Замкнутый круг

Дни незаметно летели в работе. Уже давно выпустили из милиции Валеру, и вместе с Верой и общим имуществом они поселок покинули, по их же просьбе перевелись в другую партию, из чего все сделали вывод, что парочка помирилась. Дай бог им счастья и если не любви, то терпения и дружбы на новом месте. Я, да и ребята мои, не смогли с ними попрощаться, потому что об отъезде накануне никто ничего не знал, а в пять утра понедельника мы уже ехали в поле.

Я ждал четверга – очередного камерального дня, на который отложил и неприятный разговор с Коваленко, и поездку в Мирный к Михаилу Новикову. С этими запланированными встречами, как мне казалось, можно не торопиться, ничего нового для меня они не давали. Всего-то поставить на место зарвавшегося шофера, да удовлетворить любопытство по поводу возможного причастия к преступлению Горюнова В.Н. Дни проводил в поле, а после работы думал о вещах приятных: рыбалке, охоте, огороде. И совсем неожиданным был голос нашего экономиста в коридоре камералки – он дождался нашу машину и выскочил на крыльцо встретить меня вопросом:

"Юра, ты когда отчет думаешь сдавать? Время уже!" – напомнил, что в конце месяца руководители групп, участков делают отчеты, разные по содержанию и состоящие из двух частей. Первая всегда геологическая. Лично я должен в несколько туманных выражениях донести до руководства, что проведенные за месяц работы в какой-то мере приблизили партию к выявлению очередного рудного объекта. Причем в прогнозах и обещаниях должен знать меру. То-есть, пока ничего определенного, конкретику желательно оставить на потом, для отчета за весь текущий год. Вторая часть экономическая. Я должен привести в цифрах объемы выполненных за месяц работ: выкопанных кубов канав, погонных метров дудок, квадратных километров геологических съемок, и т.д., выбранных по предворительно составленным нарядам и обобщающим ведомостям. И согласно этим объемам, партии выделят денежки, часть которых пойдет на зарплату. Не дай бог что-то недовыполнить, неприятностей не оберешься.

Экономиста я конечно обнадежил: прямо сейчас все нужное собирать и начну. Но ощутил и досаду – делать отчеты никто не любил, считал их пустой тратой времени. А я и другое вспомнил: в субботу должен отвезти жену и сына за тридцать пять километров к рейсовому автобусу из поселка Солнечного в областной центр. На самую жару все в партии стараются детей отправить в места позеленее и попрохладнее, вот и повезет жена наше чадо к самолету на рейс до Москвы. Там его встретят дедушка и бабушка, и отвезут еще на триста километров, в маленький зеленый районный городок. До начала школьных занятий, когда операция по транспортировке повторится в обратном направлении.

Но и это не все. Не успел зайти в комнату, как тут же появился Игорь Георгиевич, наш главный геолог. И попросил пройти к нему в кабинет. Там предложил мне стул, сел рядом и не с обычной серьезностью, а весело и с хитринкой предложил:

"Ну, давай рассказывай, как дела!"

Понял – не работой моей Игорь Георгиевич интересуется, это прелюдие к другому, пока мне непонятному. Но начальник спрашивает – нужно отвечать. Сейчас это не сложно, никакой руды от меня в данный момент не ожидается:

«А что говорить? Нормально! В породах разобрались, коллекцию на участок эталонную собрали. Теперь бегай, камни сравнивай, да фотоплан рисуй. Пока никаких проблем.»

"Вот и хорошо!" – Игорь Георгиевич откровения мои принял с удовольствием, – "Теперь ребята могут и без тебя недельку поработать!" Поднял руку и поторкал в мою сторону указательным пальцем, наверное, чтобы следующее получше дошло: "Одни!"

"Как это одни?" – выразил удивление, уже поняв, что меня куда-то собираются спровадить. Не дай бог в командировку, да еще с нудным докладом на переодических у геологах сборищах по обмену опытом. Но высказал нереальное к желаемое:

"А меня что, в отпуск выгоняете?"

Игорь Георгиевич мгновенно улыбку погасил и посмотрел мне в лицо с показным удивлением – как это можно думать об отпуске в разгар полевого сезона, когда каждый человек на счету? Но высказал личное мнение мягко и корректно:

«Понимаю, давно ты летом не отдыхал. Могу только посочувствовать», – здесь он решил перейти к делу, и уже с серьезным видом посвятил в появившуюся проблему, – "Завал у нас. А точнее – в отряде."

