Игорь, сын Рюрика, родился в 873 г. В день смерти отца ему было шесть, а при вступлении на киевский престол – девять лет. Следовательно, регентство Олега было оправданным. Но, взяв бразды правления в свои руки, Олег правил единолично до самой своей смерти на протяжении 30 лет. К тому времени, когда Игорь мог, наконец, начать свою деятельность, ему было уже 39 лет.

Таким образом, Олег предстает перед нами дважды узурпатором: он не только переступил через труп убитого им Аскольда, но и присвоил права собственного воспитанника, доверенного ему Рюриком. Понятно, что это не могло способствовать особо теплому отношению к регенту со стороны обездоленного Игоря, который, по словам летописца, «хожаше по Олзе, и слушаше его».

Игорь предстает в летописи почти такой же «таинственной личностью», как и Олег. О его управлении известно немного. До смерти Олега имя княжича упоминается только один раз по поводу его брака с Ольгой, причем в «пассивном залоге»: несмотря на солидный возраст жениха (около 30 лет), инициатива союза принадлежала князю-узурпатору.

Иногда Игоря характеризуют как человека ничтожного, никчемного властителя, к тому же ненасытного скрягу. Другие авторы склонны признать его достаточно проницательным деятелем, которому Русь обязана значительными успехами (отпор печенегам, проникновение на Кавказ, а особенно новый договор, заключенный с греками в 944 г.). К заслугам Игоря относят и осознание передовой роли христианства. Как минимум бесспорной остается его религиозная терпимость. Е.Е. Голубинский даже считает князя «внутренним», или тайным, христианином.

Действительно, текст договора с греками 944 г., который дошел до нас в аутентичном виде, содержит ряд сведений о том, что христианство на Руси в то время не просто существовало, а пользовалось определенным пиететом. Его адепты не только не подвергались притеснениям со стороны государственной власти, но и принимали активное участие в политической жизни страны. Более того, по мнению Е.Е. Голубинского, сторонники христианства имели даже большее влияние на общественные дела, нежели язычники.

Договор 944 г. был заключен Игорем после двух походов на Византию – в 941 и 944 гг. После убийства Аскольда греки, как отмечалось, не считали нужным придерживаться соглашений, заключенных с ним в свое время, а узурпатор Олег, обеспокоенный неопределенностью собственного положения, не имел ни времени, ни сил заставить Царьград выполнять взятые на себя обязательства. После смерти Олега Игорь вынужден был направить свое внимание на преодоление сопротивления древлян, уличей и других «племен», которые опять вышли из-под киевского протектората. Только в 941 г. он смог, наконец, заняться византийскими делами. Первый поход оказался неудачным. Император Роман Лакапин, бывший адмирал византийского флота, оснастил свои корабли «греческим огнем» – устройством, бросавшим горящую смесь на суда противника. Русский флот был сожжен, и киевский князь ни с чем вернулся домой.

Через три года обстановка оказалась более благоприятной для Игоря; до решающей битвы, правда, не дошло, но был заключен договор, подтвердивший основные положения соглашения 874 г. В своей основной части он почти дословно повторяет статьи прежнего трактата (за исключением некоторых второстепенных деталей). Главное отличие касается преамбулы и заключительной части. Кроме сугубо конкретных обстоятельств, при которых состоялось подписание соглашения, различия заключаются в религиозном аспекте. Договор 874 г. представлял Русь как христианское государство, что естественно для времени между 860 и 882 гг. Соглашение 944 г. представляет народ Руси двоеверным, но, тем не менее, с преобладающим влиянием христианства, что абсолютно точно отражает ситуацию своего времени.

Христианство Руси в тексте соглашения засвидетельствовано несколько раз. В преамбуле, в частности, читаем: «иже помыслить от страны Рускыя раздрушити таковую любовь, и елико ихъ кресщение прияли суть, да приимуть месть от Бога Вседержителя, осужение и на погибель, и в сии векъ, и в будущии, а елико ихъ некрещено есть, да не имуть помощь от Бога, ни от Перуна, да не оущитятся щиты своими, и да посечении будуть мечи своими, и от стрель, и от иного оружья своего, и да будуть раби и в сии векъ и будущии». Здесь ясно выражена мысль о разделении Руси на две части – крещеную и некрещеную. Для каждой на случай нарушения соглашения предусмотрено отдельное наказание – или от христианского Бога, или от языческого Перуна.

В статье, посвященной бегству челядника, снова подчеркнута неодинаковая процессуальная процедура присяги для Руси христиан и Руси язычников. Наиболее выразительно христианство Руси фиксируется в заключительной части документа, посвященной подтверждению достигнутых соглашений: «Мы же (Русь. – А.В.), елико насъ крестилися есмы, кляхомся церковью святаго Ильи въ зборнеи церкви, и предълежащи честнымъ крестомъ, и харотьею сею, хранити же все, еже есть написано на неи, и не приступати от того ничто же; а оже преступiть се от страны нашея, или князь, или инъ кто, или крещенъ, или некрещенъ, да не имать от Бога помощи и да будуть рабi в сии векъ и в будущии, и да заколенъ будеть своимъ оружьемъ. А некрещении Русь да полагають щиты своя и мечи свои нагы, и обручи свои, и прочая оружья, и да кленуться о всем, и яже суть написана на харотьи сеи, и хранити от Игоря и от всехъ бояръ, и от всехъ людии, и от страны Руськыя въ прочая лета и всегда. Аще ли же кто от князь и от людии Руськыхъ, или крестьянъ, и или некрещеныи переступить все, еже написано на харотьи сеи, и будеть достоинъ своимъ оружьемъ оумрети, и да будеть клятъ от Бога и от Перуна, и яко преступи свою клятъву».

