Душное, жаркое лето промчалось быстро. Первое сентября Маринка с Димкой встретились так, как будто не виделись сто лет. Глубоким внутренним чувством Маринка как-то сразу поняла, что и он тосковал по ней, хотя отчаянно старался не показывать вида, специально держался немного надменно и отстранение Но теперь девушка уже знала, что у него всегда бывает так после долгих разлук: ему нужно время, чтобы заново приблизиться, раскрыться… Такие уж они, эти мужчины. Быстро отвыкают от близких.
Димка теперь был почти на голову выше подруги, черты его лица стали немного резче — он повзрослел. Маринка просто любовалась своим героем. Он привез ей тогда целый мешочек американских конфет в ярких обертках и жевательной резинки. Она тогда толком и не распробовала гостинцы: что-то раздала девчонкам в классе, а остальное принесла Кристинке и детишкам во дворе. Это был первый и самый сладкий за всю жизнь подарок любимого. Значит, думал о ней, значит, хотел сделать приятное! Маринка просто летала от таких мыслей.
Его отец и Татьяна с маленьким Димкиным братом приехали в город погостить на несколько дней, а потом должны были снова уехать в Америку. Местные жители относились к ним теперь почти как к инопланетянам: нечасто вот так запросто встретишь на улице людей, которые побывали в Америке! Новый Димкин фотоаппарат с цветной пленкой, его иностранные ручки и брелки мгновенно стали предметом зависти всей школы.
— Небось надарил тебе всего, — говорили Маринке одноклассницы, — а ты нам просто не показываешь. Знала, кого выбрать!
Маринка только плечами пожимала да руками, смеясь, разводила. Она с некоторых пор стала замечать, что на Димку заглядываются не только одноклассницы, но и девочки из старших классов. Это было ей приятно, но где-то глубоко внутри немного тревожило, хотя она и верила в их с Димкой отношения безгранично. Даже непримиримая Вика сменила вдруг гнев на милость.
— А пожалуй, ты права была, что его подцепила, — рассуждала она, — какая ты оказалась умная! Я бы никогда не подумала, что у него так все сложится… Олух такой был!
Они словно не могли оторваться друг от друга. Едва успевали расстаться после школы, как Маринка бежала из дома к телефонному автомату набрать заветный номер и услышать родной голос. А он… Почти каждый вечер Димкин камушек летел к ней в окно, и Маринка, едва накинув на плечи плащ, летела ему навстречу. Ради этого она готова была терпеть и ночные скандалы с матерью, и ругань Николая. Но что бы кто ни говорил, уж она-то точно знала, что ничего порочного между ней и Димкой нет — только прогулки под луной, опавшие, шуршащие под ногами листья в осенних аллеях да их близость друг к другу — первая, безотчетная, безграничная. Может быть, это самое главное, что когда-либо случалось в ее жизни…
В один из таких вечеров они, обнявшись, сидели на скамеечке около единственного в городе фонтана, и Маринка, пребывая в самом романтичном расположении духа, фантазировала вслух и торжественно объявила:
— Димка! Я хочу родить тебе много детей! Двоих! Нет — троих, четверых! Чтобы у нас с тобой был большой, уютный дом и по нему всегда бегали дети. А я ждала бы тебя с работы, пекла бы пироги и была всегда такая счастливая — вот как сейчас!.. Сегодня удивительный день — все желания сбываются! Ты меня любишь? — спросила она, помолчав немного.
— Конечно, Маринка! Разве я сидел бы тут с тобой, если бы было иначе?
— Тогда почему ты молчишь про будущее? Никогда мне не говоришь, что у нас дальше?.. Ты вслушайся только… — И она нараспев произнесла: — Марина, Дмитрий! Это же настоящая музыка. Как Елена и Ахиллес! Даже имена у нас неслучайные, как два сцепленных звена! Помнишь царевича Димитрия и Марину Мнишек? Такая красивая, трагическая любовь! Только у нас она обязательно будет счастливая!
— Ну, может быть, и будет, не знаю я. — Димка потупился. Его явно утомлял этот разговор. — Только ты же сама понимаешь, что мне надо сначала доучиться и закончить школу, потом поступить в университет в Москве, потом его тоже блестяще закончить. Потом аспирантура, хорошая работа… А вот потом у нас все будет! Может быть…
— Но я же не выдержу так долго! Я хочу сейчас быть с тобой каждый день, каждую минуту!
— Но папа мне говорит, что я должен именно так себя вести, если хочу сделать хорошую карьеру, как у него. Он обещал мне помочь устроиться в Москве. К моменту поступления в университет у меня там уже и квартира своя будет…
— Нет, нет, нет! Это все неправильно! — взвилась Маринка. Уже знакомый неприятный испуг сжал ей сердце. — Если ты меня любишь, то поклянись прямо сейчас…
— Поклясться? Маринка, да в чем?
— Клянись, если любишь! — Ее глаза горели как два черных уголька, длинные темные волосы разметались по плечам. Она была очень похожа на полубезумную ворожею-цыганку.
— Ну ладно, хорошо, клянусь! Ты какая-то странная в этот вечер…
— Повторяй за мной и смотри мне прямо в глаза. — Маринка взяла его ладони в свои. Они были очень горячие. — Я, Дмитрий Соловьев, клянусь сегодня, тридцатого сентября, Верой, Надеждой, Любовью и матерью их Софией, что возьму в жены тебя, Марину Смирнову, как только мне исполнится девятнадцать лет. И никакие люди, города, проблемы нас больше не разлучат. Мы будем жить долго и счастливо…
— Долго и счастливо, — медленно, как под гипнозом, повторял Димка.
— Уф, теперь все! — Маринка шумно выдохнула. — После этой клятвы я уже ничего не боюсь. Но гляди, если обманешь меня, плохо будет нам обоим! Обратного хода у таких слов нет.
Побледневший Димка странно замер и словно потерял дар речи. Впрочем, он всегда был слишком впечатлительным к женским странностям. В конце концов он испуганно поежился, как будто очнувшись.
— Пойдем, Маринка, поздно уже. Меня дома ругать будут, — тихо сказал он и встал со скамейки, зябко кутаясь в куртку.
— Теперь никто нас не разлучит, — убежденно повторила Маринка. — Лишь мать сыра земля.
Дома девушку встретила злая, усталая мать. Она снова поругалась с Николаем из-за денег.
— Где тебя снова носило так поздно? Кристинкой было некому заниматься!
— У Вики была, уроки делала, — привычно соврала Маринка.
— Знаю я твои уроки! — взорвалась мать. — С Димкой своим небось опять валандалась… Ох, доиграешься, девка!
— Да-да, точно доиграется. — Полупьяный Николай выполз из комнаты. — В подоле как пить дать принесет! Никто с тобой нянчиться не будет! На улицу пойдешь, потаскушка!
Маринке захотелось со всего размаху залепить Николаю пощечину, но она лишь распахнула входную дверь и вылетела назад в коридор, где на холодных, грязных ступеньках и просидела несколько часов.
— Хватит уже дуться, входи, — ближе к полуночи позвала ее мать. — Спит он уже.
Маринка тихой мышкой прошмыгнула домой, умылась и легла на кушетку. Спокойствия как не бывало. Под тонким одеялом было очень холодно. Одно только и служило утешением — Димкина нечаянная клятва.