Отряд за сто с лишним километров от партии организовали весной, на абсолютно новых, неизученных площадях. В перспективе туда мы двинемся с поисковыми работами лет через пять. Сейчас же требовалось понять и доказать, что смысл движения есть. Но "завал" в только что начатых работах у меня в голове не укладывался. Конечно, удивился:

"Что там завалить можно? Детальных работ нет, бегай по горкам, отбирай образцы да пробы – всего и делов. Руду-то от них никто не ждет!"

"Какую руду!" – Игорь Георгиевич махнул рукой, подчеркнув невозможность подобного, – "Они с породами разобраться не могут! Рисуют абракадабру! Посмотреть – нет ни логики, ни идей приемлемых!"

Он немного помолчал, бумаги на столе потрогал, на них глядя. Поднял глаза на меня:

"Придется тебе на недельку съездить, больше некому. У Николая (это который Матвеев) руда идет, от нее на день оторвать человека нельзя. А твои гаврики перебьются. Сам говорил, что у вас сейчас почти отдых," – я открыл рот, что бы возразить насчет "отдыха", но Игорь Георгиевич замахал рукой, – "Ладно, ладно, это к слову. Думаю, нужно там со всеми геологами дня три побегать, определиться что же нужно выделять и прослеживать, и дать породам общие для всех названия. У них пока у каждого свое, вот и рисуют вместо горизонтов яйца! Проследить толком ничего не получается!"

Не ожидая ответа он поднялся, подошел к полкам на стене и начал перебирать на одной из них бумаги. Нужное нашел, вернулся к столу и разложил между нами геологическую карту площади, куда я должен отправиться. Незаметно втянул меня в обсуждение уже определившихся проблем и неясностей, с чем мы с пол часа и просидели.

"Не переживай," – посоветовал, когда я уже стоял у двери, собираясь кабинет покинуть, – "Накупаешься до одури. У них бассейн естественный, только ради него можно недельку пожить."

От главного геолога уходил в настроении не радужном. На завтра камералки не получалось, нельзя же считать настоящим делом составление примитивных месячных отчетов. Это типичная отписка для "дяди", всегда нудная, нелюбимая и к тому же в один день не укладывающяяся. То-есть, и в пятницу придется тем же заниматься. И дай бог к концу дня закончить, составленные бумаги кому положено вручить и со вздохом облегчения поставить на нелюбимом занятии крест.

В субботу я тоже при деле – должен везти жену и сына к остановке на областном шоссе, к рейсовому автобусу на город. А а понедельник уезжаю в отряд и неделю там пробуду. Если, конечно, не оставят на вторую, что вполне вероятно. То-есть, работой обеспечен надолго. И получается, что не раз откладывающиеся встречи с шофером Коваленко и Михаилом Новиковым я могу осуществить или завтра, либо забыть о них на неопределенный срок.

Нет – решил для себя – тянуть нельзя. И к пол пятому утра побежал в гараж, потому что только там в это время мог увидеть Коваленко и поговорить с ним тет-а-тет.В гараже в такую рань всего несколько шоферов. Каждый занят машиной: проверить бензин, масло, колеса; наполнить водой битон в салоне, там же пару ведер вылить на пол, чтобы при езде пыль и песок в воздух с него не поднимались.

Заметив меня, Коваленко насторожился и дела продолжал, искоса поглядывая в мою сторону. Я подождал возле машины, пока он все не закончил, и одновременно с ним полез в кабину, вроде как собираясь подъехать к камералке, а может и дальше в поле. Сейчас самое время, и я начал:

"Так, Коваленко, слушай внимательно и не перебивай," – это я говорил, глядя из кабины вперед, потом повернулся к шоферу, продемонстрировал твердый взгляд, – "Понял?"

Коваленко успел положить руку на ключ зажигания; сейчас ее с него снял, быстро обернулся ко мне с заметным испугом:

"В чем дело?"

