Восьмидесятые годы в жизни Леонида Филатова – это прежде всего интенсивная, порой изматывающая работа в кино. Только с 1981 по 1983 год он снялся в двенадцати картинах. После работы в фильме «Экипаж» Леонид пережил настоящий успех и попал в разряд популярных и любимых артистов. Однако актер не выбирает время своей наибольшей популярности. Для Филатова это были 80-е годы – годы застоя. Вполне возможно, что зрителя прежде всего притягивало в Леониде его отличие от особенностей времени – яркая индивидуальность артиста, всем своим существом разбивающая ложные модели жизни в фильмах, которые проходили перед нами нескончаемым потоком, чтобы потом получить название «фильмы периода застоя». «Женщины шутят всерьез», «Берега в тумане», «Из жизни начальника уголовного розыска», «Исповедь его жены», «Загон», «Европейская история» – картины, которые, к сожалению, никак не определяют актерской личности Леонида Филатова. В 80-е годы сложился особый вид лакировочного фильма. В нем вроде бы есть мысль, образ, актуальные проблемы, но подаются они в таких ложных построениях, что нивелируются, необычайно ловко меняются акценты, уводя зрителя от сути происходящего. Фильмы 80-х порой становились удивительным гибридом фильмов 50-х и 60-х годов, поражающим своим умением примирить столь разные десятилетия. Зритель смотрел на экран, и то, что было для него важным, тревожащим, так до конца и не осмысливалось в фильме, а, наоборот, получало ложное решение. Режиссер, бросающийся в правду, вдруг резко останавливался, одумывался и исправлялся прямо на глазах. Однако в период застоя было сделано много талантливых работ. Существует парадоксальная закономерность: в самые застойные и страшные времена искусство давало необычайно яркие по своему языку и мысли художественные произведения, остающиеся на века. И в то же время при самых благоприятных условиях желание реализовать себя не давало ожидаемых результатов. Может быть, определенное сопротивление рождало толчок в развитии художественного языка, средств, которые помогают обойти преграды и во что бы то ни стало осуществиться. На наших глазах общество поддерживало ложь во всех сферах жизни. Мы доходили до того, что порой теряли самые простые ориентиры. И, как в том психологическом опыте, глядя на черное, говорили, что это белое, потому, что это сказали до тебя, и сказавших было большинство. Путь 80-х годов был нелегким: если в 70-е еще существовала какая-то инерция «оттепели», то в 80-е она почти исчезла. Нашу режиссуру оправдывало то, что она была поставлена в противоестественные условия. Приходилось или снимать по сценарию, который всем угодит, или отказываться от возможности работать... Так вынуждены были поступать Тарковский, Сокуров, Климов и многие другие. Не каждый мог себе это позволить, к тому же всегда была надежда: вот это поставлю, вот это сыграю, а уже потом сделаю свой фильм, настоящий, единственный. Искусство мстительно, оно мстит за отступничество. Поэтому, когда появилась возможность снимать, многие так и не смогли себя реализовать – уже нечего было сказать. Трагедия эта происходила на наших глазах. Филатову было одновременно и проще и сложнее. В кино он пришел уже сложившимся человеком, в тридцать два года. За ним был театр на Таганке, с его школой, с его традициями, принципами.

Сформировался Леонид в 60-е годы. Сложно было по тем же причинам, по которым и легко. В тридцать два года начинать в кино поздно, хочется успеть как можно больше, уходят годы, а с ними безвозвратно многие роли. Хотелось закрепить успех после фильма «Экипаж», доказать, что можешь играть и многое другое. Леонид стал разбрасываться, сниматься одновременно в нескольких фильмах. Фактически ему некогда было просто отдышаться от съемок, отойти от сделанного. Шесть лет работы без единого отпуска. Спасало то, что, снимаясь в «проходных» картинах, он одновременно работал в фильмах, которые определили его актерскую судьбу и принесли радость и удовлетворение: «Грачи», «Успех», «Избранные», «С вечера до полудня». Водоворот съемок спасал и от тяжелой потери – ухода из Театра на Таганке. После вынужденного отъезда Юрия Любимова атмосфера в театре резко изменилась, и уход из него был для Филатова гражданским актом, протестом против случившегося. В 1983 году Леонид вместе с Вениамином Смеховым, Виталием Шаповаловым уходит в театр «Современник», коллектив которого сделал все, чтобы артисты чувствовали себя необходимыми в нем. Все равно было потеряно что-то очень важное и необходимое, невосполнимое в жизни Леонида. Уходом из театра он противопоставил себя официальному мнению, мнению влиятельных чиновников, которые могли одобрить и запретить, а то и вовсе лишить работы. Звонки друзей раздавались редко. Время определяло и испытывало друзей и врагов. Время испытывало и самого Леонида. Тяжело, когда в твоей жизни может исчезнуть самое главное – возможность работать.

Как вспоминает режиссер театра «Современник» Галина Волчек, выбор Филатова показался ей вполне органичным, так как Театр на Таганке и «Современник» были близки друг другу прежде всего по их гражданской позиции. Лене было не так просто войти в новый для него театр, где выработался определенный код взаимопонимания, свой язык. «...Я высоко ценю Леонида, – говорит Галина Волчек, – как творческую личность и как артиста. Меня потрясала его выносливость, работоспособность, его рабочая мораль, если можно так сказать... Леня, работая в „Современнике“, много снимался в кино, но когда он пересекал границу театра, то репетировал буквально до седьмого пота, стараясь наверстать все, что пропустил за время съемок. Я очень высоко ценю отдачу актеров. Замечательно отношусь к его литературным работам, мне нравится его сказка и всегда правились его эссе, которые я слышала еще во время работы в „Современнике“. Его природа мне интересна – и актерская, и литературная, и, по-моему, он замечательно порядочный человек... Если бы Филатов остался в нашем театре, то быстро стал бы одним из ведущих артистов. Я вижу его возможность в очень разных ролях. Ему бы удались лирические роли, лирика не как окраска, а как исповедальность, когда человек не боится быть самим собой. Распределяя роли в новой пьесе, я всегда бы одним из первых увидела в ней Филатова. Очень сожалею, что Леня ушел из театра, но понимаю его. Как нельзя не понять...».

Филатов относится к артистам, которые не умеют халтурить и каждую, даже слабую роль играют с полной отдачей, тратя много физических и духовных сил па противодействие плохой драматургии. Ответить на вопрос, почему Леонид снимался в заведомо слабых картинах, однозначно невозможно, как и невозможно просто обвинить его во всеядности.