…B октябре на свой день рождения Маринка решила устроить настоящий взрослый праздник. Она все лето откладывала гроши в копилку и отчаянно экономила, чтобы можно было накрыть праздничный стол и пригласить домой всех, кого она хотела. В первую очередь — Димку! Все складывалось очень удачно. Мать с мужем и Кристинкой удалось спровадить к какой-то тетке Николая в деревню на выходные, так что квартира была в полном Маринкином распоряжении. Целую субботу девушка наводила там порядок и сама готовила угощения. Конечно, самым долгожданным гостем должен был стать Димка. Только для него она наряжалась и, проснувшись в воскресенье в семь утра, завивала длинные волосы. Пришли все приглашенные: и одноклассники, и ребята из двора, — маленькая квартира гудела как улей от двух десятков молодых голосов. Начинался праздник очень весело. Кто-то принес вино и шампанское. Маринка, правда, нервничала немного, что Димка опаздывает, но от этого только раззадоривалась. С первых минут, видя Димкино отсутствие, за ней приударил Алик, парень из двора на целых три года ее старше. Он подливал ей в бокал дешевое вино и шептал на ухо что-то сладкое. Маринка отстранялась и краснела. Это было незнакомо, но чертовски приятно! Вот уже и выпили, и поели, а самого дорогого гостя все было. Не на шутку обеспокоенная Маринка, хлебнувшая уже изрядно вина, попросила Вику развлечь ; ; гостей, пока она сбегает позвонить Димке. — с ним что-то случилось? Он должен был прийти!
— А может, он забыл. Или у него нашлось более важное дело… Или просто раздумал, — с ехидным прищуром глядя на Маринку, протянула Вика.
— Этого не может быть! — вспыхнула та и, накинув пальто, выбежала на улицу.
— Запахнулась бы — из-за своего Димки, — закричала ей вслед Вика. Очередь у автомата казалась невыносимо длинной. Какой-то пенсионер нудно обсуждал с врачом все свои болячки. Потом дамочка в шляпе долго хвасталась кому-то первыми шагами своего самого гениального в мире дитяти. Сопливый мальчик из соседнего дома канючил, чтобы его отпустили на прогулку… Наконец очередь дошла до Маринки. С выпрыгивающим из груди сердцем она набрала знакомый номер и пару тревожных минут слушала длинные гудки. Трубку сняла Эстер Борисовна.
— Здравствуйте, а Диму можно услышать?
— А кто это?
— Марина Смирнова… Я ждала его сегодня надень рождения, а он почему-то не пришел…
— И не придет! — холодно ответила Эстер Борисовна. — Он с родителями уехал в Москву.
— В Москву? Быть не может! Еще вчера мы разговаривали…
— Я все сказала. До свиданья. — Димкина бабушка положила трубку.
Слезы хлынули у Маринки из глаз. Она стояла за мутным стеклом автомата с трубкой в руках, не понимая, где верх, где низ, как будто из-под ног у нее вышибли почву.
— Девушка, вы поговорили? — В стекло постучал монеткой гражданин в шляпе. — Нас тут еще много стоит…
— Да пошли вы все!.. — Девушка со всего размаху ударила трубкой по автомату. Обычно Маринка такого себе не позволяла, но сейчас был особый случай. — Ничего, подождете.
Она еще раз набрала Димкин номер. Не дожидаясь, пока Эстер Борисовна закончит свое тягучее «ааале», Маринка сразу начала на нее кричать. Непонятно, что на нее вообще нашло, но остановиться было невозможно.
— Я знаю, это все вы подстроили! Это вы специально сделали так, чтобы его увезли! Но я вам говорю, что ничего у вас не получится, ничего! — Маринка размазывала по щекам мамину старую тушь. — Вот увидите, у нас с Димой все обязательно будет хорошо! Хотите, я докажу? Скажите мне его адрес в Москве! Я сейчас же туда поеду!
— Ничего я тебе не скажу. И ты еще пожалеешь об этом разговоре, деточка. К тому же ты, кажется, пьяная… Как только наглости хватило мне звонить! — Эстер Борисовна бросила трубку.
Маринка пулей вылетела из автомата. Она бесцельно бродила одна по улицам городка, даже не замечая того, что замерзает. Ее распирало от горькой, несправедливой обиды. Сколько слонялась она так по окрестностям — бог весть. Когда вернулась домой, веселье было в самом разгаре. Отсутствия именинницы никто даже не заметил. В центре внимания была Вика, которая, завернувшись в большой платок Маринкиной мамы, громко и фальшиво пела, изображая популярную исполнительницу. Алик бурно аккомпанировал ей на гитаре. В комнате и в коридоре танцевали, душно пахло сигаретами. Какие-то парочки обнимались в углу. Маринка посмотрела на все это минуту-другую, прямо из бутылки допила остатки дрянного красного вина, закрылась в ванной и долго-долго держала голову под ледяной водой, чтобы прийти в себя. Вскоре начали стучать соседи и требовать прекратить безобразие. Через час-другой, кое-как выпроводив все еще не угомонившихся гостей, девушка упала на диван и зарыдала. Одна среди грязной посуды, окурков, объедков… Впрочем, нет, не одна. С кухни, пошатываясь и виновато глядя на хозяйку, неожиданно вышли ее одноклассники — Ольга Маслова и Борька Смелое. Они оба были сильно пьяные и какие-то встрепанные. При виде Маринки оба густо покраснели.
— Ну мы пошли, что ли… Извини, что задержали…
— А, это вы? Ничего, идите…
Маринка даже представить не могла, чем именно эта парочка занималась на кухне. Наверно, просто засиделись…
— Там еще Вика спит. — Ольга обернулась в дверях.
— Ладно, пускай спит.
Маринка снова постаралась взять себя в руки. Завтра утром возвращаются мама с Николаем и Кристинкой. Надо прибраться, чтобы они ничего не заметили. Она вздохнула, оглядела оставленное безобразие, хлебнула из-под крана воды и высоко подняла заколкой тяжелые волосы. Голова гудела, но дел предстояло много — некогда расслабляться! Маринка принялась за уборку. Спустя пару часов очнулась Вика.
— Ну что, отлично повеселились, — произнесла она, лениво плеская в лицо воду. — Только пить очень хочется!
— Да… — отстраненно отозвалась Маринка.
— А что твой, так и не нашелся? У зазнобы небось какой застрял?
— Нет, в Москву с отцом уехал. — Маринка пропустила колкость мимо ушей.
— Так сильно тебя поздравить хотел, что в Москву уехал! — прыснула Вика. — Да ты только не переживай, ерунда это все. Я тебе сразу говорила, что он урод. Мужики все такие: сначала пообещает, а потом слиняет…
Маринка бросила тряпку и, расплакавшись, бессильно опустилась на мокрый пол.
— Ну что ты плачешь по нему, дурочка? — Вика подошла сзади и уселась рядом, обнимая подругу. — Зачем он тебе вообще нужен? Без него все так хорошо, спокойно было… Ты была всегда веселая, пела, танцевала, много времени со мной проводила, не то что теперь! Тьфу! Какие же у тебя шикарные волосы! — Вика вкрадчиво обняла Маринку, вытащила ее заколку. Волосы тяжелой волной упали Маринке на лицо. — Ты вообще такая красавица — тебе в кино сниматься надо!
Вика поцеловала ей сначала спину, потом плечи. Маринка сидела отрешенная, но, когда почувствовала горячий поцелуй у себя на лице, отпрянула:
— Ты что, с ума сошла? Пьяная, что ли?
— Я — нисколько. Это ты пьяна и слепа от своей дурацкой любви. Настолько, что даже не видишь, что у тебя под носом происходит. Вон Борька с Ольгой — они у тебя на кухне вообще…
— Вика, прекрати болтать. Мне надо убираться, а то не успею. Иди домой поспи!
— Да ладно, хватит уже из себя целку строить! Все в школе знают, чем вы с Димкой занимаетесь, когда вдвоем остаетесь!
— Вика!
— Ладно, ухожу, уже ухожу. Извини, я, наверно, действительно тебе все это зря сказала. Ты же такая впечатлительная…
И Вика, пошатываясь, удалилась. Маринка осталась довершать уборку и мыть посуду. В ту ночь она так и не ложилась. Зато наутро, слава богу, мать ничего не заметила…
Димка вернулся из Москвы только через два дня. С виноватым лицом подошел к подруге на перемене:
— Слышь, Марин! Ты обиделась на меня, да? Я не хотел… Я знал, ты ждешь, но что я мог поделать — меня поздно вечером в субботу увезли… Родителям надо было в Москву, им снова в Америку уезжать скоро…
— Знаешь, меня это все не очень интересует, — с вызовом ответила девушка.
