— Прости. Я не хотела тебе всё испортить. — Хозяйка машинально двигала подсвечник с тремя свечами. В свете трепещущих язычков рубины в ее диадеме казались черными, и лишь изредка посверкивали алмазы. Вторая такая же диадема лежала на столе, среди тарелок с остатками недоеденного гостями сыра, между Хозяйкой и Лоцманом.

Шестнадцатый пилот улетел, не забыв на прощание выбранить охранителя мира за упрямство и оставить ему новый вертолет связи. Лоцман по отголоскам плача отыскал в ночном Замке Хозяйку и привел в столовую. Теперь они сидели у стола, друг против друга, и молчали — долго, враждебно. Красавица заговорила первой.

— Прости, — повторила она. — Я не думала, что диадема принесет тебе вред.

— Ты хотела смерти Анны?

— Да нет же! У нее разболелась бы голова, только и всего.

— Я намеревался с ней поговорить. С ней и с Ителем.

— А я не желала, чтоб ты с ней разговаривал. — Хозяйка поглядела исподлобья. В прорезях полумаски глаз не было видно — там было темно, словно черный шелк прикрывал ход в подземелье. — Ты… как взял ее под руку, как повел… — Щеки красавицы потемнели от внезапного румянца.

— Повел — ну и что?

— Я подумала: еще минута — и она его разглядит, увлечется… — Ее голос от слова к слову делался тише. — Мне не хотелось… — Она совсем умолкла, смущенно разглаживая складку на скатерти.

Хозяйка приревновала его к Анне! Вот уж нелепица.

— По-твоему, я бы прельстился нашей Богиней?

— Ну…

— Я что, спятил?

— Откуда мне знать? — Красавица рассердилась. — Наверно, спятил, раз взялся оживлять актера, когда сам еле дышишь. И вообще, какого Змея тут расселся? Они давным-давно в Большом мире; ступай, приведи их обратно.

Злится, оттого что проговорилась и дала понять, что Лоцман ей небезразличен? О том и раньше можно было догадаться. Он улыбнулся и протянул руку, коснулся ее нежных пальцев. Хозяйка отпрянула и встала из-за стола:

— Лоцман Поющего Замка! Твои актеры вырвались в Большой мир. Ступай за ними!

— Не указывай, что мне делать.

— Глупый мальчишка, — бросила красавица и исчезла. Не отступила, растворясь в сумраке комнаты, — попросту исчезла, словно ее и не было.

Обескураженный, охранитель мира пожевал сыр, съел побитый, потекший персик, глотнул вина. Надо немедля двигаться вслед за актерами, в этом Хозяйка права. Но Змей их всех задери, должен ведь человек поесть. На голодное брюхо границы не перейдешь; перед глазами то и дело всё начинает дрожать и плыть.

Внезапно он вскинул голову, прислушался. Как будто зовут? Далекий плачущий крик: «Лоцман! Лоцман!» Хозяйка?! Он рванулся бежать.

В Замке было темно. Натыкаясь на скульптуры и бесполезные, никогда не загорающиеся светильники, охранитель мира промчался по коридору, ощупью нашел лестницу, взлетел на свой третий этаж.

— Ло-оцман!

Зовут из его комнаты.

— Хозяйка! — крикнул он, подбегая к двери. Толкнул. Снова толкнул, со всей силы. Дверь не дрогнула — изнутри закрыто на засов, который он сам сотворил.

— Лоцман! — прозвучал новый, совсем близкий, призыв.

— Эстелла! — узнал он. — Что там у вас?

— Иди скорей! Здесь ужас что… — Актриса за дверью шмыгнула носом. И вдруг завизжала на отчаянно высокой ноте; визг оборвался, перешел в крик, с которым она, видно, побежала прочь: — Инг, стой! Не надо! Ингмар, стой!

Топор — Лоцман и сам не заметил, как инструмент появился в руках. Он с остервенением рубил тяжелую дверь, пока лезвие не зазвенело по металлу. Проклятый засов! На кой ляд они его заложили?! Лоцман сунул лезвие в щель, нажал на топорище, выломал доску, за ней другую. Пролез в дыру, кинулся к зеркалу.

