Далеко не во всех странах принятие христианства проходило почти бескровно, как на Руси. В Норвегии оно вызвало гражданскую войну, в которой погиб Олаф Святой. Случилось это уже в княжение Ярослава Мудрого. В Польше вспыхивали мятежи, которые Киев помогал подавлять. Туда, на помощь королю Казимиру против повстанца Моислава, дважды ходил Ярослав Мудрый, в 1041 и 1047 гг.

Годы от Владимирова Крещения Руси (независимо от того, когда оно состоялось: в 988, 990 или 991 гг.) до смерти Владимира в 1015 г. были годами небывалого благополучия народа и государства. Славянские племена, подчиненные единому князю и объединенные проповедью христианства, призывавшего к любви друг к другу, жили в мире. Сыновья князя Владимира, а их было 12, подрастали, и отец давал каждому из них в княжение какой-нибудь город и земли вокруг в удел; сам же он принял титул великого князя, и ему были подчинены все удельные князья.

В эти годы Русь крепла. Строились храмы, при которых возникали школы. Именно при князе Владимире, как писал Д.С. Лихачев, важной христианской добродетелью стала образованность. После Крещения Руси Владимир, как о том свидетельствует Начальная летопись, «…нача поимати у нарочитые чади (то есть у лиц привилегированного сословия) дети и даяти нача на учение книжное». Строки эти вызывали различные догадки, где проводилось это «учение книжное», были ли это школы и какого типа, но ясно одно: «учение книжное» стало предметом государственной заботы.

Наконец, другой христианской добродетелью, с точки зрения Владимира, явилось милосердие богатых по отношению к бедным и убогим. Крестившись, Владимир стал прежде всего заботиться о больных и бедных. Согласно летописи, Владимир «повеле всякому нищему и убогому приходити на двор княжь и взимати всяку потребу, питье и яденье, и от схотьниц кунами (деньгами)». А тем, кто не мог приходить, немощным и больным, развозить припасы по дворам. Если эта его забота и была в какой-то мере ограничена Киевом или даже частью Киева, то и тогда рассказ летописца чрезвычайно важен, ибо показывает, что именно считал летописец самым важным в христианстве, а вместе с ним и большинство его читателей и переписывателей текста, – милосердие, доброту. Обычная щедрость становилась милосердием. Это различные акты, ибо акт добродеяния переносился с человека дающего на тех, кому давалось, а это и было христианским милосердием.

Согласно Д.С. Лихачеву, язычество на Руси было представлено не столько высшими богами, сколько слоем верований, регулировавших трудовую деятельность по сезонному годовому кругу: весенних, летних, осенних и зимних. Эти верования превращали труд в праздник и воспитывали столь необходимые в земледельческом труде любовь и уважение к земле. Здесь христианство быстро примирилось с язычеством, вернее, с его этикой, нравственными устоями крестьянского труда.

Язычество не было единым. В нем была «высшая» мифология, связанная с основными богами, которых хотел объединить Владимир еще до принятия христианства, устраивая свой пантеон «вне двора теремного», и мифология «низшая», состоявшая главным образом в связи с верованиями земледельческого характера и воспитывавшая в людях нравственное отношение к земле и друг к другу.

Первый круг верований был решительно отброшен Владимиром, а идолы ниспровержены и спущены в реки – как в Киеве, так и в Новгороде. Однако второй круг верований был адаптирован христианством.

Оставались, в частности, в разных частях Руси крестьянские помочи, или толока, – общий труд, совершаемый всей крестьянской общиной. В языческой, дофеодальной деревне помочи совершались как обычай общей сельской работы. В христианской (крестьянской) деревне помочи стали формой коллективной помощи бедным семьям – семьям, лишившимся главы, нетрудоспособным, сиротам и т.д. Нравственный смысл, заключенный в помочах, усилился в христианизованной сельской общине. Замечательно, что помочи совершались как праздник, носили веселый характер, сопровождались шутками, остротами, иногда состязаниями, общими пирами. Таким образом, с крестьянской помощи малоимущим семьям снимался весь обидный характер: со стороны соседей помочи совершались не как милостыня и жертва, унижавшие тех, кому помогали, а как веселый обычай, доставлявший радость всем участникам. На помочи люди, сознавая важность совершаемого, выходили в праздничных одеждах, лошадей «убирали в лучшую сбрую».