Он прекрасно понимал слабость и силу того или иного сценария. «Получается вот ведь какая вещь: читаешь плохой сценарий и понимаешь, что при всех самых хороших авторских намерениях он беспринципен. Беспринципен потому, что, лишенный художественности, дискредитирует прекрасные идеи. И если мы, актеры, принимаем участие в фильмах, которые ставятся по таким вот сценариям, то никакие высокие наши намерения не спасут запланированный брак от провала», – говорит он в одном из интервью тех лет. Однако Леонид пытался сделать все, что мог, и восполнить своей личностью все, чего не хватало в драматургии роли. «Чем меня поражают лучшие артисты?.. – говорила в одном из интервью журналу „Искусство кино“ актриса Вера Алентова —...Олег Борисов и Леонид Филатов или американцы Джек Николсон и Пол Ньюмен? Мы произносим реплики, а за ними только те мысли, которые выражены в этих словах. У них – активная молчаливая наполненность. А в ней много всего, чего нет в словах»1. Все старания Леонида, и он это понимал, не могли спасти многие картины от явного провала. Однако судьба картины и роли не всегда определяется сценарием. Бывают случаи более сложные, когда заведомо определить, что тебя ждет в фильме, не так-то просто. Леонид в то время не имел необходимого опыта работы в кино и не всегда учитывал манеру работы того или иного режиссера, что не менее важно, чем драматургия фильма. Иногда складывается и так: хороший сценарий, интересный режиссер, артист делает все, что может и умеет, а роль не состоялась, и этому есть множество причин. Так получилось у Филатова в фильме И.Авербаха «Голос». «Работа у Леонида шла тяжело, он приезжал после съемок опустошенный, смертельно уставший», —вспоминает режиссер Константин Худяков. В фильме «Голос» показан съемочный процесс кинокартины во всем многообразии профессии, судеб, конфликтов. Роль Леонида, играющего кинорежиссера, была во многом знакомой и не являлась для него безусловно сверхсложной. Он много раз вдыхал жизнь и в знаковые, драматургически не выписанные роли, и, наверное, роль режиссера в фильме «Успех» значительно сложнее, хотя бы уже потому, что она – центральная, организующая все пространство фильма. Однако с ней Филатов справляется блестяще. Так в чем же дело? Что произошло в случае с «Голосом»? Почему работа у интересного режиссера, с хорошим драматургическим материалом не принесла радости? Конечно, нельзя сказать, что роль совсем не удалась, учитывая индивидуальность Филатова, силу и яркость его дарования, а главное, его качество быть автором своей роли. Удивительно, насколько эта роль никакая, вроде бы все есть, но чего-то очень важного нет, этого чуть-чуть, которое и является всем. Этому есть объяснение, которое кроется в методе работы артиста. «...С ним нужно тщательно обговаривать не только роль, но и картину, – рассказывает режиссер К.Худяков, – должно быть очень четко, точно сформулировано, что я, режиссер, делаю, дана задача направления движения, толчок, все остальное он сделает сам, а степень его самостоятельности уже определит режиссер. Филатов играет современно, не оставляя за собой права размениваться па мелочи, нюансы, мелкие акцепты, он несется, как скорый поезд, от сцены к сцене. Так играют все большие артисты, которые сейчас существуют. Правда, они играли так и в прежние времена. Эта манера игры постоянно усугубляется и развивается одновременно с воспитанием зрителя. Наивно думать, что если мы научились снимать кино, то зритель не научился его смотреть. Меняется степень условности в игре, нужен более пунктирный язык. В этой степени условности актер должен очень точно играть задачу, как бы играя по прямой, отметая все мелкое, не главное. Филатов это делает замечательно.

Если режиссер будет подробно обговаривать с ним каждую мелочь, причем второстепенную, Леонид заскучает и уже не помчится к этой сцене, к тому единственному, правильному, действенному финалу, который нужен для нее. Если он отвлекается на мелочи, то происходит проигрыш в картине. Не там концентрируется энергия...».

Именно такое отвлечение произошло в картине Ильи Авербаха. Филатов играет настолько подробно, что ушел смысл. Его авторство было раздавлено подробностью, которая мешала создать интересный образ. Цель каждого эпизода не сложилась в цель картины. Леонид Филатов и Илья Авербах не совпали но способу художественного мышления, по методологии работы. Был достигнут очень незначительный эффект, и все это при изматывающих репетициях. Надо сказать, что Леонид не любит большое количество дублей, они растрачивают его силы. Он готов к съемке уже в первом дубле. Филатов – мастер крупных, цельных мазков. Такова его нервная, психическая организация, и только поняв это, можно достигнуть наибольшего художественного эффекта в работе с ним. В кино Филатов выстраивает роль, зная, в каком эпизоде он разовьет или усилит тот или иной момент своей роли. С годами, с приходящим опытом, актер учитывает техническую сторону кино, свои возможности работы на крупном и среднем планах; творческий стиль режиссера, его манеру монтировать фильм. Конечно, это не столько строго выстроенные просчитанные акции, сколько компонент мастерства, подсознательная подготовка. Однако все не предугадаешь, и некоторые монтажные решения режиссеров обедняют созданный тобой образ, порой лишая его внутренней логики. В кино определить конечный результат после прочтения сценария бывает очень сложно. Например, сниматься в фильме К.Ершова «Грачи» друзья Филатову не советовали, боясь, что за Леонидом закрепится амплуа уголовника. Однако Филатов соглашается на роль Виктора Грача, ставшую одной из его лучших работ. До фильма «Грачи» Леонид снимается еще в одном фильме К.Ершова – «Женщины шутят всерьез». Фильм стал явной неудачей и для актера и для режиссера. Работа в нем унесла много сил. Пришлось спасать и слабую драматургию и отсутствие профессионализма актрисы, снимавшейся в главной женской роли.

Казалось, после этого провала у Леонида были все основания не работать больше с Ершовым и отказаться от фильма «Грачи», но он пошел на риск, доверяя творческому потенциалу режиссера. И риск оказался оправданным.

СУЕТА СУЕТ

ИЗ БЕСЕДЫ С КИНОРЕЖИССЕРОМ КОНСТАНТИНОМ ХУДЯКОВЫМ

«Как я узнал Леонида Филатова? Я был знаком со всем курсом Щукинского училища, на котором он учился. Это были очень талантливые люди, и среди них Нина Русланова, Саша Кайдановский, Ваня Дыховичный, Боря Галкин. Многие сейчас преуспевают в режиссуре. В этой компании Леня был если не заводилой, то одним из главных персонажей. Я очень долго к нему присматривался, но в то время он не соответствовал тому материалу, к которому я обращался, то есть мои режиссерские задачи не требовали такого актера, как Филатов. Когда я начал работу над фильмом „Иванцов, Петров, Сидоров...«, мне понадобился актер на роль ученого, обладающий незаурядным умом, чтобы зритель поверил: за этим героем будущее советской науки. На Таганке я видел спектакль «Товарищ, верь!“, где роль А.С.Пушкина играл Л.Филатов. Лене в этом спектакле была уготована очень сложная миссия: он должен рассказать о мировоззрении поэта, о скрытом, глубинном, даже тайном порой Пушкине, который открывается для нас не сразу, а постигается на протяжении всей жизни. Жизнь Пушкина читается на разных уровнях, она может быть прочитана и как притча. И эту пушкинскую притчеобразность должен был играть Леня. Играл он замечательно, так что особой моей проницательности в том, что я в выборе актера остановился на Филатове, не вижу. Я просто знал возможности Леонида и предчувствовал, что настанет момент, когда он станет мне необходим. Я вырос среди людей науки, и мне казалось тогда, что я смогу рассказать о них.