В Зазеркалье тоже была темнота, но иная, чем в Замке, — коричневая, прозрачная. На полу лежал прямоугольник света: дверь в соседнюю комнату была открыта. Вытянув перед собой руки и не ощутив сопротивления, охранитель мира шагнул в Большой мир, в рабочий кабинет Богини.

Окно было задернуто шторами, за ним плескалось и шуршало галькой море. Открытая дверь вела в гостиную. Там с недовольным видом сидел в кресле Итель, пропускал сквозь пальцы свою курчавую бороду. У стены находился стол, на котором были выставлены бутылки, бокалы, блюда с бутербродами и ваза с грушами. Анна, в лучшем из Эстеллиных платьев и в сапфировом ожерелье, бессмысленно перебирала эти груши, передвигала бокалы. Вид у нее был невеселый, губы сжаты и вытянуты вперед, что делало Богиню старой и некрасивой. Эстеллы с Ингмаром не было видно.

Лоцман почувствовал себя неуютно. В Большом мире оказалось чрезвычайно плотное, насыщенное информационное поле; насыщенней, чем в Кинолетном городе, — буквально голова кругом. Он постучал костяшками пальцев по дверному косяку:

— Добрый вечер.

Вздрогнув, Анна обернулась. Итель в кресле вздернул голову:

— А, вот и вы. Проходите, господин Лоцман. — Богиня набрала в грудь воздуху:

— Должна сказать, ваши люди совершенно не умеют себя вести. Просто удивительно! Такие милые, приветливые в Замке — и чуть только попали сюда, распоясались беспредельно. Эстелла скандалит, Ингмар хамит, Рафаэль с Лусией ведут себя в высшей степени непристойно. Кто бы мог подумать — с виду такая юная, целомудренная девушка… Господин Лоцман, приведите их в чувство, иначе…

— Это ВАШИ люди, Анна, — прервал он словоизвержение Богини. — Почему вы увели их, не спросив у меня?

— Во-первых, вам было плохо. Лежали пластом после визита в винный погреб, — ответила она ядовито. — Затем, тот летчик повел себя возмутительно! Позволил себе оскорбительные выражения в мой адрес, в адрес Пауля… Он меня попросту выставил вон!

Кажется, пока не стряслось ничего страшного. Однако Эстелла так кричала, так звала…

— Где они сейчас?

— Пошли к морю. Взгляните, — Итель кивком указал на открытое, не задернутое шторой окно. И добавил, пряча в бороде улыбку: — Ингмар отнял у Анны драгоценности, которые ей дали поносить. Она отвоевала только ожерелье.

— Эстелла их подарила! — ощетинилась Богиня. — Положим, заколки мне ни к чему, я волосы не закалываю — и всё равно, как он посмел?

Лоцман подошел к окну. Закатившееся солнце оставило на небе розовые, лиловые, белые, золотистые разводы. Высокие кучевые облака громоздили в небе разноцветные замки, верхушки которых сияли золотом и белизной, а основания казались высечены из серого камня. Под замками лежало укутанное сумерками море — тихое, с едва волнующимися отражениями. Засыпанная галькой прибрежная полоса выгибалась подковой, справа и слева от дома в море уходили два пологих мыска.

На сером фоне галечника двигались четыре ярко освещенные фигуры: Эстелла в платье из серебряной парчи, Лусия в белом, с накинутым на плечи алым шарфом, Ингмар в костюме из коричневой замши, на которой поблескивали бронзовые бляшки, Рафаэль в черном бархате, в шляпе с белым плюмажем. Охранитель мира невольно поискал взглядом прожектора, которые столь эффектно освещают актеров. Да нет же — это их собственный свет. Как у мишеней, по которым стрелял бывший Лоцман Отверженного Завтра.

— Какая красота, — вздохнула ставшая рядом Анна. — Они ошалели от того, что попали в настоящий мир. Думаю, их поведение извинительно; правда, Пауль?

— Наверное, — буркнул издатель. — Господин Лоцман, вам загонять их… созывать обратно. Анна на радостях пригласила гостей, желая похвастаться… то есть познакомить их… кхм… Короче, сейчас здесь будет вся ее писательская шатия.

Лоцман насторожился.

— Анна, вы позвали тех, с кем писали «Последнего дарханца»?

— «Дарханца»? М-м… Но я писала его сама, — отозвалась она неуверенно.

— Неправда. Вас было трое.

Богиня сочла нужным не заметить его резкость.