"Дело в том," – продолжил я, все так же твердо на него глядя, – "что у нас в партии никому не дано право уводить взрывчатку и детонаторы, а…"

"Какую взрывчатку!" – перебил меня, заметно побледнев и не дав предложение закончить, что в понимании любого косвенно подтверждало его причастность к хищению, – "Где я мог ее своровать?"

Теперь я не заставил ждать:

"Говорил же, чтобы не перебивал!" – и он замолчал, – "Так вот, украл ты у Славы в прошлом году, а в этом вместе со Спиридоновым использовал на карьере! Надеюсь, он то сообщил тебе, что заезжал я туда на мотоцикле?"

"Какой карьер, какой мотоцикл!" – Коваленко заговорил с явным испугом, но я не дал ему возможности высказаться:

"Уверять себя в невиновности будешь после, когда уйду. А сейчас слушай. Это корешь твой посчитал, что я от карьера в партию поехал и его не видел. А я до первой сопки, потом пешком вернулся и наблюдал, чем он занимался. И палатку его нашел, с шашками аммонита. Теми, что ты у Славы украл!"

Я начал паузу, наблюдая как на лице у него все ярче проявляется испут: забегали глаза, пятнами пошли щеки, и даже пальцы рук, которые он не знал куда и деть, начали подрагивать. Ну а разговор пришло время завершать:

"Так вот. На этот раз тебя и Спиридонова прощаю. Тебя – за взрывчатку, Спиридонова – за незаконную добычу камней. Добыли – пусть будет ваше. Но если," – я покачал возле его носа пальцем, – "если еще раз я или кто из ребят заметит у тебя или того же канавщика взрывчатку – пойдещь под суд. Помни об этом! И знай, что у нас в степи без следа ничего не остается!" – главное, можно считать, я высказал, и Коваленко не попытался меня перебить, – напуган был капитально. Осталось довести дело до конца, и показать этому типу, что он должен бояться не только контроля со стороны всех геологов:

"Славу порочить, которого все считали твоим приятелем, и которого ты со взрывчаткой подставил, советую прекратить. Наркоманом он у нас не значился, и никакую "травку" не курил. Это тоже понятно?"

Коваленко слушал, отвернув голову в сторону. Не стал его больше задерживать, ждать оправданий. Из кабины вылез и пошагал домой, удовлетворенный только что законченным неприятным разговором и тем, что Коваленко им очень напугал и если можно так сказать – поставил на место.

К восьми часам появился в гараже второй раз, и с первой попуткой добрался до Мирного. Погулял рядом с милицией, дожидаясь Михаила Новикова, и в девять часов уже сидел в его кабинете, вместе с хозяином.

"Сегодня за чем приехал?" – поинтересовался Михаил после взаимных приветствий, – "Что-то новенькое в партии появилось?"

"В том-то и дело, что ничего. Со всеми ребятами разговаривал, кто с погибшим сталкивался. И не раз уже. И нигде мотив для убийства не заметил. Вернее заметил, но у тех, кто, по твоим словам, алиби имеет железное," – я был уверен, что если Михаил алиби установил, то дальше с этими лицами нечего разбираться. Но, оказывается, ошибался. Оперативник тут же задал вопрос:

"И у кого эти причины ты заметил? Если даже и алиби есть?"

Я, как говорят в подобных случаях, немного помямлил – то-есть почесал затылок, покрутил головой, похлопал глазами. Соображал, что Михаилу можно сказать – не про взрывчатку же. Наконец мысль сформулировал:

"Не знаю толком для чего, но Коваленко, это шофер и приятель погибшего, почему-то хочет показать того – как бы выразиться – ну не совсем хорошим."

"Как это не совсем хорошим?" – попросили меня уточнить.

"Коваленко уверял, не знаю многих ли, но некоторых точно: погибший курил марихуану, что ли? Или коноплю? А он точно не курил!"

Слова мои произвели неожиданное действие: глаза у Михаила загорелись, во взгляде проявилось любопытство, а сам он поднялся со стула, и поглядывая в мою сторону, возле него затоптался.