Языческий обычай приобретал этическую христианскую окраску. Христианство смягчало и вбирало в себя и другие языческие обычаи. Так, например, Начальная русская летопись рассказывает о языческом умыкании невест у воды. Этот обычай был связан с культом источников, колодцев, воды вообще. Но с введением христианства верования в воду ослабли, а обычай знакомиться с девушкой, когда она шла с ведрами по воду, остался. Так, например, происходит у Григория и Аксиньи в начале «Тихого Дона» Шолохова. У воды совершались и предварительные сговоры девушки с парнем. Наиболее, может быть, важный пример сохранения и даже приумножения нравственного начала язычества – это культ земли. К земле крестьяне (да не только крестьяне, как показал В.Л. Комарович в работе «Культ рода и земли в княжеской среде XI – XIII веков») относились как к святыне. Перед началом земледельческих работ просили у земли прощения за то, что «вспарывали ее грудушку» сохою. У земли просили прощения за все свои проступки против нравственности. Даже в XIX веке Раскольников у Достоевского в «Преступлении и наказании» прежде всего публично просит прощения за убийство именно у земли прямо на площади.

Примеров можно привести много. Принятие христианства не отменило низшего слоя язычества, подобно тому как высшая математика не отменила собой элементарной. Нет двух наук в математике, не было двоеверия и в крестьянской среде. Шла постепенная христианизация наряду с отмиранием языческих обычаев и обрядов.

Теперь обратимся к одному чрезвычайно важному моменту в акте Крещения Руси.

Начальная русская летопись передает красивую легенду об испытании вер Владимиром. Посланные Владимиром послы были у магометан, затем у немцев, служивших свою службу по западному обычаю, и наконец пришли в Царьград, к грекам. Последний рассказ послов чрезвычайно значителен, ибо он был наиболее важным основанием для Владимира избрать христианство именно из Византии. Приведем его в переводе на современный русский язык. Послы Владимира пришли в Царьград и явились к царю. «Царь же спросил их – зачем пришли? Они же рассказали ему все. Услышав их рассказ, царь обрадовался и сотворил им честь великую в тот же день. На следующий же день послал к патриарху, так говоря ему: “Пришли русские испытывать веру нашу. Приготовь церковь и клир и сам оденься в святительские ризы, чтобы видели они славу Бога нашего”. Услышав об этом, патриарх повелел созвать клир, сотворил по обычаю праздничную службу, и кадила возожгли, и устроили пение и хоры. И пошел с русскими в церковь, и поставили их на лучшем месте, показав им церковную красоту, пение и службу архиерейскую, предстояние дьяконов и рассказав им о служении Богу своему. Они же (то есть послы) были в восхищении, дивились и хвалили их службу. И призвали их цари Василий и Константин, и сказали им: “Идите в землю вашу”, и отпустили их с дарами великими и честью. Они же вернулись в землю свою. И созвал князь Владимир бояр своих и старцев и сказал им: “Вот пришли посланные нами мужи, послушаем же все, что было с ними”, – я обратился к послам: “Говорите перед дружиною”».

Мы опускаем то, что говорили послы о других верах, но вот что сказали они о службе в Царьграде: «и пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Мы не можем забыть той красоты, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве».

Вспомним, что испытание вер имело в виду не то, какая вера красивее, а то, какая вера истинная. А главным аргументом истинности веры русские послы объявляют ее красоту. И это не случайно! Именно в силу этого представления о примате художественного начала в церковной и государственной жизни первые русские князья-христиане с таким усердием обстраивают свои города, ставят в них центральные храмы. Вместе с сосудами церковными и иконами Владимир привозит из Корсуни (Херсонеса) двух медных идолов (то есть две статуи) и четырех медных коней, «про которых невежды думают, что они мраморные», и ставит их за церковью Десятинной, на самом торжественном месте города.

Поставленные в XI веке церкви до сего времени являются архитектурными центрами старых городов восточных славян: София в Киеве, София в Новгороде, Спас в Чернигове, Успенский собор во Владимире и т.д. Никакие последующие храмы и строения не затмили собой того, что было построено в XI веке.

