Но полюбоваться в назначенное время чистым золотом не пришлось. Осмотрев банку с бурой жидкостью, в которую превратилась кислота, Дока решил от операции по ее сливу и промывке осадка воздержаться.

«Оставим до вечера. И перельем эту дрянь в другую банку, туда же сегодняшнюю отмывку высыпем. Кислоту экономить надо, а эта», – имел ввиду уже отработавшую, – может еще что-нибудь и растворит».

Возражать не стал, и мы, загрузив Урал очередными мешками, покатили к месту налаженного производства. Опять без Чапы, к его глубочайшему возмущению.

На этот раз отмывка прошла быстрей – был уже определенный опыт. Когда работу закончили, а солнце стояло еще высоко и торопиться было некуда, Доку потянуло на разговоры.

«Давненько мы на охоте не были», – начал с любимой темы, – «а пробежаться можно, вон сколько сайги рядом шляется!»

Действительно, вокруг на сколько хватало глаз, гуляла сайга в грязно-белом зимнем одеянии. И добыть ее, с нашим опытом, было проще некуда. А потому у каждого дома по разделанной туше лежало, и прибавлять к ней еще по одной было не к чему. Поэтому на призыв напарника я не ответил, и он тему решил продолжить:

«На охоту меня приглашают».

«Приглашать зачем? Сайга кругом, чуть ли не из дома стрелять можно. Или клиент не охотник, надеется, что ты ему животину добудешь?»

«Не, на озеро приглашают, на уток», – давненько мы с Докой их не пугали, все не находилось время, – «Северная сейчас прет, а у кента место есть, где ее навалом, и лодка, большая деревянная. Можно съездить, утятиной побаловаться на праздники», – на носу маячили ноябрьские.

Я не против побывать на официально разрешенной утиной охоте, считавшейся у нас развлечением, отдыхом на природе. А как по другому? К озеру тебя подвезут, на лодке к нужному месту тоже. Сиди, стреляй, водочку пей и с соседом разговаривай. – какая ж это работа!

«Меня прихвати, если можно».

«Тогда едем», – Дока кивнул головой, – «сегодня вечером позвоню, договоримся о дате», – и мы начали собираться.

А во дворе дома нас ожидала взволнованная Ниночка. Приходил мужик, чуть ли не силой пытался проникнуть в погреб. Перепугал красавицу до умопомрачения – она уже муженька представляла на зоне, тощим, голодным и с выпавшими зубами. На ее страстную речь, что теперь нас посадят и она умрет с горя в одиночестве, Дока не менее страстно начал уверять, что ничего с нами не случится и одну ее он никогда не оставит. Но поинтересоваться, кто это был за мужик и удалось ли ему в погреб заглянуть, не догадался. Пришлось в разговор встревать мне. Ниночку я осторожно взял за ручку, которой она вцепилась в своего ненаглядного, и слегка потормошил:

«Мужика раньше видела? Может наш, партийский, и сюда приходил по делу?»

Ниночка замерла на секунду, потом повернулась ко мне:

«Где-то видела», – задумалась на недолго, – «большой такой, и страшный! Все «мать твою», да «мать твою» через слово вставлял!»

«Так это Шарпан!» – определил Дока, – «В партии компрессорщиком работает, канавы под взрыв обуривает!» – женушке начал улыбаться, – «Мужик отличный, наверное по делу к нам забегал!»

«Может и отличный», – Ниночка озабоченно вздохнула, – «только у вас там», – кивнула на погреб, – «такое лежит, что я чуть в обморок не упала! Вдруг мужик из милиции?»

Ниночку мы как могли успокоили, немного рассмешили, после чего она пригласила нас поужинать. Дока, не знаю и откуда – в магазинах спиртным давно не пахло – материализовал бутылку непрозрачной дряни, и мы отличненько посидели, с нагуленным за день аппетитом. Ниночка от нас в выпивке не отставала, снимала остатки недавнего стресса. Но не совсем это у нее получилось, потому что несколько раз повторяла одно и то же:

«Ой, как боюсь, мальчики! Вдруг кто-то догадается, чем вы в погребе занимаетесь! Дело то подсудное!»

