Понедельник у Михаила получился трудным. И поначалу пошел не так, как оперу хотелось – не проявили задерженные желания содействовать следствию. Коваленко это продемонстрировал первым: от «травки» в машине открещивался – знать о ней ничего не знаю, потому что не его рюкзак, а пассажира, сам попутчик – человек случайный, попросил подвести до Мирного, и что там у него с собой было, Коваленко не демонстрировал. Да, в поселок, возле которого растет «травка», он приезжал, но порыбачить. И как опер знает, пойманную рыбу вез домой. Почему возвращались не по асфальту – а хотел как ближе, напрямую. А что по проселку – так ему не привыкать, каждый день по ним возит работяг в поле. Зачем же тогда убегал от милиции, да еще с простреленным в машине колесом – ответил точно с издевкой: он, видите ли, не понял, кто его пытался остановить; и испугался, когда стрелять начали. Как будто люди не в милицейской форме это делали!

Михаил на время разговор прервал, заставил Коваленко под протоколом расписаться, и отправил в камеру с советом хорошенько подумать.

Взялся за Сычева, и сразу понял, что подельники заранее договорились, как вести себя в случае задержания. От «травки» тот не открестился – да, его товар, а в машине оказался случайно – увидел ее в поселке и напросился к шоферу в попутчики. То-есть, с Коваленко он раньше не встречался и знакомыми они не были. И о «травке» шофер конечно ничего не знал.

Пришлось напомнить о железнодорожном разъезде, где Сычева прекрасно помнят, потому как переодически там останавливается и часто угощает местных мужиком пивом под сушеную рыбку. Отпираться было неразумно, и Сычев согласился: да, несколько раз на разъезде останавливался. Но с Коваленко все равно знаком не был.

Михаил напомнил о некоторых событиях прошедшей пятницы: как «незнакомый» подъехал к железнодорожному переезду, как возле него остановился и ожидал гражданина Сычева, бегущего к его машине; как гражданин в машину заскочил, и только после этого она покатила дальше. То – есть получается, что гражданин Сычев и гражданин Коваленко отлично знают друг друга, но предпочитают этот факт от представителя милиции скрыть. Сычев недолго подергался, выдумывая нереальные объяснения в попытке повесить оперу «лапшу на уши». Но Михаил нажал, и пришлось согласиться: да, с Коваленко он знаком; да, о поездке была договоренность, да, о «травке» шофер был в курсе. Михаил все зафиксировал на бумаге, подпись Сычева получил. После чего тот отправился на короткий отдых в камеру.

Снова взялся за шофера: ознакомил с последними показаниями его приятеля по поводу их давнего знакомства и общей причастностью к бизнесу с «травкой». Вначале в ответ услышал бурные протесты. Но что толку? Факты – вот они, а заодно опер напомнил и о еще одной поездке, ранней весной. После которой та же «травка» неожиданно появилась в Мирном. Пока не ясно, был ли у Коваленко попутчик уже из Мирного, но назад он возвращался с «травкой» и Сычевым точно. Если не согласен – можно свозить его в поселок, возле которого отрава произрастает. Машин местных там раз-два и обчелся, а уж шикарный ГАЗ-66 и его шофера не заметить кому-либо из местных жителей просто нереально. Только в таком случае придется говорить о попытке запутать следствие, что подследственному на пользу не пойдет.

Коваленко особой смелостью не отличался – Михаил это давно понял. И дожать его оказалось намного легче, чем подельника. Согласился: да, с Сычевым знаком давно, за «травкой» они сделали две поездки. Михаил все записал, заставил Коваленко расписаться.

На этом первый этап дознания – касающийся двоих задерженных с наркотиком – опер посчитал выполненным. Теперь можно начинать этап следующий – выход на пока неизвестного третьего, того, кто дал Сычеву фамилии и адреса Мирненских наркоманов.

Коваленко об этом третьем ничего не знал, вернее убедительно делал вид, что не знает. И ни в какую. Пришлось несговорчивого отправить в камеру в очередной раз, а на его место пригласить Сычева.

То же самое – ни о каком третьем знать не знает и ведать не ведает. Как и о том, откуда появились адреса и фамилии местных наркоманов на фотографии красотки из журнала, что висела на стене его убежища на железнодорожном разъезде. От журналов и фотографий из них не отказался – он привез, он и на стенку прикнопил. А нашел в Мирном возле пивбара – оставил кто-то, наверное случайно, по забывчивости. Пришлось и Сычева еще раз отправить в камеру подумать. Самому же не мешало перекусить, и пока восстанавливал силы, по его просьбе фотограф, предупрежденный еще утром, сделал полароидом по одной фотографии каждого из задерженных.