"Тут такое дело," – наконец решился открыть тайну, – «к нам периодически отраву завозят. Сразу и молодые ребята, и пацаны совсем с ней замечаются. В последний раз привезли в начале весны – сигналы поступили от жителей, что замечена такая дрянь. Но кто привозит – пока не знаем. На примете есть один тунеядец, но пока не попался подонок." Он помолчал, что-то обдумывая, потом решил поделиться сомнениями: "Коваленко тип еще тот. Если честно, и в алиби его есть," – он покрутил ладонью, вместе со словами подчеркивая неуверенность, – "некие сомнительные моменты. Жена подтверждает, да соседи, тогда пьяные. А с пьяных глаз чего не померещится! О жене вообще лучше не вспоминать." И замолчал, продолжая топтаться возле стола, в голове что-то просчитывая.Наконец решился: «Я Коваленко еще разок прижму. Что-то с ним не чисто. Оговаривает человека – о конопле его и потрясу. Вдруг и он с ней связан!»

"Получше потряси," – отважился на совет. Уже представляя, что Михаил найдет нечто, разрушающее алиби Коваленко, и после этого я могу выдать оперативнику мотив для убийства. На него отлично тянул конфликт шофера и горного мастера по поводу хищения взрывчатки: первый украл, а второй об этом узнал.

"Еще что у тебя?" – поинтересовался Михаил, усаживаясь за стол, – "не с одним же Коваленко пришел?"

"Хочу знать, как дело с Горюновым Вадимом Николаевичем," – это было главным моим желанием и основным поводом для нашей встречи, – "Мужик он если и ревнивый, то в остальном порядочный. Жалко будет, если окажется замешанным в том деле».

Неожиданно для меня Михаил заулыбался:

"В деле по убийству один момент постоянный и для проходящих по нему одинаковый: нет окончательной, можно сказать, завершенной ясности. У Коваленко и Спиридонова вроде и алиби есть, а сомнения остаются.Но здесь хоть мотив не просматривается. У Горюнова мотив присутствует, с ним все нормально. А с алиби– то же самое: вроде бы и подтверждают сви-детели, но сами-то они из числа друзей-приятелей. Так что…подписку о невыезде взяли, на всякий случай," – помолчал задумчиво и продолжил, – "И самое интересное: больше подозревать некого. Или эта тройка, или никто из местных, и по мотивам не местным. Приехал кто-то, убил, уехал. И с концами. То-есть висяк для нас вечный. А для меня неприятностей – не оберешься. Я и в округе все поселки прошерстил, с нужными людьми поговорил – бесполезно, никакого просвета!"

Милицию я покинул с тем, с чем туда и явился. То-есть, ничего для меня не прояснилось: новых подозреваемых у Михаила не появилось, по уже известным доказательных фактов не выявлено. Я начал смиряться с мыслью, что смерть человека так и останется без наказания. При том, что преступник здесь, рядом с нами или даже среди нас. Иначе невозможно объяснить, как орудием преступления стал электроразведочный электрод, вначале в одном месте украденный, а затем небрежно спрятанный во дворе до-ма человека, не способного на убийство, но мотив для него имевшего.Оставалось терпеливо ждать, пока не всплывет что-то еше, как это вот "Слава и курение травки."

Здесь я приятно удивился: надо же, Коваленко, этот прохиндей, хотел человека опорочить, а подставил себя! Теперь ему придется с «травкой» объясняться в милиции у Михаила. Хотя, конечно, вряд ли что-то даст. Подтвердит Коваленко, что погибший "баловался", и все, дальше тупик. У мертвого не спросишь, было ли такое, а что другие не видели – может и не видели, Коваленко-то при чем. Его то самого с"травкой"пока не замечали.

Оставалось виртуально пожелать Михаилу успеха, в первую очередь в намерении еще раз проверить так ли "железно" алиби у шофера и канавщика. И если его нет – оперативнику рассказать: как в партии в прошлом году была вначале похищена взрывчатка, как потом появилась возможность ее использовать, и как эта возможность была реализована на незаконных работах в карьере. И главное – показать предполагаемое мною развитие отношений между шофером и горным мастером, вплоть до появления мотива убийства последнего, ког-да факт хищения ВВ стал тому известен.