Е.Е. Голубинский, комментируя приведенный отрывок, справедливо подчеркивает, что в тексте договора Русь-христиане и Русь-язычники выступают как две равноправные части населения. Действительно, в тексте отсутствуют какие-либо оговорки, ставившие бы христианскую часть населения в неравноправное положение или как-то принижавшие ее прерогативы. Наоборот, привлекает внимание, что христиане во всех трех случаях названы первыми, а их Бог угрожает не только им, но и язычникам – в отличие от Перуна, возможности которого ограничены собственной паствой. Если бы речь шла об авторском тексте летописца, можно было бы объяснить эту удивительную (с позиции общепринятой концепции) инверсию идейно-политической платформой XI – XII веков, но перед нами аутентичный текст середины Х века. Последнее не оставляет никаких сомнений, что в нем отражено целиком реальное соотношение сил на Руси в довладимирово время.

Е.Е. Голубинский вполне обоснованно утверждает, что формальное равноправие христианства и язычества в соглашении 944 г. в действительности свидетельствует о преимуществе первого перед вторым. «Если, – пишет он, – сторона негосподствующая поставлена целиком наравне с господствующей, то ясно и необходимо следует, что она имела над последней нравственный перевес, ибо получить равноправие, при неимении на то права, она, очевидно, могла только в случае перевеса».

Среди вопросов, оживленно обсуждаемых в научной литературе, одним из важнейших является: кем именно были киевские христиане времен Игоря? В дореволюционной историографии их считали норманнами, основываясь на летописной справке: «… мнози бо быша Варязи хрестьяни», помещенной под 945 г. Подобный взгляд, однако, является неправильным и может рассматриваться как историографический пережиток. Норманны приняли христианство позднее славян, причем в западной, католической версии. Цитированные слова, вне сомнения, являются позднейшей интерполяцией и введены автором третьей редакции «Повести временных лет» как один из элементов наивной норманнистской концепции, породившей множество недоразумений в отечественной исторической науке.

Возможно, что некоторая часть скандинавского окружения первых Рюриковичей действительно была христианами. Но ими она стала под влиянием славянской Руси и крестилась, по-видимому, в Киеве или Константинополе. Факт введения христианства в нашей стране задолго до появления здесь скандинавских викингов и существование Русской епархии в Х веке вообще снимают эту проблему с повестки дня. Наоборот, именно варяги, возглавляемые Олегом и первыми Рюриковичами, представляли собой новую языческую волну, обусловившую временное поражение христианской Церкви на Руси.

В связи с изложенным выше привлекает внимание сообщение об Ильинской церкви, которая существовала в Киеве в 944 г. В ней присягали христиане Руси и греческие послы во время заключения русско-византийского договора.

«Повесть временных лет» называет церковь соборной (съборною, сборною, зборною и т.п.). Этот термин породил значительную литературу. Часть исследователей (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, Н.В. Закревский и др.) интерпретировали его в современном понимании термина «соборная», то есть храм с несколькими престолами. Существует и другое объяснение – от греческого καθολική, то есть парафиальная церковь; оно приобретает особое значение именно в свете утверждения о наличии в Киеве середины Х века свободного богослужения.

Существование церквей на Руси от эпохи Аскольда не вызывает сомнения: потребности обряда способствовали строительству храмов. Поэтому особый интерес вызывают прямые сообщения источников об интенсивном церковном строительстве, осуществляемом на Руси митрополитом Михаилом, поставленным в Киеве патриархом Фотием.

Сообщения о конкретных сооружениях такого рода крайне скупы и невыразительны. В «Повести временных лет» упоминается церковь Св. Николая, сооруженная на Аскольдовой могиле вождем мадьярских племен Олмошем, союзником киевского князя. Имя основателя храма является хронологическим репером: Николаевская церковь могла быть построена только после смерти Аскольда человеком, хорошо знавшим и уважавшим убитого властителя; это, к слову, дает основание считать, что христианским именем Аскольда было имя Николай.

Сооружение Николаевской церкви над захоронением убитого князя, возможно, представляло собой демонстративный, антиолеговский акт. Урочище, избранное для строительства, располагалось за границами города и на определенном расстоянии от его укреплений. Основателем храма был иноземный правитель, не подчиненный князю-узурпатору; вступать с ним в открытый конфликт Олегу, конечно, было не с руки.

Когда построена Ильинская церковь на Подоле, сказать трудно, но во всяком случае не позднее 944 г. Проблематичными остаются и точная локализация сооружения, и его характер. Признано, что оно предшествовало позднейшей подольской церкви с этим же именем, построенной во второй половине XVII века. Она поставлена около древней церкви, если не на ее месте.

Топографическое определение, содержащееся в летописи под 944 г., зафиксировано не в тексте соглашения Игоря с Византией, а в статье, где рассказывается о присяге сторон. Статья не является современной Игорю и принадлежит хронисту конца Х – начала XI века (автору свода 996 или 1037 г.). Между тем в тексте читаем: «… в церкви Св. Ильи, яже єсть надъ руцьемъ…» То есть речь идет о храме, современном летописцу периода Владимира или Ярослава и идентификация которого с одноименной церковью середины Х века представляется далеко не безусловной.

Однако где бы ни стояла Ильинская церковь времен Игоря и какой бы ни была ее судьба в последующие времена, сам факт ее существования не может вызывать сомнения. А это является надежным свидетельством наличия христианской общины в середине Х века и свободного евхаристического общения.