...Саша Галибин, Леня Филатов, Михаил Глузский... До сих пор я вспоминаю нашу работу над картиной «Иванцов, Петров, Сидоров...». Все трое мне очень памятны. Я рад, что стал причастным к судьбе Филатова. Так случилось, что мы друг другу нужны и на этом держимся. С Леней у нас такой счастливый случай, когда вслед за одним фильмом мы начали делать второй, третий... На второй нашей картине («Кто заплатит за удачу?») худсовет «Мосфильма», так сопротивлявшийся Лениной кандидатуре на роль Петрова, наконец, признал, что Леонид Филатов – актер, который может играть все. За два года Филатов добился того, на что другим требуются десятилетия. Предложения поступали самые неожиданные, большинство которых проходило через меня. Судьба его складывалась удачно: за плечами был фильм «Экипаж». Я читал сценарии, которые ему предлагались, так как мы планировали очередную совместную работу и думали: успеет ли он сняться в том или ином фильме? Должен сказать, что советы я тогда давал плохие, единственный верный, что Леониду надо сниматься редко. Филатов – очень острый по своему рисунку, по своей физике. Пластика у него – остроугольная. Он может играть комедийные роли блистательно. Моя мечта – сделать картину, где бы он был острохарактерным и сметным. Леонида надо эксплуатировать редко. Он, на мой взгляд, звезда, не в том отвратительно буржуазном понимании, до которого мы никак не можем дойти. Мы говорим: Де Ниро, Де Ниро! А он, знаете, получает за участие в картине девять миллионов долларов! Дело в том, что он снимается редко, и это в индустрии американского кино, выпускающего на экраны тысячи фильмов. Картина с его участием – событие. Поэтому его появление на экране влечет зрителя, они приходят на него, они платят деньги. Может быть, вы думаете, что ему просто так платят такие деньги? Он их приносит, он их умножает в десятки, сотни раз. Филатов – актер, которому надо много платить за картину. Он должен иметь право на паузу. Ему надо заплатить столько, чтобы его года два не было видно на экране, а он тем временем мог бы работать в театре, выступать с концертами, писать книги, обдумывать с каким-то режиссером свою новую роль. Была бы какая-то подготовительная работа, и он появлялся бы на экране неожиданно редко и сильно. Вот такое у меня ощущение, и я считаю, что это был хороший совет. Например. Леонид дал мне прочитать сценарий «Голос», который собирался ставить режиссер Авербах. Я закричал: «Ура! Ура! Скорее езжай в Ленинград, потому что это очень интересно: во-первых – это про кино, про нас, во-вторых – это Авербах, замечательный, талантливый человек. Его картины мне очень нравятся...» Я советовал Лене вступить в этот альянс и предполагал замечательную картину. Но снимался он там мучительно. Из Ленинграда Леня приезжал как из-под пресса. Он был утомлен как никогда. Я не мог понять, что происходит. «Мы репетируем одну фразу пять часов, —говорил Леня. – Сценарий как бы весь соткан из воздуха и сделан как этюд... Такое нечто воздушно-эфемерное, что надо бы поймать в атмосфере... А вместо этого они пытались путем почти физических усилий разобрать каждую фразу-молекулу, зафиксировать ее и потом составить эти молекулы в том же порядке, в котором они дают формулу воздуха». Такой метод работы над ролью был неприемлем для Филатова. Второй мой неудачный совет был в том, что я был резко настроен против участия Лени в фильме «Грачи». Мне казалось, что это детективная история и Лене там делать нечего. Но я забыл одну важную вещь, что снимать фильм собирается режиссер К.Ершов. И если он брался за детективную историю, то всю ее перелопачивал, выбрасывая иногда почти весь детективный набор. Совсем другое заинтересовало покойного Костю Ершова в этом сценарии, то, что стало сутью фильма и привлекло Филатова. Режиссер и артист были близки по духу, и, мне кажется, это очень удачная картина и роль. Однако в фильме «Грачи», зная, что Леня – умный человек, немного сыграли в игру, кто глупее. В этой игре они отказали герою фильма Виктору Грачу в уме, который все равно прорывался. Там были ситуации удивительно мощные. Я вдруг увидел, что в этом получеловеке с его животной философией существуют мозги – желтые, прокуренные, пропитые, но в них бьется, пульсирует мысль. Она может быть прямая и коротка, как спичка, но она существует. Что, собственно, подвело Ершова и Филатова? Леня —интеллигент, умница – играет жлоба и убийцу. Они доказывали, что Леонид умеет это делать, и заигрались в доказательство. Зря испугались ума Леонида, он бы мог быть фигурой еще более зловещей, когда не физиология такова, а философия. Это было бы страшно...

Работу в фильме «Успех» я наглым образом считаю лучшей работой Леонида. Барон Б. К. в «Избранных» – тоже одна из лучших его ролей, но это талантливый рассказ про то, чем я не болен. В «Успехе» это не пересказ, а сама боль. Я могу отстраниться и сказать: «Да, это все было заложено в сценарии А.Б.Гребнева». Более благородного и мужественного человека я не видел. Он говорил: «Костя, так снимать эту сцену нельзя. Я написал ее совсем про другое». Я отвечал: «Анатолий Борисович, я уже снял». Он клал таблетку под язык и после просмотра говорил:

«Да, это лучше, чем я предполагал и написал». Такого автора я не видел. Я говорю об этом не потому, что я такой замечательный, все так хорошо делал. Я говорю про человека, у которого было мужество абстрагироваться от того, что он сочинил. Вот я сейчас пытаюсь быть таким, как Гребнев, когда говорю про Леню в фильме «Успех». Как будто не имею к его работе никакого отношения. Я пытаюсь смотреть со стороны. Понимаете, в Леониде есть способность даже не играть, не жить, не существовать, а находиться в условиях человека, которого он играет, исчерпывающе, до конца. Когда это не исполнение, а мука. Когда это не присутствие в чужой жизни, а мучительная, страшная жизнь чужой жизнью. Когда это становится болью, а не удовольствием по Станиславскому. Это как жевать стекло... В этом есть самосожжение... Когда твое подсознание уже проникло в эту роль, ты не хочешь так чувствовать, а тебя что-то ведет, тебе даже снится это. Твои сны потом становятся содержанием роли. В этом есть высокий пилотаж, и назвать это техникой – оскорбить, назвать это существом этого артиста – тоже его обидеть, потому что он не такой.

...Есть у Леонида одно качество, за которое ему можно простить все недостатки: как он играет на сцене, в кино– исчерпывающе, – так он и живет. Для него есть некая доминанта в жизни – дело, которым он занимается, и ничего другого не существует. У него нет никакого хобби, никакого отвлечения в жизни, он не умеет отдыхать, расслабляться, отвлекаться от дела, которым занимается. Никогда! Любая встреча с друзьями – как бы часть его дела, послесловие к проделанной работе или адажио к новой. У него все замешано на главном деле его жизни. Я придумал для себя такую велеречивую формулу. Если бы меня спросили: «Скажите, а правда, что работа является частью вашей жизни?», то я бы ответил: «Знаете, у меня такое ощущение, что жизнь является частью моей работы». Все время снимаю, все время монтирую, ищу сценарий, придумываю характеры, бесконечно читаю какую-то пьесу, какой-то роман, журнал и выискиваю в нем сведения о картинах, которые сняли или будут снимать. Я слушаю музыку и думаю, для какого фильма она была бы хороша, то есть я постоянно снимаю одно большое кино. Леня живет такой жизнью. Он находится в бесконечном процессе. Это его изнуряет, изматывает, заставляет жить надрывно, истерично. У него нет паузы, он весь «на ниточках». Посоветовать отдохнуть я ему не могу. Он находится в такой законченной структуре своей жизни, что попытка разрушить ее может быть чревата... Я так настаивал на том, чтобы он бросил курить, а теперь понимаю, что это было бы просто страшно. Он постоянно настроен на такое количество жестов, свершений, движений, что маленькие физические действия, как вынимание сигареты, вытаскивание спичек, прикуривание – это некая реализация его бесконечного потенциала энергии. Он же не докуривает ни одну сигарету. Я видел курильщиков, которые курят до конца с таким наслаждением, как пьют валерьянку кошки. У Филатова – это действие, он готов перемещаться влево, вправо, бежать, идти. Он всегда action, как американцы пишут на пластинках – в действии. Его нельзя рассматривать метафизически – от прикуривания до прикуривания. Его надо рассматривать в процессе. А если говорить серьезно, то его можно рассматривать в процессе не одной картины, а всех картин.

