Утром гринписовец самостоятельно поднялся пораньше, затопил печку – это мы поняли, когда проснулись – и занялся мясом. Причем с удовольствием – лицо, когда попал нам на глаза, светилось благородной улыбкой, в предвкушении наслаждения. В столовой долго шептался с Варей, и та ему поддакивала, утвердительно кивала головой.

«Вместо ужина у нас шашлык будет», – присел к нам с Докой за столик, – «Варя днем мясо замаринует – я его в домике оставил, порезанное», – сообщил с важным видом, на нас не глядя, и подвинул к себе поближе миску. Мне и Доке оставалось лишь улыбнуться.

Пару часов в карьере я проработал в обычном темпе, потом начал поклевывать носом, а на перекурах глаза уже непроизвольно закрывались. Ночной недосып вылезал наружу. Владимир пытался меня смешить, но это у него плохо получалось, вернее, мною не воспринималось положительно, и он наконец махнул на это дело рукой.

«Ты где-нибудь присядь, покимарь с часок», – предложил последний вариант, – «и мне мешать перестанешь, и тебе полегчает».

Я уже подумывал согласиться, все равно прока от меня никакого, но здесь в карьер влетел Дока, на повышенной скорости.

«Руду из палатки увезли утром!» – проорал громко, заставив меня очнуться от сонного наваждения, оглянуться и убедиться, что никого лишнего поблизости нет.

«И что, мы теперь должны от радости в лезгинку пуститься?» – не разделил Владимир оптимизма технаря, и повернулся ко мне, – «Деньги то не мы, а они за золотишко поимеют!»

«И срок лет по десять каждому!» – продолжил его Дока, – «Спеклись, голубчики, вернутся – я у шофера выпытаю, куда руду увезли. Так что», – обернулся ко мне, – «готовься, к Михаилу в Мирный погоним!»

Михаил – наш с Докой друг, местный опер. Которому можно рассказать и о двух смертях в артели, с представлением места захоронения одного из погибших, и о теперь вот украденной руде, и о тех, кто во всем этом повинен. В прошлом, мы с Докой несколько раз по воле обстоятельств успешно помогли ему в раскрытии нескольких похожих преступлений, надеюсь, что поверит нам и в этот раз.

Слова Доки взбодрили меня не хуже хорошей физзарядки, теперь верному компаньону по расследованию криминального дела желательно показать, что сейчас излишняя торопливость только повредит:

«Вначале нужно узнать, куда руду повезли. Потом один туда сгоняешь, и убедишься, что мешки с камнями лежат там точно. Мы должны быть на сто процентов в этом уверены!»

«Сгоняю», – Дока без возражений принял мой вариант, и не мог не улыбнуться, потому что его друг, на золоте зацикленный, так глубоко и с таким сожалением вздохнул, что негативное его отношение к нашим предполагаемым действиям не нуждалось в словесной расшифровке.

Дока как в карьер прибежал, так из него и улетел на пятой скорости. А Владимир до конца работы без конца вздыхал, демонстрировал на лице то обиду, то неудовольствие, и с разговорами ко мне не лез, хотя я поболтать был не прочь –впасть в очередную дрему принесенная Докой новость не позволяла.

После работы домик встретил удивительной чистотой, покрытым скатертью (или чистой материей) столом с расставленными на нем стаканчиками, мисками, ложками. И двумя улыбками: Варюхи, и Чапы с талантливо подстриженной мордой. Сидели они на моей кровати рядышком, как друзья неразлучные. Собачухе я с укором покачал головой, показал рукой, где его место – уж никак не на кровати. А Владимир с сияющей физиономией подскочил к женщине, и заключил ее в объятия, да так крепко, что та запищала.

«Радость ты наша!» – Владимир раскачивал ее из стороны в сторону, – «Что б мы без тебя делали! С кем бы по душам разговаривали!»

Варя наконец из объятий вырвалась:

«Медведь!» – это она мучителю, но с улыбкой, – «Шашлычницу давай разжигай!» – и уже для меня, – «Чуть не задушил!» – скосила глаза на Владимира, – «Пора бы жене его навестить, Вон как на баб бросается!»

Здесь очень к месту появился Дока, серьезный до невозможности. Заметил улыбки на лицах всех присутствующих, но свою к ним не прсоединил.

«Все развлекаетесь!» – бросил в сторону Владимира, а мне махнул рукой – предложил из домика выйти. На улице, убедившись, что дверь в жилище закрыта, шепотом доложил:

«Я втихаря в палатку заглянул. Так вот: раньше там мешки пробные лежали, наковальня и инструмент камни колотить. А сейчас все лишнее убрано. И даже подметено чистенько. Руды осталось – совсем мало!»

«Ты что, в палатку и раньше заглядывал?» – поинтересовался для начала.

«Заглядывал», – подтвердил Дока, глядя себе под ноги – «ее ж нужно было постоянно под контролем держать», – теперь уставился на меня, – «Тебе не кажется, что делишки с рудой они сворачивают?»