Ни одна из стран, граничивших с Русью в XI веке, не могла с ней сравниться по величию своей архитектуры и по искусству живописи, мозаики, прикладному искусству и по интенсивности исторической мысли, выраженной в летописании и работе над переводными хрониками.

Единственная страна с высокой архитектурой, сложной и по технике, и по красоте, которая может считаться помимо Византии предшественницей Руси в искусстве, – это Болгария с ее монументальными строениями в Плиске и Преславе. Большие каменные храмы строились в Северной Италии в Ломбардии, на севере Испании, в Англии и в прирейнской области, но это далеко.

Говоря о высоте искусства домонгольской Руси, нельзя не привести цитату из записок Павла Алеппского, путешествовавшего по России при царе Алексее Михайловиче и видевшего в Киеве развалины храма Софии: «Ум человеческий не в силах обнять ее (церковь Софии) по причине разнообразия цветов ее мраморов и их сочетаний, симметричного расположения частей ее строения, большого числа и высоты ее колонн, возвышенности ее куполов, ее обширности, многочисленности ее портиков и притворов». В этом описании не все точно, но можно поверить общему впечатлению, которое производил храм Софии на иностранца, видевшего храмы и Малой Азии, и Балканского полуострова. Можно думать, что художественный момент не был случаен в христианстве Руси.

Эстетический момент играл особенно важную роль в византийском возрождении IX – XI веков, то есть как раз в то время, когда Русь принимала Крещение. Патриарх Константинопольский Фотий в IX веке в обращении к болгарскому князю Борису настойчиво высказывает мысль, что красота, гармоническое единство и гармония в целом отличают христианскую веру, которая именно этим разнится от ереси. В совершенстве человеческого лица ничего нельзя ни прибавить, ни убавить – так и в христианской вере. Невнимание к художественной стороне богослужения в глазах греков IX – XI веков было оскорблением Божественного достоинства.

Русская культура очевидным образом была подготовлена к восприятию этого эстетического момента, ибо он надолго удержался в ней и стал ее определяющим элементом. Вспомним, что в течение многих веков русская философия теснейшим образом была связана с литературой и поэзией. Поэтому изучать ее надо в связи с Ломоносовым и Державиным, Пушкиным и Гоголем, Тютчевым и Достоевским…

В этой книге мы много говорили о том, что принятая дата Крещения Руси – 988 год, возможно, не соответствует действительности, что Византией было признано Аскольдово Крещение Руси, свершившееся на 128 лет раньше, и т.п., но надо сказать и о том, что официальная версия вовсе не ошибочна. Этот парадокс легко уяснить на примере тех народов, которые в древности крестились, но так и не стали христианскими. Вот, скажем, некогда православная Албания. Есть там сейчас и православные, и католики, но вообще это, как хорошо известно, мусульманская страна. И вот если в Албании произойдет второе, окончательное Крещение, то какое их них войдет в албанскую историю как официальное? Я полагаю, второе. Оттого и мы ведем отсчет от полного, окончательного Крещения Руси великим князем Владимиром.

Русь появилась со своим Киевом, соперником Константинополя, на мировой арене именно 1023 года назад. Тысячу лет назад появились у нас и высокая живопись, и высокое прикладное искусство – как раз те области, в которых никакого отставания у восточнославянской культуры и не было. Знаем мы и то, что Русь была высокограмотной страной, иначе откуда у нее образовалась бы уже на заре XI века столь высокая литература? Первым и изумительнейшим по форме и мысли произведением было произведение «русьского» автора митрополита Илариона «Слово о Законе и Благодати» – сочинение, подобия которому не имела в его время ни одна страна, – церковное по форме и историко-политическое по содержанию.

Попытки обосновать ту мысль, что Ольга и Владимир приняли христианство по латинскому обычаю, лишены сколько-нибудь научной документальности и носят явно тенденциозный характер. Неясно только одно: какое это могло иметь значение, если вся христианская культура была принята нами из Византии и в результате сношений Руси именно с Византией. Из самого факта, что Крещение было принято на Руси до формального разделения христианских церквей на византийско-восточную и католическо-западную в 1054 г., вывести ничего нельзя. Как нельзя вывести ничего решительно и из того факта, что Владимир до этого разделения принимал в Киеве латинских миссионеров «с любовью и честью» (какие были у него основания принимать иначе?). Ничего нельзя вывести и из того факта, что Владимир и Ярослав выдавали дочерей за королей, примыкавших к западному христианскому миру. Разве русские цари в XIX веке не женились на немецких и датских принцессах, не выдавали своих дочерей за западных владетельных особ?

