Возможно, мне было бы легче, знай я, сколько усилий придется приложить Бренну, чтобы вернуть себе расположение Морейн. Он еще не знал, как жестока, мелочна и мстительна может быть эта женщина теперь, когда она уверена в его любви и своей власти над ним. Морейн мстила и за свои теперешние обиды, и за прежние унижения и невнимание к ней со стороны Бренна. Все это осложнялось еще и тем, что король Белин был в ярости от поступка Морейн. Но ярость эта выплеснулась отнюдь не на виновницу, а на самого Бренна. Несмотря на обыкновение проводить в Поэннинской крепости всю зиму, Белин решил покинуть Хребтовину и отправиться в свои южные земли. Морейн он забирал с собой. Вынужденный признать право принца жениться на Морейн, король назначил время для свадьбы на осень, отложив ее почти на полгода.

Гвидион, не желая принимать участия в мелких скандалах, раздирающих семейство, и не решив, сторону какого брата ему занять, сделал ход, достойный любого жреца. Он просто покинул замок, предоставив его обитателей их судьбе. В его пещере остались жить только Ворон да присматривающий за ним Инир. Вместо Ривы, погибшего при попытке прорваться в Город Солнца в Антилле, Гвидион нашел нового телохранителя по имени Придери и забрал его с собой.

Морейн, для которой пещера Гвидиона обладала какой-то непреодолимой притягательностью, приходила сюда каждый день с молчаливого согласия Инира повидаться и поиграть с птицей. За день до отъезда короля Бренн пришел в пещеру друида для выяснения отношений с Морейн в надежде убедить ее не покидать замок вслед за Белином. Инира он выгнал, а тот и сам был рад скрыться за одной из внутренних дверей пещеры.

Бренн сидел на возвышении, покрытом шкурами, исподлобья наблюдая за Морейн. Она утонула в огромном кресле отсутствующего хозяина, сосредоточенно изучая свои ногти. Бренн молчал, не решаясь начать разговор. Так в тишине ковровой пещеры они долго сидели, погрязшие во взаимных обидах и непонимании.

— Морана, — начал Бренн, — я… — он умоляюще посмотрел на нее, надеясь, что она избавит его от необходимости объяснений. Но Морейн упорно молчала, предоставляя ему возможность выпутываться самому. Бренн уронил голову на руки, чувствуя, как между ними вырастает стена отчуждения.

— Морана, я стараюсь, как могу. Ну что я еще должен сделать. Я и так не знаю, как тебе угодить, чтобы добиться твоего расположения. Ты что, всю жизнь собираешься мстить мне?

Морейн поерзала в кресле, усаживаясь поудобнее, и, не поднимал глаз на Бренна, пробормотала:

— Все бесполезно, нам не устоять против зова крови.

— Послушай, Морана, мне наплевать на все предсказания, на твою белую кровь вместе с твоими предками и на того, кто сидит во мне, понятно? Я не буду рабом проклятой крови. Я проживу эту жизнь так, как захочу сам, а не как велят древние трактаты, пылящиеся в старых сундуках Гвидиона. Морана, из любой ситуации можно найти выход, и я найду его, клянусь тебе! — пылко воскликнул Бренн, пытаясь поймать взгляд принцессы.

Морейн поднялась и направилась к двери. Перед выходом она задержалась на мгновение, словно давая Бренну шанс остановить ее. Бренн не шелохнулся. Она вышла, захлопнув за собой дверь.

«Я не буду бегать за ней», — сказал себе Бренн.

Всю ночь перед отъездом короля Бренн провел в пещере друида, лежал без сна на хозяйской постели, смотрел в темный свод пещеры, прислушиваясь в тишине: не послышатся ли за дверью звуки ее шагов.

На следующий день за ворота крепости выехала пестрая процессия во главе с королем, его сестрой и двумя младшими братьями Ллеилом и Каэлем. За ними следовали отряды думнонов. Одновременно с ними разъезжались по своим землям вожди больших и малых племен, увозя долю антильской добычи, полученную в результате дележа, и собираясь провести остаток холодного времени среди сородичей. Гер Рыжая Голова со своими многочисленными воинами провожал короля до Узкой Лощины, где он хотел остаться в кругу семьи до наступления военного сезона.

Харт не покинул Поэннин. В обществе Убракия и Рикка он отмечал свое счастливое избавление от необходимости быть телохранителем принцессы. Король и принц разделились, а он, Харт Рыбий Хвост, служил Поэннинскому вождю, ему давал клятву верности, с ним и остался. В Поэннине теперь проводили зиму только собственные воины Бренна из его племени и свободные наемники, которым некуда было податься. В отсутствие короля и при попустительстве хозяина замка они позабыли о своих обязанностях и проводили время в хмельных пирушках.

Бренн уединился с вернувшимся друидом в его пещере и предавался тому же занятию, что и все жители замка. Если бы в этот момент какой-нибудь враг вздумал взять крепость штурмом, его бы не остановил ни один трезвый воин, способный, не качаясь, стоять на ногах.

Королевская зала, утратившая с отъездом короля это название, уже неделю чавкала и хрюкала, рычала и лаяла, вопила и рыгала, храпела и стонала. Королевские пиры, по сравнению с этой бесконечной попойкой, можно было бы считать верхом изящества. Бренн уже успел поссориться с братом-жрецом, что, впрочем, происходило всегда, когда они напивались вместе. Теперь он восседал во главе большого застолья, с трудом удерживаясь в кресле, и спаивал Пана, вернувшегося к прежнему хозяину после отъезда принцессы. Пан фыркал и пытался укусить край рога, из которого хозяин распивал вместе со своим псом крепкий эль. Но делал это Пан лениво, что очень обижало Бренна. Но еще больше, чем на Пана, он был зол на Гвидиона, уже третий день игнорировавшего приглашение принца присоединиться к нему в пиршественной зале.

Квелин, разъяренная продолжительным отсутствием мужа, ворвалась в охмелевшую залу в сопровождении многочисленных слуг. Они отпихивали от нее воинов, которые уже не могли отличить знатную поэннинскую даму от антильской пленницы. Она пришла потребовать от хозяина замка призвать ее мужа к совести и приказать ему вернуться на брачное ложе, но, увидев, в каком состоянии находится сам Бренн, передумала. Найдя своего мужа среди других мужчин, рабынь, собак и объедков, она приказала слугам вытащить его и отнести в ее покои. Рикк пытался захватить с собой одну из антильских девушек, Квелин начала скандалить.

Разбуженный женским визгом Харт внимательно оценил обстановку, сделал выводы и, дав себе страшную клятву никогда не жениться, снова погрузился в хмельной сон. Но вскоре сон опять был нарушен, теперь уже более грубо, кто-то толкал Харта в бок. Не открывая глаз, он обдумывал, кто бы это мог быть. Такое себе позволял только Огненная Голова, а он, кажется, отбыл в свои земли. Харт открыл глаза, намереваясь жестоко наказать нарушителя своего сна, и увидел перед собой остроносые женские ботинки и замшевую юбку, отороченную дорогим мехом. Потратив некоторое время на их тщательное изучение, Харт, наконец, понял, кому они принадлежат и, горестно завывая и поминая Доброго Бога, уполз обратно под стол, надеясь отыскать какой-нибудь надежный угол, где бы его не смогла найти вездесущая Морейн.

Принцесса, отправившаяся с братом-королем в его Думнонию, на третий день путешествия передумала покидать Поэннин и потребовала от Гера отвезти ее обратно в крепость, несмотря на страшный скандал, устроенный Белином. Гер, раздосадованный тем, что его заставили вернуться в замок, позволил себе дерзость: сопроводив принцессу до ворот крепости, он развернулся и уехал, предоставив Морейн самой разбираться с охмелевшей стражей.

Теперь принцесса отчаянно пыталась отыскать хоть одного трезвого человека в этом доме. Первым делом она направилась к Гвидиону. Его новый телохранитель Придери спал праведным сном, а сам друид долго не открывал дверь, потом недовольно выглянул, закрыв собой проем. Пускать ее внутрь он явно не собирался. Просунув свой любопытный носик в щель между его головой и стеной, Морейн увидела мелькнувшую за внутреннюю дверь женскую юбку и возмущенно фыркнула.

— Что еще? — сонно промямлил маг.

— Ничего! Приятно узнать, что тебе не чужды человеческие радости, — хмыкнула Морейн и отправилась на дальнейшие поиски Бренна.

В пиршественную залу она заглянула в последнюю очередь, зная, что Бренн не склонен к попойкам в большом обществе. Морщась от смрада, она брезгливо пробиралась между мужчинами и женщинами, с трудом пытаясь разглядеть происходящее в задымленной зале, Наконец, она отыскала своего жениха, он мирно спал, положив голову на стол. Обнаглевший Паи пытался вытащить из-под его головы недоеденный окорок. Учуяв Морейн с невероятным опозданием, Паи с визгом бросился ей навстречу. Бренн проснулся, посмотрел на Морейн мутными глазами и пробормотал:

— Если ты еще раз уедешь от меня, я тебя убью.

Может быть, Морейн действительно напугала угроза или она решила, что Бренн уже достаточно настрадался, а, может, ей просто захотелось покоя, ведь даже женщины иногда устают от скандалов, но на этом был восстановлен мир, и жизнь потекла своим чередом.

Все, кроме Харта, были рады возвращению принцессы. Воины были довольны тем, что их опасный вождь предоставил их самим себе, позволив по-настоящему расслабиться. В его присутствии они всегда чувствовали некоторую скованность, не зная, что именно вызовет очередную вспышку его гнева и чья голова в следующий момент покатится по каменному полу, прощаясь с телом.

Квелин радовалась, что ее муж больше не напивается до бесчувствия, изредка трезвеет и является с повинной к супруге. А Бренн и Морейн, которым больше не было смысла скрывать от окружающих свои отношения, проводили целые дни в любви и покое под мерное потрескивание огня в очаге и ревнивое завывание ветра за стенами.

С наступлением тепла в замок вернулся король, поостывший и смирившийся, чтобы совместно с братьями подготовить войско к новому походу. За ним потянулись вожди, и крепость вновь наполнилась людьми. Летом войска должны были отправиться в Кельтику собирать дань с покоренных племен. По сути, это обозначало новую войну. Каждый год приходилось заново объяснять мятежным племенам, кто обладает большей силой в их землях.

