«Движение за новую жизнь»: идеализм и реалии деспотии
19 февраля 1932 г. на массовом митинге в Наньчане Чан Кайши призвал соотечественников начать «движение за новую жизнь». Выступая перед 50-тысячной толпой, он обратился к опыту Германии и Японии, к традиционным конфуцианским постулатам, к христианству. Гоминьдановцы стремились восстановить утерянный энтузиазм своих легионов, преданность власти объединенного вокруг единых целей народа. Примеров для подражания в истории можно было найти немало.
В истории Германии внимание Чан Кайши привлекало прославление «великих личностей», «вождей» немецкой нации — Фридриха II, Бисмарка, Вильгельма II и других. Чан Кайши говорил о демократии, когда это считал необходимым, но грезил милитаристскими категориями. Влияние милитаризма в Германии проявлялось как в росте вооружений, так и в политической и социальной психологии. Милитаризм в Германии, в Китае, как и в любой другой стране, нуждался в националистическом, шовинистическом покрывале. Успехи в военной области в Германии, которая еще совсем недавно испытала горечь поражения, не могли не привлечь внимания гоминьдановского лидера. Поражали темпы восстановления былых позиций Германии в Китае. Когда Чан Кайши упрочил свое лидерство в Гоминьдане, в Китае уже имелись основы для развития отношений с Германией, заложенные еще во времена Сунь Ятсена. Дух прусской военной монархии, ее милитаристская инфраструктура унаследовались Веймарской республикой.
И потом и кровью полита земля Китая. Трудно одолеть течение Янцзы, но еще труднее было измерить всю глубину страданий народа.
В Поднебесной ничто так не ценилось, как сыновья почтительность Чан Кайши и его мать.
Чан Кайши — молодой офицер. 1915 г.
Рядом с Сунь Ятсеном
Шанхай — восточные ворота Китая
Террор — орудие устрашения: головы казненных революционеров
Расправа
Чан Кайши (слева) в дни переворота 1927 г.
Свадьба Чан Кайши и Сун Мэйлин. 1927 г.
Фэн Юйсян в двух ипостасях: в роли маршала… и простолюдина
Чан Кайши и Фэн Юйсян — соратники и соперники
Гоминьдан сражается с врагами
Вторжение японских милитаристов в Маньчжурию. 1931 г.
Японские солдаты атакуют рабочий район Шанхая. 1932 г.
Студенты призывают к борьбе
Очередная кампания: массовое бракосочетание. 1934 г.
Ханькоу после японской бомбардировки. 1938 г.
Ван Цзинвэй призывает к сотрудничеству с Японией
Чан Кайши в обществе сестер Сун. 1942 г.
С генералом Стилуэллом
Генералиссимус инспектирует войска
Сун Мэйлин в палате представителей США. 1943 г.
Жертвы голода. 1943 г.
Сун Мэйлин с четой Рузвельтов
Прибытие Мао Цзэдуна с послом П. Хэрли в Чунцин. Август 1945 г.
Чан Кайши и Мао Цзэдун. Тост в честь переговоров в Чунцине.1945 г.
Чан Кайши у мемориала Сунь Ятсена
Чжоу Эньлай
В кругу семьи. 1959 г.
Чан Кайши, Сун Мэйлин, Цзян Цзинго на Тайване
Чан Кайши в своих речах отмечал энергию лидеров Германии, их способность в короткие сроки ослабить бремя репараций. Чан нашел даже общее в «неравноправных договорах» Германии и Китая, Германия вышла в 1933 г. из Лиги Наций, в 1935 г. присоединила Саарскую область, в Берлине требовали аншлюса Австрии, отказались от возложенных победителями на Германию ограничений по ремилитаризации и гонке вооружений. Чан Кайши сравнивал несравнимое: ограничения, возложенные на агрессора, с одной стороны, и навязанные капиталистическими державами Китаю неравноправные договоры, с другой. И если Германия, подчеркивал он, находится на пути к избавлению от «неравноправных договоров», Китай связан этими договорами.
