Милиция Зверева вроде не трогала. Так, маму один раз вызывали в райотдел, расспрашивали про сына… Ну, тренера по боксу допрашивали. И все.

А вот КГБ, судя по всему, уже шел по пятам — появился один такой лощенный франт в школе, выспрашивал что-то у директора и учителей, к друзьям Макса пару раз подкатывал. Но так, чинно-благородно — все думали, что Максимом интересуются из-за его спортивных достижений. Еще бы — юный чемпион, да еще и школьных хулиганов приструнил.

С хулиганами вообще получилась смешная история.

Одна из проблем, которая серьезно донимала Зверева — это отсутствие денег. Заработать он их не мог — ведь маленький еще, украсть — тем более, где тогда его принципы? Воров прибил, не дал украсть, а потом сам пошел воровать? Все остальные чисто «бендеровские» относительно честные способы отъема денег тоже не подходили ввиду отсутствия нужной квалификации. Кооперативов в конце 70-х в СССР легальных почти не было, а спекулировать-фарцевать Макс, даже зная технику дела, не стал бы ни за какие деньги!

И вот тут в его голову пришел хитроумный план…

Хотя хулиганы и попритихли в школе после Зверевских методов воспитания, но шпаны с рабочей окраины хватало. Поэтому и гривеники у мелюзги отбирали, и азартные игры процветали… Ну, как азартные? Играли ведь не на деньги, хотя деньги в ходу были. Играли на… крышечки. Маленькие такие крышечки, от пива и ситро. Но это — если простые. А были и с рисунком, зеленые такие — от минералки. И совсем уже редкие, дорогие — от «буржуинских» напитков. От «фанты» и «пепси-колы».

Сама игра была простой. Через два года — сейчас был только 1976 год — в фильме «Уроки французского», снятого по рассказу Валентина Распутина, покажут принцип этой игры. Правда, тогда, в послевоенные годы, играли на деньги. Сейчас за такую игру можно было загреметь, как минимум, на учет в милицию. А вот на крышечки играть было можно — не на деньги же. Правда, тот факт, что эти крышечки в школе «ходили», как местная валюта, мало кому был известен. То есть, мало кому из преподавателей.

Правила были такие: каждый ставил на кон свою крышечку. Они собирались в один столбик и с расстояния метров десять кидалась бита. Битой надо было попасть в столбик. Правда, редко кто попадал, обычно биты падали рядом. Кто ближе всех к столбику, или к «базе» приземлил свою биту, тот первым и разбивал. Задача — перевернуть все крышечки картинкой вверх. Тогда он их забирал себе. Первый же промах — наступала очередь следующего игрока.

Каждая крышечка имела свою цену. В школе был так называемый внутренний валютный рынок. Например, очень редкая крышка от пепси-колы стоила 10 крышек от минеральной воды «боржоми» или 20 простых — от пива или лимонада. А крышечка от бутылки с кока-колой «тянула» уже на 15 крышек «боржоми» или 30 простых. А уж если попадала супер-редкая крышка от чешского пива «Праздрой» или еще какого зарубежного пойла — то там уже были вообще заоблачные суммы.

Естественно, все это «добро» продавалось и за советские денежные знаки. Ну, не за рубли, конечно — за копейки. Простая крышечка обычно была на бутылке. А чтобы ее заиметь, естественно, надо было купить бутылку с напитком. Ну, пиво детям не продавали, а лимонад стоил 22 копейки. Причем, сдав бутылку в пункт приема стеклотары, 12 копеек можно было себе вернуть. Потому что столько стоила пустая бутылка. Исходя из этого крышечка от лимонада стоила 5 копеек. Можно было порыскать возле гастрономов — там валялись такие крышечки около мусорников. Но таких крышечек было до фига, и они почти не ценились.

Совсем другое дело — напитки «буржуинские». Или советские, но для элиты — например, лимонады с крышечками «заяц» и «волк», выпущенные после выхода в свет знаменитого мультфильма «Ну, погоди!» Всякие «фанты» и «колы» в продаже не бывали, их привозили или из Москвы, или из-за «бугра». Еще эти напитки были в дорогих ресторанах или у детей партийных руководителей, которые получали продукты из спец-распределителя.