На этой мысли я успокоился, и уже в камералке вплотную занялся нелюбимым делом – очередным месячным отчетом. Начал со второй части – составления ведомостей объемов выполненных горных работ, которые выбирал из нарядов, закрытых на рабочих моими подчиненными техниками, предварительно каждый проверив и подписав. Геологи давали число отобранных проб, образцов, квадратных километров проведенных геологических съемок, и … всего-всего, что сделано на участке за месяц.И конечно каждому приходилось напоминать, что от них требуется, затем подгонять, кому-то помогать, и т.д. и т.п. Хорошо, день камеральный и нужные люди под рукой. Но до конца работы просидели плотно, а кое-кто и после нее задержался.

На следующий день в поле уехали электооразведчики и техники-документаторы. Геологи остались в камералке закончить то, что вчера пришлось отложить из-за отчета. Ну а я продолжал с ним занимался и сегодня. Правда, теперь более легкой – геологической частью. Здесь у меня без проблем: взял в руку ручку, и понесло – в умных фразах с максимальным использованием специфической геологической терминологии, непонятной даже ко всему привыкшей машинистке, объясняю как и что познали на вверенном мне участке, появляются ли признаки предрудных или рудообразующих процессов, в каком масштабе они замечены, как подтверждаются в канавах, и т. д. То-есть, если честно, вешаю лапшу на уши. По личному мнению, не нужно этих месячных отписок, ни-чего конкретного они не несут и нести не могут. До конца полевого сезона, когда точно определится где и сколько на участке локальных перспективных структур, что необходимо сделать для их дополнительного изучения перед следующим этапом самых дорогостоящих работ – бурения.

К концу дня писанину закончил и вручил Игорю Георгиевичу. Он такие отписки у руководителей групп соберет, просмотрит, что-то уберет, чем-то дополнит. И в исправленном виде отправит в город в объединение, как подтверждение того, что здесь, в партии, мы хлеб даром не едим.

Дорожно – транспортное происшествие с важными последствиями.

Суббота началась в хлопотах. Для меня – проверить и заправить машину, для жены – завершить сборы сына в дорогу,на каникулы в очень удаленном от партии месте. В половина одиннадцатого мы уже в машине, и я вырулил на ведомственный асфальт, что бы по нему доехать до областного шоссе, до остановки проходящего на город рейсового автобуса. Добираться по времени минут сорок, а автобус подходит к двенадцати часам. Так что можно не спешить.

Вообще-то я предложил жене отвезти ее и сына в город на личной копейке, сгонять сегодня туда, а завтра – назад. Но получил отказ. Света отпросилась с работы до вторника по своим делам, женским. А я в понедельник еду в отряд, что совместную прогулку до вторника исключало. Поэтому получил милостивое разрешение подвести только до автобуса, после чего договорился с приятелем, и он подъедет за ней во вторник, к этому же автобусу, но уже из города. Я то буду далеко, в отряде.

Что сегодня дальше? Пойду к ребятам, или приглашу их к себе. Только не забыть на обратной дороге заехать в Мирный за пивом; баночка для него в машине лежит всегда. В общем, радужные мысли навещали. Забыл только, что хорошее и приятное всегда рядом с негативом, о котором как правило забывается. Что скоро и подтвердилось.

Выехал на областное шоссе – и вот она, в пятидесяти метрах, остановка автобуса. Повернул налево, подъехал к ней. Но рядом с навесом для пассажиров машину поставить негде– сразу начинался крутой откос. Пересек шоссе, с другой его стороны съехал по пологому спуску на площадку, где уже стояли три машины из Мирного, как и я привезшие к автобусу пассажиров. А дальше на город шоссе делало изгиб, и прямо от площадки, где сейчас я стоял, вдоль него начиналось ограждение в виде массивной, с каким-то профилем, железной полосы.

Ожидающая публика из-за жары в машинах не сидела. Пассажиры в город с вещами устроились под навесом остановки, остальные прохаживались рядом по шоссе, либо возле машин. Две девчонки лет по десять по асфальту катали туда и обратно маленькую коляску для младенцев.