На рубеже 30-х годов доверие народных масс к парламентской демократии было резко подорвано даже в Европе. В Китае, не знавшем парламентской демократии в подлинном смысле этого слова, большую популярность приобрела идея нацистов о «выходе» из бедствий и нужды путем «возвращения Германии былого величия» и «уничтожения марксизма». Призывы Чана последовать примеру Германии находили отклик не только у политиков, одержимых воинственным национализмом, но и у отчаявшихся, обездоленных, живших ожиданием чего-то нового людей. «Но только ли Германия с ее спартанской дисциплиной является примером для Китая?» — следовал вопрос. И Япония! Чан приводил в качестве эталона для Китая и эту страну, когда китайская земля стонала от японской агрессии.
Официальным лозунгом «движения за новую жизнь» стал лозунг «Пристойность, справедливость, честность, чувство собственного достоинства». Китайский народ, обращался Чан к «синерубашечникам», эгоистичен, недисциплинирован, разобщен. Ради воспитания соотечественников необходимо было «распространить революционные идеи среди масс» и снискать их доверие к «синерубашечникам». Развернулась широкая пропагандистская работа. Чан Кайши дал указание подготовить до 200 групп студентов и направить их с лекциями перед народом в различные уголки страны.
Руководитель страны сформулировал принципы управления народом:
— рассматривать вчерашний день как время смерти, а сегодняшний — как время жизни. Освободить себя от прошлых злоупотреблений и создать новую нацию;
— взять на себя ответственность за возрождение нации:
— следовать установленным правилам, быть добросовестными, честными и скромными;
— наша одежда, еда, образ жизни должны быть простыми, обычными, ясными и чистыми;
— быть готовыми к лишениям, быть бережливыми;
— обладать, как граждане, в равной мере знаниями и моральной чистотой;
— действовать в соответствии с нашими обещаниями.
Среди объявленных Чан Кайши правил ежедневного поведения были следующие: необходимо быть энергичным, подтянутым в одежде, стоять прямо, есть бесшумно.
С 5 по-21 марта 1934 г. Чан Кайши четырежды выступал с разъяснениями целей нового движения. 11 марта, после десяти дней тщательной подготовки, на митинге в Наньчане при огромном скоплении народа — до 100 тыс. человек — было официально объявлено о начале движения. Губернатор Сян Шиюй присоединился к Чан Кайши, призвав граждан Цзянси к новой борьбе за чистоту, непритязательность, прилежание, пристойность. Шесть дней спустя с благословения Ван Цзинвэя открылось отделение движения в Нанкине, затем 18 марта в Пекине. Начало движения связывалось с различными, порой весьма туманными событиями. Сторонники генералиссимуса, прославляя личность любимого вождя, предлагали свою версию причастности Чан Кайши к «движению за новую жизнь». Генералиссимус следовал однажды по улицам Наньчана и наткнулся вдруг на группу из двадцати молодых людей в студенческой форме. Студенты, не вынимая изо рта сигарет, сквернословили, спорили, дрались. Вождь якобы был глубоко потрясен увиденным. Он понял основные причины презрительного отношения некоторых иностранцев к китайскому народу. И Чан Кайши сразу же отдал распоряжение начать движение за улучшение жизни китайского народа в целом и китайской молодежи в особенности.
Конечно, не поведение на улице разболтанных молодых людей подтолкнуло лидера Гоминьдана к «движению за новую жизнь». За время существования Центрального советского района помещичьи земли были экспроприированы и распределены на большей части провинции Цзянси. Еще в 1932 г. на совещании губернаторов в Лушани некоторые гоминьдановцы взяли на себя смелость выступить за национализацию земли в районах, освобожденных от КПК. Но лидеры Гоминьдана настаивали на возвращении земли владельцам. Попытки осуществить хотя бы некоторые меры, ослабляющие эксплуатацию крестьян, не привели ни к чему.
Чан Кайши провозгласил в качестве главной цели движения установление всего лишь «справедливого общественного строя». Сельское строительство должно, как подчеркивал Чан, привести к претворению в жизнь идеалов справедливости — датун. Легковерным внушалось: скоро они получат пищу, одежду, жилье.