— А я думал, ты переживаешь, — помялся Димка. — Бабка сказала, что ты мне, пьяная, звонила и ругалась. Она такую истерику устроила по этому поводу…
— Да, я немного выпила. — Маринке уже попала под хвост вожжа. — Просто мне было очень весело на дне рождения. Мы все пили, танцевали и прекрасно себя чувствовали!
— Точно-точно, — встряла подслушивавшая разговор с самого начала Вика. — Напились — ужасно. Голова до сих пор болит. А за Маринкой так Алик из двора ухаживал! Серенады ей пел…
— Ах так!
— Конечно! — Маринка вздернула подбородок и развернулась к Димке спиной. — А что, нельзя? Ты думаешь, ты один на свете такой замечательный? Ничего подобного!
Только сейчас она обратила внимание, что за их беседой с любопытством наблюдает уже чуть ли не весь класс. Девушка вспыхнула и молча села на свое место, уставившись в раскрытый на случайной странице учебник.
С Димкой они вскоре помирились и вроде забыли про дурацкий разговор, но этот проклятый день рождения стал водоразделом, после которого в жизни Маринки все пошло наперекосяк.
Как это всегда бывает, гром грянул неожиданно. Маринка, погруженная в свои мысли и переживания, не сразу обратила внимание на то, что кое-кто в классе несколько дней подряд беспокойно шушукается, а классная руководительница ходит бледная как полотно и периодически перед уроками глотает валокордин. Ольга уже несколько дней отсутствовала в школе, а обычно добродушный и спокойный Борька Смелов ходит нервный и злой. В один из дней к Ирине Николаевне пришли Ольгины родители и надолго закрылись с ней после уроков. С Маринкой они отчего-то впервые в жизни не поздоровались, прошли мимо с каменными лицами.
— Что это с ними? — спросила девушка у Димки.
Тот как-то странно посмотрел на нее, секунду поколебался и пожал плечами:
— Не знаю…
Дальше — больше. На следующий день после уроков Ирина Николаевна попросила Маринку задержаться. Классная сильно нервничала и теребила в пальцах носовой платок.
— Мариночка, — сказала она, и голос ее дрогнул, — ты можешь быть со мной абсолютно откровенной?..
— Да что случилось-то, Ирина Николаевна? — весело спросила Маринка, еще ничего не понимая.
Преподавательница наконец взяла себя в руки:
— Расскажи мне, пожалуйста, что происходило на твоем дне рождения…
Маринка удивленно посмотрела на Ирину Николаевну. Ей совсем не хотелось вспоминать о том злополучном дне.
— А что там могло происходить? Все как обычно. Я накрыла стол, пришли друзья, одноклассники, попраздновали, разошлись. А в чем дело-то?
— Марина, скажи честно, вы пили спиртное? Девушка на секунду замялась:
— Да, Ирина Николаевна, пили. Кто-то принес пару бутылок. Но оно совсем легкое было… Вино или шампанское… Даже не помню.
— Так-так… А твои родители были дома?
— Нет, конечно. Мама, отчим и сестра уехали специально, чтобы не мешать нам…
— Понятно. — Ирина Николаевна печально покивала головой. — А что вы там еще делали?
— Да ничего особенного! Ели, танцевали, разговаривали…
— А Борис с Ольгой?..
— Были, веселились как все… Потом ушли. С ними что-то не так? Ольги неделю уже в школе нет…
— Это не обсуждается! — трагическим голосом сказала учительница. — Ты свободна, Смирнова! Завтра — твою мать в школу!
— Зачем?
Но Ирина Николаевна больше ничего не сказала и отвернулась к окну, вытирая глаза платком.
— Что случилось-то, понять не могу! — взволнованно размахивала руками Маринка, когда они с Димкой шли в этот день домой. — Ничего не понимаю! Ирина психует, зачем-то мать в школу вызвала…
Димка вдруг остановился и внимательно посмотрел на подругу.
— Ну что ты так на меня смотришь? — не выдержала она.
— Маринка, скажи, ты правда такая наивная или не понимаешь ничего? Может, ты притворяешься?
— Что я должна понимать? Может, хоть ты мне объяснишь? Димка поколебался и замялся, нерешительно бормоча:
— Да я сам толком ничего не знаю. Меня же тогда вообще с вами не было… Я в Москве с отцом был… Ты у Вики спроси, она тебе точно расскажет. Ладно, пока! Я сегодня вечером не смогу к тебе зайти — по геометрии много задали…
— Пока… — Маринка была разочарована.
Вечером она места себе не находила, моталась из угла в угол. Вышла было позвонить Димке, но он, промямлив что-то невнятное, быстро повесил трубку. Наверно, был очень занят. Ближе к ночи она подошла к матери:
— Мам, тебя Ирина Николаевна в школу вызывает, поговорить с тобой хочет!
— Что там еще? — устало спросила мать. Она в жизни не ходила на родительские собрания, и классную видела всего один раз — когда та четыре года назад приходила к ним домой познакомиться.
— Я не знаю…
— Не пойду, некогда мне! — заявила мать. — Николай у нас глава семьи, вот пусть он и идет…
Николай недовольно пожевал губами, но выбора у него не оставалось.
— Это мой отчим Николай, — представила его Маринка на следующей день осунувшейся, бледной классной.
— Ирина Николаевна, — машинально представилась та в ответ. — Смирнова, а почему мама не пришла?
— Она очень занята. Работает много, и еще у нас ребенок маленький, — сообщил Николай. — А что, собственно, натворила наша проказница?
Отчим смерил Маринку уничижительным и насмешливым взглядом. Она вжала голову в плечи.
— Ничего-ничего, — вдруг замахала руками учительница. — Она очень хорошо учится, прилежная, умная девочка…
— Вы меня за этим вызвали?
— Оставь нас, Марина, — упавшим голосом сказала Ирина Николаевна.
Вечером подвыпивший Николай встретил Маринку с ремнем. Мать лежала на кровати с мокрым полотенцем на голове. Кристинка заливалась плачем.
— Ну что, допрыгалась, стрекоза? — Николай попытался ударить девушку, но ремень скользнул по ноге, практически не причинив боли.
Маринка отскочила в сторону. Ремень свистнул еще раз и обжигающе полоснул по лицу.
— Как мы с матерью теперь людям в глаза смотреть будем? Опозорила нас на весь город! — На этот раз ремень больно ударил по плечу.
— Не смей трогать мою дочь! — Ивановна, пошатываясь, встала с постели и загородила Маринку. — Не смей прикасаться к ней!
— Мало ты ее, видать, ремнем воспитывала! Она у тебя сучка, подстилка! Я тебе когда говорил — догуляется она! — Николай все еще пытался дотянуться до Маринки ремнем. — Устроила бардак в нашей квартире! Стыда никакого нет!
Девушка всхлипнула и опрометью бросилась вон из дома. Вслед ей полетели грязные ругательства. Немного успокоившись, Маринка направилась к Вике, чтобы выяснить для себя наконец, что происходит. После дня рождения отношения девушек стали прохладными, но, поколебавшись, Маринка все же решила, что должна во всем разобраться. Дома у одноклассницы были гости, играла музыка.
— А, это ты! — удивилась Вика, увидев в дверях Маринку. — Ну проходи… Что это у тебя с лицом?
— Так, упала, поцарапалась. Я ненадолго. — Девушка помялась у порога. — Мне нужно с тобой поговорить.
Они сели на кухне. Вика по-хозяйски развалилась на стуле и закурила.
— Тебе не предлагаю, ты же у нас такая правильная — не куришь, почти не пьешь!
Маринка проглотила колкость.
— Вика, объясни мне, что происходит!
— Происходит? Где? — картинно оглядевшись, удивилась Вика и выпустила тонкое колечко дыма. — У меня все в порядке!