Услышав шум двигателя, я как и многие обернулся в его сторону. Мотоцикл Урал с комплектом пассажиров катил по ведомственному асфальт. Подъехал к выезду на шоссе, сбавил скорость и начал делать поворот в нашу сторону. Уже повернув, водитель газанул, и мотоцикл пошел с ускорением. Здесь все и произошло. Как потом оказалось, на рулевой колонке полетел опорный подшипник, и на повороте ее заклинил. Водитель успел скорость набрать, но вывернуть руль в среднее положение не смог. Мотоцикл начал описывать дугу, не снижая скорости. В секунду он на глазах присутствующих пересек шоссе – в разные стороны успели отскочить девченки, и подмяв под люльку детскую коляску, левым двигателем ударился в металлическое ограждение. Скорость была не очень большой, мотоцикл только развернуло, сорвав со шпилек крепления цилиндр двигателя. Женщина из люльки вылетела направо, шмякнулась на дорогу, но тут же поднялась и с испугу отскочила в сторону; за ней с заднего сиденья полетела вторая, тоже поднялась на ноги. Водитель удержался на сидении, но через секунду начал падать на левую сторону мотоцикла – от колена и ниже в разорванной штанине спортивного трико что-то ужасающе белело и краснело.

Народ кинулся к пострадавшему водителю, но метрах в двух от него остановился. Я уже понял, что он только ранен, и подскочил не к нему, а к люлЬке – выдернуть из-под нее детскую коляску. Что с ребенком, как он, жив ли? Нагнулся, потащил коляску, ожидая худшего, и – слава богу! В ней лежала большая кукла!

Теперь нагнулся к водителю мотоцикла, за мной рядом стал какой-то мужчина. Парень – я узнал нашего молодого бурового мастера – лежа на спине пытался приподняться на руках, и смотрел на ногу, ниже колена залитую кровью. Что-то тихонько бормотал. Я присел рядом, приказал: "Лежи!" – и рукой пригнул к земле. Он опустился, замолчал. Я захватил разорванную штанину на раненой ноге и выше колена оторвал полностью. Сo стороны стоящих сзади пронеслось что-то вроде стона: от колена и до стопы в рваной ране белела обнаженная кость. Поднялся и нашел взглядом жену – она проталкивалась ко мне с аптечкой в руках.

"Подгони машину поближе, чтобы можно было его занести," – приказал ей и обернулся к мужчине сзади, – "Найди палку или досточку, у него может быть перелом."

"Помогать нужно?"^– услышал от молодой учительницы, преподающей в партийской школе. Это она летела с заднего сиденья мотоцикла, сейчас подошла ко мне.

"Конечно", – не отказался от помощи, и несколько минут мы вначале перетягивали ногу выше колена жгутом, потом она поддерживала ее, а я бинтовал рану. Пришлось просить еще одну автомобильную аптечку – рана оказалась очень длинной. Потом приладили и примотали к ноге палку, предохранить кость от возможного смещения в случае перелома.

Парень держался хорошо. Говорил, удивлялся случившемуся с мотоциклом, пытался шутить. Его быстро погрузили в машину, молодая учительница села рядом. И я рванул в Мирный как только мог и позволяла дорога.

"У тебя все нормально?" – поинтересовался у женщины.

"Ничего не болит," – услышал в ответ, – "ногу немного обожгла, и все."

"Покажи", – она вытянула ногу: сильный ожег и ссадина, должны болеть,и скоро она это почувствует.

"В больнице обязательно обработай. Не дай бог инфекцию занесешь," – как то незаметно мы перешли на "ты". Она кивнула головой, и я попросил:

"Разговаривай с парнем, будем знать, что живой." Она и разговаривала, почти до Мирного. Когда тот замолчал, и похоже, начал терять сознание.

В больнице объяснялся с врачом скорой помощи, помогал нести пострадавшего в ванную комнату для предварительной обработки, потом сидел и ждал милицию, которую сразу же об аварии предупредили. Попутчице моей ногу обработали, и я объяснил ей, что сидеть мне здесь долго, лучше в партию добираться попуткой. На что она и решилась.

Никого из милиции я не дождался. Да и зачем им меня видеть? Ну стукнулся мотоцикл с оградой, ногу водителю травмировало. Других-то пострадавших – ни людей, ни техники, стало быть и отвечать некому и незачто. Но поехал я не в партию. Сын и жена остались на остановке, а вдруг автобус сломался? Или его вообще не было? Пришлось еще раз к областному шоссе съездить, душу успокоить.