Одним словом, «валютный» рынок крышечек в школах «работал» на полную катушку. И, естественно, были и «барыги», обладавшие коллекцией этой «валюты», и игроки, имевшие свой «капитал». Во время игры редко жульничали, и не было случаев, чтобы кто-то кого-то «раздевал» — отнимать у игрока крышечки считалось по школьному кодексу «не в жилу». А вот после игры… Крышечки и отнимали, и воровали, и спекулировали ими. Заядлые игроки покупали их, «спуская» не только мелочь, отпущенную мамами на завтраки в школьном буфете, но и все свои карманные деньги. Ну и конечно, имел место банальный «рэкет» — то есть, вымогательство, как крышечек, так и денег, у слабых и беззащитных.

Зверь сразу понял, где пахнет деньгами. Поэтому пару раз как бы невзначай оказывался у школьных туалетов. Там, как правило, происходили «разборки» с «валютой». После первого же такого «разбора», на котором совершенно «случайно» оказались его старые знакомые Тришка и Дикий, они быстро покинули территорию школы с отличительными признаками насильственных действий на лицах. А Макс пополнил свой капитал и в денежном, и в «валютном» эквиваленте. Так сказать, экспроприация у экспроприаторов. Или законы научного коммунизма в действии.

Очень быстро он снискал славу школьного Робин-Гуда, а когда с ним попытались разобраться два восьмиклассника по наводке Дикого, то Зверев не стал с ними церемониться — в короткой стычке одному здоровому лбу он сразу сломал руку, а второго отправил в глубокий нокаут, сделав всего два удара — один в корпус, второй — ногой в челюсть. Потом выяснилось, что этот восьмиклассник по кличке Горилла получил еще и перелом двух ребер.

Максима, конечно, повели к директору, но он от всего отпирался, а никто из свидетелей его не «сдал». Директор, конечно, выговор ему сделал, но, как говорится, не пойман — не вор.

— Эх, Зверев-Зверев. Я же просил тебя по-человечески — не превышай свою самооборону. Просил ведь? — Василий Кириллович устало снял очки и стал протирать их замшевой тряпочкой.

— А какое превышение, Василий Кириллович? Два здоровых лба, восьмиклассники, нападают на одного хлипкого четвероклассника, ломают ему руки, бьют. Я что — должен спокойно ждать, пока они меня инвалидом сделают? — взгляд Макса был невинен, как у младенца.

— Вот только не надо мне тут из себя невинную овечку разыгрывать. Чемпион города по боксу, чемпион города по самбо, ага — хлипкий и беззащитный, — директор даже опешил от такого откровенного хамства.

— Против лома нет приема, Василий Кириллович, у нас весовые категории разные и двое против одного. Да они меня затоптали бы просто, — не сдавался Зверь.

— Ну, да, тебя затопчешь, как же, — Василий Кириллович улыбнулся. — О тебе в школе легенды уже ходят. Да что там в школе — весь город гудит! На, почитай!

Директор положил перед Максом газету «Днепр вечерний», где на первой полосе красовалась его, Макса, фотография, видимо, из семейного альбома. А сверху крупными буквами было выведено «Безумству храбрых поем мы песню!»

«Вот ведь журнаглисты, уже раззвонили», — раздосадовано подумал Макс.

В заметке, правда, всей правды не рассказали, видимо, в милиции им дали только кусочек информации, но уж «подвиг пионэра» газетчики расписали от и до. Конечно, про то, как Зверь «завалил» одного и уложил на больничную койку другого бандита, слава Богу, не сообщили. Но и тот факт, что он, Макс, не испугался, а «сбив с ног преследовавшего его бандита, вызвал милицию» о многом мог сказать понимающим людям. Директор был понимающим.

— Мне тут товарищ из милиции рассказал, что тот преступник, которого ты сбил с ног, был с центнер весом. Так что не надо мне тут про весовые категории рассказывать, ладно? — взгляд директора вдруг стал жестким.

— Василий Кириллович, там было совсем другое дело — я просто подножку на выходе ему поставил, а пока он валялся, сделал ноги. А тут меня сразу возле туалета подкараулили и стали бить, я даже сделать ничего не успел, честно, — Макс продолжал «валять ваньку» — а что еще оставалось.