— По правде говоря, мы сочиняли вместе с Марией. Но это было так давно…

— А кто был третий?

Охранитель мира поймал испытующий взгляд Ителя. Враг силился постичь, кто такой Лоцман, что ему известно и откуда.

— Третий — лишний, — примирительно улыбнулась Анна. — Не было такого, уж поверьте. — Она стремилась выдержать роль приветливой хозяйки дома.

— Это был мужчина.

— Бог с вами! Мы были девчонки — восемнадцать лет…

Лоцман посчитал, что проще расспросить Марию.

— Она придет сюда?

— Нет. Мы… не общаемся. Но вы увидите всех прочих. Занимательный народ — вам будет интересно.

— Позовите своих людей, — добавил издатель. — Только предупредите их, чтобы без эксцессов. Писатели, конечно, многое простят, но всё же пусть ваши люди будут поскромнее.

— За этим обратитесь к Анне. Она им навязала такие роли. — Лоцман оторвал взгляд от берега, где резвились выхваченные из сумерек лучами несуществующих софитов актеры: Ингмар с Рафаэлем гонялись за Лусией и пытались бросить ее в воду; Эстелла сидела на берегу, подбирала гальку и швыряла ею в мужчин. — И пожалуйста, пригласите Марию.

— Но мы в ссоре, — запротестовала Анна. — К тому же… — быстрый взгляд на Ителя, — они с Паулем друг дружку не переваривают.

— Тем лучше. То есть сейчас это не имеет значения. Анна, речь идет о жизни людей.

— Актеров? — уточнил издатель.

— Да. Анна, телефон. — Лоцман повернул ее к стоящему на столике в углу аппарату. Телефон был светло-сиреневого цвета, и эта нежная сирень внезапно связалась в его сознании с незнакомой пока Марией, и защемило сердце, как от чтения «Последнего дарханца». — Если хотите, я сам поговорю.

— Нет уж. — Богиня взялась за трубку. — Мария испугается, что ее преследует маньяк.

На звонки долго не отвечали. Лоцман стоял рядом с Анной и слушал тягучие гудки в трубке.

— Алло? Наконец-то!

— Мария? Привет, дорогая, — защебетала Анна. — Слушай, давай забудем ссоры. У нас такие чудеса!

— Ты расплевалась с Паулем? — перебила Мария. Лоцман отчетливо слышал ее насмешливый голос. — Какие еще чудеса могут случиться в наше время?

— Не угадала. С тобой хочет познакомиться интересный молодой человек. Приезжай ко мне.

— У меня есть муж.

— Брось шуточки. Речь идет о жизни людей, — проговорила Богиня таинственным шепотом.

— Ты пьяна?

Охранитель мира забрал у Анны трубку.

— Мария, здравствуйте. — Заколотилось сердце. — Я — Лоцман Последнего Дарханца… Простите, это не объяснишь в двух словах, по телефону. Если можно, пожалуйста, приезжайте сюда.

— Кто это? Вы все там нарезались?

— Мария, вспомните «Последнего дарханца». Вам с Анной было по восемнадцать лет.

— Да, в самом деле. А-а! — Мария вообразила, будто до нее дошло. — Вы хотите издать «Дарханца»?

— Хочу! — заявил Лоцман, готовый любой ценой завлечь ее в дом Анны.

— Но он же, простите, в безобразном виде. Детское баловство.

— Об этом мы поговорим. Приедете?

— Ладно, — весело согласилась Мария. — Если вам вздумалось издать что-то наперекор Паулю, одно это заслуживает аплодисментов.

Через несколько минут пожаловали гости. Они подкатили на трех машинах, втиснули их на маленькую площадку перед домом. На Лоцмана и — в окно — на актеров глядели с любопытством, однако правдивому рассказу Анны никто не поверил. Посчитали, что она пригласила актеров с киностудии, что платье ее оттуда же, из костюмерной, а сапфировое ожерелье — цветное стекло. Впрочем, выдумку сочли остроумной, имитацию сапфиров — великолепной, а предложенные вина — выше всяких похвал. Только к охранителю мира гости отнеслись с подозрением, чувствуя, что он — чужой.