На остановке никого, значит все нормально, автобус уже на пол пути к городу. Теперь со спокойней душей можно и домой. Как утром наметил, затарился в Мирном пивком, дома быстро посмотрел и заправил мотоцикл. И до темноты сидели с Пашей у меня на крыльце с кружками в руках. Я рассказывал приятелю, как оказался свидетелем дорожно-транспортного происшествия и какое в нем принял участие.Пострадавшего парня знал только визуально. Сказывался мой удивительный недостаток: при хорошей, даже отличной памяти очень плохо запоминаю имена и фамилии, часто их путаю или забываю. Когда описал пострадавшего, Паша его моментально узнал:

"Степан это. Степан Приходько, буровой мастер на пневмоударном бурении. Хороший парень, жалко если с ногой будет плохо."

Я вспомнил, как перевязывал рваную рану, и еще тогда посчитал, что парню повезло. Страшна рана, но кровь сильно не хлестала, то-есть сосуды крупные не повреждены, и видимого перелома, тем более со смещением, не заметил.

"Нормально у него с ногой. Шок, конечно, был, и сознание терять начал от боли. Но кости по крайней мере не раздроблены, а мышцы и кожа заживут", – так Паше ответил и оказался прав. Забегая вперед скажу, что через десять дней Степан гулял с палочкой по поселку, при встречах меня благодарил, приглашал в гости, предлагал – если надо – заправить мотоцикл бензином, привезти списанные трубы для водопровода, и т. д. То-есть, стал я для него и всей бригады "свой в доску".Чем я вскоре незамедлил воспользоваться.

 

Лирическое отступление совсем не по теме, но удержаться не могу

С рассветом, как только стало возможным ехать на мотоцикле не включая свет, я уже в пути. Встающее солнце в этот раз сзади, а я качу к месту, где в прошлое воскресенье видел наброды сайги прямо на этой давным-давно заброшенной дороге, ведущей если и не к хорошо знакомому карьеру, то в его сторону точно.

С час еду без остановки, но не быстро – на второй скорости.Большего проселок не позволяет, да и вчерашняя авария в памяти, непроизвольно заставляет покрепче держать руль и излишне страховаться скоростью. Не дай бог не доглядеть, сверзиться с мотоцикла и повредить ногу здесь, в безлюдье.

Наконец нужное место. Это всхолмленная равнина, то-есть не совсем ровно, но и возвышений больших нет, так, небольшие бугры. Они конечно обзору мешают, кое-где и прилично, но если первым заметить сайгу – подобраться к ней, прикрываясь буграми, намного легче.

Особенности здешнего рельефа я знаю отлично, и давно определил, с каких конкретно возвышений возле дороги удобнее окрестности в бинокль осматривать. Сейчас действую по отработанной схеме: возле нужного бугра останавливаюсь, на него пешком поднимаюсь, впереди и по сторонам ближайшее окружение быстро просматриваю в бинокль. Никого не видно. Теперь можно осмотреть окрестности подальше, за километр и больше, сколь возможно. Это быстро не получается, на таком удалении не просто животных заметить, особенно если они отдыхают лежа, да еще среди кустов или высохшей травы. Такие места осматриваю тщательно, несколько раз к ним возвращаясь.

Что-то подозрительное среди серых кустов в километре-полтора нашел.Буроватые пятна, но что точно – не понимаю, то ли трава погуще, то ли камни. Дав глазам отдохнуть, снова поднимаю бинокль, и вот она – пятно начало меняться в очертаниях, и уже стоит сайга. Даже рога видны, значит рогач. И остальные пятна – тоже она, лежит, отдыхает!

Теперь главное – не торопиться.Сайга и с двух километров любое движение замечает, может подняться и пойти от греха подальше от подозрительного предмета. Поэтому медленно-медленно опустился на колени и из вида сайги исчез; и побежал вниз к мотоциклу. Дорога идет по понижению рельефа, со стороны животных не видна, и я могу с километр к ней подъехать без спасения быть замеченным. Это и делаю.