Родоначальник движения пропагандировал идеал поведения гражданина его государства, который регулярно чистит свои зубы, моет тело, содержит в чистоте одежду, воздерживается от алкоголя, употребления опиума, табака, занимается физическими упражнениями. Если в «старой жизни, — рассуждал Чан Кайши, обращаясь к слушателям, — вы могли где попало харкать, мочиться, разводить невероятную грязь и никогда не мести под кроватями, то в новой жизни с такими варварскими привычками следует покончить». Молодежь нуждалась в примерах. Чан обратился к примеру из собственной жизни. «Родители, — отмечал оратор, — привили мне привычку содержать себя в чистоте. Такого рода воспитание сделало меня тем, кем я стал к настоящему времени». «Каждый из вас должен понимать, что невозможно от рождения быть революционным вождем. Надо упорно трудиться, и каждый сможет быть таким, как я, жить такой жизнью, как я».
Высочайший предлагал своим слушателям начать с самоусовершенствования. Сам Чан Кайши со второй половины 30-х годов не пил и не курил и в этом смысле был примером для подражания. В дипломатическом корпусе ходили слухи о Чан Кайши: скромен, прост в одежде, умерен в пище, физически вынослив. Разве не достойной для подражания выглядела привычка Чан Кайши употреблять лишь кипяченую воду?! Это, однако, не означало его отказа от проведения хмельного мужского застолья. На встречах, носивших зачастую политический характер, помогал существующий обычай: пить вместо хозяина. Чан Кайши, как хозяин, садился во главе расставленных буквой «П» столов. Рядом с ним вставал охранник-маузерист. Раздавалась команда хозяина: «Хэ!» Все присутствующие должны были опустошить свою посудину хмельного. За Чан Кайши с подобной задачей справлялся его маузерист. Через какое-то время раздавался стук: охранник падал. Появлялась замена. Чан Кайши, будучи трезвым, наблюдал, как под воздействием алкоголя теряли человеческое достоинство и его приближенные, и гости. От количества потребляемого алкоголя и способности выстоять на ногах во многом зависела карьера «пьющего вместо хозяина».
В первый год «движения за новую жизнь» были проведены две кампании: за порядок и за чистоту. Энтузиасты отрабатывали специфические правила — а их сформулировали до 96 — относительно еды, одежды, жилища, деятельности. Особое внимание отводилось личной гигиене, уничтожению насекомых, соблюдению пунктуальности. Эта программа стала для Чан Кайши приоритетной. «Бедность нашей страны, — говорил Чан Кайши, — вызвана прежде всего тем, что в стране слишком много потребителей и очень мало производителей. Чтобы исправить это положение, мы должны подчеркивать четыре принципа, мы должны сделать так, чтобы народ больше трудился и тратил меньше, чтобы должностные лица были честными». Чан Кайши вынашивал амбициозные планы. Движение, развернувшееся в низах, поощряемое сверху, распространялось из города в город благодаря активности партийных функционеров. Генералиссимус выражал уверенность: движение покончит с «нищенством и грабежами», сделает официальных руководителей «честными и патриотичными», ликвидирует коррупцию и побудит народ к более продуктивной деятельности.
Идейные установки Чан Кайши были нацелены на мелкобуржуазные, помещичье-шэньшийские слои населения. За внешними проявлениями милитаризации общественной жизни — чистота, простота, скромность и т. п. — скрывалось твердое желание — привести к единообразию и поведение, и мышление людей, что означало бы утверждение казарменных порядков.
Осенью 1935 г. американский миссионер Джордж Шеферд приехал в Нанкин для обсуждения с гоминьдановскими лидерами проекта преобразований в Цзянси. Чан проявил к гостю повышенное внимание, даже пригласил в один из воскресных дней в загородную резиденцию. Чан Кайши и его супруга обсуждают с ним в основном проблемы «движения за новую жизнь». Шеферд польщен: после ряда лет гонений на миссионеров китайские лидеры более глубоко, нежели когда-либо, озабочены духовными ценностями и реалиями жизни. Ведь после 30 мая 1925 г. волна антиимпериалистических выступлений обрушилась на миссионерские общины. Обитатель иностранных миссий приобрел статус «белого дьявола» и вынужден был искать убежища у других берегов. Миссионерские семьи покидали Китай, находя пристанище в Японии, на Филиппинах, в США.