Лоцман стоял у окна, одновременно наблюдая и за актерами, и за писателями. Светящиеся фигуры на берегу, видно, притомились, уселись рядком на гальке. Оттуда долетал то смех, то визг, то крики. Итель больше не настаивал, чтобы актеров привели в дом; наверное, опасался скандала. Гости много пили и громко разговаривали.

— Так вот: я хочу тост произнести! За благополучное окончание моей повестухи. И, так уж и быть, твоей тоже. — Тост предложил самый молодой из гостей, полный белобрысый юноша с голубыми глазками, которые маслено глядели на поджарую черноволосую красотку в алых брюках. Красотка и толстячок звонко чокнулись, выпили. — Недурственно, — подвел он итог. — Повторим?

Некая бледная личность в очках что-то бубнила, обращаясь к их спинам, посмеивалась собственным остротам, которых никто не слышал. Анна обнимала за пояс яркую блондинку с распущенными волосами и в платье, которое было слишком тесно для ее пышных форм. Девица с жаром толковала про концепцию нового романа; судя по лицу хозяйки дома, Анна едва улавливала, о чем речь. Двое бородатых парней подсели к издателю и с заискивающими интонациями что-то с ним обсуждали. Лоцмана вдруг словно толкнули, и он стал прислушиваться.

— Я вам еще раз повторю: читателю это не нужно, — с терпеливым видом объяснял Итель. — Мы знаем требования рынка, и мы должны им отвечать. Ваш роман покупать не будут.

— Но, Пауль, — возражал один из бородатых, — люди во все времена любили посмеяться. Это веселые приключения затерявшегося в джунглях взвода…

— Вот, — поднял палец издатель. — Вы сами вынесли себе приговор. На веселые приключения спроса нынче нет! Появится завтра — милости прошу ко мне, обеими руками подпишу договор. А сегодня — увы. Если б вы предложили роман, где ваш взвод, человек за человеком, гибнет в этих самых джунглях; где на них охотятся туземцы и тигры-людоеды; где они сами звереют от укусов змей и москитов, и начинается поножовщина — вот когда вы всё это опишете в подробностях, тогда будет роман, и будем издавать. И главное, читатель его купит. — Лоцман шагнул к ним:

— По-вашему, сейчас время извращенных чувств? Время перевернутой нравственности? Насколько я понимаю — за подвиг почитается то, что раньше считалось постыдным?

В комнате стало тихо. Все головы повернулись к охранителю мира, поднятые бокалы опустились.

Издатель усмехнулся:

— Не драматизируйте. Есть литература, и есть жизнь. Одно — само по себе, другое — само по себе.

— Книги формируют нравы, — заметил один из отвергнутых бородатых авторов.

— Ерунда. Это чтиво, которым заполняют безделье. Мое дело как издателя — угадать, чем наш читатель с наибольшим удовольствием займет свой досуг. Порнографией — я дам ему порно, романтическими страстями — я дам ему страсти, душегубством и кровищей — я дам резаные головы и вывалившиеся кишки. И вы это напишете. Не хотите писать — разговору нет. И контрактов нет — пишите в стол. Ждите, когда на вас появится спрос.

— Пауль, как всегда, проповедует? — раздался в дверях новый голос.

Издатель кисло поморщился.

— Мария! — ненатурально обрадовалась Анна. — Проходи, мы давно тебя ждем.

Она была седа. С короткой стрижкой, высокая, спортивная, в цветастой юбке и белых сандалиях. Умное волевое лицо, прямой взгляд подведенных зеленоватых глаз, такой же тонкий, суховатый нос, как у Анны.

— Это Мария, — обратилась к Лоцману хозяйка дома. — Моя кузина. Мы с детства с ней очень дружны. А этот молодой человек представится тебе сам, — сказала она кузине.

Мария насмешливо улыбнулась; насмешка была адресована Анне.

— Были дружны, пока не разругались из-за… — она запнулась и медленно закончила, разглядывая Лоцмана: — разных подходов к жизни. Это вы говорили о «Последнем дарханце»?

— Я. — Ноги неудержимо понесли его ей навстречу. Богиня — вот она, настоящая Богиня! Та, что не предала и не продала своего Лоцмана, та, что дарила ему крупицы жизни. Он поглядел в глубину ее зеленоватых глаз — в них было удивление. — Мария…

— Бог мой, кто вы? Верь я в инопланетян, сказала бы, что вы — пришелец.