Он – чудовищный бессребреник. Я бывал за границей, где наши люди, как на войне, держат свои лиры, франки, марки... ничего подобного с Леней не происходит. Он мог бы стать богатым человеком во время пребывания в Колумбии: построить себе валютную кооперативную квартиру или купить машину. Ни черта! Он все потратил там. Замечательная компания: Саша Адабашьян, Сережа Соловьев, Паша Лебешев... Все было пущено на общение – посидеть и поболтать в кафе или в уютном ресторанчике, лишний раз позвонить в Москву, то есть эти деньги потрачены на то, чтобы жить. Так же у нас с ним было в Мюнхене, так же – в Югославии. Это такой человек. Безумная суета часто приводит к тому, что он перестает быть самим собой: может забыть поздравить с днем рождения, опоздать, не прийти туда, где его ждут. Для него пауза невозможна, он не умеет ее держать. Он звонит мне каждый день и спрашивает, когда мы начнем работать над «Игроком» Достоевского.

Филатов одарен с точки зрения литературы, одарен очень высоко, но не может себя в ней реализовать. Литератор – человек, который должен быть одинок. Талант схимничества. Это молчание, это монолог, изложенный на бумаге, это сомкнутые уста. Все вместе это против Лени, против его характера. Он не может отключиться от жизни, ему не хватает паузы. При большой одаренности (я говорю это не комплиментарно) он обречен не написать главного.

Леонид не испытывает нехватки предложений, но он должен играть что-то очень выборное. Он находится в славной поре, когда может выбирать режиссера, может выбирать, работать ему с ним или нет. Он так долго мечтал о роли Сирано, но отказался от нее, совершив Поступок. Актерская планида предполагает самовыражение, а душа – самосовершенствование. Как это сочетать?! Жить таким образом, чтобы при нашей работе на износ хватило бы времени для самоанализа, чтения книг, размышления о самих себе, о том, чем мы живем, чем живы; откуда брать время, силы, чтобы не превратиться в горлопанов... Чтобы у нас не было желания быстренько перенести на экран те книги, которые мы прочитываем по вечерам... Где тот внутренний турникет, который пропускает только то, что уже не может в тебе быть?

Почему я так сражаюсь, чтобы Филатов снимался в «Игроке» – совместной постановке СССР—ФРГ? Я видел, как Леню воспринимали в Америке, когда там демонстрировался фильм «Успех». Я стоял и десять минут принимал аплодисменты в громадном, по американским масштабам, зале, которые предназначались не только мне. Американцы были ошарашены картиной. Я не ожидал такого резонанса. После просмотра я выступал тридцать минут по телевидению, имел по пять, семь встреч в день, приходил в номер, ложился и не мог даже говори гь...

Бизнесмены боятся давать деньги под имена актеров, неизвестных в мире. Каким же образом сделать эго имя? Я рвусь и пытаюсь сотрудничать с кинематографистами ФРГ вот уже полгода. Для чего? Для того, чтобы вытащить Филатова на мировой экран и уже следующую картину сделать на другом уровне... Западные бизнесмены забывают, что их лучшие артисты начинены русской актерской школой«.

В тридцать два года, считая, что время для дебюта в кино уже упущено, Филатов категорически отказывается от роли ученого Петрова в фильме режиссера К. Худякова «Иванцов, Петров, Сидоров...». Филатов окончательно решает, что кинематограф не для него. Леонид не верил, что за ролью Петрова последуют приглашения режиссеров. Для того чтобы твоя работа в кино имела хоть какой-нибудь резонанс, надо сняться не менее «чем в десяти пулевых картинах». Однако уже через год, после роли Скворцова в фильме «Экипаж», Филатов будет иметь головокружительный успех, а пока, кроме режиссера Константина Худякова, мало кто верил в возможный успех Леонида на экране.

Грозный художественный совет киностудии «Мосфильм» посмотрел на Филатова, и, как в том детском стихотворении Эдуарда Успенского, посмотрел, посмотрел и решил не пускать. По мнению художественного совета, не такое лицо должно быть у ученого Петрова. Теперь уже трудно восстановить все сказанное тогда, но цвет волос Леонида пришлось слегка изменить, что, видимо, более соответствовало образу героя будущего фильма. Надо сказать, что режиссер К. Худяков проявил завидное мужество и терпение. С одной стороны, не слишком большое желание Леонида сниматься в фильме, с другой—худсовет, с третьей—логические заключения товарищей, считающих, что незачем рисковать с неизвестным актером, то есть Филатовым, когда так много других, талантливых и знаменитых. Тем более надо учесть, что и для Худякова этот фильм был дебютом на киностудии «Мосфильм», до этого он работал на телевидении. Почему же так настойчив был в своем решении режиссер?

«...Мне нужен был на роль молодого ученого умный человек и хороший профессиональный актер, – скажет он, – каким и был Леонид Филатов». К.Худяков знал Леонида Филатова еще со студенческих лет, видел все его работы в Щукинском училище, на телевидении, позднее – в Театре на Таганке, знал его пьесы и пародии. До фильма «Иванцов, Петров, Сидоров...» личность артиста не совпадала с тем, что делал тогда режиссер. Увидев Леонида Филатова в роли А.С.Пушкина в спектакле Театра на Таганке «Товарищ, верь!», Худяков определил для себя выбор актера на главную роль в фильме, который он собирался снимать.

Пушкина в спектакле Юрия Любимова одновременно играли несколько актеров. На долю Леонида выпала самая сложная часть – философия, мировоззрение поэта в зрелые годы. К.Худяков давно знал возможности артиста и решил, что именно сейчас, в роли Петрова, Леонид должен дебютировать в кино. Роль Пушкина, сыгранная Филатовым, убедила К.Худякова в точности выбора актера, поэтому он так отстаивал его на худсовете.