— Не строй из себя дурочку! — взорвалась Маринка. — Давай рассказывай! Почему на меня все так смотрят? Почему Ольгины родители с нашей классной три часа сидели? Почему мою мать в школу вызывали?
Тут Вика начала громко смеяться:
— Ладно, хватит из себя блаженную строить! Доигралась ты. И вы с Димой тоже доигрались. Думаешь, можно безнаказанно трахаться у всех на глазах, да еще и других подначивать?
Маринка вскочила и залепила Вике звонкую пощечину. Та схватилась за щеку и, визжа, продолжала кричать Маринке в лицо:
— Это на вас Ольга с Борькой насмотрелись! Такая сладкая парочка — везде за ручку, везде вместе! Дима — мой родной, моя душа, сюси-пуси! А у них так не получилось! Залетела Ольга! С первого раза, который у тебя дома был, залетела! И не надо делать вид, что ты тут ни при чем.
Маринка стояла, как будто ее оглушили.
— Что ты имеешь в виду? — уже тихо переспросила она.
— Ольга беременная, сейчас она в больнице. Ей должны сделать аборт…
— Аборт? Зачем аборт?
— А зачем ей ребенок в пятнадцать лет?
Вика уже пришла в себя и снова развалилась на стуле. Маринка стояла рядом как побитая.
— Ну ладно, я пойду…
— Иди-иди, тебе есть о чем подумать! Это ты во всем виновата!
Как Маринка спустилась с четвертого этажа по лестнице, вышла на улицу — она не помнила. Ноги были ватные, голова гудела. Несколько раз она подскользнулась на раннем льду и даже упала. «Нет, это все неправда! — думала она. — Я же видела, как они выходили от меня. Ничего не было, они просто сидели у меня на кухне, пили чай. Там еще Вика спала. Точно, Вика! Они бы не стали при ней…» Мысли в голове Маринки отчаянно сменяли одна другую. Нет, это все бредни. Она слишком хорошо знает Ольгу, и Борьку знает. Они не такие. Не смогли бы… Они просто пили чай! Вдруг она поняла, что должна делать. Срочно! Надо бежать в больницу, увидеть Ольгу, поддержать ее! Они же обе знают, что ничего не было! И она как ошпаренная припустила по улице.
Но было уже поздно, и она долго судорожно колотилась в закрытую деревянную дверь приемного покоя:
— Откройте, откройте скорее!
— Кто там еще? — наконец выглянула в окошечко строгая пожилая нянечка в очках.
— Вы понимаете, мне срочно надо в больницу, к однокласснице!
— Приемные часы с двенадцати до семнадцати. Сейчас почти девять вечера… Приходите завтра!
— Но я не могу завтра! Мне очень нужно с ней поговорить. — Маринка прислонилась к стене. Вдруг снова навалилась усталость, на глазах выступили слезы.
— Дочка, да на тебе лица нет! — открывая дверь, всплеснула руками нянечка. — К кому ты пройти-то хотела?
— К Ольге Масловой!
Нянечка наморщила лоб, силясь вспомнить.
— А отделение у нее какое?
— Не знаю я… — Тут Маринка уже начала всхлипывать в голос, слезы ручьями потекли по лицу. Она сползла по стенке больницы и села на промерзшее крыльцо.
— Господи, да что с тобой! Давай проходи, горемычная. — Нянечка почти силком втащила Маринку внутрь. — Отыщем сейчас твою Маслову.
Пока нянечка водила пальцем в каком-то толстом журнале, Маринка сидела на стуле и приходила в себя. Сейчас, сейчас все выяснится! Что нету никакой беременности. Она начала дрожать от нетерпения.
— Нашли твою Маслову, — как-то медленно сказала нянечка, пристально глядя из-под очков на Маринку, — в восьмой палате она. Да погоди ты! У тебя все лицо расцарапано. Били тебя, что ли? Дай промою! И сними пальто, халат накинь. Не ходят у нас в больнице в верхней одежде.
Нянечка извлекла откуда-то «пробирку, смочила ватку и протерла девушке лицо спиртом. Маринка глубоко вдохнула и поморщилась от шипучей боли.
— Где это тебя так угораздило?
— Да так, упала на улице. Скользко сейчас. Ну я пойду…
— Ишь торопыга. Смотри мне, снова убьешься! — погрозила ей нянечка. — Тебе на второй этаж и направо. И через десять минут — марш вниз! Больным скоро спать пора…
Маринка уже бежала по лестнице наверх. Она заглянула в восьмую палату — там лежало человек пять разновозрастных дам. Девушка растерянно остановилась на пороге и не сразу узнала среди них Ольгу.
— Вы к кому это в такое неурочное время? — удивленно спросила одна из женщин. Она сидела на кровати в спортивном костюме и грызла яблоко. Остальные не обратили на Маринку никакого внимания: одна вязала, другая спала, третья читала…
— Я к Ольге Масловой!
Тут Маринка увидела, как отрешенно сидевшая к ней спиной у окна больная вздрогнула и обернулась. Это была она, Ольга. У Маринки душа ушла в пятки: за неделю отсутствия одноклассница сильно осунулась, под глазами залегли глубокие синие круги.
— Ах, ты к этой… — Женщина с яблоком язвительно прищелкнула языком и нехорошо засмеялась.
— Оля, привет! — Маринка быстро подошла к подруге и присела к ней на кровать. — Что случилось? Тебе плохо?
— Всем бы тут так плохо было, как ей! — снова едко заметила женщина с яблоком. Остальные больные зашушукались.
— Ты что, не знаешь? Зачем ты пришла? — одними губами спросила Ольга.
— Проведать тебя! А то ты куда-то пропала, никто не говорит, что с тобой. Я волновалась…
— Давай выйдем отсюда, постоим в коридоре, — прошептала Маслова, глазами показывая на соседок по палате. Все они оставили свои дела и с интересом прислушивались к их разговору.
— Конечно! Тебе помочь?
Ольга отрицательно помотала головой. Они вышли в коридор, Ольга прикрыла дверь в палату.
— Так что с тобой? Скажи, я волнуюсь! Маслова опустила глаза и помолчала.
— У тебя случайно сигарет нет? Мне тут курить не разрешают, а так хочется…
— Оля…
— Ну не спрашивай меня ни о чем, пожалуйста! И так тошно! — умоляюще произнесла Ольга, и в глазах ее блеснули слезы.
— Ну что ты, Оленька! — Маринка испугалась и обняла одноклассницу. — У тебя же ничего страшного?
Маслова высвободилась и еще раз внимательно посмотрела на Маринку. Той стало не по себе от этого тяжелого пытливого взгляда. Что-то в Ольге сильно изменилось. Раньше она была веселой и легкой, а теперь…
— Нет, страшного ничего, — медленно проговорила Ольга, продолжая испытующе глядеть прямо в глаза Смирновой, — обычное воспаление придатков… Это иногда бывает у женщин.
Она говорила так, словно каждое слово давалось ей с трудом. Маринка не выдержала и отвела глаза.
— Воспаление придатков? — еще не веря своим ушам, переспросила она.
— Да, запущенное, поэтому пришлось лечь в больницу… А ты что думала? — вдруг спросила она, с вызовом глядя Маринке в глаза.
— Я… — Маринка растерялась и опустила глаза. — Я ничего не думала. Я просто пришла узнать…
— Узнала? — резко произнесла Маслова. — Вот и хорошо. А теперь иди домой. И больше не надо ко мне приходить! Смелову тоже ничего не говори. Я скоро вернусь в школу.
— Хорошо… — Маринка была удивлена таким тоном Ольги. — Спокойной ночи! Выздоравливай!
— Спасибо!
Ольга ушла в палату. Из-за двери раздался дружный хохот. Маринка растерянно спустилась на первый этаж, сняла халат, надела пальто.
— Ну что, пообщалась со своей Масловой?
— Да, — рассеянно произнесла Маринка, — спасибо вам!