— Он и есть пришелец, — сообщила Анна. — Только они все, — она имела в виду гостей, — не верят и смеются. Это Лоцман Поющего Замка.

— И Последнего Дарханца, — добавил он.

Мария потрясла седой головой. Как и Лоцман, она поседела намного раньше назначенного природой срока.

— Разыгрываете?

Издатель поднялся из кресла, отвергнутые авторы поднялись вслед за ним.

— Самое скандальное во всей истории, — заявил Итель, — что Анна рассказывает правду. И этот господин — на деле Лоцман не пойми чего. Мы с Анной были в Поющем Замке и привели оттуда десант. Полюбуйся, — он указал на окно, за которым лиловело угасающее небо. — А господин Лоцман, я думаю, расскажет тебе подробности.

— Лоцман Последнего Дарханца? — переспросила Мария, не отводя глаз от охранителя мира и придвигаясь к окну. — Вы не похожи на идиотического фэна.

— Разумеется, нет. Вы знакомы с Анниным Поющим Замком?

— Пойду-ка и я послушаю, как он будет морочить ей голову. — Эффектная брюнетка в алых брюках, прихватив стакан и белобрысого толстячка, двинулась через комнату.

Лоцман поглядел в лицо красотке, в голубые глазки юноши… Сердце екнуло.

— «Леди Звездного Дождя», — заявил он. — И «Отверженное Завтра».

Красотка вскинула брови, белобрысый подскочил на месте, как мячик.

— Ничего себе разведка! Как вы узнали? Я ж ни единой живой душе… Только в набросках. — Толстяк уставился на Лоцмана с растущим изумлением.

— Кто писал «Эльдорадо»? — негромко спросил охранитель мира, оглядел присутствующих, остановил взгляд на пышнотелой блондинке.

— Я. — Девица смутилась, точно ее уличили в чем-то непристойном, одернула тесное платье.

— Ясно. И все четверо — с Анной вместе — продались Ит… Паулю. Подписали контракт на романы, которых требует сегодняшний читатель.

— Так и есть, — подтвердила Мария. — Молодой человек, я вижу, вам не по нраву издательские идеи Пауля? Тогда я с вами. Вот моя рука. — Мария шутливым и одновременно искренним жестом протянула руку. Он сжал ей пальцы.

— Идемте к морю. — Потянув Марию за собой, охранитель мира махнул в открытое окно, с хрустом приземлился на гальку.

Мария не подвела: опершись одной рукой на его ладонь, другой — на подоконник, она гибким движением спрыгнула вниз.

— Вот это да! — Она засмеялась — видно, сама не ожидала от себя такой прыти.

Из окна высунулись три головы: брюнетка, белобрысый и пышнотелая.

— Эй, куда пошли? Мария, тут отличные вина!

— Я за рулем, как и вы… Господи, какая красота! — ахнула Мария, разглядев актеров метрах в тридцати от дома.

Актеры неспешно удалялись по прибрежной полосе. Эстеллино платье сияло серебром, Лусия в белом плыла, как неземное видение, ее алый шарф пламенел. Рафаэль обернулся, заметил Лоцмана, однако актеры продолжали уходить.

— Идемте к ним, — сказал обеспокоенный охранитель мира. Куда это они направляются, хотелось бы знать. — Мария, постарайтесь мне поверить.

Он ей всё рассказал: о Поющем Замке, об умирающем Дархане, о Кинолетном городе, о том, как разорвал границу и вызвал Анну в свой мир. Услышав историю про Эстеллины заколки, Мария засмеялась:

— Так похоже на Анну! Она всю жизнь была без ума от побрякушек. Никогда их, впрочем, не имела — дорогих. Я вам уже на четверть верю. А как погляжу на это чудо — на актеров, — верю почти совсем. Хотя «почти совсем» не говорят. Господин Лоцман… А можно по-простому, без «господина»? Спасибо. Скажите: как вы чувствуете себя в нашем мире?

— Скверно. Я здесь чужой. А вот актерам, кажется, хорошо. Дорвались до желанного.

— Когда вы говорите, что литературные персонажи уходят в Большой мир, — раздумчиво промолвила Мария, — это, знаете ли, фигурально. Они живут среди нас — в сознании людей, воздействуя на умы и сердца. Пауль со мной не согласен. Он полагает, будто книги людей не воспитывают — и он, издатель, вместе с авторами никакой ответственности не несет. Опасное заблуждение.