Гвидион снова предусмотрительно покинул крепость, предоставив братьям возможность самим налаживать отношения. К тому же близился весенний праздник Бельтайн, друиды совершали свои таинственные обряды в лесах, и место Гвидиона было среди них.

Крепость бурлила, как весенний улей. Белин торопился, король хотел успеть до наступления Бельтайна вернуться в свои южные земли, где он затеял строительство новых укреплений. Король надеялся увезти с собой и Морейн, какой ей смысл оставаться одной в Поэннине. Об этом он и собирался поговорить с ней, направляясь в ее покои. Он увидел сестру у дверей ее комнаты. Она плакала, оглянулась на шаги, заметив брата, быстро вытерла со щеки кровь, стекающую из глубокой длинной царапины, и скрылась за дверью. Белин вскипел страшной яростью. Неужели его брат все еще не оставил свои дикие развлечения? Порез на щеке Морейн явно был следом от острого камня в перстне Бренна.

Белин поспешил в пиршественную залу, где коротали вечера за элем и гвиддбуйллом его братья. Стараясь утихомирить гнев, Белин по дороге обдумывал свои слова. Но продуманная гневная речь не получилась. При виде подвыпившего брата, нахально развалившегося за столом в главном кресле, которое обычно занимал король, если присутствовал в замке, Белин сорвался на обычный скандал:

— Негодяй! — закричал он. — Как ты посмел обидеть мою сестру?

Бренн скорчил гримасу, изображающую удивление, развел руками:

— Чем я опять не угодил своему королю?

— Зачем ты порезал ей щеку?! — заорал на него Белин, видя, что Бренн и не собирается покидать королевское кресло. — Тебе мало рабынь в этой крепости для мясницких забав?

— О чем он говорит, Морана? — с деланным равнодушием спросил Бренн.

Король, обернувшись, с изумлением увидел сестру, сидящую на своем любимом месте у очага. Лохматый Пан мирно спал у ее ног.

— Когда ты успела вернуться? — удивился король.

— Вернуться откуда? — не поняла вопроса Морейн.

— Откуда у тебя порез на щеке? — спросил Белин, потерявший воинственность при виде умиротворенной сестры. — Только не вздумай выгораживать своего любовника.

— Он мне жених, а не любовник, — огрызнулась Морейн. Бренн, наконец, покинул кресло, которое он, вопреки мнению короля, считал своим, как и все прочее в Поэннинском замке, и, подойдя к Морейн, взял ее за подбородок и повернул лицом к свету.

— О каком порезе говорит наш брат? — спросил Бренн.

— Не знаю, — ответила Морейн.

Белин нагнулся к Морейн и с изумлением увидел, что кожа на лице сестры абсолютно ровная и гладкая, без шрамов и царапин. Он дотронулся до ее щеки пальцами, чтобы убедиться, что порез не припудрен.

— Я только что видел тебя в твоей комнате, Морана. у тебя шла из щеки кровь, — сказал король. — Я думал, что Бренн порезал тебе щек своим перстнем.

— Что ты делал в ее комнате? — возмущенно спросил Бренн. Белин растерялся, вдруг осознав, что действительно ему нечего делать в комнате Морейн, он бы никогда не пошел к ней, особенно после того, как принцесса бесстыдно и открыто стала проводить ночи со своим любовником.

— Белин, — мягко сказала Морейн, взяв брата за руку, — Бренн давно заменил камень, еще когда вернулся из Антиллы. Он случайно поцарапал меня своим перстнем и, разозлившись, разбил камень, а потом велел вставить на его место другой.

Бренн торжественно показал королю и братьям Правую руку с перстнем на указательном пальце. Сверкнул огромный темный камень, плоский и гладкий, им нельзя было поцарапать даже нежнейшую вуаль. Белин почувствовал себя неловко под насмешливым взглядом Бренна. Рикк похлопал его по плечу и, проводив к столу, налил эля и спросил:

— Если ты себя неважно чувствуешь, может, вызвать Гвидиона?

Сжигаемый обидой и злостью, король ушел от этих лживых людей. Он направился в свою опочивальню, где ждала послушная его воле женщина, преданная и любящая, без лжи в улыбающихся глазах, без кротких насмешек и презрительной заботы. Нежная и ласковая, она умела победить его боль, утихомирить его обиду.

Думая о ее мягком, теплом теле и предвкушая томную ночь, Белин шел по коридору, освещенному тусклыми факелами, когда почувствовал за своей спиной хрип и сопение бегущего за ним человека. Он оглянулся. Промелькнули два светящихся красных огонька, темный силуэт. Король почувствовал, как на спине выступил холодный пот, но он пересилил свой страх и пошел туда, где видел огоньки.

Расплывались по коридорам обрывки тумана, расползались по углам зловещие тени, факел мерцал, угрожал погаснуть на холодном ветру. Никого не было. «Я ненавижу этот замок, — подумал Белин, — завтра же уеду прочь».

Но уехать он не успел. Задыхаясь, Белин бежал вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. Он ворвался в тайную комнату брата. Увиденное зрелище парализовало его. Морейн лежала на каменном постаменте. Лицо, шея и грудь были залиты тонкими алыми струйками, а на животе сквозь лоскуты разорванной ткани проступало бурое пятно густой крови. Из состояния оцепенения его вывело шевеление в углу. У стены, скорчившись, сидел Бренн. Белин взревел:

— Ублюдок, ты все же убил ее!

И с размаху ударил его кулаком с кастетом в скулу. Из глубоких ран от шипов хлынула кровь. Бренн упал, потеряв сознание.

Белин приказал своим воинам отнести бесчувственного брата в подземелье, а сам направился в пещеры друида. Отпихнув засуетившегося Инира, король отворил одну из внутренних дверей, за которой находилось хранилище. Перепуганный ученик мага, попытался что-то сказать о запрете друида, но Белин влепил ему затрещину. Инир упал на пол и, поскуливая, отполз подальше от взбесившегося короля.

Белин хладнокровно выбирал меч, подолгу разглядывал лезвия и держа в ладони тяжелые рукояти, делал пробные выпады, примеряясь, насколько удобен этот клинок в бою. Древнее оружие, выполненное Гоибниу Кузнецом, холодно поблескивало в полумраке пещеры, освещенной лишь несколькими факелами.

Кровь в жилах начала течь быстрее, взбурлила, просясь на свободу. Белин прислонился к стене, не в силах справиться с неведомой силой, ворвавшейся в его тело. Наконец-то, настоящая мужская рука воина-Оллатара взяла меч Гоибниу Кузнеца; белая фигура в крылатом шлеме расслабилась: самое трудное выполнено, остальное за него сделает сам король.

Белин был опытным воином, он не ограничился одним-единственным мечом. Он взял с собой два лучших клинка из хранилища Гвидиона.

Когда король ушел, Инир выбрался из своего угла и, сглатывая слезы обиды и боли, отворил другую дверь, не ту, за которой было хранилище, и не ту, которая вела в странный склеп с прозрачными сосудами, а третью дверь, ведущую в узкий темный ход. Инир пошел звать на помощь Гвидиона, так безответственно покинувшего крепость в самый опасный для ее обитателей момент.

Под низким сводом подземелья располагались несколько мрачных комнат-пещер. Они запирались деревянными решетками вместо дверей, чтобы тюремщик мог наблюдать за пленниками. В основном здесь содержали людей, которых братья допрашивали и пытали сами. Дверь в темницу была сделана из плотно пригнанных досок, окована железом, сквозь нее не проникал свет, темница покоилась во мраке. За дверью тянулся длинный коридор, в конце которого была еще одна, не менее крепкая дверь. Перед ней стояла стража, а за дверью была лестница, ведущая из подземелья наверх.

Бренн очнулся на полу и принялся на ощупь изучать пространство вокруг себя. Через некоторое время он понял, где находится, перебрался с мокрого ледяного пола на подстилку из сгнившей соломы. Он хорошо знал это место, знал, как надежно слажены решетки, как крепка дверь.

Бренн пытался вспомнить, как он здесь очутился, и не мог. Ныла и болела левая скула. Он попытался найти на ощупь какую-нибудь миску с водой, чтобы промыть рану, но ему это не удалось. Пришлось оторвать кусок рубахи и, слюнявя ткань, оттирать с щеки засохшую кровь и грязь. Он не знал, сколько прошло времени, когда послышался скрежет отпираемого засова на двери и забрезжил свет. Дверь открылась, вошли, держа в руках факелы, воины и тюремщик. Вслед за ними появился король в сопровождении Рикка. Тюремщик, гремя ключами, отпер замок на решетке. Белин, нагнувшись, вошел в низкий проем, за ним последовал Рикк. Еще несколько воинов с факелами в руках остались за решеткой.

— Что случилось? — Бренн поднялся с пола.

— Тебе отказала память? — кулак Белина неожиданно настиг брата. Я тебе напомню. Ты убил мою сестру.

Бренн, отлетев от удара на два шага назад, замер, пытаясь осмыслить слова короля. Разве мог он это сделать? Он с ужасом смотрел на своих братьев, пытался сосредоточиться, вернуться к реальности, вспомнить, что же произошло. Его память, прикрывшись мутной пеленой, отказывалась подчиняться.

Белин устало опустился на подставленный одним из воинов табурет, оперся руками о колени. Несмотря на горе, он испытал удовлетворение, впервые видя младшего брата сломленным и подавленным. Белин предпочел бы находиться здесь без Рикка, но тот, прознав о случившемся, вцепился в короля мертвой хваткой, не оставляя одного ни на миг. Конечно, казнить принца можно только с согласия Королевского друида. Но Гвидиона нет, он сам виноват, что избегал участия в мелких ссорах, а затягивать казнь король не намерен. Раз уж от Рикка не удается избавиться, то, может, оно и к лучшему, у короля будет свидетель, который подтвердит, что это была казнь за преступление, а не просто убийство.

«Наконец-то, — подумал Белин, — прекратится это странное двоевластие, когда даже Королевский Друид поддерживает не короля, а второго претендента на трон».

— Пусти меня к ней. Я должен ее видеть, — сказал Бренн.

Ни один мускул не дрогнул на лице короля.

— Ты уже никогда не выйдешь отсюда, — ответил он.