В таких случаях Дока бодро отвечал:

«Не боись, все о-кей будет!»

А я начал подумывать, как бы безопасность нелегального производство повысить. Пока в голову ничего не приходило.

После ужина нам с Докой оставалось провернуть еще одно дело: из одной банки слить в другую остатки кислоты, засыпать в нее стакан отмытого сегодня материала. А осадок первой промыть, просушить, взвесить и оценить на глаз качество работы. И пока Ниночка мыла посуду и убиралась, этим занимались.

Отмытый желтоватый осадок Дока просушим на жестянке, после чего его взвесили: двадцать пять грамм чистого золота. Ого-го! Дока ссыпал его в пузырек, в котором два грамма уже было, вдвоем пошли показать продукт хозяйке.

«Так мало?» – с удивлением на нас посмотрела, – «И это за день работы?»

По своей настырности, к такому вопросу я был готов давно. Просмотрел старые газеты, приобретенные в городе, когда последний раз ездил туда проведать жену, нашел в одной из них курсы валют по отношению к рублю. И успел в уме подсчитать, сколько рублей получит каждый из нашей троицы – я, Дока и Владимир, – если отмытое за день золото реализовать. Получалось, что я получу половину бывшего моего месячного заработка как старшего геолога партии. Сумасшедшие деньги! Больше, чем получилось в артели! И когда я Ниночку, а заодно и Доку просвятил: «Через месяц каждый из нас по новой машине может приобрести», – поначалу никто и не поверил. Пришлось привести расчеты на бумаге и убедиться еще раз, что деньги великая сила: Ниночка забыла о недавних страхах и расцвела как роза, уже фантазируя, как деньгами распорядится. А Дока вальяжно развалился на стуле, демонстрируя свою значимость как добытчика не только необходимого для жизни продукта, а и денег.

Впрочем, долго кайфовать им не пришлось: раньше времени заступать на ночную смену прибежал Владимир. С горящими глазами, и желанием узнать, сколько же получилось золота во вчерашней отмывке. Оценив праздничное настроение встречавших, обвел всех взглядом маньяка, и выдавил одно слово:

«Ну?»

Ниночка, напуганная сегодня второй раз, теперь видом нашего коллеги, затихла и постаралась раствориться, исчезнуть из вида. Дока же важно со стула поднялся, прошел в соседнюю комнату и вернулся с драгоценным пузырьком в руке.

«Здесь твой двухнедельный заработок как геолога», – потряс пузырьком возле носа гостя. Реакция того оказалась мгновенной и непредсказуемой – непостижимым образом пузырек оказался в его руках. Как завороженный, начал его вертеть, рассматривать содержимое на свет, что то для себя шептать.

Не сумевшая сдержаться Ниночка в испуге затрясла руками и что то пыталась сказать возмутителю спокойствия, Дока же поначалу опешил, похлопал с открытым ртом глазами, и наконец из ступора вышел:

«Ну ты даешь!» – это он Владимиру, – «От золота крыша едет!» – повернулся ко мне, – «Теперь будем ему только издали показывать, что б не чокнулся окончательно!»

«Пузырек у него отберите!» – пискнула Ниночка, – «Пока все не рассыпал!»

Пузырек отобрали, но Владимир долго еще сидел с оловянными глазами, что-то про себя бубнил, качал головой, поцокивал языком. Наверное прикидывал, хватит ли незаконного заработка на хлопоты по устройству дочери в институт. Пришлось предложить ему срочно идти к месту работы – в погреб – и не смущать остальных нелицеприятным видом.

На следующий день «страшный мужик» навестил Доку еще раз – появился рано утром, когда мы загружали в люльку Урала мешки. Хорошо, что Владимир давно смену закончил. Иначе б мы точно спалились: Шарпан первым делом кинулся к погребу, убедился, что на двери замок. И только после этого подошел к нам, когда Дока лихорадочно застегивал на люльке брезент, что бы скрыть под ним мешки с дробленкой.