Дебют, начинавшийся сложно, состоялся. Филатов играет ученого Петрова, доктора наук. Существует традиционный набор обозначений научного процесса, кочующий из фильма в фильм. Показать научный процесс на экране, безусловно, сложно. Сильно влияние штампов, складывающихся десятилетиями. От обозначения титанов-одиночек, перешедших на сторону революции, —традиционный образ 30-х годов – до безымянного творчества научных коллективов 50-х годов. Зритель уже прошел через очки как признак интеллигентности и ума, пухлые папки на столах, обозначающие научный вклад героя, пепельницы с окурками – символ бессонных творческих ночей... Даже лучшие картины на эту тему, такие, как «9 дней одного года» М.Ромма, страдали определенной умозрительностью. В фильме «Иванцов, Петров, Сидоров...» творческий процесс как таковой на экране не воссоздан, но он постоянно живет в герое Филатова Петрове. Его ум – бесконечное состояние напряжения, нервность, обостренность восприятия, которая находится на грани взрыва. Филатову предстоит еще не раз играть ученых, а пока обозначилась тема самоотверженного, всецелого поглощения идеей: фанатизм, самосжигание, животворящее, уничтожающее желание состояться. Человек в бесконечном экстремальном состоянии выбора, осуществления себя. Практически все герои, сыгранные Леонидом позднее на экране, будут связаны с этим состоянием, будь то Виктор Грач из фильма К.Ершова «Грачи», тренер Ким из фильма К.Худякова «С вечера до полудня», Фетисов в фильме «Успех»... Такие разные герои!..

«Иванцов, Петров, Сидоров...» – фильм, не избежавший схематизма; в нем удивительно просто разрешается сложная проблема – место подвига в науке. Конфликтная ситуация фильма заключается в том, что герой Филатова отказывается от научной темы, которая не соответствует профилю института, к тому же лаборатория не в состоянии ее технически выполнить. Заведующий лабораторией Сидоров по этому поводу говорит Петрову: «Нехорошо говорите, Алексей Петрович: „наш“, „их“, „свое“, „не свое“ – все наше... Можем помочь —помогаем. Вот так...» «Эка у вас просто, удобно... можно сказать, комфортабельно. Нет условий – значит, подождем. А условия не спешат... а как мы, можно сказать, голыми руками атомную бомбу делали?» Так и рождается понятие научного подвига в мирное время, когда – «голыми руками». Назревает сложный и важный конфликт, связанный с психологией поколений, техническим развитием общества, морально-нравственным выбором. Мы привыкли к постоянному состоянию штурмовщины, обесцениванию самого ценного – человеческой жизни. В 30-е годы родилось ложное понятие героизма, которое подогревалось в сознании людей и неустанно культивировалось. У всех были просто будни – у нас всегда героические. Героизм был нужен нам для преодоления всех трудностей развития общества только за счет людей. Там, где может работать один экскаватор, у нас трудились сто человек с лопатами. Мы не хотели видеть реальности, так нам было проще. Слишком сложные условия жизни мы еще умудрялись поддерживать и поэтизировать. В фильме Сидоров – герой, он оперирует понятием «народ», которое всегда сочетается со словом «надо». Хорошо всем известная схема. Подвиг Сидорова осуществляется буквально – он взрывается вместе со своей установкой, сделанной, конечно же, в кратчайший срок. Кстати, Чернобыльская АЭС взорвалась, можно сказать, из-за того же ложно понятого героизма. Экспериментатор решил на день раньше, то есть досрочно, начать эксперимент и остался для работы на станции ночью. Последствия были трагичны. Что стоит за этим геройством Сидорова (артист Глузский) и необходимо ли оно? Если в фильме хотя бы наметился этот вопрос, возник бы иной уровень звучания. Герой Филатова Петров мог бы осуществиться с большей силой и убедительностью. После смерти Сидорова Петров подает заявление об уходе из института – это его протест против подобных методов работы, штурмовщины. Однако он довольно быстро изменит свое решение, верх одержит патетика, романтизация героизма в науке, которая оправдает происшедшее и снимет конфликтность проблемы, минутно осудив отступничество Петрова и утвердив зрителя еще раз в необходимости героизма трудовых будней. «Иванцов, Петров, Сидоров...». Удивительно обезличивающее многоточие в названии фильма. Создатели картины, видимо, хотели подчеркнуть, что таких ученых-героев много, и они, сами того не желая, свели уникальность личности со всеми ее метаниями и подвигами к нулю. Раз много, то всегда кто-то заменит, не Сидоров, так Петров... У героев и фамилии-то какие-то слишком распространенные, прямо с образца стенда правил заполнения квитанций. Вот уж поистине тяжкое наследие 30-х годов, когда уникальные способности человека приносились в общий котел безликих коллективов. Как точно назвал это явление критик Юрий Богомолов: «Коллективизация в интеллектуальной сфере». Однако не надо забывать, что фильм вышел на экран в 1979 году, в так называемые годы застоя. К тому же это был распространенный способ построения сценария, когда в ложных драматургических моделях истинные проблемы, конфликты времени как бы указывались, но не более того, тем самым они снимались, нивелировались, получая искаженное, порой диаметрально противоположное существующему в жизни разрешение. Многие режиссеры, актеры попадали в плен вроде бы актуальных сценариев. Не избежал этого и К.Худяков. Фильм не стал откровением актера и режиссера. Но он стал началом дружбы двух талантливых людей. «...Костя, —рассказывает Леонид, – человек со вкусом, литературно подкованный, интеллектуальный, очень тонкий, мягкий... При всей своей репутации актерского режиссера он никогда не мучает актеров бесконечными повторами, дублями, не кричит через всю съемочную площадку актеру свои замечания, не унижает его. Он подходит к актеру всегда индивидуально, тихонько шепчет на ухо свой комментарий или просьбу повторить сцену и отходит. И любой артист без всяких препирательств соглашается с его замечаниями. Никогда никто не спорит, потому что он подсказывает очень точно и ясно. Любую сцену Константин, прежде чем начать репетировать, наговаривает, показывает ее, но не по-актерски, а как бы со стороны...».

Следующей совместной и удачной работой режиссера и актера стал телефильм по пьесе В.Розова «С вечера до полудня», где Леонид сыграл роль Кима.

«Работать над фильмом было одно наслаждение, – вспоминает К.Худяков. – Съемочная группа опережала все графики работы. Не было проблем, сколько метров пленки в день снимать. Мы построили этот Дом, где жили герои, мы разобрали пьесу, как будто это была наша жизнь». «С вечера до полудня» – пьеса, которая, в отличие от других работ В.Розова, как-то не прозвучала на театральной сцене, а нашла свою судьбу на телеэкране. «Я очень хорошо отношусь к этой пьесе, – рассказывает К.Худяков. – Мне казалось очень интересным и нужным показать распад семьи. Я нарочно старался выбрать манеру такого подробного рассказа, как бы семейной хроники. О том, как хорошие люди испытывают страшное невезение. Вот такой не удар судьбы, а такое незамечание, когда судьба позволяет жить, существовать, но у тебя нет ничего подарочного в жизни, а если и выпадает несколько сюрпризов, то они все со знаком минус. Распад, который запрограммирован жизнью этих людей...».

