив после себя тоску по не случившемуся и упущенному.

— Замечательная картина, — выдохнул Саид, грустно улыбнувшись.

— Да, хорошая картина, — из-за спины отца появился дядя Али. — Думаю, Жади она бы понравилась, — улыбнулся он, взглянув на Хадижу.

А та почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

— Папа, — она сделала шаг, едва не падая из-за заскользившего костыля, как ее тут же подхватили несколько рук.

Тепло объятий и знакомый поцелуй в макушку. Хадижа закрыла глаза, наслаждаясь давно забытым ощущением — ощущением, что она дома, и теперь, слава Аллаху, он не будет для неё непонятным и чужим.