— Если захочешь еще прийти, то у нас есть часы для посещения…
— Да-да, конечно! До свидания!
Когда за ней закрылась больничная дверь, Маринка постояла еще несколько минут на крыльце, вдыхая холодный, свежий воздух. С Ольгой все равно что-то не так, но к больному человеку нужно проявлять снисходительность, решила она в конце концов. Но ужасные вещи, которые она слышала от Вики, — это полная чушь! А ведь она уже почти поверила во все это, какой стыд! Краска залила лицо. Сделавшая для себя все выводы, успокоенная Маринка быстро пошла по направлению к дому, но чувство неловкости, оставшееся после встречи с Олей Масловой, не проходило.
На следующий день с утра Маринка слегка припоздала в школу. Когда пришла, все уже были на своих местах и поджидали учительницу, которая тоже задерживалась. Группа ребят окружила Вику и что-то оживленно обсуждала. Рослый Борька Смелов сидел на задней парте, весь съежившись и закрыв уши руками. Он смотрел куда-то под ноги. Его коротко стриженный затылок топорщился беспомощно и жалко. Маринка прислушалась. Со смехом и сальными шуточками одноклассники обсуждали беременность Ольги и возможные последствия в связи с этим для нее и Борьки, в том числе исключение обоих из школы. Смирнова со злостью швырнула набитый учебниками портфель в проход между партами и подошла к одноклассникам.
— Как вам не стыдно! Вы же готовитесь вступать в комсомол! — громко сказала она.
— А что тут такого? — нагло поинтересовалась Вика. — Мы только обсуждаем то, что есть на самом деле… Бедная Оленька! Ты создала ей такие условия… Ей-то никакого комсомола больше не видать с такой биографией! Даже Борькин папа из райкома помочь не сможет!
Тут Маринка снова не выдержала и собралась было снова отвесить Вике пощечину. Но та взвизгнула и отскочила.
— Ненормальная! Психичка!
— Ну что ты, что ты! — к ним подбежал Димка и обхватил Маринку, пытаясь отвести в сторону.
В классе повисла оглушительная тишина. С задней парты приподнял голову Борька и внимательно посмотрел на нее. Он как будто по-новому узнавал свою одноклассницу.
— Слушайте все! — медленно и отчетливо сказала Маринка. — Все, что говорится сейчас здесь про Маслову, — это гнусные сплетни, за которые всем должно быть стыдно, особенно тем, кто их придумал! — Она выразительно посмотрела на Вику. — Я вчера видела Ольгу. Она действительно серьезно больна. Но вместо того чтобы помочь ей и посочувствовать, вы очерняете ее! Если вам не все равно, что чувствует сейчас ваша одноклассница, которая лежит в больнице, то немедленно прекратите распространять эти глупости, которые являются абсолютной ложью! — Она говорила так взросло убедительно, что все одноклассники слушали ее как зачарованные. Многие покраснели и опустили глаза в пол. Только Вика, не отрываясь, смотрела на Маринку удивленно и холодно.
— Так она действительно болеет? — сочувственно переспросил кто-то.
— Да, но скоро уже вернется в школу. И если вы не последние сволочи, то не нужно никогда говорить с ней или еще с кем-либо о ее болезни. Она сама так просила. Болезнь — это неприятная личная проблема, которую не всегда обсуждают даже с самыми близкими людьми… Пожалейте Ольгу! А если бы с вами такое случилось?
Тут Смирнова поймала отчаянный Борькин взгляд с задней парты. В нем было столько преданности и благодарности, что ей стало неловко и она отвела глаза. В это самое мгновение в класс, запыхавшись, вбежала взъерошенная математичка.
— Это что за митинги посреди урока? — с порога завизжала она. — Ну-ка быстро все по местам!
Тут она споткнулась о портфель, брошенный Маринкой в проходе, и чуть не упала.
— Ты что, Смирнова, в нем кирпичи носишь? — взвилась она. — Конечно, можно и кирпичей напихать, если при тебе персональный носильщик! Соловьев, иди к доске и отвечай домашнее задание! Посмотрим, что ты еще умеешь, кроме как чужие портфели таскать!
Больше про Маслову никто в классе и словом не обмолвился. Даже Вика и та замолчала, не находя больше среди одноклассников благодарной аудитории. Но ее отношения с Маринкой приняли с этого дня характер безмолвного противостояния, которое готовилось вылиться в нечто более серьезное…
Ольга через несколько дней действительно выписалась из больницы и пришла в школу. Почему-то она сразу пересела от Борьки, с которым сидела вместе с четвертого класса, за другую парту. Ее болезнь их явно рассорила. Ольга похудела, стала пугливой и нервной. На уроках учителя ее по каким-то причинам несколько недель не спрашивали.
Но одноклассники повели себя как ни в чем не бывало, и скоро вся эта история начала забываться. Только Маринку Ольга отчего-то стала с тех пор избегать, но та и не навязывалась, интуитивно ощущая возникшую еще в больничном коридоре дистанцию. Зато с Борькой Смеловым у Маринки Смирновой сложились замечательные отношения, она считала его искренним другом долгие последующие годы.
Несмотря на то что история с Масловой была потихоньку замята, атмосфера в классе безвозвратно изменилась. Маринка ощущала это каждый день. Какие тому были еще причины, кроме слухов об Ольгиной беременности, она не знала, но исправить, кажется, уже ничего было нельзя. Единственной радостью в жизни оставался Димка, но и он с каждым днем уделял ей все меньше времени.
— Димка, пойдем в клуб на танцы! Мне так хочется потанцевать с тобой! — звала его Маринка.
— Ты что, с ума сошла? Неужели не понимаешь, что у нас экзамены скоро, надо готовиться, — говорил он виновато. — У тебя все дурацкие танцульки в голове, а мне еще Наташке надо помочь с уроками и бабке по хозяйству… А еще проклятая алгебра! Отстань!
Маринка обиженно поджимала губы. У Соловьева всегда были неопровержимые аргументы, для того чтобы объяснить, почему он не сможет никуда пойти с ней. Маринка слушала печально и кивала головой. Он прав, совершенно прав! Ему надо готовиться к экзаменам, заниматься… Остальное — глупости.
— Но ты же любишь меня еще?
— Что за вопросы, Маринка! Ты уже надоела! — Этот диалог повторялся с завидной периодичностью. — Конечно, люблю! Просто у меня очень много дел…
— На каком же месте тогда я в твоей жизни?
— Где-то во втором десятке моих приоритетов! После занятий, сна, футбола, телевизора…
И Маринка не могла понять, правду он говорит или шутит. Они часто ходили вместе на переменах, назло всей школе после уроков он носил ее тяжелый портфель с учебниками под неодобрительный шепоток преподавателей и учеников из других классов.
— Что, решила себе сразу московскую шишку захапать? — не по-доброму сказала Маринке однажды после уроков одна из старшеклассниц. — Ну ты и жучка!
— Какая московская шишка? Отец его, что ли? Да мне он вовсе не нужен! Я и не знакома-то с ним толком…
— Да брось лапшу вешать! Все знают, что ты собираешься в московскую шикарную квартиру прописаться, а потом в Америку уехать. Все твои хитрости белыми нитками шиты!
Маринка даже не нашлась что ответить. Ей совершенно невдомек было, какая квартира у Димкиного отца в Москве. Ей вообще дела не было до финансового положения семьи Соловьевых. Тем более что она до сих пор с содроганием вспоминала тот проклятый день рождения у Димки дома…
Учителя с некоторых пор демонстративно перестали Маринку замечать. Ее не вызывали к доске, даже когда она отчаянно тянула руку, желая ответить. Ее домашние и контрольные работы, которые прежде всегда оценивались преимущественно на «отлично», стали вдруг почти сплошь неудовлетворительными. Маринка терялась в догадках и мучилась, не понимая, что происходит. Однажды она попыталась разобраться с химичкой, почему та ей поставила двойку за несложную практическую работу.