— Ничего не успел, говоришь? Ну, да, всего-то одному руку сломать, другому челюсть и два ребра.

— Вот не надо все на меня! Руку тот бугай сам себе сломал, когда падал, я просто увернулся, а он поскользнулся, возле туалета всегда скользко. А тот, второй идиот сам головой долбанулся, я всего лишь подсечку провел. Ну откуда я мог знать, что у него с равновесием так плохо? Мне что — надо было свою челюсть подставить, да? — Макс сыграл возмущение.

— Я не эксперт, и не видел, как все было. Мне достаточно результата. На тебе — ни царапины, а эти двое в больнице. Как это они тебя били, интересно? Подушками? — директор откровенно издевался.

— Били кулаками, просто я уклонялся, блоки ставил, и на мне все заживает, как на собаке. Что мне вам — плечи показать? Там синяки есть, — Макс демонстративно снял пиджак и рубаху, показал плечо.

— Мда, действительно, есть кровоподтек. Ну, ты и на тренировке мог…

— Я на тренировки сейчас не хожу, мне учебу надо наверстывать, запустил много, — Макс был просто Тимуром без команды.

— Ладно, Зверев. Ты мне зубы не заговаривай. Я понимаю, что добро должно быть с кулаками, но у тебя больно кулаки здоровые. Ну, не здоровые — проворные. Ты мне так половину старшеклассников по больницам заставишь ходить — тот тебя ударил, тот не так посмотрел. Словами надо воспитывать, а не кулаками. Мозги ведь у тебя есть, и неплохие — так чего из других эти мозги вышибать? Заставь их работать! Все, иди, и чтобы больше никаких гладиаторских боев! А то я тебе устрою подавление восстания Спартака, будь уверен!

— Василий Кириллович, тогда вы мне охрану дайте, или как-то предупредите, чтобы ко мне не лезли. Я физиономию под их кулаки подставлять не собираюсь, — Макс уже реально разозлился.

— А персональный автомобиль тебе не надо дать? А, может, отдельную персональную школу? Или нет — персональных учителей прямо на дом? Уйди с глаз моих, а то я тебе сейчас персональное собрание назначу. По обсуждению твоего персонального поведения! — теперь уже разозлился директор.

Макс решил исчезнуть, чтобы не доводить его до греха. Мало ли, а то еще устроит «разбор полетов»…

Но все обошлось. Слава Максима гремела не только по всей школе, но уже и по всему району. И о его спортивных успехах, и о его разборках с урками узнали все. Ну, про разборки было как-то туманно и загадочно. Но все знали о том, что Макс схлестнулся с серьезными ворами и один дал отлуп сразу двум «законникам». Хотя подробностей никто не знал, такие вещи без внимания не оставались. А на районе все знали про то, как Макс успокоил ватагу Саньки Косого, а также отлупил в школе самых задиристых босяков. После таких подвигов только полный отморозок мог попытаться схлестнуться с Зверем — так его прозвали в школе. Кличка быстро стала популярной и вскоре никто Максима иначе ни в школе, ни на районе не называл.

Но популярность Макса была не только спортивно-прикладная. Да, с одной стороны он стал как бы неформальным лидером, и эдаким школьным арбитром во всех спорных валютно-игровых моментах. К его помощи и поддержке прибегали в спорных вопросах мальчишечьих, точнее, «пацанских» разборках, что, кстати, также приносило ему небольшой доход. Одним словом, вопрос денег — карманных денег — уже был решен. Конечно, надо было думать о том, как добыть более серьезный капитал, но пока что на свои нужды он мог не выпрашивать мелочь у папы с мамой.

Да и сколько там ему было нужно для счастья? Велик у него был, на мороженное и конфеты хватало, да и неприхотлив Макс был в еде. Одежда его не волновала — ходить в «джинсе» не было нужды, одним словом, как в «Золотом теленке», тратить деньги ему в эпоху развитого социализма было не на что. Про те траты, когда счет идет на сотни и тысячи, он пока не задумывался. Были другие проблемы.