Бренн почувствовал, что безумие охватывает его. Не найдя в себе сил подняться на ноги, он подполз к сидящему Белину в надежде вымолить разрешение, но тот отпихнул его от себя и, сделав знак Рикку, вышел за решетку. Рикк бросил на принца сочувственный взгляд и последовал за королем. Тюремщик быстро запер замок на решетке, и вся процессия покинула темницу.

Бренн остался один. Щека саднила, но он больше не обращал внимания на такую мелочь. Разум вернулся к нему, но вспомнить полностью события ему пока не удавалось. Воспоминания обрывались на том моменте, когда он собирался спуститься по лестнице в свою комнату, обитую железом с выкованными охранными знаками. Зачем ему понадобилось туда заходить, Бренн не помнил. С тех пор, как он начал принимать магический отвар, ему незачем было посещать это мрачное помещение. Снова и сноа прокручивал он в памяти этот момент. Он спускается по лестнице, ступенька за ступенькой, потом открывает тяжелую дверь. Может быть, тогда он обнаружил в своей комнате Морейн. Или это произошло раньше, когда он решил проучить подсматривающую за ним женщину? Или это была не она, а другая девушка, может быть, одна из рабынь? Но почему она оказалась в его комнате и что было до того, как он вошел сюда? Этого Бренн не помнил, как будто кто-то вычеркнул из его памяти кусок жизни. Он почти никогда не помнил событий, происходящих в то время, когда в его теле властвовал Зверь. Но разве Зверь не усыплен магическим зельем? И тут его память словно взорвалась. Его слух наполнился пронзительными женскими криками. Перед глазами появилось перекошенное лицо с тонкими кровоточащими порезами на скулах. Бренн не узнавал лица, не помнил голоса. Были тысячи лиц и голосов, бесчисленное множество женских и мужских изуродованных тел, которые он обнаруживал вокруг себя после того, как Зверь засыпал. Но Морейн среди них не было. Он твердил себе: «Не было, Мораны среди них, не было. Действовал магический напиток, Зверь не мог проснуться, не мог убить Морану».

Вновь скрежет засова нарушил зловещую тишину подземелья. Бренн обернулся на свет внесенного посетителем факела и увидел Ллеила. Тот сел на корточки подле решетки, спросил:

— Как ты, брат?

Бренн приподнялся на локте, чтобы лучше его видеть, но не ответил.

— Могу я тебе чем-нибудь помочь? — Ллеил сочувственно вздохнул. Он никогда не видел брата в таком плачевном положении.

Бренн подполз ближе к решетке, пытаясь рассмотреть в полумраке своего гостя.

— Ты еще помнишь об Альвике? — спросил Ллеил свистящим шепотом. — Помнишь? Или твоя память неспособна объять всех твоих жертв? Я обещал тебе, что когда-нибудь ты будешь страдать так же, как страдал я. Боги наказали тебя, Бренн. Теперь ты знаешь, что такое боль.

— При чем здесь Альвика? — не понял Бренн и вдруг догадался.

Так вот что произошло с этой неприступной красавицей, всколыхнувшей когда-то весь его замок. Зверь убил ее, но никто не осмелился сказать об этом Бренну, а сам он этого не помнил.

— Неужели ты убил Морану из-за какой-то… — Бренн осекся, у него перехватило дыхание. — Ты, любимый брат, ты так решил отомстить мне?

Ллеил отшатнулся, пораженный этим диким предположением:

— Нет, Бренн. Я неспособен на такую жестокость. Это сделал ты. Ты сам отомстил за меня.

Ллеил поднялся. Прижавшись к решетке, он протянул руку между прутьями, пытаясь дотянуться до Бренна.

— Мой бедный брат. Я очень сожалею, что так произошло. Клянусь, я не желал этого Моране. Ты один виноват в случившемся.

Бренн схватил его за запястье. Ллеил попытался выдернуть руку, когда у него ничего не получилось, испугался и стал звать охрану. Беспомощность Ллеила рассмешила Бренна, и он захохотал. На зон Ллеила прибежали воины, ожидающие его за дверью, и стали тыкать копьями в руку заключенного, пытаясь заставить его отпустить посетителя. Бренн разжал пальцы только спустя некоторое время, когда его рука была вся исколота и окровавлена. Взбешенный Ллеил вытер со своей руки кровь брата краем рубахи.

— Знай же, — зло прошипел Ллеил, — Гвидион уже не успеет тебе помочь, и ему нечего противопоставить гневу нашего короля. — Ллеил направился в сторону выхода. — Прощай, брат.

Дверь за Ллеилом закрылась, вновь наступила тишина. Бренн вспомнил Альвику. Вспомнил, как его бросало в пот, когда она проходила мимо или смотрела на него своими синими глазами. Все эти годы братец страдал и мучился желанием мести, а Бренн даже не знал об этом. «Так ей и надо, проклятой ведьме», — злобно подумал Бренн.

Он вновь уселся на подстилку, прислонился к стене, ощутил спиной холод шершавого камня. И вместе с холодом почувствовал где-то в глубине своего сознания очень тихое рычание. «Если Белин и вправду решил меня убить, то ему стоит поторопиться, — подумал Бренн. — Еще немного, и сдерживающий напиток перестанет действовать, тогда…» О боги, то, что произойдет тогда, будет ужасно. Ужасно для всех: для Белина, для Мораны, для самого Бренна. «Белин должен или убить меня, или принести зелье». Время шло, но никто не приносил ему напитка. «Может, Белин думает, что двери темницы способны удержать Зверя?» — усмехнулся Бренн.

Теперь, услышав рык Зверя, Бренн почувствовал, не вспомнил, а именно почувствовал всем своим существом, что он не убивал Морейн. Конечно, она жива! Это какая-то чудовищная ошибка! Или кто-то пытается сознательно ввести в заблуждение короля. Возможно, Морейн нужна помощь. В любом случае ему необходимо попасть наверх, в замок, и разобраться самому, что там произошло. Раз уж он не может сдержать преображение, то можно хотя бы рассчитывать на то, что Зверь выберется из темницы. О том, что случится там наверху, в замке, когда появится Зверь, Бренн старался не думать.

Он уже почувствовал, как зарождается в груди боль, пока еще не мучительная, тихая. Сознание начинает притупляться. Темнота рассеялась, а слух обострился. Первые признаки, по которым Бренн всегда определял приближение Зверя: способность видеть в темноте и необычайно острый слух, позволяющий слышать даже то, что происходит за каменной стеной. Бренн услышал приглушенный смех новых охранников из думнонов, которыми король предусмотрительно заменил поэннинцев. Они дразнили старого тюремщика Каркуля. «Пожалуй, Белину и Моране ничего не будет угрожать, если эти олухи вздумают помешать Зверю покинуть темницу», — с удовлетворением заметил Бренн.

Каркуль, шаркая ногами, шел по коридору. Вот уже сорок пять лет он по нескольку раз на дню проделывает этот путь по коридору в темницу и обратно к охранникам, стоявшим у входной двери. Уже сорок пять лет он каждый день двигает засов на двери темницы, отпирает-запирает решетки, носит еду заключенным. Ни разу за сорок пять лет у него не было выходного, не было дня, чтобы в темнице не томился какой-нибудь пленник. У новых хозяев крепости, как и у прежнего Поэннинского вождя, много врагов. Но никогда прежде за решеткой темницы не оказывался сам Поэннинский вождь. Каркуль усмехнулся в бороду: вот смеху-то, хозяин замка сидит в собственной темнице. Вот пусть и посмотрит, каково это! Видно, братья совсем лишились рассудка, если готовы томить друг друга за решеткой из-за вздорной девки. Каркуль видел ее однажды, во время праздника, когда армия вернулась из Антиллы. Красивая девка, ничего не скажешь, разряженная, как кукла. Каркуль бы подсказал братьям, как поделить красотку, да так, чтоб никому обидно не было, да только разве эти знатные князья станут слушать какого-то старого тюремщика.

Каркуль подошел к двери, вздохнул, отодвинул засов, открыл тяжелую дверь, прислушался. В темнице было тихо. Каркуль привык к этой тишине. Здесь всегда было тихо, заключенные любили поспать, и Каркуль часто им завидовал, ему самому выспаться никогда не удавалось. Все сорок пять лет он вставал чуть свет, ложился далеко за полночь.

Каркуль прикрыл входную дверь, подошел к решетке и, приблизив факел, попытался рассмотреть прислонившегося к стене пленника. Свет от тусклого пламени не проникал в темный угол, где сидел принц, разглядеть его лицо тюремщику не удалось. А Каркуль не прочь был бы увидеть выражение лица этого гордого, надменного человека, которого боялись все обитатели крепости. Все, кроме этой рыжей девки, объявившей себя сестрой короля. Одни говорят, она ведьма Туатов, другие утверждают, что божество. Может, и вправду, божество, Каркулю никогда прежде не доводилось слышать такого голоса. Однажды ему удалось договориться с охранниками, которые за полкруга козьего сыра согласились отпустить Каркуля сходить наверх, послушать у дверей тронной залы, как поет волшебница.

Тюремщик закрепил факел на стене, прислушался, вздохнул: надо же иметь такие нервы, пленника ждет смертная казнь, а он спит себе, ни о чем не заботясь. Даже прихрапывает. Расстояние между досками, из которых сбита решетка, небольшое, миску не просунуть, Каркуль носит заключенным еду в глиняных чашках. Тюремщик просунул между прутьями пшеничную лепешку и чашку с овощным отваром. Отвар дурно пах, но Каркуль давно привык к этому запаху. Заключенных кормили плохо, еду готовили из отбросов. Да и что их кормить-то — ни один не вышел отсюда живым. А хлеб заключенным вообще не положен. Лепешку Каркуль приложил к обеду по собственной инициативе. Вождь все-таки, принц, князь, или как его там, хозяин, одним словом. Чего доброго выберется как-нибудь отсюда. Кто его знает, не решит ли он наказать тех, кто томил его здесь. Бренн жесток и мстителен, и не за такие преступления люди попадали в эти темницы. А Каркуль скажет, мол, что я, жалкий раб, мог поделать против воли короля и его думнонов. Вот, поделился с любимым вождем собственным хлебом, сам, можно сказать, без обеда остался, лишь бы добрый принц не оголодал.