— Альбина Семеновна! Но я же все перепроверила. Здесь нет ни одной ошибки. А вы мне все перечеркнули…
Та грозно посмотрела на нее сквозь очки:
— Да как у тебя хватает наглости со мной вообще разговаривать! Из-за таких, как ты, и существует в мире все неприличное и грязное! Ты просто дрянь! Я даже разговаривать с тобой не могу!
Альбина Семеновна вспыхнула и вышла из кабинета, всем своим видом изображая оскорбленную добродетель. Маринка побежала за ней, плача от несправедливости:
— Альбина Семеновна, остановитесь, пожалуйста! Ну объясните мне, в чем дело! Что я сделала такого неприличного и грязного? При чем тут практическая работа? Почему вы меня дрянью обозвали?
Но учительница в роговых очках шла, задрав высоко голову с высоким пучком седоватых волос на затылке, и делала вид, что не слышит Маринку. А та все семенила за ней.
— Прекрати притворяться! — наконец ледяным тоном сказала она, повернувшись к рыдающей взахлеб Маринке перед дверью учительской. — Твои слезы ничего не стоят. Они крокодиловы!
И захлопнула дверь перед самым Маринкиным носом. Она так и осталась стоять у стенки, рукавом платья вытирая слезы, которые градом катились по ее лицу.
В итоге за вторую четверть у Смирновой катастрофически упала успеваемость. В дневнике бывшей отличницы оказалось всего две пятерки — по русскому и литературе. Четверки красовались по истории, физкультуре и географии. Остальные учителя, не раздумывая, наставили трояков. А поведение и вообще значилось неудовлетворительным! Для Маринки это был шок, не имевший объяснения! У нее не принимались никакие пересдачи — даже разговор об этом был бессмысленным. Ирина Николаевна была единственной, кто вроде бы продолжал нормально относиться к ней. Но и то — классная делала вид, что ничего особенного не происходит, и почему-то упорно уходила от любых разговоров о том, что творится в школе, почему так резко изменилось отношение к одной из ее лучших учениц. А однажды она деликатно попросила Маринку не приходить на занятия в школьной самодеятельности.
— Но что произошло? — не могла понять Смирнова. — Я что, стала хуже петь или танцевать?
— Это временно, — сумбурно пыталась что-то объяснить классная. — Сейчас все поуспокоится, и снова будем заниматься… Все будет хорошо!
У Димки же, как всегда, результаты в четверти были блестящие. Одна четверка по русскому, который он терпеть не мог, остальные — пятерки. Но Ирина Николаевна обещала позаниматься с ним дополнительно в следующей четверти, чтобы он улучшил результат… Все-таки единственный теперь в классе кандидат в медалисты. К тому же ему, перспективному мальчику, надо поступать в Московский университет.
Новогодний концерт прошел в первый раз без Маринкиного участия. Ей было до слез обидно. Вместо того чтобы пойти со всеми веселиться в актовый зал, они с Димкой ушли из школы, отправились в кафе, чтобы как-то приподнять Марин-кино безнадежно испорченное настроение. Димка купил подруге ее любимое «Птичье молоко» и клубничный коктейль. Слезы по-прежнему стояли у девушки в глазах, отчего даже сладости казались совершенно лишенными вкуса.
— Да не расстраивайся ты! Подумаешь, оценки. Это же вторая четверть, все еще исправится, — успокаивал Маринку друг. — Учителя просто с ума посходили. Но они же не посмеют тебе все испортить на экзаменах! Тебе же тоже учиться дальше и поступать надо!
— Да… — Маринка кивала, продолжая всхлипывать. — Но что я сегодня дома матери скажу? Она снова будет плакать, потом заболеет. А Николай? Он и так меня ненавидит, придирается все время…
— Ну хочешь, я с ними поговорю? Я все объясню…
— Нет! — отрицательно замотала головой девушка. — Мать и так говорит, что ты мне жизнь портишь. Она же не знает ничего и знать не хочет! Живет своим Николаем, хотя и мучается с ним. Отца прогнала, нашла второго такого же.
— Даты пей, пей… — все подталкивал Маринке стакан с коктейлем. — Все образуется…
— Ох, Димка, мне так хочется, чтобы мы скорее поженились! Я бы тогда ушла из этого ужасного дома, из школы, уехала отсюда, и чтобы все у нас было хорошо!
— Будет, будет… — Димка рассеянно гладил Маринку по распущенным длинным волосам.
— Это что еще за новости! — прозвучал у них за спиной злобный немолодой голос.
Ребята вздрогнули, Маринка еще ближе прижалась к Димкиному широкому плечу и испуганно выглянула из-за него. К их столику подлетела как фурия Эстер Борисовна и нависла прямо над их головами.
— Дмитрий, мы, кажется, имели с тобой разговор на эту тему! Ты мне кое-что пообещал в отношении Смирновой, — мрачно произнесла она. — Быстро вставай, и пошли домой. Не понимаешь по-хорошему — будем с тобой разговаривать по-плохому! Я сегодня же все расскажу по телефону отцу!
Димка весь сжался и с трудом отлепил от себя Маринку.
— Бабушка, зачем ты так? — краснея, бормотал он. — Я же тебе говорил, что у нас с Мариной все серьезно…
— Я тебе сейчас покажу — серьезно! — взвизгнула Эстер Борисовна и залепила Димке затрещину. — Марш домой! А ты, маленькая прошмандовка, вообще школу можешь не закончить, ты понимаешь это? Мало одного аборта в классе? Я не позволю тебе искалечить жизнь моему внуку!
Димка и не думал сопротивляться, но бабка вцепилась ему в пиджак и приподняла за шиворот как нашкодившего котенка.
— Марш домой! — Она швырнула парню в лицо пальто, проследила, чтобы он оделся, и потащила за собой.
У дверей Димка все же обернулся и виновато посмотрел на подругу. Та устало опустила глаза, обнаружив в этот момент, что все посетители кафе тоже во все глаза смотрят на нее, и даже официантка застыла у стойки с выражением изумления на хорошеньком, туповатом личике. Переждав еще несколько минут, Маринка опрометью помчалась домой. Казалось, что в ее жизни уже приключилось все самое худшее. Но это было только начало…
Мать на удивление спокойно восприняла сообщение про поведение и тройки в четверти.
— Ты уже взрослый человек, — холодно сказала она, — и ты принимаешь решения. Думаю, ты прекрасно соображаешь, что за все придется отвечать. Как собираешься заканчивать школу с такими результатами — я не знаю. Но я знаю, что во всем виноват твой Соловьев! Я тебе давно говорила, что он ломает твою жизнь. Успеваемость — это еще цветочки… Кому ты потом нужна будешь? Локти искусаешь, а уже ничего не исправить…
Маринка смиренно выслушала материнскую отповедь, потом крики Николая. И ушла на кухню. Легла на кушетку, с головой накрылась одеялом. Не хотелось никого видеть и слышать. Вот так бы взять и умереть во сне.
На следующий день она узнала, что Димка с бабушкой внезапно уехали на все зимние каникулы. И снова — ни записки, ни звонка.
Маринка дозвонилась до Димки только в последний день каникул.
— А, это ты? — сонно спросил он. — А мы только с поезда.
— Где же ты был?
— Ездили в деревню Липовое, под Серпухов. Туда, где мама похоронена… Там от другой бабушки дом остался.
Маринка даже не знала, где похоронена Димкина мать. Он никогда прежде не говорил ей об этом.
— Я так скучала по тебе!
— И я. Прости, но мне надо идти готовиться к школе… На следующий день вместе с Димкой в школу пришла Эстер Борисовна.
— Зачем? — украдкой спросила друга Маринка, увидев около кабинета классной ее сухую, высокую фигуру. До этого момента у нее еще была слабая надежда, что все ее неприятности останутся в прошлом году. Все каникулы она просидела за учебниками и дополнительной литературой, была блестяще подготовлена ко всем предметам, включая математику.