Чан Кайши, хотя и пошел на разрыв с КПК, оставался для миссионеров загадочной фигурой. Когда было объявлено о его женитьбе на христианке, служители церкви воспрянули духом, хотя многим западным проповедникам Чан Кайши представлялся, как и раньше, ординарным китайским милитаристом. В Китае мало кто знал о решении Чан Кайши перейти в христианскую веру. После женитьбы на Сун Мэйлин Чан Кайши четыре года должен был изучать Библию, прежде чем стать христианином. И только в 1931 г. Чан принимает христианство.
В первой беседе с хозяевами Шеферда поразило неожиданное откровение: супруги Чан Кайши не желали рекламировать свою принадлежность к христианской вере, поскольку Фэн Юйсяна до сего времени именуют в печати так называемым «христианским генералом». Была и другая, пожалуй, более важная причина. В первой половине 30-х годов в стране продолжаются антиимпериалистические выступления, выливающиеся порой в наскоки на миссионерские общины. Чан Кайши предпочел умалчивать о свершившемся обряде. Он, как националист, уповал в большей мере на традиционные конфуцианские ценности, видя в них идеологическую опору сильной власти.
К 1934 г. гоминьдановский лидер становится ближе к миссионерской общине. В послании к студентам в 1934 г. Чан говорит о религии как о неотъемлемой части жизни («без религии жизнь бесцельна»). Только религия, по его словам, помогает достичь окончательного результата. Генералиссимус трактует христианство как религию с вполне определенными «намерениями» и «возвышенной» целью, а основатель религии по своей жизненной и социальной концепции является революционером. Три принципа Сунь Ятсена, заявил Чан Кайши, «развивались из философии Иисуса Христа». Такие откровения гоминьдановского лидера вдохновляют миссионеров. Они с удовлетворением отмечают возросшее внимание властей к скромным служителям христианской религии.
В основе нового подхода Чан Кайши к деятельности в Китае христианской церкви лежали в основном важные политические мотивы. В политике США в связи с агрессивными действиями Японии в Маньчжурии все отчетливее противоборствовали две тенденции: одна отражала интересы американского капитала в Китае, которым угрожало японское нашествие, другая действовала в пользу глобальной стратегии капитализма: союз с японским милитаризмом в борьбе с «коммунистической опасностью». Миссионерское движение развивалось в соответствии с первой.
«Движение за новую жизнь» управлялось правительственными рычагами. Планы движения предусматривали упрочение воинской дисциплины, увеличение производства, повышение культурного уровня. Недостатка в желающих получить доходное место не было. Инспекционный корпус движения насчитывал до 136 выпускников правительственного Центрального политического института. Корпус предпринял «расследование» квалификации общественных деятелей, соблюдения ими принципов движения, а также инспектировал «народные организации» и «социальное образование».
Руководство движением официально перешло в руки мадам Чан Кайши; она заняла пост генерального директора. Новое назначение было связано, конечно, не с особой занятостью Чан Кайши, как это официально объяснялось, а с поворотом движения в 1936–1937 гг. в сторону Запада, христианской церкви.
Назначение мадам Чан Кайши на пост генерального директора «движения за новую жизнь» объяснялось и тем, что Сун Мэйлин, в отличие от своего супруга, чувствовала себя менее скованной в религиозных делах. На воскресных богослужениях в доме генералиссимуса в Нанкине нередко службы проводили миссионеры. Чан Кайши благодаря связям своей супруги получал возможность лично знакомиться с большим числом лидеров американской миссионерской общины в Китае, реально воздействуя на организации этой общины. В то же время миссионеры стремились воздерживаться от ссылок в печати на генералиссимуса как на христианина. Возможно, будет лучше осторожно сослаться на мадам, полагал Шеферд, как на христианку и оставить генералиссимуса за сценой.
Наиболее приближенные к Чан Кайши лица, намереваясь нанести визит своему патрону, иногда ожидали неделями удобного для этого случая. И когда они преодолевали, как казалось, все барьеры на пути к долгожданному свиданию, их зачастую осчастливливала мадам Чан, которую стали именовать, видимо с легкой руки иностранцев, не иначе как «мадамиссимо».