Только теперь тюремщик обратил внимание на то, что храп пленника больше походил на рык. Странный рык, тихий и страшный. Каркуль выронил чашку, она звякнула о пол, рык прекратился. Каркуль вытащил руку, но рукав зацепился за прутья решетки. Пока он пытался отцепить рукав, во тьме произошло какое-то движение. Внезапно напротив его лица разлетелась в щепки решетка. Перед глазами промелькнуло что-то огромное, покрытое сморщенной кожей. Длинные, похожие на серпы, чудовищные когти замерли на мгновение перед выкатившимися от ужаса глазами Каркуля. Он застыл, не в силах пошевелиться, почувствовал, как намокли его штаны. Когтистая лапа начала разламывать прутья, увеличивая отверстие в решетке, за которой шевелилось что-то огромное и темное. Каркуль хотел бежать прочь, отступил назад, но ноги, сделавшиеся ватными от страха, не послушались, и он упал. Длинный коготь воткнулся ему в живот, пригвоздив тюремщика к полу. Каркуль завизжал, забил руками и ногами по воздуху. В его тело вошел еще один серп, а потом еще один. И Каркуль увидел, как лапа чудовища вытащила из его живота что-то склизкое и противное, казавшееся серо-лиловым в свете факела. В отверстие решетки просунулась ужасная голова, склонилась над несчастным тюремщиком и с хлюпаньем начала пожирать то, что было извлечено из живота Каркуля. Извиваясь от дикой боли, он пытался удержать свои внутренности руками, захлебываясь собственным воплем.

Трое охранников, стоявшие в конце коридора у выхода, изумленно переглянулись, услышав странные, приглушенные толстой дверью звуки, доносившиеся из темницы.

— Что это там делает этот поэннинский хрыч? — спросил один из охранников.

— Эй, Каркуль, старая развалина, — закричал второй охранник, — ты что там застрял?! Валяй сюда, мерзопакостная тварь!

Ответа не последовало. Свет от факела тюремщика, укрепленного в темнице, не проникал сквозь плотно прикрытую дверь, дальний конец коридора терялся во мраке. Воины вновь переглянулись.

— Иди, Сарей, проверь, почему старик не возвращается, что-то уж больно долго его нет, чтоб ему сдохнуть, не опохмелившись.

— Иди сам, Боржек, — ответил Сарей и поежился. Его охватило странное отдущение панический страх перед темным концом коридора. — Ты же знаешь, нам запрещено покидать пост. Это работа Каркуля ходить в темницу, я не обязан следить за ним.

— Может, он сейчас освобождает пленника, а вот это уже твоя забота. Может, Каркуль, козел безрогий, стал предателем. Ты слышал какой-то странный звук, будто кто-то сблевал все, что сожрал за последнюю неделю?

— Знаешь, королю следовало поставить тюремщиком кого-нибудь из думнонов, — сказал Сарей. — А в темницу пусть идет Килиан.

— Верно, — обрадовался Боржек и обратился к тощему, словно палка, парню: — Килиан, давай, двигай. Настучи Каркулю по башке, пусть не задерживается так надолго у заключенного. Это против правил, нечего ему там делать. Приведи сюда хрыча, мы уж с ним поговорим, чтоб ему… — Боржек добавил какое-то ругательство, еще не известное юноше.

Килиан, самый младший из охранников, злобно зыркнул на Боржека, вынул из настенной скобы один из двух факелов и нехотя поплелся в темный конец коридора. По мере того, как Килиан отдалялся от охранников, Сарей все яснее ощущал, что дальний конец коридора, заканчивающийся дверью, не просто теряется в темноте. Нет, он окутан страшной, непроглядной тьмой, которая клубится и дышит.

Дрожащий свет факела Килиана поначалу рассеивал мрак коридора. Но по мере удаления от охранников, свет становился все более тусклым, и если сначала он освещал коридор локтей на пять вокруг воина, то с каждым его шагом световое пятно все уменьшалось, и вскоре Сарей уже не видел даже самого Килиана, а только маленький красный огонек факела. Потом рядом вспыхнул еще один такой же огонек, может быть, навстречу Килиану вышел тюремщик. Несколько мгновений два красных огонька двигались рядом, а потом внезапно погасли. Дальний конец коридора снова потонул во тьме.

— Ну, что там, в самом деле? — не выдержал Боржек. — Куда опять подевались эти бездари, чтоб им обоим стать пищей для угасов!

Сарей вжался в стену, стараясь избавиться от страстного желания отпереть дверь, за которой начинается лестница, ведущая из подземелья, и с диким воплем броситься наверх, призывая всех добрых божеств на свою защиту. Если он так поступит, он навсегда будет опозорен в глазах и Боржека, и тех воинов, что охраняют верхний конец лестницы, поэтому Сарей изо всех сил боролся со своим страхом, вцепившись обеими руками в копье.

Боржек осветил лицо Сарея, увидел его переполненные ужасом глаза, презрительно сплюнул и пошел во тьму, захватив с собой единственный факел.

— Килиан, поросячий объедок! Куда ты подевался, подлюга?! — орал Боржек. — Отвечай, трусливый гаденыш, или я тебе башку прошибу, когда найду! Чтоб тебе…

Боржек перебирал все известные ему ругательства, ободряя себя собственной матерщиной. Внезапно его нога зацепилась за что-то, он едва не упал, с трудом удержал равновесие. Воин присел, осветил тусклым факелом предмет на полу. В луже крови лежало изувеченное человеческое тело без головы. Обглоданная нога Килиана валялась в стороне. Боржек, объятый ужасом, завопил на всю темницу, факел выпал из его рук и погас.

Сарей, заслышав душераздирающий крик товарища и оказавшись в кромешной темноте, наугад метнул копье. Второй вопль Боржека, сопровождаемый страшными ругательствами, дал понять Сарею, что его копье настигло цель. Следующим звуком, который услышал Сарей, было отвратительное хлюпанье, хруст и утробное урчание. И еще странный скрежет чего-то острого по каменному полу. Сарей, уже ничуть не стесняясь своей трусости, отпер дверь, ведущую на лестницу, но не успел покинуть темный коридор. Что-то длинное и острое пронзило его спину, разорвало мышцы и внутренности, вышло спереди из живота.

Бренн бежал по коридорам, оставляя за собой кровавые следы и наводя ужас на встречных людей. Никто не посмел поднять на него меч или задержать хозяина замка. Его разорванная рубаха покрылась пятнами свежей крови поверх старых и засохших. Бренн не помнил, когда вернулось сознание. Он очнулся уже в верхней части замка, на бегу, с чужим мечом в руке. Он не знал, где он его взял, да и зачем ему понадобился этот меч. Он не помнил, что оставил внизу, в подземелье. Не помнил и не хотел помнить. Единственным его желанием было найти Морейн. Бренн с ожесточением расталкивал зазевавшихся обитателей замка, не успевших вовремя убраться с его пути. Комната Морейн была пуста, ее рабыню Бренн не успел допросить, она упала в обморок, увидев его в таком виде. Бренн вышел в коридор, где находились жилые комнаты братьев, увидел там Харта, схватил его за ворот, оторвав от пола.

— Где Морана? — заорал Бренн в лицо трясущегося юноши.

— У К-к-велин, — дрожащим голосом ответил Харт, беспомощно дрыгая ногами.

Бренн не стал рассуждать, почему она там оказалась. Он отшвырнул Харта и вломился в покои Квелин, распугав своим окровавленным видом ее дам, которые, как высохшие листья от порыва ветра, разметались по углам залы. За столом, на котором была разложена игровая доска, сидела сосредоточенная Квелин. А напротив нее в глубоком резном кресле, стоявшем спинкой ко входу, уютно устроилась, поджав под себя ноги, Морейн. Она обернулась к вошедшему, побледнела, испугалась:

— Что случилось, Бренн?

Бренн замер, хотел что-то сказать, но не мог вдохнуть в легкие новую порцию воздуха. Дверь за его спиной распахнулась, ворвался Белин, разъяренный и воинственный, с мечом в руке. Полыхнул белым пламенем клинок. С трудом увернувшись от рубящего удара, Бренн успел отразить его подставленным мечом. Морейн взвизгнула, вскочила и бросилась между братьями. Белин едва успел отклонить свой новый удар, чтобы не ранить сестру. Он остановился, потрясенный видом живой принцессы. А в этот момент на его плечо легла холодная и твердая рука Гвидиона. Друид поспешил в замок, как только узнал о случившемся, и горько жалел о своем решении предоставить события их свободному течению. Он с трудом разомкнул пальцы Белина, вынул из его руки меч Гоибниу Кузнеца и спросил ледяным голосом:

— Что здесь происходит, может мне кто-нибудь объяснить?

Объяснить ему никто ничего не смог. Бренн отшвырнул меч и опустился перед Морейн на колени. Он взял ее руку и, прижавшись к ней лбом, пытался остудить свою разгоряченную голову о ее холодную ладонь.

Белин смотрел на сестру почти с ненавистью. Этот лживый замок был насквозь пронизан обманом и предательством, а живая и красивая Морейн показалась ему сейчас воплощением этого дома и вполне достойной того, чтобы стать его хозяйкой.

«Может, и вправду нужно скорее их поженить и забыть о них, пока они не разрушили свои жизни, а заодно и мою», — подумал король. А ему еще предстоял разговор с Гвидионом, и Белин знал, что, несмотря на свою правоту, он будет чувствовать вину перед братом. Гвидион кивнул ему на дверь, предлагал выйти.

— Рикку не понравится, что в покоях его жены собралось столько мужчин, — сказал он и, открыв перед королем дверь, дождался, когда тот выйдет первым.

Слушая рассказ Белина, Гвидион становился все более мрачным. «Если кто-то хотел разозлить короля, то придумать что-нибудь лучшее, чем инсценировка появления Зверя, трудно. Но кто же мог решиться на подобное?»

— У Бренна много врагов, и они могли подстроить это, — сказал Гвидион и заглянул в глаза королю. — Я надеюсь, что справедливость возьмет верх, Белин, и ты не поддашься искушению избавиться от удачливого соперника. Ты знаешь, я не занимаю ничьей стороны, но хочу найти истину. Много спорных вопросов в этом деле. Белин, мы сильны своей преданностью друг другу, и пусть любовь к сестре не перевесит у тебя долг перед братьями.