«Здорово, мужики!» – расплылся в улыбке.

«Чего надо?» – с мрачным видом поинтересовался Дока, которого этот тип однажды чуть не лишил зрения. Дело было на утиной охоте, любителем которой Шарпан был не меньше нашего, но относился к разряду одиночек. Устраивался всегда от других подальше, и всю ночь сидел напротив подсадных резиновых уток, ждал, когда к ним прилетит утка живая. То-есть, в самом важном этапе охоты – приготовлении и уничтожении вечером кондера не участвовал. На этот же раз Дока решил посидеть с ним в темноте часок, посмотреть, действительно ли живые утки к подсадным садятся. Устроился в сторонке, посидел, и уже собрался уходить, по времени в основной компании кондер должен был быть уже готов. И тут с его стороны к Шарпану подлетела утка, которую тот не столько увидел, сколько услышал. Дробь прошумела рядом с Докой, и это его не удивило – так на охоте частенько бывает. Но этот Шарпан, заряжая патроны, вместо войлочных пыжей употреблял самодельные, лично вырубленные из листа сухой штукатурки. Которые наверное еще в стволе рассыпались в порошок, разлетавшийся намного шире дроби. Доку хлестнуло по верхней части тела, в том числе по глазам. Пришлось долго их промывать, и с неделю они были красными как у рака. С тех пор Дока при Шарпане не улыбался, демонстрировал нежелание даже разговаривать, хотя в его отсутствии инцидент вспоминал с улыбкой. Сейчас его показная серьезность больше объяснялась попыткой гостя прорваться в погреб.

«Да ладно тебе!» – похлопал Шарпан Доку по плечу, мне же пожал руку, – «Кто старое вспомнит – тому глаз вон!» – это он о злосчастных пыжах из сухой штукатурки, – «Просьба у меня к тебе!»

«Это ж какая?» – поинтересовался Дока с ехидством, – «Еще раз под твои пыжи подставиться?»

«Не, другое!» – расплылся гость в улыбке, но тут же принял серьезный вид, – «Хочу на зиму солонину из сайгачатины заделать, пока она тут пасется. Сами знаете, что сейчас в магазинах, мясом и не пахнет. А жить надо», – и этак показушно вздохнул.

«Ну и заделывай, мы то при чем! – на счет солонины мы с Докой пока не задумывались.

«Хранить негде», – Шарпан вздохнул еще раз более жалостливей, – «а у тебя погреб есть. Может, бочку разрешишь в нем на зиму поставить?»

Безотказный на просьбы Дока только открыл рот, но не знал что и ответить, простым работягам отказать он не мог почти во всем. Но и пустить в погреб, при наших делах, тоже не мог. Спасать ситуацию пришлось мне:

«Какая солонина!» – это я Шарпану, – «Погреб один раз менты уже проверяли, сайгу в нем искали, Думаешь, на этом успокоятся? Ты что, спалить нас хочешь? Не представляешь, какой штраф ему», – кивнул на Доку, – «за твою бочку выпишут?»

«Что-то об этом не подумал», – гость почесал у себя за ухом, – «я и забыл, что они и у меня гараж проверяли!»

«За домом яму выкопай, для бочки», – Дока прорезался, – «барахлом сверху прикроешь от собак, всего и делов».

«Спасибо мужики, что надоумили», – пожал Шарпан нам руки, и не мог не поинтересоваться, наблюдая рядом Урал, – «а вы куда намылились?» – и несколько раз качнул люльку.

«На охоту, куда ж еще», – твердо ответил Дока, как бы ненароком оттесняя гостя от мотоцикла, что бы тот не вздумал поинтересоваться, что же лежит в люльке.

«Ну тогда ни пуха ни пера!» – помахал нам рукой, и рысью побежал в направлении своего дома, наверное копать яму.

«Хороший мужик», – оценил его Дока, – «поменьше б только лез не в свои дела», – последнего Шарпан точно не заслуживал. Хотя, как чуть позже окажется, на дальнейшую судьбу нашей незаконной деятельности повлияет кардинально.