— Еще бы, — мрачно заметил Лоцман, вспоминая разгорающуюся войну в Кинолетном. Он поклялся убить Ителя — но разве можно карать смертью самоуверенного коротышку, который понятия не имеет о том, что из-за него творится в иномирье? Надо ему объяснить. Положим, Итель поверит, однако остановит ли его это знание — большой вопрос. — Мария, как вы писали «Дарханца»?

Она улыбнулась.

— Писала Анна, а сочиняли мы вместе. Идеи были в основном мои, исполнение — ее. Вы бы знали, что это было за время! — вздохнула она с теплой грустью. — Такой радости жизни, такого восторга я не знала уже никогда. Ну, только если перед свадьбой и в медовый месяц, но то — другое… Мы с Анной упивались своими выдумками, всей этой игрой. Мы буквально жили там, на Дархане; и он был здесь, вокруг нас. Наши герои были живые, стояли перед глазами; у нас было столько друзей! Мы были в них чуть ли не всерьез влюблены.

— Вы не дописали вещь.

— А не пошло. Придумали до конца — конец, помнится, там трагический, в духе нашего развеселого девчоночьего удальства. Ведь мы еще ничего не знали о горе и смерти. А написать не получилось. Мы с Анной — пока не рассорились из-за Пауля — много раз вспоминали. Даже не повесть, а то время, когда были мы молодые и беспечные. Знаете, так хочется туда вернуться…

Анне тоже хочется, подумал Лоцман — не зря образовался туннель в горах. Мария продолжала:

— Пауль уверовал, будто понимает требования момента. Что, если раньше книги учили светлому и доброму, теперь должно быть всё наоборот. Зло непременно должно побеждать и ни в коем случае не осуждаться.

— Простите, — учтиво прервал Лоцман, — давайте вернемся к «Дарханцу». Мир питается вашей памятью, если вы вспомните его, он оживет.

Мария прошла несколько шагов молча. Под ногами похрустывала галька.

— Я почти готова допустить, что вы говорите правду. Да и Пауль уверял, что так, а уж он — человек трезвомыслящий. Скажите честно: вы напоили его и Анну каким-то галлюциногеном?

Лоцман указал на движущиеся впереди фигуры:

— Это — тоже галлюцинация? Когда я успел опоить вас?

— Ох, не знаю, — промолвила она с внезапным отчаянием. — Если всё это правда — оно подрывает основы мироздания. Весь мир оказывается не таким, как нам представлялось. И мы, писатели, — какая на нас сваливается ответственность! Не только за качество книги, но и за актеров, кино и Лоцманов. Счастье, что я не подписывала контракта с Паулем, не марала рук. А то продашься — и неожиданно узнаешь, что из-за этого умирает твой Лоцман… Застрелиться можно. Я поняла: продажа Лоцмана — это когда предаешь собственное нравственное чувство. Вы правы — писатель после этого погибает, остается в лучшем случае ремесленник. Или халтурщик. Бог мой! Как была права мудрая Мария, когда не подписала ОБЯЗАТЕЛЬСТВО… ой, заговорилась! Не подписалась пахать на Пауля.

— «Последний дарханец», — напомнил Лоцман. — Мария, поймите: там Стэнли умирает.

Она взглянула на него — он угадал — с упреком:

— Думаете, я помню что-нибудь, кроме названия?

— Я расскажу. Или нет — принесу книгу.

— Во-первых, то был блокнот. Во-вторых, он валяется где-то у меня в гараже, среди прочего хлама.

— А у меня есть книга. Мария, обождите здесь; я позову актеров, и мы вернемся в дом.

Оставив Марию, охранитель мира ускорил шаги, нагнал своих.

— Меня удивляет: отчего никто не поинтересуется, чем заняты их Лоцман и Богиня. Идемте обратно.

Актеры остановились. Отрешенные, чужие лица, призрачный свет.

— Инг, пойдем — Богиня зовет. И вообще, пора возвращаться.

— Куда возвращаться? В Замок?

В голосе Ингмара слышалась враждебность. Рафаэль, прищурясь, покусывал губу, Эстелла смотрела исподлобья, Лусия — с вызовом. Лоцман ощутил острую тревогу. Их надо немедленно отправить домой.