— Ты знаешь… — Димка помялся. — Ей, наверно, не хочется, чтобы мы встречались. Она поговорила с Ольгиной матерью, та ей что-то еще про тебя рассказала. В общем, глупости все это. Не надо принимать всерьез.
Но Маринка так не считала — она уже снова чувствовала неладное. В первый же день ей поставили двойку по геометрии, когда она вызвалась объяснять теорему, блестяще вызубренную на каникулах.
— Ты слишком много знаешь… В разных областях, — прошипела математичка, закатывая в журнал жирного «лебедя».
На следующий день ситуация повторилась на английском. Училка, которая не могла простить Маринке своего самого первого урока, теперь отыгрывалась на ней как хотела. Она бросила ей через стол тетрадь с сочинением:
— Ты написала неправду о том, как провела каникулы. Плохое содержание…
— Но вы же мне ничего не исправили! — пыталась протестовать Маринка.
— И что? Я же сказала русским языком: плохое содержание! Двойка! Ты наверняка написала неправду про то, что делала!
Димка пытался на первых порах хлопать крыльями, возражать, но англичанка и его осадила:
— Ты что, Соловьев, хочешь судьбу Смирновой повторить? Не советую выступать, тебе же медаль нужна!
И Димка притих. На переменах он стал все чаще исчезать. Выходил из класса быстрее, чем Маринка, не глядя в ее сторону, — и пропадал. Несколько раз девушка видела его во дворе, курящим в компании старшеклассниц. Он весело смеялся и шутил с ними. Димке явно очень нравилось внимание, которое ему уделяли. Домой Маринка все чаще возвращалась теперь одна или с Наташкой. С ней они никогда не говорили о Маринкиных проблемах.
Так прошел месяц. Маринка билась как раненая птица, но все бесполезно. Одноклассники к ней тоже стали относиться как-то настороженно: не то чтобы они ее отвергли — просто отгородились от ее проблем. Только один Борька общался с ней как прежде. В какой-то момент Маринка перестала вообще готовиться к урокам. Какой смысл, если все равно будет неудовлетворительно. Вечера она проводила, играя с Кристинкой и другими детьми во дворе. Димка приходить вообще перестал… Иногда забегала Наташка. Она подросла, стала серьезной и рассудительной, несмотря на свои одиннадцать лет. В один из таких моментов она застала Маринку, сидящую в слезах на краю засыпанной снегом песочницы, в которой возились несколько малышей.
— Ты что плачешь? — набросилась девочка на нее. — Из-за Митьки опять небось? Что еще этот дурак тебе сделал?
Маринка расплакалась еще сильнее и махнула рукой:
— Он ни при чем. Из-за всего! Накопилось…
— Слушай, что я тебе скажу. — Наташка села рядом и вытерла своей теплой ладошкой слезы с Маринкиных щек. — Митька у нас хороший, но слабый. И вообще, у него с головой не все в порядке. Он не может бороться, во всем подчиняется тем, кто сильнее. Он тебя недостоин…
— И что мне делать?
— Забудь про него и переходи скорее в другую школу, — как большая посоветовала Наташка. — Тебе тут жить спокойно не дадут. Вся школа вас с Митькой обсуждает. Переходи, пока не поздно.
Маринка тогда не решилась на это, хотя понимала, что малолетняя Наташка права. В голове сидела одна мысль: как же жить, не видя его каждый день. Вдруг расстояние между ними от частых разлук станет еще больше? Смешная, она тогда еще так сильно боялась расстояний и времени, как будто они действительно способны что-то реально изменить!
А в марте оказалось, что Наташка была совершенно права и нужно было уходить, пока не стало совсем поздно…
— Марина, — Ирина Николаевна в тот день прятала воспаленные глаза и с трудом подбирала слова, — останься сегодня, пожалуйста, после уроков. Тебя хотят пригласить на педсовет.
— На педсовет? Меня? — изумилась девушка. — А зачем?
— Нужно поговорить…
— О чем говорить? Ирина Николаевна, вы что, не видите, что происходит? Меня все травят, я не понимаю почему. Мне не дают учиться, не дают жить спокойно! Что это все значит?
— Марина, приходи на педсовет, пожалуйста. Там во всем разберемся… То есть попытаемся разобраться… — Классная суетливо открыла портфель и что-то там судорожно поискала. — Подождешь у кабинета директора, тебя позовут. А сейчас иди на урок, а то опоздаешь.
Смирнова открыла было рот, чтобы что-то сказать, но, посмотрев на красную, смущенную учительницу, раздумала и медленно вышла из класса. Педсовет был в два часа дня. Маринка подошла к двери директорского кабинета и прислушалась. Там о чем-то ожесточенно спорили. До нее долетали только обрывки фраз, поэтому она не могла понять, о чем именно идет речь. Хотя время от времени отчетливо звучала ее фамилия.
— Смирнова, проходи, пожалуйста! — Минут через двадцать в коридор выглянула испуганная Ирина Николаевна. Маринка зашла и обомлела. За длинным столом сидели все ее преподаватели, а также завуч, директриса и Димкина бабушка. Все посмотрели на вошедшую осуждающе.
— Смирнова, рассказывай, как ты до этого всего докатилась! — подперев рукой голову, начала завуч. — Ты же была хорошей, примерной девочкой, отлично училась…
— До чего докатилась? — переспросила Маринка.
— Какая наглость, она еще и спрашивает! — прокомментировала математичка. Все закивали головами.
— Марина, Елена Валентиновна имеет в виду, почему у тебя в последнее время так много проблем с учебой, с одноклассниками, — попыталась спасти положение Ирина Николаевна.
— Меня как раз интересует то же самое, — произнесла Маринка. Ей до смерти противны были эти пустые разборки. — Я считаю, что у меня нет проблем. Они кем-то создаются.
— Вы слышали, что она сказала? — торжествующе вступила англичанка. — Смирнова обвиняет всех нас в заговоре против нее!
Директриса молчала, глядя по очереди на всех участников обсуждения.
— Смирнова, а мы считаем, что у тебя есть проблемы, и очень серьезные, — наконец сказала она, — и тоже со своей стороны хотели бы разобраться в их причинах.
— А что, собственно, разбираться? — нарушила молчание Эстер Борисовна. — Я хочу рассказать, какие у нее проблемы. Я наблюдаю эту, с позволения сказать, девушку не первый год, поскольку мой внук… — тут она трагически закатила глаза к потолку, — имеет несчастье с ней общаться. Я с самого начала считала это крайне вредным и опасным для него.
По кабинету прошел одобрительный шепоток. Маринка окаменела.
— Я сама педагог со стажем, — продолжила Димкина бабушка, глядя прямо в глаза Маринке, — и имею достаточно жизненного опыта, чтобы понять, что к чему. Конечно, у Смирновой сложная семья, неуравновешенная, несчастная мать, отчим-алкоголик, трудное материальное положение. Но это не дает права вести себя так, как она делает.
— А кто вам дал право так говорить про меня и мою семью? Это вообще не ваше дело! — не удержавшись, выкрикнула Маринка.
— Молчи, Смирнова, — одернула ее завуч. — Продолжайте, Эстер Борисовна.
— В общем, видя социальное неблагополучие в семье, девочка рано усвоила подобную модель поведения. До поры до времени она держалась, а потом… — Эстер Борисовна картинно махнула рукой. — Началось! Алкоголь, сигареты, мальчики. Дни рождения с пьянством… Вам же всем известна эта ужасная история?
Многие учителя закивали головами, Ирина Николаевна потупилась и густо покраснела.
— Да-да, после ее дня рождения несколько человек не пришли в школу — отсыпались после первой в жизни пьянки, а Ольга Маслова… — добавила химичка и красноречиво закатила глаза.
Маринка пристально смотрела на Эстер Борисовну, открыв рот от изумления и возмущения. Она надеялась, что классная прекратит этот балаган, но Ирина Николаевна только глубже вжималась в стул.