С одной стороны, отношения и с одноклассниками, и с другими школьниками, а также с пацанами во дворе и на районе у него сложились вполне паритетные. А вот с преподавателями в школе… С одной стороны, на фоне своих спортивных побед и установлении локальной справедливости в пределах одной школы, Максим Зверев одних преподавателей в себя влюбил. Но в то же время дико раздражал других.

Те учителя, которым нравилась их работа, были без ума от юного вундеркинда — от его эрудиции, знаний, умения рассказывать и такой здоровой наглости. Им даже импонировал тот факт, что Макс совершенно не боялся ни их, ни уже закрепленных в учебнике сведений по тому или иному предмету. Историку Михаилу Семеновичу Зверев как-то выдал цитату Ленина «Марксизм — не догма, а руководство к действию!», чем окончательно завоевал сердце строгого, но справедливого «препода».

Хуже было с теми учителями, а чаще с учительницами, которые считали себя истиной в последней инстанции. Работу свою, скорее всего, эти дамы не любили, знания давали строго по учебнику и программе, а любые отступления от оной считали покушением на святое. Так, например, учительница по природоведению, Лилия Семеновна на одном из уроков рассказывала о Кавказских горах. И надо же было Максу поправить ее, когда она говорила, что на них лежит снег и зимой, и летом, потому что даже летом вверху очень холодно. Он сделал поправку чисто машинально, даже не задумываясь — в результате возник скандал. А Макс всего лишь заметил, что дело не столько в низких температурах, сколько в разреженности высокогорного воздуха.

— Ты, Зверев, хочешь сказать, что учительница говорит неправду? — голос Лилии Семеновны зазвенел, как струна.

— Да нет же Лилия Семеновна. Просто я хотел добавить, что в горах как раз всегда светит солнце, и на высоте, скажем, 2-Зтысячи над уровнем моря температура не минусовая, а плюсовая. Там спокойно можно кататься на лыжах, но в купальнике. Просто за счет теплового излучения происходит нагревание любой темной поверхности, снег же белый. Он отражает солнечные лучи. А на высокогорье воздух очень сухой и холодный, поэтому чем выше в горы, тем больше снега и тем ниже температура воздуха. То есть, не потому снег не тает, что воздух холодный, а потому воздух холодный, что снег не тает, — попытался объяснить Зверев.

— Ты, Зверев, во-первых, не перебивай учителя, если хочешь что-то сказать — подними руку. А, во-вторых, что первично — курица или яйцо — эта дилемма давно является предметом для споров. Снег ведь первичен, он не тает, потому что в горах холодно!

— Неправда. Я был в горах — там тепло. Там сгореть можно запросто, потому альпинисты с горнолыжниками и мажутся мазями от загара.

— Так при чем здесь тепло? Это действие ультрафиолета, — учительница не сдавалась.

— Да, Вы правы. Но там и довольно жарко. При этом снег не тает, например, на леднике, который находится на 2 тысячах над уровнем моря. В горах сохраняется низкое давление, воздух здесь соответственно более разреженный чем у подножия гор, и именно поэтому он не сохраняет тепло. То есть, человеку тепло, а снег не успевает таять. Воздух да, прохладный, но температура вовсе не минусовая, — Зверь уже пожалел, что ввязался в спор.

В результате получил запись в дневник и постоянные придирки Природины — так прозвали одноклассники Лилию Семеновну. Впрочем, после стычки с Максом Природина получила еще одно прозвище — Ультрафилечка. Естественно, о перепалке узнала вся школа, что с одной стороны, добавило популярности Зверю, а с другой — добавило ему же неприятных моментов.

Но кульминация наступила после ноябрьских праздников, когда учительница русской литературы попросила Максима на школьном вечере в честь праздника Великой Октябрьской социалистической революции прочитать какое-нибудь соответствующее стихотворение.

— Ты, Максим, как раз можешь своего любимого Маяковского прочесть. Нет, только не «Скрипка и немного нервно», это не совсем к месту. Что-то революционное, или, например, «Стихи о советском паспорте» можно, — Зиночка была сама любезность.

И черт же дернул Макса и здесь проявить свою противоречивую натуру…