Мадам осознавала значение общественного мнения в США и в Англии в процессе формирования политики и внимательно следила за тем, как в представлении этих государств выглядит ее супруг. Сун Мэйлин широко использовала связи с журналистами, писателями, дипломатами для передачи на Запад целенаправленной информации о деятельности Чан Кайши. Подчас она готовила и свои собственные материалы. Вполне естественно, что благодаря такого рода усилиям в общественное сознание на Западе внедрялся облик Чан Кайши в образе героя-воина, искусного политика.
На страницах христианского ежегодника Дж. Шеферд не пожалел высоких эпитетов. «Движение за новую жизнь» стало, по его словам, «первым залпом великой социальной революции, которая произойдет в истории», а посему радикализм и коммунизм ожидает гибель. Чан Кайши не мог не оценить миссионерское усердие, тем более что возникли трудности. Если в первую годовщину можно было говорить об определенных успехах кампании, то в 1936 г., после второго года развития движения, Чан Кайши не скрывал своего раздражения и разочарования по поводу его результатов.
Так, взрыв студенческих антияпонских выступлений в декабре 1935 г. показал оторванность от жизни навязанного сверху «движения за новую жизнь». В некоторых городах спонтанно создавались ассоциации национального спасения. Чан Кайши продолжал делать ставку на свое детище. 19 февраля 1936 г. он упомянул о недостатках движения. В больших городах, заявил генералиссимус, порядок и чистота «блистают своим отсутствием». Вновь прозвучали надоевшие всем призывы. Фэн Юйсян поддержал своего брата. «Христианский генерал» осудил дьявола курения, пьянства, проституции, вымогательства, призвал к сохранению китайских добродетелей.
Надежды Чан Кайши, связанные с движением, не оправдались. Супруги Чан ждали от Шеферда содействия. У миссионера был удачный, по мнению Чана, опыт осуществления нововведений в Цзянси.
Правительство Чан Кайши в 30-е годы выслушивало иностранных советников, но никто из них не назначался на административные посты в правительстве. Чан Кайши сделал исключение из этого правила, когда назначил в 1936 г. Шеферда руководителем специальной комиссии, наделил его исполнительной властью. Конечно, пост не имел особого практического значения. Главное состояло в другом: Шеферд становился связующим звеном между Гоминьданом и миссионерской общиной, а через нее и странами Запада.
Шеферд привлек внимание мадам Кун. Богатейшая леди Китая претендовала на роль носительницы передовых идей, меценатки в сфере культуры и просвещения. Она попросила Шеферда подготовить программу для студентов на летний период. «Поместите в небольшой буклет, — напутствовала она миссионера, — несколько простейших дел, которыми студенты могли бы заняться, возвратившись к себе домой». Предполагалось, что новая программа получит наименование «Летнее студенческое добровольческое движение». Мадам Кун готова была субсидировать программу. Занялся Шеферд и другими делами. В сотрудничестве с шанхайскими профсоюзами и китайской торговой воднотранспортной компанией осуществлялся проект «плавающей по Янцзы рекламы новой жизни», для чего готовились специальные суда.
Чан Кайши, прославляя милитаристские цели своего предприятия по «обновлению жизни», по существу, приоткрывал клетку с тигром. Ведь милитаристскую окраску движению придавала прежде всего деятельность офицеров, ориентированных на державы «оси», получивших немецкую, итальянскую и японскую военную подготовку. Чан, как всегда, балансировал, поощрял проамериканские группировки, с надеждой взиравшие на Сун Мэйлин. Движение принимало все в большей степени милитаристский характер. Оно напоминало многим функционерам движение «синерубашечников», нацеленное на милитаризацию страны. Об этом говорилось в середине апреля 1936 г. на конференции функционеров движения. Управление движением постепенно брали в свои руки армейские офицеры. Иначе и не могло быть. Бонапартистский характер власти предполагал такого рода трансформацию.