Белин вздохнул, он должен быть справедливым. Как бы то ни было, его святой долг отыскать истину. Гвидион прав, нет ничего более священного, чем любовь братьев. Но эта излишняя заботливость Гвидиона рассердила короля. Уж он-то знал, что брат всегда занимает сторону Бренна, и сейчас его напускная доброта была слишком заметна.

— Ну, раз ты, наконец, решил осчастливить нас своим присутствием, — пробурчал недовольный король, — то и займись выяснением того, что здесь происходит. Надеюсь, что ты поставишь все на свои места.

Гвидион отправился выполнять пожелание короля. Первым делом он решил обследовать проклятую комнату, откуда все началось. Войдя в нее, Гвидион осмотрелся и, не обнаружив ничего особенного, начал работать. Он прижался к стене, попытавшись слиться с комнатой, стать ее частью, пропустить через себя ее жизнь, увидеть произошедшие здесь события. Все было словно затянуто вуалью. Мелькали тени, но лиц не рассмотреть. Кажется, сжавшаяся фигура в углу — это Бренн. Вошедшим в комнату человеком вполне мог быть король. Того, кто стоит, так же, как сейчас Гвидион, прислонившись к стене, он рассмотреть не может. Его лицо скрыто за забралом крылатого шлема. Зато отчетливо видно Морейн, лежащую на постаменте. Видно слишком отчетливо, так не бывает, когда пытаешься разглядеть минувшие события, И если мужчины дают ясное ощущение тепла, прослеживаются пути их движения, Гвидион видит, как эти трое пришли, что делали и как покинули комнату, то от женщины нет такого следа, она появилась на постаменте из воздуха и так же исчезла. Совершенно очевидно, что это морок.

Рассматривая тело женщины, Гвидион поморщился: автор этой иллюзии, кто бы он ни был, явно не знает, как и с какой целью убивает Зверь. Белин, возможно, никогда не видел того, что остается после пиршества Зверя, король вообще старается держаться подальше от этих дел, но сам-то Бренн куда смотрел? Он-то должен знать, что если бы Зверь вздумал напасть на Морейн, никто уже не смог бы опознать ее труп. И Инир тоже хорош, маг его уровня с ходу разгадал бы, что к чему. А мальчишка все никак не начнет работать по-настоящему, все считает себя ребенком, хотя давно мог бы пройти инициацию, если бы признался сам себе, что уже способен управлять силами. Вместо этого он, как в детстве, бежит звать на помощь своего наставника.

Итак, у Гвидиона есть два варианта: либо кто-то хотел отомстить Бренну, либо разозлить Белина. А скорее всего то и другое одновременно. Подобрали удачное время, когда Гвидиона в замке не было, никто не мог проверить, принимал ли Бренн сдерживающее Зверя зелье. Король и братья находились под воздействием морока. Бренн, возможно, тоже, он не помнит ничего. Белин помнит то, чего не было. Оставалось выяснить, что помнит принцесса.

Гвидион поднялся в свою комнату, где его уже ждали Морейн и Бренн, отмывший с себя свою и чужую кровь. Жрец уселся в огромное кресло, откуда за миг до его входа выпорхнула принцесса.

— Давай, Морана, расскажи, что ты помнишь, — устало сказал Гвидион.

— Начни с самого начала, с чего это ты вздумала посетить мою комнату? — вмешался Бренн.

Морейн раздраженно посмотрела на него и ответила:

— Неужели ты думаешь, что я еще когда-нибудь по своей воле захочу ее посетить?

— Тебя там не было? — спросил Гвидион.

— Конечно, нет!

— Значит, это действительно был морок, инсценировка, разыгранная для Белина, — сказал Гвидион. — Тот, кто это сделал, хотел, чтобы Белин убил Бренна, пока меня нет.

— Белый Союз? — Морейн прежде даже мысль такая не могла прийти в голову, но кто, кроме ее незадачливых похитителей, так отчаянно хочет избавиться от Бренна.

Гвидион пожал плечами.

— Это вполне в их стиле. Они противники жестокости и насилия, — задумчиво произнес он. — Любой другой, чтобы достигнуть своей цели, не остановился бы перед убийством и не стал бы рисковать тем, что морок может рассеяться.

Морейн не поняла, о чьем убийстве идет речь. Она устала, Бренн отправил ее спать, пообещав вскоре прийти. Когда она ушла, Бренн зло сказал брату:

— Если бы ты был в замке, то ничего не случилось бы.

— Ну, наконец-то, ты нашел виновного, Бренн, — рассердился Гвидион. — Я трачу всю свою жизнь на то, чтобы вытащить тебя из той дыры, в которую ты себя загнал, спасибо за благодарность.

— Почему это я себя загнал? — возмутился Бренн.

— Если бы ты не поддался своим чувствам, Бренн, если бы нам не пришлось усыплять Зверя, никто бы не осмелился устраивать в твоем замке подобный маскарад.

Бренн устало откинулся на лежанке жреца, закрыл глаза. Казалось, он пробыл в темнице не несколько часов, а долгие месяцы. Никогда прежде он не чувствовал своей слабости и бессилия перед грядущими событиями. Не открывая глаз, он произнес срывающимся голосом:

— Гвидион, помоги мне.

Друид не ответил. Молчал и Бренн, не в силах повторить свою просьбу, произнесенную впервые в жизни. Наконец Гвидион сказал:

— Я — Хранитель, ты же знаешь. Я только страж и не могу прервать свою стражу.

Бренн открыл глаза и, встретив холодный взгляд Гвидиона, спросил:

— Неужели это все, брат? Неужели я загнан в ловушку, и ты сам захлопнешь ее? Сейчас или завтра? Или ты подаришь мне еще несколько дней? Или лет? Мне безразличен срок, как и Ему, — Бренн сел на кровати, сжал кулаки, посмотрел исподлобья на брата. — Ты благороден и отважен, мой великий брат! Как я гордился твоей любовью, твоей дружбой, как предан тебе я был, мой каменный страж! Но на Великом Пути ты остался один, я свернул с него. Что ты будешь делать теперь? Пойдешь дальше, как прежде, неприступный и гордый, к своей великой цели, даже не оглянувшись на того, кто столько лет делил с тобой этот путь?

Маг молчал. Бренн поднялся и направился к двери. Гвидион окликнул его:

— Смотри, Бренн!

Гвидион вытянул перед собой сжатую в кулак руку, раскрыл ладонь, на которой лежало пятнистое птичье яйцо. Маг сжал пальцы, дунул на кулак и вновь раскрыл его. На ладони сидел взъерошенный птенец. Бренн улыбнулся:

— Как ты это делаешь?

— Помнишь, когда мы были мальчиками, я часто развлекал тебя такими фокусами. Я один мог развеселить тебя, я один знал, какая судьба тебя ждет, я один слышал в твоем смехе хохот каменного короля.

Птенец взлетел с ладони жреца и с громким чириканьем начал носиться под потолком пещеры. Бренн сел напротив брата и спросил:

— Значит, мы все еще вместе, вдвоем?

— Втроем, ты хочешь сказать, — усмехнулся жрец, — ты, я, Морана и… — Гвидион внезапно осекся, будто вспомнив о чем-то.

— И… кто? — переспросил Бренн.

Но Гвидион сделал предостерегающий жест, заставив брата замолчать. Жрец встал и открыл сундук, начал доставать из него какие-то свитки, разворачивать их и бросать на пол, бормоча себе под нос:

— Втроем? Нет, тройственный союз слишком неустойчив. Четыре стороны света, четыре стихии, четыре вершины креста, четыре грани меча! — Маг обернулся и, виновато посмотрев на брата, прошептал: — Неужели настало время?

Впервые Бренн видел брата таким взволнованным. Наконец Гвидион выудил со дна сундука тонкий кусок кожи, перевязанный шнурком, развернул его и сказал:

— Ты счастливчик, мой брат, счастливчик. Разве мог предположить Балор, что его Зверя будут любить столько человек, а? Того, кто должен вызывать в людях лишь ненависть и злобу, умудрились полюбить глупая женщина и один очень мудрый маг, — Гвидион рассмеялся.

Бренн опустился рядом с ним на ковровый пол, принялся рассматривать изображение меча и непонятные надписи на куске старой кожи.

— Что же тебя здесь так развеселило? — спросил он.

— Развеселило? — Гвидион удивленно вскинул брови. — Боюсь, здесь нет ничего веселого. В этом свитке описан очень старый обряд. Еще до того, когда на остров пришли фоморы и Туата де Дананн, здесь поклонялись древнему богу. Богу могущественному и грозному, чье имя давно забыто. Но сохранилось его святилище на Священном острове, жрецы следят за ним. Священный остров не разрушает свою историю. Мы можем вступить в это святилище и попросить древнего бога провести обряд посвящения, обряд, который проводился в глубокой древности, но давно забыт. Боюсь, что нет никого, кто бы помнил еще о нем, кроме меня, потому что нет на этом острове никого старше меня.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Бренн.

— Важно не то, что я имею в виду, а то, что ты поймешь из моих слов. А я боюсь, — наставительно произнес жрец, — что ты услышишь в моих словах только то, что хочешь услышать, и пропустишь все мои предостережения.

— Не обращайся со мной, как с мальчишкой, — скорчил гримасу Бренн, — оставь свои поучения для Инира.

— Да, Инир куда разумнее тебя, — усмехнулся Гвидион и продолжил: — Это обряд посвящения человеческих душ. Если ты пройдешь его, то твоя душа будет принадлежать только тому, кому была посвящена. Кто бы ни властвовал сейчас над твоей душой, он будет вынужден уступить ее новому хозяину. — Гвидион перевел дыхание, сосредоточенно изучая мысли брата. Это было трудно совмещать с разговором. — Прости, Бренн, никто не пытался избавиться от Зверя таким образом, я не знаю, получится ли это. Но мне известно, что тот, кто решит преступить порог древнего святилища, должен быть сильным духом, слабый не пройдет этого испытания.

— Я готов рискнуть, — сказал Бренн.

— Кроме тебя и Мораны, еще два человека должны будут участвовать в обряде, ими ты тоже готов рискнуть?

Гвидион неотрывно смотрел на брата, наблюдая, как меняются выражения его бледного лица.

— Если понадобится, я принесу в жертву весь мир, — ответил Бренн.