После обеда, с этими Фотографиями, на милицейском Уазике Михаил начал объезжать места работы лиц, фамилии которых были на странице из журнала, конфискованного опером на железнодорожном разъезде. Половина непонятно где болталась и найдена не была, но с пятью поговорить удалось. Вопросы задавал стандартные: на фотках Сычева и Коваленко предлагал показать, кто из них продавал «травку» ранней весной. В случае отказа от исполнения гражданского долга, обещал немедленно устроить в квартирах досмотр, и если ненароком что-то там найдется – мало не покажется. И тут же разъяснил: знает, что «травку» они получали от одного из двоих на фотках, и им нужно показать от кого конкретно, что бы с другого, невиновного, все обвинения снять.

Три человека отнекались – наверное по месту жительства в данный момент ничего предосудительного вроде «травки» не имелось. У двоих что-то наверное было, и никакого досмотра жилищ они в данный момент не хотели. Поэтому вспомнили, что «травку» весной им продал тот, кто на фотке Геннадий Сычев.

Следующий вопрос Михаила был понятным: как это Сычев вышел на покупателей, если в Мирном не жил, а их самих раньше никогда не видел? Любители «покурить» пожали плечами – этого они не знают, но Сычев сам к ним подошел вечером на танцплощадке, и предложил товар.

Теперь Михаил поверил окончательно, что некто третий, предполагаемый информатор из Мирного, существует реально. Он и показывал Сычеву, к кому тот должен подойти с предложением «травки». Поэтому вопрос следующий напрашивался сам собой: а с кем Сычев был на танцплощадке, кто рядом или вокруг него крутился?

Вспомнить такое было сложновато, на танцах смотрят в основном на девушек, а не каких-то мужиков. Но два-три раза Сычев с парнями разго-варивал – это они заметили. Назвали две фамилии своих сверстников, и одну кликуху – «мешок», принадлежащую известному в милиции тунеядцу, с наклонностями можно сказать полукриминальными, или близкими к криминальным.

Сверстники Михаила не заинтересовали – оказались такими же любителями «травки», как в данный момент опрашиваемые. И даже из того же списка, на фотке красавицы из журнала. «Мешок» – дело другое. К нему Михаил подбирался давно, приглядывался и полагал, что ко многим криминальным событиям в Мирном имеет отношение. В том числе и к появлению в городке «травки», но до сегодняшнего дня фактов по криминальным деяниям на «мешка» – он же Семен Михайлович Левицкий – не имелось.Сейчас появилась маленькая зацепка, фактик косвенный – реальная беседа «мешка» с Геннадием Сычевым .

Михаил тут же вернулся в милицию, и после обсуждения вопроса с майором Симоновым, было решено место проживания гражданина Левицкого, двадцати шести лет, и его матери, посетить. С понятыми, чтобы провести не обыск, а только досмотр, при их участии. Что немедленно было сделано.

Сам Левицкий в квартире не нашелся, а его мать, зная о характере занятий сына, появлению милиции не очень удивилась. И спокойно подпустила гостей к ножной швейной машинке немецкого производства, а после просьбы Михаила,из чрева машинки достала пакет со всякими-разными пуговицами, которых оказалось штук двести, если не больше.

Михаил попросил газету, расстелил ее на полу, уже на нее содержимое пакета высыпал. И на глазах понятых, крайне удивленной его действиями матери Семена Левицкого, с торжественной улыбкой выбрал из кучи шесть красивых пуговиц, на двух из которых болтались кусочки изделия, к которому они были когда-то пришиты.

Дальше события развивались по двум направлениям. Майор Симонов с понятыми остался в квартире для составления соответствующего протокола, а Михаил на Уазике рванул к пивбару, где, как он предполагал, Семен Левицкий, он же «мешок», услаждался пивом. Через пять минут тот был доставлен в милицию и помещен в надлежащее место.

На этом второй этап дознания Михаил посчитал удачно законченным – все три фигуранта по делу о незаконном хранении, перемещении и торговле «травкой» находились в достойном их деятельности месте – под замком. Теперь можно приступить к главному: кто и почему организовал в партии убийство вначале горного мастера Славы, позже – буровика Мацурина; кто совершил эти убийства, и кто в них участвовал как сообщник. Но это уже завтра – что-то сделать сегодня сил у Михаила не оставалась. Да и время пошло на девятый час вечера.

Следующий день Михаил начал беседой с Семеном Михайловичем Левицким. Опер не сомневался, что слух о задержании его подельников и машины с «травкой» до Левицкого дошел еще вчера – почти день партийский ГАЗ-66, хорошо тому известный, и который он возможно должен был встретить, стоял под охраной возле милиции у всех на виду. Наверное, какую-то линию поведения за ночь «мешок» для себя определил, исходя из предположения, что если менты и догадываются о его связи с задерженными и их товаром, то ничего конкретного на него нет точно. И не сомневался, что разговор пойдет на ожидаемую тему.

Михаил же начал с другого. Заранее разложил на столе вещдоки – кусок рубашки, обнаруженный в комнате погибшего буровика, рядом в кучке срезанные с этой же рубашки пуговицы, изъятые в квартире Левицкого. И объяснил подопечному, что зря он надеется на ерундовое дело с какой-то «травкой»,на это хватит двух его подельников, нужные признательные показания уже давших. На Левицком висит другое: убийство в партии гражданина Мацурина.