Не стоит перечислять всю ту слабую аргументацию, которую обычно приводят католические историки Русской Церкви, Иван Грозный справедливо объяснял Поссевино: «Наша вера не греческая, а христианская».

Пушкин так сказал о христианстве в своем отзыве на «Историю русского народа» Н. Полевого: «История новейшая есть история христианства». И если понять, что под историей Пушкин разумел прежде всего историю культуры, то положение Пушкина в известном смысле правильно и для России. Роль и значение христианства на Руси были очень изменчивы, как изменчиво было на Руси и само православие. Однако, учитывая то, что живопись, музыка, в значительной мере архитектура и почти вся литература в Древней Руси находились в орбите христианской мысли, христианских споров и христианских тем, совершенно ясно, что Пушкин был прав, если широко понимать его мысль.

К христианству князя Владимира вели не мистика и не философия, а реальное и логичное понимание преимуществ христианского учения перед другими религиями, пользы от него для народа и государства. Он осознал, владея точной, неоспоримой и обоснованной логикой, что только христианство дает верное направление в жизни и правильную оценку всем человеческим поступкам, желаниям и мыслям.

Лучше не скажешь о заслугах великого равноапостольного князя Владимира, чем это сделал над его гробницей в Десятинном храме Киева один из первых русских писателей и первый русский митрополит Иларион: «Как ты уверовал? Как воспламенился любовию Христовой? Как вселился в тебя разум, высший разума земных мудрецов, чтобы возлюбить невидимое и стремиться к небесному? Как взыскал ты Христа? Как предался Ему? Скажи нам, рабам твоим, скажи нам, учитель наш, откуда повеяло на тебя благоухание Святого Духа? Кто дал тебе испить от сладкой чаши памятования о будущей жизни? Кто дал тебе вкусить и видеть, яко благ Господь? Не видел ты Христа и не ходил по Нем: как же стал ты учеником Его? Другие, видев Его, не веровали, а ты, не видев, уверовал! Не видел ты апостола, который бы, придя в землю твою, своею нищетою и наготою, гладом и жаждою преклонил твое сердце к смирению. Не видел, как изгоняли бесов именем Христовым, возвращали здравие больным, как прелагался огонь в холод, воскресали мертвые. Не видев всего этого, как же ты уверовал? Дивное чудо! Другие цари и властители, видя как все сие совершалось святыми мужами, не веровали, но еще их самих предавали страданиям и мучениям. Но ты, о блаженный, без всего этого притек ко Христу. Руководствуясь только своим добрым смыслом и острым умом, ты постигнул, что Един есть Бог, Творец невидимого и видимого, небесного и земного, и что послал Он в мир для спасения Своего Возлюбленного сына. И с сими помыслами вступил ты в святую купель. Таким образом, что другим казалось безумием, то было для тебя силою Божией» (перевод со старославянского протоиерея А. Горского).

За то, что он привел русский народ к свету христианства, Русская Церковь причислила великого князя Владимира к лику святых со званием равноапостольный. Но еще раньше произошло признание народа. А.В. Карташев писал: «Из всех возглавителей древней и старой Руси эпическая память народа исключительно выделила двух вождей: Св. Владимира, которого именовала “ласковым князем и Красным Солнышком”, любившим бедный люд и любимым им, и – грозного царя Ивана, справедливого судью, беспощадно казнившего обидчиков народа».

* * *

Сейчас крымский Херсонес, где, по официальной версии, принял Крещение великий киевский князь Владимир, – живописные развалины, лежащие в черте Севастополя, города русской боевой славы, который принадлежит, по издевке истории, Украине.

Впервые я приехал в Севастополь в 1997 г, в середине февраля. Там уже была настоящая весна. На улицах не лежало ни клочка снега. В утренних сумерках я шел по одной из красивейших в мире набережных. Внизу, словно огромный овраг, доверху полный туманом, лежала бесконечная Севастопольская бухта, если не самая красивая в мире, то самая удивительная. Где-то там, судя по торчащим из тумана трубам и влажно горящим сигнальным огням, стояли на якоре корабли.