Гвидион недовольно поморщился:

— Только не жди награды за свое геройство. То, что ты получишь в результате обряда, будет больше походить на наказание. Вы будете вечно обречены друг на друга, подумай об этом, прежде чем давать согласие.

— Что значит вечно?

— А то, что все жизни, через которые вам придется пройти в этом или ином мире, вы будете обречены друг на друга. — Гвидион предостерегающим жестом остановил брата, собирающегося что-то сказать, и продолжил. — Ты не сможешь жить без нее, а она без тебя, и, где бы вы ни встретились в других мирах или перерождениях, вы будете принадлежать друг другу. Я думаю, что Морана слишком умна, чтобы согласиться на это.

— Это ты слишком умен, маг, — сказал Бренн. — Ты стал чересчур близок к богам и отдалился от людей. Мне не понять твоих сомнений. Я только человек, и я буду рад, если никогда не расстанусь с Мораной.

Бренн ушел, воодушевленный, не поняв сомнений Гвидиона. Возможно, они с Морейн смогут быть вместе, и он нес ей эту новость, как самый большой подарок.

Гвидион остался один, сидел в своем кресле с высокой спинкой, погруженный в тяжкие думы. Странная тень в крылатом шлеме мелькнула перед лицом Гвидиона, злобно усмехнулись миндалевидные глаза. Все исчезло.

В сверкающем зале под сияющими сводами на полу из разноцветного мрамора были расставлены золоченые кресла, которым позавидовала бы и антильская царица. Занято было только два из них. В одном сидел Белый Владыка Гвен Лианар, нервно стиснув руки, в другом, напротив, развалился человек в белых доспехах — Белый Маг Мидир, его крылатый шлем лежал рядом с креслом на полу.

— Похоже, нам придется убить ее, — произнес Мидир.

— Нет, я не позволю этого сделать, — ответил Гвен.

— Почему? — удивился маг. — Ты ведь сам вынес ей смертный приговор.

— Ты же знаешь, что мы хотели только напугать ее, — Гвен немного нервничал, как всегда бывало, когда Мидир снимал свой шлем. — Веда уверяла нас, что знает свою подопечную, и утверждала, что Морейн будет трусливо молить нас о прощении и выполнит любой наш приказ.

— Ну и что? Теперь, когда мы знаем, что это не так, какой смысл сохранять ей жизнь? — Мидир нагнулся вперед, пытаясь поймать взгляд Белого Владыки. — Теперь, когда их жрец вернулся, мне не удастся навести морок вторично, придется действительно ее убить.

— Нет, отрезал Гвен, разглядывая дорогую рукоять своего меча и сознательно избегая смотреть в лицо Мидиру.

— Почему? — улыбнулся Мидир. — Только не говори, что эта рыжая бестия запала тебе в душу. Или, может быть, она задела тебя за живое, намекнув на узурпацию власти? Ты боишься причинить вред дочке Эохайда?

— Не говори глупости, — рассердился Гвен, хотя в последнем предположении была доля правды. Гвен с грустью вспомнил королеву Меленасс, как жаль, что ее дочь не унаследовала той животворящей красоты, от которой распускались среди зимы деревья. Мудрая Меленасс пожелала оставить принцессу в живых, конечно, не из материнской привязанности. Дивный Народ умеет преодолевать свои чувства, когда решается судьба мира. Гвен сказал Мидиру:

— Мы не можем убить одного из двух оставшихся в живых Оллатаров. Что, если Белин погибнет в сражении со Зверем?

— Тогда уже никто нам не поможет. Если Белин погибнет, Бренн, как его наследник, придет к власти. После того, как Зверь пройдет обряд инициации королевской власти, он достигнет максимальной силы, и никто уже не сможет ему противостоять. Морейн будет бесполезна. Если Бренн станет королем Медового Острова, он сразу же откроет фоморам дорогу в Верхний Мир. Так что гибель Белина будет для нас равносильна поражению. От Морейн есть толк, только пока Белин жив, — ответил Мидир.

— Вопрос только в том, как заставить ее бороться?

— Зверь набирает силу, — сказал Белый Маг, — скоро Поэннинскому жрецу не удастся сдерживать его. А Зверь не позволяет своему носителю заводить сердечные привязанности, ты же знаешь, как он расправляется с любой особой, слишком долго мелькающей перед глазами Бренна. Значит, вскоре и Морейн придется вступить в борьбу. Но я бы, конечно, предпочел, чтобы со Зверем сразился настоящий воин, а не эта нервная женщина. Пока еще Зверь не обрел полную силу, мы должны помочь Белину одолеть его. Мне придется выйти на открытый бой с Поэннинским жрецом.

— Но ты ведь сильнее его, не так ли? — с надеждой спросил Гвен.

— Конечно, сейчас моя магическая сила превосходит его, — вздохнул Мидир, — но мне не хотелось бы сражаться с Гвидионом.

— Не понимаю тебя, — начал Гвен, но Мидир перебил его:

— И не поймешь. Не каждого врага нужно уничтожать, с некоторыми я предпочел бы стать союзниками.

— Ты симпатизируешь Поэннинскому жрецу? — Гвен удивленно посмотрел в глаза Мидиру, но, не выдержав, отвел взгляд. — Но разве он не враг нам, даже более опасный, чем Зверь? Он же Хранитель Зверя, и не будь его, возможно, древний Враг никогда не достиг бы своей теперешней силы.

— Да, он Хранитель, — грустно согласился Мидир, — и я не знаю, почему он выбрал этот путь. Но я знал его и в другом обличье, очень давно. — Мидир замолчал, остановив остекленевший взгляд на мерцающей искре в инкрустированной рукояти меча Гвена. Свет преломился на грани камня, образовав радужные лучи. Белый Маг произнес тихо, сам себе: — Прежде он не был мне врагом. Мы не всегда сражались по разные стороны.

— О чем ты говоришь, — воскликнул Гвен, — разве Гвидион не сын короля Дунваллона?

— Конечно, он сын Дунваллона, я говорю не об этой жизни, — взволнованно пояснил Мидир и сделал жест, показывая, что не хочет обсуждать этот вопрос.

Он долго молчал, а затем продолжил с обычным для него спокойствием:

— Белин не нападет на Зверя Первым. Он видит в нем своего брата, а не Древнего Врага. Мне почти удалось спровоцировать Белина, убедив его в смерти сестры, но появился Королевский Друид и разрушил мой так тщательно продуманный план. Теперь он будет охранять Морейн и не позволит навести морок. А ведь мой план был очень хорош, у Белина появилась возможность убить Зверя, не вступая с ним в открытый бой, воспользовавшись моментом, когда тот усыплен и неспособен дать отпор. Белин не рисковал при этом погибнуть сам. Открытый бой очень опасен. Но если он неизбежен, то лучше, чтобы он произошел как можно раньше, пока Древний Враг не набрал полную силу. Мне придется спровоцировать самого Зверя на нападение. тогда Белину некуда будет деваться. Магия Гвидиона сдерживает Зверя, моя — освободит его. В замке двое Оллатаров, у обоих есть клинки Гоибниу Кузнеца, уж один из них наверняка найдет дорогу к сердцу Древнего Врага.

Развалившись в кресле, Гвидион внимательно изучал древний манускрипт. Сколько лет он ждал подходящего момента, сколько жизней. Как удачно все совпало, в точности, как написано на старом куске кожи. Теперь понятно, что его так тянуло в Антиллу. Только бы успеть. Гвидион вспомнил промелькнувшее видение. Ему было достаточно одного лишь взгляда миндалевидных глаз, чтобы сразу узнать их обладателя — Туата де Дананн по имени Мидир.

«Ты все воюешь», — сказал ему мысленно Гвидион и вздохнул. Если бы он жил не вполсилы, возможно, у него был бы шанс противостоять Мидиру.

Печальные размышления мага были прерваны шумом, донесшимся из пещер, соединяющих его жилище с замком. «Как логично провести все там», — равнодушно подумал Гвидион, поднялся и пошел на шум. В центральной пещере, где возвышался каменный трон, шел бой. Прекрасный сияющий воин-Оллатар с древним клинком в руках сражался со Зверем. Гвидион не испугался и не растерялся. Для того он и был рожден и обучен своим отцом, королем Дунваллоном чтобы в этот миг остаться хладнокровным и действовать.

Он мгновенно оценил обстановку. По клинку Белина пробегают светящиеся руны, он наносит безжалостные удары тому, кто еще недавно был его братом. Отвратительное коричнево-лиловое существо с налитыми кровью глазами задыхается от кашля, не может окончательно справиться с действием магического зелья. Зверь проснулся, но не настолько, чтобы сражаться в полную мощь.

У дальнего входа в пещеру испуганно жмутся слуги, вбежавшие сюда вслед за своим королем, но не знающие, что теперь делать и куда деваться от ужаса, воплотившегося в брате Белина. И Морейн здесь же, она умеет всегда быть в нужном месте, нечего было и надеяться, что ее отсутствие облегчит ему работу. Но она растеряна, испугана, клинка Гоибниу Кузнеца при ней нет, и кровь Дивного Народа не дает о себе знать. Уроки Гвидиона не прошли для нее даром. Значит, пока она только истеричная женщина, не участвующая в расстановке фигур. Зато есть более серьезная фигура в крылатом шлеме — Мидир! Конечно, он прорвался сюда через магический переход сквозь белое пламя. Он стоит, широко расставив ноги, опираясь па длинный меч, сосредоточен. Гвидион отчетливо чувствует, как от Мидира исходит энергия, подпитывающая Зверя, это он пробудил Древнего Врага и теперь дает ему силы сражаться.

Рядом с Мидиром стоит витязь Туата де Дананн. Его золотые волосы сверкают в пламени факелов, он будет защищать своего мага, если кто-то вздумает помешать ему. Конечно, это Гвен Лианар. Белый Владыка не может не участвовать в такой битве, ради которой рождаются, живут и умирают, в битве, о которой дивный Народ будет слагать легенды. Но этот бой неравный. Зверь не может сражаться в полную силу, ему мешают чары, наложенные самим Гвидионом.

На всю оценку обстановки у Гвидиона ушло несколько мгновений, теперь он принимает решение. Если он потратит энергию на кого-нибудь из братьев или попытается прервать сражение, он потеряет на этом всю свою силу, а Мидир сможет нанести новый удар. Поэтому нужно сконцентрироваться на маге, он источник всего происходящего. Сейчас Мидир не может сражаться, значит, Гвен Лианар нападет на Гвидиона, как только почувствует с его стороны угрозу своему магу.