— Смирнова и мне звонила неоднократно в пьяном виде, — продолжила между тем бабка. — По рассказам одноклассников она также совращала их на распитие у себя дома спиртных напитков и на другие действия, ведущие к крайне неблагоприятным последствиям. Она испортила день рождения моему внуку, когда явилась в легкомысленном наряде и требовала единолично его внимания. Кроме того, она травмировала Дмитрия расспросами о его умершей матери.
— Да что вы вообще знаете об этом! — сорвалась Маринка.
— Вот-вот! — покачала головой Эстер Борисовна. — Вы видите?
— А как нагло и вызывающе Смирнова себя ведет на уроках! Никакого уважения к преподавателю, — снова встряла англичанка.
— Вообще к старшим никакого уважения, — добавила Эстер Борисовна. — Но меня все это совершенно не волновало бы, если бы не мой внук. По своей наивности он попал в сети этой девицы. Она окрутила, приручила его. А ему еще только пятнадцать лет, он не понимает, как опасны такие связи. Ему надо закончить школу, поступить в университет… А эта девица пытается за счет него решить свои собственные проблемы! Но это еще не все: она устроила травлю не только Дмитрию, но всей нашей семье! Смирнова по непонятным мне причинам имела наглость следить за моим сыном, когда он приехал в Петровское!.. Он узнал ее по фотографии, которую нашел у Дмитрия. Вы уже могли убедиться сами, что средств для достижения целей эта, с позволения сказать, ученица не выбирает. Для нее не существует никаких морально-этических норм. Вот послушайте только! — Она развернула какую-то бумажку, надела очки и издевательским голосом зачитала:
Откуда такая нежность? Не первые эти кудри Разглаживаю и губы Знавала темней твоих…
Вы можете себе представить, что это пишет ученица восьмого класса своему ровеснику, школьнику? Она не первые кудри разглаживает! Возмутительно!
Бабушка торжествующе оглядела присутствующих, потрясая листком. Преподаватели сидели, опустив глаза.
— Эстер Борисовна, это же Цветаева, — тихо сказала со своего места Ирина Николаевна.
— Ах, Цветаева! — Бабка Дмитрия только на минуту потеряла самообладание. — Это тем более возмутительно! Тогда у меня есть серьезный вопрос к учителю русского языка и литературы. Откуда ваши ученики в пятнадцать лет знают такие стихи? Кто их этому учит? И кто дает возможность петь откровенные романсы двусмысленного содержания на школьных вечерах, а?
Классная снова покраснела и промолчала. Маринке захотелось было броситься ей на защиту, но она вовремя сообразила, что от этого Ирине Николаевне может быть еще хуже.
— В этой ужасной для меня и моей семьи ситуации я прошу у педсовета помощи и поддержки! — резюмировала Эстер Борисовна. — Я надеюсь, всем все понятно. Свои методы воздействия на эту девицу я исчерпала.
— Смирнова, что ты можешь сказать по этому поводу? — устало спросила директриса.
— Ничего, — мрачно ответила Маринка. — Вам же уже все сказали. Мое мнение, похоже, тут никого не интересует.
Конечно, можно было спорить, ругаться, доказывать. Но перед Маринкиным внутренним взором встал Димка — улыбающийся, светлый, веселый. Себе она жизнь уже испортила, это и ежу понятно. Этот педсовет ей даром не пройдет. Может, даже из школы выгонят. Но ему-то будущее портить зачем? Димке действительно надо нормально доучиться, он талант, не чета ей. Он должен уехать поступать в Москву, сделать карьеру… Маринка молчала, сцепив зубы, как зверек исподлобья глядя на присутствующих.
— Ну раз сказать тебе в свое оправдание нечего, иди, Смирнова, ты свободна… Подумай хорошенько обо всем сказанном.
Маринка опрометью бросилась из кабинета. В коридоре она прижалась горячей щекой к оштукатуренной стенке. Господи, за что же все это? Когда это кончится?
На следующий день стало известно, что классная Ирина Николаевна получила за Маринку на педсовете строгий выговор, а самой Маринке было отказано в приеме в комсомол и выставлена в четверти вторая двойка за поведение, а также сделано предупреждение об исключении из школы. Маринка на той неделе больше в школу не пришла.
Через несколько дней ее навестила Ирина Николаевна.
— Смирнова, в чем дело? — строго спросила она с порога. — Тебя почему на занятиях несколько дней не было? Ты что, болеешь?
— Нет, — спокойно ответила Маринка, — не болею. А в школу я больше не приду. И говорите, пожалуйста, тише. У меня Кристинка спит.
— Мариночка, тебе надо успокоиться, — вкрадчиво начала Ирина Николаевна. — Это не конец жизни, всего лишь педсовет. Ты так расстроилась из-за случившегося?
— Да. Я не считаю нужным продолжать учиться дальше. Вы же все знаете, Ирина Николаевна!
— Тогда это означает, что ты сдалась! — вдруг порывисто произнесла классная. — Значит, они все оказались сильнее тебя! Значит, ты принимаешь их правоту и не готова бороться!
— Ну уж нет! — злобно сказала Маринка. — Такого удовольствия я никому не доставлю!
И Смирнова, сжав зубы, снова пришла в школу. Одноклассники общались с ней мало и сдержанно, смотрели на нее как на прокаженную. Только Борька Смелов вел себя как ни в чем не бывало, даже защищал Маринку, когда она в очередной раз сталкивалась с вопиющей несправедливостью педагогов. Больше никто из прежних друзей не приглашал девушку пойти повеселиться компанией после уроков. Все школьные праздники проходили без нее.
Димку, казалось, Маринкины коллизии совсем не задевали. Он никак не прокомментировал решение педсовета и по-прежнему после спортивных занятий время от времени провожал подругу домой. В пути, правда, они теперь все больше молчали. Отчасти оттого, что сказать было нечего — и так все понятно. Отчасти оттого, что за ними теперь повсюду немым укором ходила классная руководительница.
— Шли бы вы уже домой, Ирина Николаевна! — сочувственно говорил Димка, глядя, как преподавательница устало бредет за ними по грязной улице с двумя тяжеленными сумками, набитыми тетрадями. — Мы никуда не денемся, честное слово!
Но классная упрямо шла сзади. Ей нужно было отчитываться перед директрисой и завучем, что ситуация находится под ее контролем.
В мае у Маринки прибавилось головной боли. Много ночей подряд она не могла уснуть, рассуждая о том, что ждет ее дальше. Приближались выпускные экзамены, и девушка после всего произошедшего понятия не имела, дадут ли ей их нормально сдать: дневник пестрел двойками и тройками. Завал экзаменов в восьмом классе автоматически означал крест на всей дальнейшей жизни.
К этому времени Смирнова приняла твердое решение, что из школы она уходит вне зависимости от того, что в конечном счете будет с экзаменами. Либо поедет поступать в педагогическое училище; либо будет сдавать все предметы за год экстерном в другой школе. Будущего для себя в прежних стенах она не видела. Прощайте, детские мечты о карьере актрисы! Началась по-настоящему взрослая, жестокая жизнь.
С Димкой тоже творилось нечто странное. Он каждый день ссылался на занятость, но потом Маринка слышала краем уха, что он был в гостях тут и там, общался со старшеклассницами и вообще вел бурную, веселую жизнь, но только — без нее. Пару раз она видела, как он после уроков кокетничал с Викой. Что ж… Принятое ею на педсовете решение казалось Маринке приемлемым выходом из сложной ситуации, в которой она оказалась. Пусть хоть у него все будет хорошо! Он не должен страдать из-за нее — настрадался уже!
Но на экзаменах, вопреки худшим предположениям, никто к ней всерьез не придирался. Маринка даже четверки получила. Было такое ощущение, что все учителя знали о том, что Смирнова собирается делать дальше, и не препятствовали ей в этом. Значит, и впрямь пришло время действовать.