Если сворачивают, то надо думать, начальник, Николай Игнатович, дал «бандюкам» команду закругляться. Печально, команда эта говорит о приближающихся более важных событиях:

«Дело еще хуже», – Доке, как надежному партнеру, я мог сказать всю правду, – «То, что в палатке они прибрались – означает одно: артель на днях работу заканчивает, а мы об этом ничего не знаем». Дока прошептал в сторону:

«Вот же гады!» – а я для него продолжил:

«Теперь и нам нужно поторопиться. Машина вернется – сразу у шофера узнаешь, где они руду разгрузили. И как хочешь, а смотаться туда, проверить, ты должен немедленно. Повод найди, хоть специально какой-нибудь агрегат поломай!» – последнее я предложил, конечно, так, для красного словца.

«Повод найду», – Дока ни на секунду в этом не усомнился. Оставалось напомнить об в данный момент обязательном:

«Владимиру – ни слова. Узнает, что артель вот-вот закроется, и в разгон пойдет, в ту же палатку ночью полезет!»

«Само собой», – подтвердил общее наше мнение, и мы повернулись в сторону входной в домик двери. Потому что она задергалась, приоткрылась, и появился улыбающийся Владимир, с коробком спичек в руках. Разжигать в шашлычнице саксаул.

Через полчаса вокруг домика витали завораживающие ароматы, вдохнуть их выползали из своих жилищ соседи, наиболее отважные подходили к шащлычнице поближе, гипнотизировали готовившийся продукт в надежде на телепортацию его части в собственные руки. Пришлось каждого, потерявшего над собой контроль, награждать шампуром, выслушивать благодарность и восхищение нашими охотничьими способностями. Одно успокаивало: мяса Владимир нарезал с избытком, и при всем желании нашей компанией уничтожить его было невозможно.

Праздник растянулся надолго, но сидели в домике тихонько, две бутылки вина выпили с осторожностью, и даже после них голоса не повышали. Единственную женщину веселил в большей мере Владимир, я старался его поддержать, а Дока вид имел серьезный, наверное обдумывая предстоящую разведывательную операцию.

Наконец пришло время сворачиваться, я пошел проводить Варю. И помня недавние слова Владимира о моем невнимании к подруге, постарался сделать все, что бы ее успокоить. Поработать пришлось как никогда.

Машина, на которой Милочкин повез руду неясно куда, вернулась в лагерь на следующий день к обеду. Саму ее я не видел, но главного «бандюка» застал в столовой. Вдвоем с Владимиром заняли столик, через пять минут к нам присоседился Дока.

«Видишь?» – толкнул я его локтем, имея ввиду сидящего здесь же Милочкина.

«Я уже с шофером побалякал», – доложил напарник, – «только ничего для нас хорошего, этот гад (Милочкин) хитер как лиса. Он водилу в Мирном оставил, а сам с рудой смотался, непонятно куда!»

Видя, что сейчас и Владимир в разговор вступит, он же пропустить такой случай не может, я обоих предупредил:

«Все, молчим до вечера!» – и уткнулся в свою тарелку. Ребята меня поддержали действием, даже Владимир – раскрыть рот и что то ляпнуть лишнее совсем не к месту не решался.

Вечером у нас был военный совет. Для начала посвятили Владимира в последние события: «бандюки» закругляют дела с рудой, а следовательно, получили на это приказ. Который свидетельствует, что артель закрывается. Владимир аж побледнел, так на него подействовала новость – надеяться на золотишко для института больше не приходится.

Теперь нам нужно узнать, куда Милочкин увез руду, предварительно высадив в Мирном шофера. Первым напрашивался вопрос: как далеко от Мирного увез. Дока на него частично ответил:

«Шофер по поселку шатался четыре часа – так мне сказал. Потом Милочкин вернулся, пустой. Значит, от Мирного отъезжал не дальше, чем на сто пятьдесят километров»

«Ближе», – уточнил я, – «машину разгружать пришлось, а это не самосвал, делалось вручную».

«Час на разгрузку выкидываем», – предложил Дока.

«Не час, а два», – мрачно бросил Владимир, на которого другие уже перестали обращать внимание, ввиду его подавленного душевного состояния, по поводу закрытия артели в ближайшее время, – «нужно с кем-то на месте договориться, подписать бумаги. Перекусить с пивком»

«Тогда разгрузился (Милочкин) от Мирного километрах в семидесяти-восьмидесяти», – Дока посмотрел на меня, – «Что от нас на таком расстоянии, где могут дробилки быть?»

«Пионерный точно», – высказал я свое мнение, и ребята кивнули в согласии, потому что других подходящих поселков в радиусе восемьдесят километров больше и не было.

«Как хочешь, а завтра в Пионерный мотай!» – предложил Доке, – «Найдешь, где у местных геологов камералка, рядом с ней должны быть лаборатория и цех дробления проб. Там с рабочими и поговоришь».

Дока выслушал, с серьезным видом, мотнул головой в согласии.

«В магазины заскочи, может, спиртное найдешь», – напомнил Владимир, – «Не знаю как у вас, а у меня душа болит, после всех этих новостей. Боюсь сорваться – руда то в палатке осталась, как бы бесхозная», – намекнул, что теперь можно ею заняться. Дока приятеля обнадежил:

«Милочкина с компанией прижучим – некому будет в палатке с камнями возиться. Вот тогда и поработаешь от души, мешать тебе будет некому, а мы на это дело глаза закроем!» – и хитро мне подмигнул.