— Эст, ты меня звала. Ты кричала: «Приходи, здесь ужас что!» И теперь я, твой Лоцман, говорю: пойдем со мной в Замок. Я не позволю Анне глумиться над вами дальше.

— Это ты над нами издеваешься. — Лусия передернула плечами, охваченными алым шарфом. — Цель актера — попасть в Большой мир. Мы попали. Что нам еще?

— И ты здесь больше не Лоцман, — добавил виконт. — По крайней мере нам не Лоцман.

— Ребята, родные, — тихо сказал охранитель мира. — Мы не можем остаться здесь. Вы не должны — не имеете права. Не в этих ролях. Вспомните последний сценарий: Анна сделала из вас чудовищ.

— То есть мы не должны поганить собой Большой мир? — подхватила Эстелла с сарказмом; мимолетное просветление, когда она призывала Лоцмана на помощь, исчезло без следа. — Этот мир для нас слишком хорош?

— Если хочешь — да! Вы честные, добрые люди…

— Были, — перебил Ингмар. — А стали такие, как нужно. Ты слышал, что сказал Итель? На нас есть спрос. Мы — то, что надо.

Лоцман оглянулся, услышав топот за спиной. Подобрав юбку, Мария со всех ног неслась к дому.

— Анна! — закричала она, пробежав полпути. — Анна!

— Инг, неужто ты уйдешь от своей Богини? — Остановить их, удержать, любой ценой. — Эст, ты умоляла ее принять от тебя подарки, неужели ты ее покинешь? Рафаэль, ты откажешься от той, перед кем с благоговением стоял на коленях? Немного же вы тогда будете стоить! Лу, хорошая моя, пойдем. — Лоцман взял девушку под руку. Она не попыталась вырваться, но и не тронулась с места.

От дома навстречу Марии спешила Анна, на крыльцо высыпали гости, последним вышел Итель. Мария бросила кузине несколько взволнованных фраз.

— Нет, нет, нет! — заголосила Богиня и ринулась к актерам, оступаясь в гальке на высоких каблуках. — Никаких «уходим»! Вы — почетные гости в доме!

Они сразу поникли, и даже призрачный свет, казалось, потускнел.

— Будь ты проклят! — бросил Рафаэль охранителю мира и первым двинулся навстречу Анне.

За ним потянулись остальные, покорные своей Богине.

— Анна, они должны сейчас же вернуться в Замок, — сказал Лоцман, когда и актеры, и гости возвратились в дом.

— Что вы! Наш праздник только начался. — Богиня смотрела глупыми глазами — словно нарочно не желала понимать, во что ввязалась.

— Я вам обещаю праздник. Едва их роли — ваши роли, Анна, — полностью возьмут над ними верх. Вы уже жаловались мне, вам мало?

— Бросьте, — отмахнулась она. — Вы видите: я крепко держу их в руках.

— Пауль, объясни Анне… — с жаром начала Мария, окончательно принявшая сторону Лоцмана.

— Уволь, — перебил он, усмехаясь в бороду. — Специалисты по неведомому здесь вы, писатели. Пусть всё идет, как идет.

— Что будем делать? — обернулась Мария к охранителю мира.

— Займемся «Последним дарханцем». — Он увел ее из шумной гостиной в кабинет, нашарил у двери выключатель, щелкнул.

— Что это?! — Мария уставилась на высоченное, до потолка, зеркало в чеканной серебряной раме — такое же, как стояло у Лоцмана в спальне. — Этого раньше не было. Почему оно черное?

— Там темно, — ответил охранитель мира, удивляясь. Лично он видел в зеркале три свечи на столе и освещенную их пламенем Хозяйку.

Красавица поднялась со стула, лицо в полумаске обратилось к Марии. Богиня Последнего Дарханца с опаской потрогала стекло, отдернула руку.

— Холодное — жуть.

— Я сейчас вернусь.

Лоцман беспрепятственно шагнул в Зазеркалье, Оглянулся на Марию: у нее округлились глаза, и от изумления открылся рот. Очевидно, с ее точки зрения, Лоцман ступил в черноту и пропал.

— Я подумала: когда ты вернешься, тебе понадобится свет, — сухо заговорила Хозяйка. — Как повеселился в Большом мире?

— Веселье там никуда не годится. Я потом расскажу. — Охранитель мира шарил под подушками. — Да где же он?