Герой Филатова Ким, тренер, так и не достигший высот в спорте, вообще-то неудачник. От него ушла жена, оставив его вдвоем с сыном, который становится для него целью жизни. Больше всего на свете Ким не любит людей, которых называет «всадниками», – это те, кто, «оседлав коня, лупят во весь свой собственный карьер... и не видят, куда его лошадь ставит копыта. Куда и на кого». Герою Филатова приходится тоже делать выбор: удержаться в своей привязанности к сыну от возможности стать «всадником», распорядившись чужой судьбой. Ким отпускает сына к матери, хотя до этого решения проходит через многие испытания. Иногда он не может справиться с собой. Истерика, бунт против несправедливости жизни охватывает его. Кажется, вот именно сейчас он не выдержит и совершит опрометчивый поступок. Леонид не боится играть Кима «плохим», ему это позволяет делать крепкая драматургия В.Розова. Роль строится как бы на контрапункте действий героя и его внутреннего состояния, его отношения к жизни. Он может быть раздражительным, злым, несдержанным, истеричным, несправедливым в своих объяснениях, подозрениях, но за этим стоит человек добрый, незащищенный, любящий. В злобе он топчет портрет жены, но мы знаем, что он любит ее и ждет ее возвращения; обвиняет сына в том, что тот хочет уехать к матери, а в итоге сам принимает такое решение. Ким как бы весь состоит из противоречий. Он будет мучиться, бросаться из крайности в крайность, но, что важно, никогда не сделает зла ради своего благополучия и счастья: ему хватает любви к сыну и жене, чтобы в их судьбе не стать «всадником». Ким сыгран Леонидом на одном дыхании. Нервный, импульсивный, воспринимающий все очень обостренно, герой Филатова вместе с тем необычайно духовно сильный, цельный человек. Сочетание силы и ранимости, мужественности и душевной подвижности характерно для многих героев Филатова. Видимо, поэтому Константин Худяков увидел в нем героя Ф. Достоевского, пригласив работать над экранизацией романа «Игрок». К сожалению, замысел до сих пор не реализован.

В 1981 году режиссер и актер работают над фильмом «Кто заплатит за удачу?». Леонид пробовался сразу на две роли. На этот раз худсовет «Мосфильма» единодушно признал, что Филатов может играть буквально все и что ему очень удались пробы на положительную роль матроса. Однако в фильме Леонид сыграл роль шулера Федора, так как она больше соответствовала способности артиста чувствовать сочетание драматического и комического в образе героя. Режиссер Сергей Соловьев сказал о Филатове, что он удивительно соединяет в себе романтизм Кларка Гейбла и необычайный комизм Бестора Китона. Портрет Федора в фильме романтичен: нервный печальный взгляд из-под неизменно присутствующей в кадре широкополой шляпы, даже на дело спасения героини Федор идет в белом костюме. Есть романтический шарм и в «работе» Федора, ведь шулер – это особая каста деклассированных элементов, предполагающая ловкость и остроту ума.

Действия фильма развертываются в 1919 году, в небольшом крымском городке, занятом белогвардейцами. В нем встречаются три человека, разные по своему социальному происхождению и убеждениям: матрос, воюющий за идеалы революции, белый казак и карточный шулер Федор по кличке Фанера, Все трое объединились на время, чтобы спасти из белогвардейского плена террористку Антонину Чумак. Шулер и казак думают, что это их сестра, матрос – что возлюбленная. «Кто заплатит за удачу?» – фильм приключенческого жанра. Актеры и режиссер прямо-таки упивались ситуациями сюжета фильма, делали все легко, изящно, с юмором. Однако, как часто бывает, когда речь идет о времени революции и гражданской войны, многие застывают по стойке смирно и жанр приключенческий начинает пугать и «не соответствовать». На студии нашлись перестраховщики, приложившие все усилия к «спасению дела революции». Фильм был сильно порезан, изменен финал. От режиссера требовали более традиционных решений, конечно же, все это не могло не повлиять на художественную целостность картины, но, несмотря ни на что, фильм получился, и именно в жанре приключенческом. Легкомысленный жанр нисколько не помешал необычному взгляду, не характерному для нашего кинематографа, на события времен революции. Незатейливая история, лежащая в основе фильма, получила удивительно щемящее, человеческое звучание. Герои фильма борются не за абстрактные идеи, а за близкого им человека, взгляды которого для них не важны, прежде всего она сестра и возлюбленная, а уже потом «красная» или «белая». В своей борьбе герои объединяются, несмотря на различие во взглядах на мир и на жизнь. Для каждого из них абстракция «свобода, народ» приобретает конкретное человеческое содержание. Дальнейшая жизнь и борьба за идеи не имеют для них смысла без близкого им человека. Чем необычайно привлекателен фильм К.Худякова – утверждением ценности человеческой жизни в переломные моменты общества. Единицей исторического измерения становятся не идеи, а человек. Герой Филатова – единственный в фильме, кто живет как бы вне конкретного исторического времени, вне политической борьбы. Леонид так выстраивает роль, что в образе Федора романтический герой постоянно уживается с легкой пародией на «геройство», что окрашивает образ юмором и придает особое обаяние и неоднозначность. В похожей манере уже была сыграна роль летчика Скворцова в фильме «Экипаж» (об этой роли наш разговор пойдет несколько позже, хотя хронологически роль Скворцова предшествует работе над фильмом «Кто заплатит за удачу?»).

В первых кадрах фильма Федор изящен, ловок в своей карточной игре, но уже в следующий момент он явно не герой, каким показался в начале фильма. Облик романтического супермена тает на наших глазах. Федор не обладает особой физической силой, «коллеги» легко избивают его за предательство. Он никогда не стрелял, никого не преследовал, он жил себе в стороне от событий времени. В некоторых случаях его просто охватывает страх, но он преодолевает его, потому что его жизнь делается более осмысленной. Федор должен спасти сестру, вызволить ее из тюрьмы. При встрече с матросом он трусливо, обреченно констатирует: «Попал в историю. Ой как плохо. Ну ладно, ничего не попишешь». И первую свою «конфискацию» пролетки проводит, пугаясь своего поступка, неумело держа оружие. Однако с каждой минутой действия его становятся все уверенней, рискованней, самоотверженней. Внешний облик Федора, однозначный своей романтичностью, находится в контрапункте с внутренним образом героя. Лихость сочетается с растерянностью, грустью, с чувством обреченности, предопределенности судьбы. С образом Федора связано размышление об ответственности, о том, что время никого не оставляет в стороне. Не сегодня, так завтра оно пройдет по твоей судьбе или по судьбе твоих близких, определяя твой выбор. Федор не революционер, не коммунист, но он умирает как герой, выполняя чужой долг, ставший его собственным. Филатов удивительно просто играет в финале фильма, без излишней аффектации, имитации сознательного выбора героя революции. В своих действиях Федор спокоен и тверд. Он сделал свой выбор, потому что за этим выбором для него стояли простые человеческие чувства и привязанности, имеющие единственную ценность для него. Он как бы совершает свой шаг во имя их. Его жизнь и смерть обретают смысл, время, судьбу...

В лучших ролях Филатова утверждение героя существует одновременно с его развенчиванием, но это не есть уничтожение или отрицание, нет. Развенчание своих героев Леонид строит на иронии, юморе, пародии. Причем это не столько профессиональный прием, сколько мироощущение актера, та многомерность взгляда на мир, которая позволяет глубже проникать в существо образа, уходя от однозначности. Полифонизм роли, умение найти пропорции каждой краски, каждого голоса, наверное, и есть особый дар артиста, существо его таланта. К сожалению, очень немногие роли позволили хоть как-то реализоваться этому дару Филатова.