Вскоре показался знаменитый сутуловатый памятник Нахимову. Я пересек пустынную площадь. Улицы вдоль набережной, как и в моем любимом Киеве, террасами опоясывали склон горы, с верхней отлично просматривалась нижняя. Дома тоже были уступчатые, с обилием колонн, портиков и лепных украшений, как и положено в восточносредиземноморской архитектуре. Наверху роскошной лестницы с большими площадками, двумя широкими полукругами поднимавшейся к параллельной улице, издалека был виден белый четырехэтажный дом. На крыше развевался какой-то флаг: прищурившись, я разглядел в еще нерассеявшихся сумерках, что – наш, российский. Приятная встреча! Я пошел наверх по лестнице. Дело ясное: белый дом был Штабом нашего Черноморского флота. Наверху, за памятником Ленину, с матросами и красноармейцами по углам, я увидел величественный собор Святого Владимира, в крипте которого покоились останки адмиралов Лазарева, Корнилова, Нахимова и Истомина. Всё это, подумал я, не случайно рядом: Русское море, священные руины Корсуни-Херсонеса, храм, могилы, Штаб… Всё начиналось отсюда, а уж потом дошло до Киева. Да и сегодня не Киев – ключ к Севастополю, а Севастополь – ключ к Киеву. Я вошел в собор, спустился в склеп, поклонился могилам русских героев. Потом вернулся к Штабу. На углу за железными узорчатыми воротами стоял, расставив ноги, бравый морской пехотинец с автоматом. Перед воротами была очерчена белая линия и написано: «Граница поста». По существу, это означало: граница России.

В тот же день я поехал в Херсонес, нашел там среди фундаментов древних домов круглый баптистерий храма Святого Василия, где, по летописному преданию, и крестился внезапно ослепший князь Владимир – и прозрел после Крещения. Над крещальней возвышалась ажурная металлическая часовня – дар Черноморского флота. Украинские власти воспротивились ее установлению, и тогда, по приказу командующего флотом адмирала Касатонова, ее опустили на фундамент баптистерия с неба, с военного вертолета, зацементировали опоры и поставили для охраны автоматчиков. Выкорчевывать часовню «незалежники» не осмелились.

Я стоял и думал, что здесь, в Крыму, русская цивилизация повстречалась с Грецией и Римом. Первые христиане появились на полуострове еще в I веке новой эры. И восприняли христианство мы из Крыма, ибо здесь, по соседству с византийскими полисами, было древнейшее русское Тмутараканское княжество, во владения которого входил Корчев (Керчь). Не случайно «Тмутараканский камень» XI века – второй по древности после Остромирова Евангелия памятник русской письменности («В лето 6576, индикта 6, Глеб князь мерил море по леду: от Тъмутороканя до Кърчева 10000 и 4000 сажень»). А Черное море в ту пору называлось Русским.

Сегодня немногие даже из так называемых воцерковленных людей понимают, а почему, собственно, мы – Третий Рим? Только потому, что переняли от Рима Второго, Византии, Православие? Имперскую идею? Или потому, что Иван III привез из Византии жену, Софью Палеолог? В Крыму, где я пишу эти строки, среди развалин его византийских церквей и крепостей, начинаешь, наконец, понимать, почему. Узкий перешеек, отделяющий Крым от материка, есть, в сущности, мост между Вторым Римом и Третьим. И ответ на вопрос, почему Россия православная, – надо начинать искать здесь.

Человек не может жить без веры. Принципиальное отличие людей от животных не в том, что они могут говорить, писать и что-то делать своими руками, а в том, что люди способны верить, ибо вера есть венец осмысленного существования. Мысль, как яркая люминесцентная лампа, способна и разогнать тьму, и подчеркнуть убогость нашей жизни. С первых осмысленных дней существования человечества, от Экклезиаста до Толстого, его преследует безжалостный, лишающий воли к жизни вопрос: зачем? И только вера – христианская вера, не языческая – дает ответ.

Нашему народу Крещением в Днепре был открыт путь к истинной вере. И с той поры русский народ – великий.