Коротким движением Гвидион выхватил меч и бросился на Туата. Гвен, конечно, более искусный боец, чем друид, но Гвидион сочетал умение драться с редким для воинов качеством — хладнокровием. Он ни на миг не терял осторожность, с холодной расчетливостью молниеносно принимал решения и оттеснял Гвена все дальше от его Мага.

Гвидион редко использовал в бою магию, разве совсем немного, когда противник значительно превосходил его. Зачем тратить силу там, где все можно решить при помощи оружия. Гвен уже оправился от неожиданного натиска и начал встречную атаку. Мало кто может сравниться с Туатом в искусстве владения мечом. Гвидион отступил на шаг, ловко уйдя от удара врага. В отличие от Гвена, друид был без щита, защитой ему служили быстрая реакция и умение уклоняться от ударов. Однако Гвен слишком энергично набросился на жреца. Неловкое движение кисти, и ставший вдруг непослушным меч выскользнул из руки Туата. Внезапно став безоружным, Гвен мог только прикрываться щитом и отступать.

Морейн крутилась рядом, отчаянно заламывая руки, боясь гибели и брата, и любовника. Она растерялась, не зная, что предпринять. Кругом знакомые и родные лица, перекошенные безумием, гневом, ненавистью. Что вдруг случилось с ними? Еще недавно ее окружало мирное общество, но вдруг все сорвались куда-то, увлекая и ее в свой безумный поток.

Отчаявшийся и безоружный Гвен отбросил щит и схватил Морейн, и вот его кинжал уже приставлен к шее принцессы. Не он это придумал, ее телохранитель когда-то преподал ему такой урок. Теперь она стояла, замерев от страха, а лезвие упиралось в ее нежную кожу. Гвидион усмехнулся:

— Глупец, ты выбрал самую неудачную заложницу. Я и сам давно мечтал избавиться от нее.

Морейн закричала, призывая на помощь брата. Белин отвлекся на ее голос и потерял из вида Зверя. Мидир сбился, он совсем не хотел, чтобы единственный воин-Оллатар был убит ударом в спину. Теперь Белый Маг вынужден был сдерживать Зверя, а не помогать ему. Мгновенной растерянностью Мидира успел воспользоваться Гвидион, он нанес могучий удар, собрав для него всю свою силу. Воздух вспыхнул алым светом и превратился в черные клубы дыма. Мидир покачнулся и потерял связь со Зверем, теперь он стоял лицом к лицу с новым врагом. Королевский друид поддержал магическую атаку еще и ударом меча. Мидир, с трудом уклонившись от клинка, все же не успел защитить себя от мощного выброса алого пламени. Оно пожрало силу Туата и ослабило его.

Гвен оттолкнул от себя оказавшуюся бесполезной Морейн. Если никого не пугает ее смерть, то пусть не мешает и ему. Подобрав выпавший меч, он бросился на Гвидиона, желая прикрыть своего мага, но Белин преградил ему путь.

— Я не буду сражаться с тобой, сын Меленасс! — крикнул ему Гвен, но Белин, взбешенный покушением на свою сестру, сделал выпад.

— Как неразумно тратить на меня силы, когда за твоей спиной стоит древний Враг! — отчаянно воскликнул Гвен, растерянно отражая удары короля. Он не мог убить последнего воина-Оллатара и был вынужден уступать ему.

Зверь, которого пытались пробудить от насильственного сна, опять начал проваливаться в небытие. Хрипя и завывая, он боролся за собственное существование, но все еще не мог окончательно вырваться из магических пут, затянувших его тело. Бренн, разрываемый болью, старался загнать Зверя обратно за пределы своего разума. Все, что он мог сейчас сделать, это потащиться, спотыкаясь и падая, в свое убежище, в ту комнату, откуда Зверь не может выйти. Ему надо только дойти до конца пещеры, не встретив никого на своем пути, спуститься по лестнице, втолкнуть свое тело в узкий проем, закрыть за собой дверь и ждать. Ждать, когда утихомирится взбунтовавшийся разум, когда угомонится проснувшийся Зверь, когда вернется Гвидион и спасет его от раздирающей боли.

Гвидион стонал от измождения, он потратил всю свою силу на первый удар и теперь с трудом противостоял Мидиру. Маг Туатов был все еще сильнее его. Первый удар друида, попавший в цель, существенно ослабил врага, но не сломил. Внезапно вспыхнувший огонь перехода за спиной Мидира подпитывал его новой силой. Гвидион понял, что в замке Туатов, по ту сторону белого пламени, может скрываться еще один маг, делящийся с Мидиром своей энергией. А Гвидиону уже не на что было рассчитывать, кроме собственной воли. И даже взывать к богам о помощи было бесполезно. Еще недавно Мидир и Гвидион сражались за благородные идеи, высокие стремления. Каждый из них имел право призывать на свою сторону богов. Теперь все переменилось. Мидир, как прежде, был воином света, сражался за великие помыслы, за ним стоял весь Дивный Народ, сплотившийся в едином желании: победить древнего Врага. Гвидион больше не считал себя воином фоморов, он сражался только за собственную жизнь и жизни своих братьев.

«Мне придется воспользоваться энергией Мораны», — решил Гвидион. Если бы она так неудачно не оказалась на Великом Пути, преимущество в силе было бы на его стороне, он мог бы взывать к богам и рассчитывать на их помощь. В конце концов, она сама виновата. Если так долго искушать судьбу, то можно когда-нибудь нарваться на неприятности. Она знала, с кем имеет дело. Ее энергия мягко влилась в его руки. Морейн побледнела и прислонилась к стене, схватившись за сердце, почувствовала, как силы оставляют ее, а глаза застилает кровавая пелена. Откуда-то издалека еще доносились звон металла, крики, шум, но все тише и тише, и как будто из чужого, безразличного ей мира.

Морейн медленно сползла по стене и оказалась на каменном полу. Она уже не видела, как клинок Гвена оставил на плече ее брата кровавый след, как подоспели на помощь королю его преданные братья Рикк и Каэль и вместе с раненым Белином вступили в бой против Белого Владыки. Морейн не видела, как Гвен Лианар, отбиваясь от наседавших на него противников, внезапно упал, споткнувшись о ее тело, а Мидир, бросившийся ему на помощь, на мгновение отвлекся от своего врага.

Королевскому друиду было достаточно этого короткого мгновения, чтобы, воспользовавшись энергией Морейн, нанести внезапный удар по потерявшему защиту врагу. Клубы черного дыма застилали Мидиру глаза, проникали в легкие, испепеляли внутренности. Мидир беззвучно кричал, чувствуя, как теряет последние силы. Древний ужас охватил его душу — уже много сотен лет Туата де Дананн не вспоминали, что такое магия фоморов. Новый удар безжалостного Королевского Друида вверг ослепленного, задыхающегося Мидира в сверкающее пламя перехода.

Гвидион прижался к стене, ожидая, когда утихомирится зачастившее сердце, исчезнут перед глазами красные пятна, успокоятся мысли. Все, чего ему сейчас хотелось, это забыться долгим, безмятежным сном в своей пещере среди подушек и шкур. Но он не мог пока этого сделать. Нужно было собраться с силами, помочь бесчувственной Морейн и раненому королю. Рикк и Каэлъ схватили Гвен Лианара и с помощью других воинов потащили его в темницу.

Гвидион, склонившись над принцессой, отдавал ей по капле взятую у нее энергию. Ему надо только вернуть ее к жизни, потом, когда он восстановится сам, то поможет и ей.

Подоспел на помощь Инир. Он наблюдал за происходящим из-за потайной двери, так и не решившись вмешаться. Ему пришлось на собственном опыте узнать, что не стоит соваться в битвы, которые ведут между собой эти странные люди. Теперь, когда все закончилось, он может помочь своему учителю и его коронованному брату, и этой бледной, как мел, женщине. Раненого короля унесли слуги. Гвидион, с трудом поднявшись, опираясь на тщедушного Инира, потащился в свои покои. Туда же Придери принес почти бесчувственную Морейн.

Бренн слышал, как стонет Зверь, пытаясь вырваться из омута магического сна. Вены на лбу вздрагивали и напухали, принимая лиловый оттенок, потом опадали, боль сжималась в груди в маленький комок и пульсировала. Сейчас, сейчас, еще немного, и новая порция магического зелья подействует, загонит чужой разум внутрь, усыпит его. Гвидион с тревогой смотрел на брата, корчащегося на его постели. Прежде магический отвар помогал моментально, а сейчас Бренн выпил уже двойную порцию, а Зверь все еще сопротивлялся.

— Скоро я не смогу противостоять Ему, — растерянно сказал Гвидион брату, когда Зверь был окончательно усыплен.

— Почему? — удивился Бренн.

— Мидир придал ему новые силы, спровоцировав его на бой с Белином.

— Зачем же он это сделал? — удивился Бренн. — Разве он сам не хочет лишить Зверя его силы?

— Он хотел воспользоваться временем, пока Белин еще сильнее Зверя, — пояснил жрец. — И, конечно, сделает это еще раз.

— Но ты же победил Туатов, у нас есть их заложник. — Бренн сел на постели и поморщился от боли. Казалось, внутри все выжгли раскаленным железом. — Они не осмелятся повторить нападение.

— Нет, — покачал головой Гвидион, — они вернутся. Заложник не остановит Белого Мага, вступившего в битву с Древним Врагом, второй раз я могу не справиться с ним.

— Разве ты не сильнее всех на свете, Гвидион? — Бренн улыбнулся, пересилив боль.

— Не льсти мне, — Гвидион остался по-прежнему серьезен, — я обладаю магией фоморов, но не забывай, что еще много веков назад их победили Туаты. С тех пор фоморы существовали в Нижнем Мире и не развивались, а Дивный Народ продолжал совершенствовать свои знания и способности. Нет, пока я не могу противостоять им. С тех пор, как я этим занимаюсь, я значительно продвинулся в их изучении, но все еще не в силах преодолеть магию Дивного Народа.

— Что же делать? — спросила побледневшая Морейн.