— Кто? — спросила красавица невинным тоном, который выдал ее с головой.

— «Последний дарханец». Ты забрала?

— Я. Взяла почитать.

— Великий Змей, нашла время! Его нужно отдать Марии.

— Попроси. — Она надменно усмехнулась, давая понять, что так просто книгу не отдаст.

— Слушай, кокетство и шутки оставь на потом. Мария ждет, а Дархан умирает.

— А на Хозяйку тебе наплевать.

— Пошли со мной. Возьмем книгу — и вместе сходим в Большой мир.

— Хозяйка не покинет свой Замок. Не в пример некоторым.

— Некогда мне с тобой пререкаться! — вскипел Лоцман. — То диадему подбросишь, то книгу украдешь. Оставь эти игры…

— Ты ни о чем меня не попросишь?

Он промолчал, удержав грубость. Хозяйка добивается капли внимания — но Змей ее побери, не сейчас же! Он сосредоточился, вспомнил картины, порожденные в мозгу прочитанными главами «Дарханца». Глубоко вздохнул. Зажмурился, сжал кулаки, напрягся…

— Ей плохо, — раздался голос Хозяйки.

Он схватил с постели появившуюся книгу, обернулся. Мария в Зазеркалье побледнела и, держась за грудь, на неверных ногах брела к дивану. Проскочив зеркало, Лоцман метнулся к ней.

— Мария!

— Ничего, ничего… сердце что-то схватило.

Он поддержал свою Богиню, усадил на диван. Выроненная книга шлепнулась на пол.

— Вызвать врача?

— Не надо. — Мария слабо улыбнулась. — Отпускает понемногу. Никогда такого не случалось. Как ножом взрезали.

Лоцман глянул в зеркало. Хозяйка стояла, надменно выпрямившись. Поймав его взгляд, она скривила губы, указала на «Последнего дарханца» на полу, затем на Марию. Мотнула головой и загасила свечи, пальцами прижав фитили. Охранитель мира нагнулся поднять сотворенную книгу.

— Вам лучше? Смотрите: я принес.

— Дайте. — Мария, еще очень бледная, взяла у него из рук томик в сером переплете, провела пальцем по тисненому названию.

— Чудеса. Наверное, это не наш «Дарханец». — Она раскрыла наугад. — Хм. Странно и, я бы сказала, удивительно. Анна! Не слышит. — Мария листала страницы, прочитывая понемногу там и тут. — Знаете что? Мы этого, конечно, не писали. Здесь нормальный, человеческий текст — а мы были совсем желторотые и так не умели. И в то же время это всё наше, я узнаю…

— Может, книга отражает не то, что вы написали, а что придумали? — предположил Лоцман.

Мария открыла последнюю главу — там, где повествование обрывалось.

— Смотрите: мы сочинили до конца, а здесь Таи еще только встречает пришельцев. Это место, где мы бросили писать. Ну да, вы почти правы: мы нацарапали то, что сумели положить на бумагу, а здесь, — она постучала ногтем по переплету, — содержится всё, что мы знали, но не смогли отразить. Поразительно. Кто бы подумал… Давайте так: я почитаю, а вы идите, приглядите за своими.

Лоцман вышел в гостиную. Где актеры? Всего-то отсутствовал несколько минут. Анна здесь, Итель, двое бородатых, бледная личность и пышнотелая с распущенными волосами; красотка в алых брюках пьет одна. Недостает белобрысого толстячка — и четверых актеров. Анна что-то азартно доказывает Ителю и бородатикам. Куда ж ты смотрела, глупая курица?!

Охранитель мира высунулся в окно. На побережье пусто, на подкове прибрежной полосы ни искры света. В сильной тревоге он выскочил на крыльцо. Опять никого? Ах нет — как будто слабый стон.

Лоцман слетел по ступеням:

— Где вы?!

Стон повторился — за кустами, увитыми хмелем с висящими шишечками. Лоцман нырнул за кусты. Сюда добирался слабый свет двух фонарей, установленных на площадке. И в этом свете охранитель мира увидел толстое коротконогое тело, навзничь лежащее на траве. Казалось, голова была отсечена — однако она просто оказалась в глубокой тени под ветками. Рубашка толстяка была изрезана, и на краях каждого пореза темнела кровь.