На 1981 год приходится еще несколько работ Леонида. Его стали снимать, приглашать, словом, заметили. Леонид снимается в фильме И. Фреза «Вам и не снилось». В чем-то эта работа была продолжением, вернее, вариацией на тему героя телеспектакля «Часы с кукушкой» и даже Игоря Скворцова из «Экипажа». Герой Филатова – тот распространенный тип современного человека, который уничтожает в себе всякое лирическое начало. «Это атавизм – следовать велению сердца», – считает он. Эмоциональная ущербность, глупость, обедняющая его человеческое общение и затрудняющая его. Для него «душа – это тоже комплекс». В итоге он отказывается от своей возлюбленной, потому что ее уровень духовного, эмоционального существования слишком высок для него. И опять Леонид в небольшой роли очень точно наметил всю гамму противоречий героя, который пытается себя преодолеть, но в силу ограниченности, закомплексованности ложными теориями не может это сделать.

Продолжается работа на телевидении. Режиссер Фоменко ставит телеспектакль «Выстрел» по повести А.С.Пушкина. Леонид играет Сильвио, а его противника барона – Олег Янковский.

Тысяча девятьсот восемьдесят первый год был необычайно насыщен событиями. Началась интенсивная, совершенно неожиданная и успешная работа в кино. Изменилась личная жизнь Леонида – актриса Театра на Таганке Нина Шацкая стала его женой. Однако это год —непростой для Театра на Таганке и, конечно же, для Филатова. Уже ушел из жизни В. Высоцкий. В связи с его смертью из репертуара театра сняли спектакли «Гамлет» и «Вишневый сад», так как никто не мог заменить Владимира Высоцкого в ролях Лопахина и Гамлета. В театре начинается работа над спектаклем «Владимир Высоцкий». С запретов на этот спектакль начнутся многие драматические ситуации, сыгравшие свою роковую роль в отъезде Юрия Любимова и в судьбе Леонида Филатова.

* * *

ЗАПИСКА НА МОГИЛУ

«– Кто из поэтов и писателей ближе вам по мироощущению, стилю, проблемам?

– Из современных советских – Ю. Трифонов, В. Распутин, Ф. Искандер, В. Астафьев, А. Битов. Одно из самых сильных потрясений последнего времени – Варлам Шаламов... В поэзии у меня много пристрастий, они достаточно путаны и непоследовательны. Если говорить только о современных советских поэтах, для меня не потерял своего очарования Евгений Евтушенко. В юности я читал его стихи взахлеб. Юношеская привязанность —Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина с ее вычуром речи, ажуром стиха. Из западных – У. Фолкнер и Г. Маркес. Ну а из классики – А.С.Пушкин и Н.В.Гоголь».

В 1982 году Леонид Филатов женился на Нине Щацкой – актрисе театра на Таганке. А через пятнадцать лет перед тяжелейшей операцией Леонида сын Нины, Денис, ставший священником, венчал их дома, так как Леня был уже очень болен.

Из интервью с женой Леонида Филатова Ниной Шацкой (март 2000года)

Мне кажется, что наша встреча с Леней, это знакомство, встреча, связь – все это из области мистики. Вообще у меня ощущение такое, что мы с Леней были запрограммированы кем-то свыше. Вот почему – сейчас объясню: во-первых, до Театра на Таганке я Леню не знала. Я слышала его песни, которые у нас пел актер Шаповалов: «Просто так», «Едут пьяные цыгане», «Оранжевый кот» и т.д. Но что это написал Леня, вместе с Володей Качаном – я не знала. Леня пришел в театр 69-70 годах без меня, а я как раз была в декретном отпуске. Он уже год проработал. Придя в театр, я увидела молодых артистов и среди них я увидела Леню, Борю Галкина, там еще несколько артистов новых, и был Леня. Ой, я не буду лукавить – я отметила про себя: какой он подтянутый, очень легкий, стремительный, и с таким цепким, пронзительным глазом. Вот очевидно там в подкорке моей зацепился, его образ, но а я так вроде бы не обратила внимания тогда на него. Но звоночек был раньше. В доме отдыха, под старый новый год... или в крещенские вечера – мы гадали. А в этом гадании как раз на тарелке сжигается газета, бумага – да? Сожженная бумага, проецируется на стенку двумя свечками. И вот когда я крутила эту тарелку, то увидела человеческое лицо с рогами и с козлиной бородой. Потом я переворачивала... переворачивала тарелку и это все деформировалось во что-то, во что-то и превращалось в щенка. А щенок кончался как бы сцепленными руками. Уже потом позднее, моя приятельница расшифровала, когда мы уже жили с Леней вместе. Она говорит – Нина, этот козел – это же козерог, а Леня по гороскопу козерог. А по году он собака-щеночек, собака, – это Леня. А вот сцепленные руки, это и есть наша жизнь. Через какое-то время я прихожу в театр после декрета, и отношения наши были, такие – «здравствуйте – до свидания». Не больше. И только однажды Леня меня пригласил очень неожиданно – в кафушку. Не то у нас была репетиция... Я не помню. И был перерыв – в час... Я была смущена, но... согласилась. Отношений, в общем-то не было таких, чтобы меня пригласить. Пошли в кафе. И тут что-то Леня мне стал читать стихи какие-то свои – про любовь. Там много всяких стихов... Я насторожилась.... А я была девушка нравственная. Вот. Мне это не понравилось. И в результате я, значит, сказала, что, мол, я замужем – как в дурных фильмах. Я замужем, вы мне нравитесь, но не более. И все. И как отрезало. И год мы с ним абсолютно никак не общались. То есть опять только «здрасьте – до свидания», у меня были проблемы домашние. У Лени тоже свои какие-то дела. И вот через год вдруг мне снится сон – я его действительно, я его не помню. Я помню, что этот сон был связан с Леней. Я проснулась, как от толчка. Сейчас я вспоминаю эти ощущения, как будто что-то должно произойти. Что-то... и я чего-то не успеваю. Я недавно формулировала для себя – вот пред тобой ворота, высокие-высокие ворота и они закрываются. Ты по эту сторону и если ты не успеешь влететь в эти ворота, то что-то произойдет. Здесь беда. И ты должна успеть. И вот я с этим ощущением встала и побежала в театр. Успеть, только успеть, успеть-успеть-успеть. И Леня. Почему? Вот Леня, Леня. Что-то должно произойти. Я вбежала в театр, там была какая-то репетиция или даже показ начальству. я даже не помню. Какой спектакль или «Живой» или похоже «Статуя свободы». Я не знаю – главное – я влетела, вот такая вся дрожащая, встала в проходе, много здесь актеров в театре толкались. Я стою, смотрю на сцену, естественно, я ничего не вижу – и вдруг меня кто-то целует. Целует сзади. В шею. Я оборачиваюсь – Ленька. Тут вот и ворота... как будто вот закрылись – я успела. Успела. Ну тут бред начался какой-то. Какие-то бессвязные слова, какие-то совершенно – я знала, или он знал... Он тоже не должен был быть в театре. Ибо тоже какой-то был толчок. И потом полгода мы встречались там, где никого не было. Мы обнимались и подолгу стояли – многим говорю – как лошади. То есть почти не говоря ничего друг другу – а стояли... может быть – я люблю тебя. Это вот тот сон. Почему я думаю, что это не просто так. Думаю, не просто так и мой первый брак. Вот надо было пройти какую-то дорожку до того, чтобы понять, что такое Леня, что такое жизнь с Леней. Я впервые почувствовала себя женщиной, любимой женщиной. Это счастье. У меня даже такое ощущение, что у меня вообще ничего до Лени не было. Как будто всю жизнь был Леня. И, в общем-то, мы с ним уже знаем друг друга тридцать лет и вот до сих пор – я надеюсь, что у него тоже такое ощущение и что – счастье. Вот я без Лени просто не представляю жизни. Абсолютно. И когда меня спрашивают – откуда ты взяла силы, когда Леня болел Я думаю, когда перед тобой стоит вопрос жизни и смерти, когда... конечно, любой человек выбирает жизнь. А Леня для меня это жизнь, это воздух. Я без него не могу. Без каждодневных вставаний по утрам вместе, без говорильни бесконечной обо всем абсолютно... Я счастлива.