— Срочно покинуть крепость. Немедленно! — ответил Гвидион. — Пока я нахожусь возле вас, вы в относительной безопасности. Но я не смогу все время держать на контроле Белина, усыплять Зверя и противостоять магии Туатов.

— Бежать? — возмутился Бренн.

Впрочем, после сегодняшних событий бегство больше не казалось ему таким уж позорным. Он не испугался ни Белина, ни Мидира, но впервые ему пришлось сражаться со Зверем, а это было то же самое, что бороться с самим собой. В таком бою не бывает победителя. Бежать Бренн хотел теперь от своей второй сущности.

— После всего, что произошло, я не вижу иного выхода, кроме обряда, — сказал Гвидион и вопросительно посмотрел на Морейн. Бренн, конечно, рассказал ей об обряде, но она не успела еще выразить свое отношение к нему.

— Что представляет собой этот обряд? — спросила Морейн.

— Мне доводилось только читать об этом, но я не знаю никого, кто прошел бы через этот обряд. О нем давно никто не помнит. Из старинного свитка я узнал, что должно быть какое-то испытание, инициация смерти и дальнейшее возрождение уже в новом качестве. Что за испытание, там не указано. Я думаю, вы попадете в такую ситуацию, которой больше всего боитесь. Скорей всего, вам придется сражаться в своем втором обличье.

Морейн вовсе не прельщала необходимость проходить какие-либо испытания, но такой брак король не сможет расторгнуть, а их оборотным сущностям, пытающимся уничтожить друг друга, придется смириться. И главное, Зверь будет вынужден покинуть этот мир, будучи не в силах противостоять жрецу Древнего Бога, когда тот посвятит душу Бренна иному предназначению, чем планировал Король фоморов.

— Пройти испытание могут лишь сильные духом, чья вера непоколебима, а любовь беспредельна. Всем ли требованиям ты соответствуешь, Морана? — с сомнением спросил Гвидион. — А главное, хочешь ли ты этого? Будь искренней сама с собой, иначе ты погубишь и себя, и Бренна.

— Как бы ты поступил на моем месте, Гвидион? — Принцесса посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц.

— Нет ничего страшнее вечности, Морана, — ответил Гвидион, с раздражением почувствовав, что не может проникнуть в мысли принцессы. — Во всем этом меня страшит не смерть, а вечность.

— Значит, ты не знаешь, что такое беспредельная любовь, — улыбнулась Морейн.

— Или рассудок еще не окончательно покинул меня, — сурово возразил Гвидион.

— Если бы я не видела однажды в твоей комнате женщину, — лукаво произнесла Морейн, — я бы подумала, что ты напрочь лишен чувств.

— Просто у меня, дорогая Морана, чувства мирно сосуществуют с разумом, а не заменяют его, — с улыбкой ответил Гвидион.

Бренн вмешался, решив вернуть беседу в серьезное русло:

— Гвидион, ты думаешь, нам это удастся?

— Все зависит от тебя, — ответил Гвидион. — Если ты избавишься от Него, то нам всем останется только принять это как должное.

— Как же они могли допустить такую лазейку? — удивился Бренн.

Друид задумался, вспомнив вдруг, как тряслись руки у его отца, когда тот рассказывал сыну о сделке с Королем фоморов, оправдывая свои действия безудержной страстью к матери Белина. Как было тяжело Гвидиону, не знавшему материнской ласки, слышать о любви отца к другой женщине. Никогда Гвидион не позволял себе проникать в мысли Дунваллона и не знал, что на самом деле чувствовал отец, какие тайные надежды возлагал на своего всемогущего сына. Друид посмотрел в серые глаза Бренна, такие же точно, как были у Дунваллона. Как похожи отец и сын, один разбудил Древнего Врага, другой решил от него избавиться, и оба готовы ради собственных страстей ставить под угрозу существование всего мира, играть судьбами людей.

— Подожди говорить о лазейке, возможно, ее и нет вовсе. Я ведь не обещал тебе победу. Мы можем все погибнуть, все, кроме тебя. А ты еще можешь вернуться на Великий Путь и пройти по нему. Хотя, кто знает, не ошиблись ли фоморы, выбрав детей Дунваллона. У каждого из нас нашлись заботы поважнее мирового владычества, — усмехнулся Гвидион. — Может, им нужно было обратить свое внимание на континент, а не на Медовый Остров. Возможно, Альбион больше не может служить интересам Темной Империи. А может быть, они вообще опоздали со своим выходом в наш мир. Или боги все же на нашей стороне. Так ведь бывает, что боги помогают людям. Может быть, боги хотят дать людям возможность жить своей собственной жизнью, и поэтому убирают из нашего мира силы, способные влиять на нас?

— Ну, желания богов ты знаешь лучше, чем мы, — растерянно ответил Бренн.

— Морана, почему ты молчишь? — спросил Гвидион. — Что ты решила?

Морейн запустила свои пальцы в белые волосы Бренна.

— Не это ли я видела в очаге Веды? — сказала она. — Мне кажется, что вся жизнь вела меня к этому, Гвидион. Разве теперь я могу отступить? Даже то, что я вернулась из Антиллы за несколько дней до вашего нападения на Эринир, было неслучайно. Все это произошло только ради нашей встречи с Бренном.

— Приятная была встреча? — глумливо поинтересовался друид.

— Гвидион, прекрати! — рассердился Бренн.

— Ты должна понимать, Морана, — не обращая внимание на возмущение брата, продолжал Гвидион, — что если ты окажешься недостаточно сильной, то все будет напрасно.

— Зачем ты отговариваешь ее? — возмущенно спросил Бренн. — Этим ты пытаешься погубить меня.

— Мне нет нужды губить тебя, — спокойно ответил Гвидион, — с этим вполне может справиться Морана.

— Оставь ее, Гвидион, — Бренн начал сердиться, — ты уже обо всем нас предупредил.

— Бренн, ты же понимаешь, что если она не выдержит, то погубит и тебя, и тех двоих, что будут с вами. Мы или вместе погибнем, или вместе выживем.

— Другого нам и не надо, — сказал Бренн, обращаясь к Морейн.

Гвидион вздохнул и отвернулся от них, Бренн так увлечен своей женщиной, что не слышит слов брата.

Вошел Инир, он принес с кухни ужин и, с опаской оглядываясь на Бренна, начал освобождать на столе место, чтобы разложить еду. Он сам приготовил напиток, восстанавливающий силы, и поднес его Гвидиону. Никогда прежде Иниру не приходилось видеть друида в магическом бою, и он был поражен его силой и вдохновлен новой верой в своего наставника. Иниру очень хотелось приобщиться к этой великой борьбе, в которой его отважный учитель сражался с коварными врагами, и юноша попросил взять его с собой.

— А кто же будет охранять мои владения? — с улыбкой спросил Гвидион. — Разве могу я доверять кому-нибудь другому так, как тебе? Нет уж, Инир, собирай нам вещи, а сам оставайся здесь для прикрытия.

Инир насупился, но все же был доволен, что Гвидион так распространялся о доверии к нему в присутствии Морейн и Бренна.

Перед тем как ложиться спать, Бренн спросил брата:

— А ты не сожалеешь о том, что потеряешь? Быть жрецом самого Зверя — значит обладать властью не меньшей, чем у него самого?

— Ты же знаешь, что я не стремлюсь к власти. Может, ты думаешь, что очень симпатичен мне в облике Зверя? — Гвидион приставил указательные пальцы к уголкам рта, изображал клыки, и улыбнулся: — Нет, я не готов, как Морана, любить тебя в любом обличье. — Проигнорировав возмущенное фырканье Морейн, Гвидион продолжил: — К тому же я, как и вы все, стремлюсь прежде всего к личной свободе. У меня тоже есть свои планы. Меня, как и тебя, никто не спросил, хочу ли я выполнять возложенную на меня миссию.

Ночь они провели в пещере друида, который не решился отпустить их в покои принцессы. Теперь он боялся оставить кого-нибудь из них без присмотра.

Когда все уснули, Морейн все же выскользнула из ковровой пещеры и спустилась в темное подземелье, где недавно томился Бренн. Она прошла к пещере, возле которой стояли несколько воинов. Этого заключенного охранял и особенно тщательно. Морейн подошла к решетке, взялась за нее руками, пытаясь рассмотреть в полумраке пленного Туата.

— Пришла посмотреть на поверженного врага? — спросил Гвен Лианар. — Что ж, любуйся, пока есть время.

— Времени у меня полно, — холодно ответила принцесса. — Братья долго будут подбирать тебе казнь, достойную Белого Владыки.

Гвен молчал, ему оставалось только радоваться, что в потемках женщина не может видеть его лица, перекошенного гримасой ужаса.

— Я принесла тебе еду, — сказала Морейн и просунула небольшой сверток между прутьями решетки.

— Мне ничего от тебя не нужно, — сурово проговорил Белый Владыка.

— Ты так думаешь, пока не видел то варево, которым здесь кормят, — усмехнулась принцесса. — Тебя стошнит от одного только запаха.

— Что тебе от меня надо? — спросил Гвен, стараясь сохранять голос твердым.

— Ничего не надо, — ответила Морейн, — да и что ты можешь теперь, Белый Владыка?

— Тогда зачем принесла мне подачку?

Принцесса улыбнулась:

— Может, просто наголодалась у тебя в заточении?

Туат недоверчиво покачал головой, помолчав, сказал:

— Если в тебе есть хоть капля белой крови, Морейн, помоги мне развязать руки и принеси кинжал. Я должен умереть.

— Не беспокойся, за этим дело не станет. Умереть в этом замке проще всего. Здесь еды на два дня. Каждый день я приходить не смогу, — сказала Морейн и ушла.

Гвен прижался к стене, не решаясь сесть на грязный пол, по которому время от времени прошмыгивали мыши и какие-то шелестящие ползучие твари. Он знал, что уже не выйдет отсюда. Нет смысла ждать помощи от Мидира, он не станет рисковать существованием всего мира ради спасения лишь одного его обитателя. Туата де Дананн умеют не поддаваться чувствам, когда стремятся к великим целям. Теперь ему оставалось только ждать, когда придет его палач. Пусть только это будет обычный человек, какой угодно, но человек. Лишь бы не видеть больше эти светящиеся, налитые кровью глаза на уродливой морде. Сердце Гвена сжалось от ужаса. Скорей бы его казнили, долго он не выдержит.