«Что такое «движение за новую жизнь», которое я сейчас предлагаю?» — спрашивал Чан. И сам давал ответ: «Проще говоря, это полная милитаризация жизни граждан всей страны ради того, чтобы они могли культивировать храбрость, быстроту, выдержку перед лицом несчастий, терпение в тяжелой работе и особенно привычку и способность к объединенным действиям, готовность в любой момент пожертвовать собой ради нации».
В борьбе милитаристских клик, в варварском поведении японских милитаристов на китайской земле проявляло себя все экстремально-жестокое.
«Синерубашечники» в гоминьдановской структуре становились опорой деспотизма. В услужении у диктатора находились тайные службы, разросшиеся в разветвленную разведсеть. Чэнь Лифу руководил государственной разведкой, сфера деятельности которой выходила и за рубеж. Дай Ли возглавил контрразведку. В его ведении была и довольно многочисленная тайная организация террористического толка «синие стрелы». Среди ее членов — торговцы и банкиры, уголовники и вымогатели. Сюда же примыкали «синерубашечники».
Молодой генерал Чжан Цюнь входил в число наиболее доверенных у Чан Кайши лиц. Он, будучи главой личной разведки Чан Кайши, просеивал через свой аппарат всех приближенных к главнокомандующему. В конце 1938 г. в одной из бесед Чан Кайши был задан вопрос: «Зачем вам столько разведок? Не лучше ли объединить все эти подразделения?» Чан Кайши своеобразно разъяснил свою позицию: «Объединенная разведка будет иметь больше власти, нежели я сам. Может убрать меня? Могу ли я допустить это?!» Тем не менее Чан Кайши, видя, что руководители разведок, помимо Чжан Цюня, не раскрывают перед ним всех своих карт, решил все же создать Объединенное бюро разведок. Для контроля над этим органом он привлек своего племянника генерала Сюй Пэйчана, сделав его главой этой организации. Сюй Пэйчан, однако, продержался недолго.
Чан Кайши обнародовал указ, ограничивающий развлечения, ввел запрет на работу в ночные часы ресторанов и дансингов. Дай Ли, зная Сюй Пэйчана как повесу, внимательно проследил за главой нового бюро. И тот попался. Сюй устроил кутеж в одном из ресторанов Чунцина, заставив хозяина продлить работу заведения в часы, запрещенные указом Чан Кайши. Дядя, получив донос Дай Ли, не стал церемониться и отстранил племянника от занимаемого поста.
…Базарная площадь в центре Чунцина. Раздается вой сирены, громыхают хлопушки. Собирается народ. На площадь конвой выводит пять-шесть узников с завязанными белой тряпкой глазами. У каждогр из них на груди плакаты с надписью «бандит». Чаще всего такими обвинениями удостаивались коммунисты. Метрах в ста от «бандитов» выстраиваются солдаты. Раздаются залпы. Солдаты стреляют неприцельно, затем добивают свои жертвы, продлевая мучения несчастных. Такие сцены, по воспоминаниям очевидцев, можно было видеть не только в центре города, на окраинах, но и в сельских местностях. К трупам запрещалось подходить, они лежали в назидание другим. В тюрьмах применялись средневековые пытки. Жертвы содержались в ямах, в тесных клетках. Вот на заключенного накладывают деревянные колодки, закручивают их на болтах. Человек не может пошевелиться. На живот водружают перевернутый керамический сосуд, а под ним — голодные мыши. Трудно представить, какие муки испытывает узник в эти минуты… Или над закованным и находящимся в неподвижном положении заключенным помещали сосуд-капельницу, и вода, каплями падающая на его голову, обрекала жертву на чудовищные мучения. Многие пытки, которые использовались в тюрьмах, применялись и в фашистских застенках, недаром «синерубашечники» действовали под непосредственным руководством немецкой резидентуры в Китае.
В списки лиц, предназначенных к уничтожению, составленные в организации «синерубашечников», включались не только видные коммунисты, но и деятели культуры, писатели, редакторы различных периодических изданий, а также выступающие против Чан Кайши милитаристы и политики. Исчезновение людей становилось явлением постоянным. В Шанхае горели костры, в которых было уничтожено до 2800 изданий. Это были реалии деспотии.