Снова поднимаюсь на бугор, настраиваю бинокль – животные на месте, хорошо различаются. Считаю: шесть голов. Теперь нужно определиться, как к ним удобней подобраться на выстрел. По прямой не стоит и пытаться, слишком ровно и прятаться не за что, заметит моментально. Слева от меня тоже плохо: ровно, плюс в том направлении от сайги в рельефе уверенный постоянный подъем, и на этом склоне со стороны животных я буду как на ладони. С правой стороны – можно попытаться. Так, вначале метров двести я иду по дороге даже не сгибаясь, дальше видна небольшая промоина поперек ее – пойду по ней. Это я подберусь до нужного места не сгибаясь метров на триста. Дальше промоина не по пути, и…здесь начнется самое сложное. Метрах в ста от сайги справа совсем маленький бугорок, и за ним есть небольшое пространство, животными не просматриваемого. Из промоины я в это пространство должен незамеченным пролезть.

Дай бог удачи – пожелал сам себе, вытащил из рюкзака одностволку, проверил в карманах ли патроны – и вперед.

До места, где из промоины должен вылезать, добрался быстро.Правда, в конце все же пришлось сгибаться, чтобы голова излишне не высовывалась. Здесь остановился, проверил бинокль и медленно-медленно начал выпрямляться, тщательно рассматривая в нужном направлении все увеличивающуюся площадь обзора. Вот и она, родная! Лежит, отдыхает, и меня если вылезу, запросто заметит. И еще будет замечать метров пятьдесят, пока не доползу до мертвого пространства, за бугром, справа от нее.

Плохо, но как здесь же убедился, лучшего варианта нет, прссматриваемое сайгой пространство в других местах еще больше. Приходится рисковать, и я, медленно-медленно, прижимаясь к земле и не поднимая головы, выползаю из промоины и далее ползу, также медленно передвигая руки и ноги. Как ленивец. К счастью, подул ветерок, среди качающейся сухой травы движения мои скрадываются, давая надежду, что сайга их не заметит.

Несчастные пятьдесят метров полз минут тридцать, с частыми остановками для отдыха.Наконец я в мертвом пространстве за бугром. Теперь можно без опаски подняться на четвереньки, что я сделал и полез по склону вверх. Зажав в одной руке ружье, в другой пару запасных патронов, осторожно из-за бугра выглянул, и… сайга паслась метрах в двухстах. Пока полз, успела подняться и отойти. Но меня не за-метила, пасется спокойно. И ее не шесть, как посчитав вначале, а целых десять, причем три рогача – вожак впереди стада, два помоложе держатся сзади.

Обидно, конечно, чуть-чуть не успел. Но не все потеряно. Разобравшись в повадках сайги, я понял ритм ее жизни: сорок-сорок пять минут отдых, потом подъем и кормежка, причем вожак ведет стадо по большому кругу те же сорок-сорок пять минут. И если никто не потревожит, как правило приводит его к старому месту отдыха, где все знакомо и хорошо вокруг просматривается. Ложится конечно не обязательно на старом месте, но где-то рядом, в пятидесяти– ста метрах.Сейчас нужно дождаться этого возвращения на отдых.

Времени у меня с полчаса. Устраиваюсь поудобней на спине, закрываю глаза. Нo солнце подремать не дает, слишком жарко. Лежу, изредка, в сторону стада поглядываю. Оно в полкилсметре, потихоньку забирает все левее, потом поворачивает на меня. Дай бог, чтобы сейчас его никто не спугнул – волк или лиса. Пока все нормально, стадо идет почти на меня. Смотрю на часы: полчаса прошло, и минут через пятнадцать оно будет рядом. Готовлюсь к встрече: устраиваюсь на животе поудобнее, ружье прилаживаю, чтобы меньше двигать в решающий момент.

Сайга уже рядом, еще чуть-чуть и можно стрелять. Но не дойдя до старых лежек остановилась, потопталась и легла на землю, в ста пятидесяти метрах от меня.Далековато, с гладкостволки вероятность попадания пулей процентов пятьдесят. Это если животное в идеальной позиции: стоит боком. Сейчас животные лежат, и ко мне под разными углами. Но выбора нет, ждать еще один цикл – то-есть отдых, потом кормежку и возвращение – рисковано. Могут и напугаться кого-то, и лечь еще хуже. Выбираю ближнего ко мне рогача, но не вожака стада; тщательно прицеливаюсь, с учетом расстояния беря упреждение чуть выше; плавно нажимаю на спуск. Выстрел – и глухой звук удара пулей, как в большой барабан или пустую бочку. Мгновенно животные вскакивают и мчатся от меня прочь, рогач медленно заваливается на бок и затихает.