... Конечно, все познается в сравнении... Вот не могу не рассказать, что за мой предыдущий брак, я не имела... была обделена вниманием и никаких ни подарков, ничего я не имела за пятнадцать лет совместной жизни. Только Рубик-кубик – подарок по-моему на день рождения. А Леня, когда мы познакомились с ним уже снимался, он ездил... на гастроли ездил, на съемки – за границу, когда мы с сыном были совершенно раздеты, совсем плохие были, нищие. Когда Леня приехал первый раз и привез ворох всего – чемоданы всяких и милых женских штучек-дрючек, и просто одел – действительно, с головы до ног нас. Одел с сыном. И когда он вытаскивал каждую вещичку из чемоданов, и когда я примеряла эту каждую вещичку, вертелась перед зеркалом. Это было такое! Это было такое счастье. Я видела, как Леня на это реагировал и сын тоже. Как они улыбались. А я плакала. У меня просто случился шок. Истерика. Потому что я никогда не имела внимания. Я в стоптанных сапогах ходила, в какой-то... шапочке детской с ушками, с помпоном. Все таки я уже была в возрасте и на улице уже меня стали узнавать, как актрису театра на Таганке. И конечно, Ленина широта меня потрясла. Для меня это было богатство – такое богатство. Там какие то тряпки, какие-то плащи, пальто, кофты какие-то неимоверные... И вот это с каждым почти приездом. А второй случай – это когда мы с Леней не могли вместе справить мой день рождения. Леня уезжал на съемки, а я тоже откуда-то приезжала – не помню. И когда я вошла в комнату, в дом – я увидела всю комнату, все было осыпано розами. И опять же какие-то подарочки милые, какие-то духи, косметика... очень красиво все было. И много-много роз. Очень много. Ну, вот это тоже такое – потрясение. Я думаю – не каждому так – дарят, а Леня умел делать подарки и мог делать меня счастливой....

Я конечно не хотела бы об этом говорить, о болезни Лени, я хочу об этом забыть и чтобы Леня это забыл – все забыто. Все сейчас нормально, абсолютно нормально. А то, что было – это было. Не надо помнить – это очень плохо. Когда помнишь плохое. А было действительно тяжело, очень тяжело на протяжении уже многих лет... И когда у него отказали почки, весь организм был отравлен и Леня даже ночью не мог перевернуться с боку на бок и когда мне приходилось ставить часы на ночь на два часа, на четыре часа, на шесть – иначе если я не проснусь, то я могу потерять Леню, т.е. даже такое вот было, потому что давление злокачественное и может так подскочить. Масса была реанимаций – 5-6 раз у Лени. Было очень тяжело. Но мы выдержали. Леня очень мужественный человек и... Он молодец. Я поражаюсь его мужеству, терпению... Но братец ленивый. Очень ленивый. Вот сейчас он нормально бы бегал, ходил – он ленится, ленится. Не гуляет, не ходит. Мышцы ослаблены. А решение об операции – тут я настояла. Потому что Леня – он ходил на диализ и у него вначале было какое-то улучшение, небольшое улучшение, а потом все хуже, хуже и хуже. Я понимаю то, что лучше не будет. А врачи даже боялись делать операцию, потому что он совсем слабый. И я настояла. Я говорю – сделайте операцию. Я всю ответственность беру на себя. Никто не брал ответственность. Никто. Я говорю – я отвечаю, что все будет нормально. И тем более я чувствовала, я рыба по знаку зодиака, я интуит и я знала, что все будет нормально. Как бы плохо вот ни было. И вот сделали операцию. И все – слава Богу. Я сама действительно объездила семь церквей. Поставила везде свечки, помолилась и... А почему я объездила? Потому что когда я его привезла на операцию – там была часовенка у нас в центре – часовенка на первом этаже. И как раз в этот день она не работала. Быстро-быстро его повезли на операцию, а я быстро-быстро поехала поставить свечки, помолиться. Вот и дома сижу, жду у телефона результата операции. Понятно – мое состояние, наверное – да? Я пригласила подругу, потому что не могла быть одна. И вдруг звонок. Звонит Ярмольник. Говорит: Нина – все в порядке. Ой!.. Ой, это вообще не перескажешь. Ой! жуть! Но это было такое счастье! Я не могу говорить...

Конечно, театр мне пришлось оставить. Я не могла не бросить. Потому что я в другом случае могла просто Леню потерять. Сейчас это уже три года, три сезона. И я надеюсь вернуться, потому что я уже могу его оставить на три-четыре часа, может быть даже чуть-чуть побольше. Я уже спокойна. Очень надеюсь, что скоро вернусь в театр.

Из интервью с Дмитрием Золотухиным (март 2000 года)

– Когда пришел Леня, он заставил меня заниматься спортом, научил подтягиваться, отжиматься. Я отжимался больше всех. На мои 90 килограммов подтягивался 28 раз. Это самое яркое воспоминание...

Леня заставил меня читать книги. Причем главным основанием для чтения были как раз девочки, в которых я влюблялся. Он мне говорил, что я буду им неинтересен, если я буду мало чего-то знать, что говорит один-два вечера – и все. Он приходил каждый день, каждый вечер в мою комнату и мы с ним подолгу разговаривали обо всем: об искусстве, литературе, о религии. Я готовился стать режиссером, поступил даже во ВГИК, хотя не без его поддержки, проучился там два года и ушел. Почему же ушел? Я ушел из ВГИКа, потому что пришел в церковь. Хотя прямо эти два момента не связаны. Я не могу однозначно сказать, что именно из-за этих разговоров произошло – то, что я ушел из ВГИКа, скорее – вопреки все-таки ему. Эти разговоры были направлены на более глубокое осмысление действительности, художественной реальности, видимо, вообще искусства. А на меня они повлияли прежде всего бытийно. Я пришел в церковь..., но Леня не одобрил мой выбор. Да, по-моему до сих пор не одобряет.. Конечно, в качестве искушения очень хотелось бы снять фильм, но одно дело мое желание, а другое возможности. Это желание на уровне чего-то такого... ностальгического. Леня в меня вживил любовь к кинематографу. Я люблю кино. И это мне между прочим, в чем-то мешает... По совести возвратиться в кинематограф я бы не хотел, ну а, если так можно выразиться по чувственной ностальгии хотелось бы снять фильм. Леня для меня прежде всего не писатель, не актер. Он для меня родной человек, которым я привык гордиться... с тех еще пор, когда не понимал, что в общем-то гордиться кем-то, своими родителями – это в общем-то не... большая доблесть.... Леня сделал для меня в жизни то, что делает родной отец, на ноги меня поставил...