Культ силы, беспощадность, неразборчивость в средствах, ненависть — все это в силу вполне объективных условий того времени не могли не воспринять «синерубашечники», так же как восприняла эти методы нацистская партия Гитлера. Бесноватый фюрер провозглашал: «Не существует никакой морали в международных делах, каждый хватает то, что может». Этот принцип пользовался популярностью и среди китайских милитаристов. В глазах Чан Кайши сила выглядела в качестве главного средства политики, хотя балансирование между различными военно-политическими полюсами призвано было компенсировать порой военную слабость перед противником.
В своих взаимоотношениях с КПК глава Нанкинского правительства в первой половине 30-х годов основную ставку делал на чисто военный аспект, шел по пути упрощенного понимания и решения сложной внутриполитической обстановки Китая. Он, когда оценивал отношения с КПК, поднимал воинственную риторику выше политики и дипломатии. Американский посол Нельсон Джонсон сказал тогда о Чан Кайши: «Он будет диктатором Китая; он в действительности и в настоящее время диктатор, поскольку никто из Нанкинского правительства не возьмет, видимо, ответственность за что-либо без консультаций с Чан Кайши».
Осенью 1934 г. Чан Кайши готов был торжественно отмечать победу над КПК. 16 октября главные силы 1-го фронта Красной армии бросились на прорыв блокады. Отборные части Чан Кайши преследовали движущуюся на Запад Красную армию. КПК утратила территории советских районов в Центральном Китае. Чан Кайши вновь почувствовал себя в седле. Вместе с Сун Мэйлин он совершает воздушные путешествия по стране. Широко рекламируются «встречи с народом». Такого прежние правители страны позволить себе не могли. Чан Кайши посетил 10 провинций на Севере и Северо-Западе страны. Население отсталых районов воспринимало прибытие лидера, да еще редким для того времени способом, как чудо: ангел с неба.
Благодаря антикоммунистической кампании 1934–1935 гг. Чан Кайши сумел укрепить свое влияние в провинциях, ранее находившихся вне пределов его досягаемости.
2 марта 1935 г. Чан Кайши прибыл в Сычуань, где оставался, с некоторыми перерывами, до 31 октября. Находясь в провинции, Чан планировал операции против КПК, отдавал приказы непосредственно провинциальным военным властям, старался использовать свой престиж ради успешного осуществления политических, экономических и военных реформ в Сычуани, заранее, видимо, предполагая учредить здесь в случае чрезвычайных обстоятельств центральную власть. Сычуань стала, согласно утверждениям гоминьдановского лидера, «базой для возрождения китайского народа».
Сычуаньский милитарист Лю Сянь демонстративно отсутствовал, когда Чан Кайши 17 апреля 1935 г. прибыл в Чэнду. Глава финансового отдела губернаторства дважды выезжал в Нанкин с надеждой добиться займов, но возвращался с пустыми руками. Чан Кайши, узнав, что к нему прибыли эмиссары от Лю Сяня «обсудить финансовые споры», просто отказался иметь с ними дело.
Результатом прибытия Чан Кайши в Чэнду, административный центр Сычуани, стало закрытие там 1300 опиумокурилен. Лидера принимали с энтузиазмом. Супруга сычуаньского милитариста Лю Сяня, подражая Сун Мэйлин, возглавила местное «движение за новую жизнь». Но попытки Чан Кайши упрочить позиции центральной административной власти в Сычуани натолкнулись на сопротивление местной бюрократии, особенно тогда, когда Нанкин издал новые правила, нацеленные на усиление механизма центрального контроля, что вело к уменьшению численности аппарата провинциальной власти и масштабов ее деятельности. Признаки обострения ситуации появились весной 1936 г.
Осложнение отношений между Нанкином и Сычуанью происходило на фоне тяжкого бедствия, обрушившегося на провинцию весной 1936 г. Засуха продолжалась около года. Пострадало более 90 % территории провинции. Спасаясь от голодной смерти, люди бросились в города. Толпы голодных ели кору и листья с деревьев. Тысячи людей умирали на улицах Чунцина. Только в феврале — марте полиция захоронила до 4 тыс. умерших от голода. Не менее тяжелым бедствием для народа стало нашествие чиновников из Нанкина, усиление налогового бремени, активизация бандитизма. Возможно, в иных условиях засуха и голод могли способствовать примирению между Чан Кайши и Лю Сянем. Положение, однако, лишь осложнилось. Торговцы взвинтили цены, не опасаясь никаких ограничений, коррупция усугубила последствия голода. Провинциальные власти обратились к Нанкину за помощью. Но ответа не получили. Лю повторил просьбу. В апреле 1937 г. правительство одобрило наконец небольшой заем для Сычуани. Полученные средства быстро испарились. Чан Кайши опасался, что все его старания в Сычуани окажутся напрасными. И эти опасения возросли, когда Лю стал искать возможность совместных с гуаньдун-гуансийскими милитаристами действий против Чан Кайши. Восстание Чэнь Чжитаня, Ли Цзуньжэня, Бай Чунси в июне — июле 1937 г. вело, как казалось, к новой вспышке гражданской войны. Специальные эмиссары от Ли Цзуньжэня и Бай Чунси, прибыв в Чэнду, обсуждали ситуацию с Лю в июне, и Лю сохранял своих специальных представителей в Гуандуне и Гуанси до весны 1937 г. Политика Чан Кайши в Сычуани, как и в других провинциях, объективно стимулировала рост напряженности.
Приближалось 50-летие Чан Кайши. Юбиляр выбрал древнюю столицу Лоян в качестве подходящего места для торжеств. Решено было отметить это событие посланием к нации. «Я посвятил значительную часть моей жизни делу революции, — говорилось в послании… Я посвятил себя делу национальной революции… мой долг стране огромен. Страна и партия столкнулись с величайшими трудностями». Послание не отличалось скромностью, но Чан был прав в одном: путь к возрождению нации мучителен и долог.
Задолго до юбилейных торжеств в окружении Чан Кайши бойко обсуждали вопрос, какой подарок может порадовать солдатское сердце генералиссимуса. После долгих споров пришли к заключению: лучшего подарка, нежели аэропланы, вряд ли можно подыскать. Решили придать событию общенациональное значение. Народу предоставили возможность продемонстрировать преданность родине и Чан Кайши. Развернулась подписка на подарочный фонд. В США закупили до 70 аэропланов. Представитель Госсовета Лин Шэн от имени правительства принимал покупку.
31 октября 1937 г. тысячи людей собрались перед военной академией в Лояне. В честь дня рождения состоялся парад. В тот же вечер мадам Чан поразила своим гостеприимством. Перед ней красовались два огромных торта, которые и были поглощены присутствующей знатью, с восторгом отдавшей дань придворным кулинарам. Чан Кайши всем своим видом показывал, что тронут поздравлениями. «Я должен служить нации, своему народу!» — торжественно повторял юбиляр.
Чан Кайши, пытаясь продемонстрировать свое рвение в служении народу, старался влить новые живительные соки в «движение за новую жизнь». Усилия эти не приносили ни пользы, ни результатов. Инициаторы движения, отражая интересы власть имущих, расцветавших на грабеже народа нуворишей, не могли выйти из рамок предлагаемой им косметики. Развитие производительных сил, несмотря на застойные явления, толкало китайское общество на изменения в экономической и политической жизни. Но гоминьдановская элита не способна была возглавить процесс экономических и социальных преобразований, она лишь тормозила развитие. Разговоры о необходимости глубоких перемен в общественной и социальной жизни так и оставались разговорами, поскольку основные планы гоминьдановских руководителей не менялись: обеспечить необходимые условия для самосохранения и обогащения привилегированной касты.
Стремление гоминьдановской верхушки сохранить за собой место «избранной элиты» входило в противоречие с любыми, даже незначительными, проявлениями демократии, с деятельностью передовой китайской интеллигенции. Особое внимание «движению за новую жизнь» уделяла Сун Цинлин. В статье, опубликованной в нью-йоркском журнале «Эйша», «Конфуцианство и современный Китай» она показала, что «движение за новую жизнь» базируется на традиционной конфуцианской философии. Но нуждается ли в этом движении Китай? «Движение за новую жизнь, — писала она, — ничего не дает народу. Поэтому я предлагаю заменить это движение другой, нежели конфуцианство, революционной перспективой»