Что-что, а такое услышать «мешок» не расчитывал и отреагировал ожидаемо: вначале онемел, побледнел, потом задергался. И не сразу смог ответить, что ни о каком убийстве не знает, а в партии сроду не был, потому что дел там никаких.

Пришлось объяснить, откуда кусок рубашки, что лежит на столе, и откуда пуговицы, с этой рубашки срезанные. А потом продемонстрировать две дырочки на куске ткани, и две пуговицы с кусочками ткани из этих дырочек.

Вот теперь Левицкий понял: попался! Причем попался капитально и откреститься от вещдоков, что лежат перед ним на столе, невозможно. И впал, как говорят в подобных случаях, в состояние прострации. В котором был на время отправлен в камеру, отдохнуть и придти в себя.

К этому времени начальник милиции созвонился с районной прокуратурой и доложил о задержании двух наркокурьеров с товаром и одного их сообщника; об изъятии на квартире последнего вещдоков, подтверждающих причастность этих же лиц к недавним убийствам в партии. И получил разрешение на обыски в их квартирах.

В данный момент майор Симонов с одним из подчиненных, при понятых, разбирался в квартире Левицкого. Очень быстро нашел журналы из той же серии, что в комнате Сычева на железнодорожном разъезде; что-то вроде черновых записей с фамилиями – он это сразу понял – местных наркоманов; и совсем неожиданно – несколько одноразовых шприцев и пакетик белого порошка. Уже к обеду стало ясно, что порошек героин, а шприцы – один к одному с теми, что в день смерти буровика Мацурина были найдены в его комнате.

В следующей беседе с гражданином Левицким Михаил к предъявленным ранее вещдскам добавил только что изъятые в его же квартире журналы определенного направления, шприцы и пакетик белого порошка. Но и «мешок» успел подумать и к разговору подготовиться, догадавшись об обязательном обыске в его жилище. Поэтому появлению порошка и шприцев не удивился, и даже использовал этот факт в свое оправдание. Признался, что снабжал знакомого наркомана в партии «травкой» и героином и согласен ответить по закону. И кусок рубашки к нему принес, потому что не было у того чем пол при случае протереть. То-есть, согласился, что Мацурина знал и иногда в партии навещал. Но к смерти отношения не имеет – человек сам себя убил, по неосторожности. Вот так.

Михаил подобных откровений ожидал. Действительно, на первый взгляд в смерти Мацурина все говорило о несчастном случае – человек задохнулся от своего же «косячка», когда отключился на кровати в состоянии наркотического отравления. Только, как Михаил разъяснил допрашиваемому, отрав-ление явилось следствием инъекции героина. А героином Мацурина снабдил Левицкий, и принес его вместе со злополучной тряпкой, которую использовать по назначению не пришлось – чистой была тряпочка, когда в руки опера попала, прямо как из стиральной машины! И что же выходит? А помог Левицкий законченному наркоману вколоть явно излишне большую дозу, и когда тот отключился – прикурил за него один из «косячков», принесенных с собой. Осталось положить его на матрас, что бы тот загорелся. Ну а три «косячка» бросил на пол рядом, для имитации чрезмерного увлечения «травкой». Тряпку же определил в коридор – сгореть случайно она не должна была ни в коем разе. Вот и получается, что смерть-то не несчастный случай, а продуманное убийство с определенной целью. Какой? Сейчас дойдем и до этого.

Для начала Михаил напомнил еще об одном убийстве в партии – горного мастера. И растолковал подробности: тогда орудие убийства было завернуто в кусок материи от той же рубашки, часть которой, как Левицкий только что сказал, он принес в комнату погибшего буровика. То-есть, и к убийству горного мастера Левицкий отношение имеет, через эту рубашку. Если не сам исполнитель. Но – расщедрился опер – в этом убийстве «мешок» скорее всего сообщник, лишал жизни кто-то другой. И кандидат на этого другого у Михаила есть. Вот только Фактов на него не хватает. А на Левицкого – сколько угодно. Рубашка-то фигурирует в двух преступлениях со смертельным исходом, и она – Левицкого. Стало быть, для следствия он и есть двойной убийца.

Вот этого «мешок» брать на себя не собирался. Но понял, что промолчит – получится, как опер пообещал. Повесят на него убийство горного мастера, и мотив найдут подходящий – чего между мужиками не бывает; и смерть Мацурина, только не как несчастный случай, а спланированный, отвлекающий от первого преступления шаг с целью запутать следствие, направить его в нужное преступникам направление.

Левицкий тут же сдал Сычева: это он убил горного мастера. Признание в грехе облегчает душу, даже если и грех-то не твой; делает человека более мягким, спокойным, и часто более сговорчивым. В этом Михаил убедился еще раз – Левицкий спокойней отвечал на вытекающие из признания вопросы, даже не очень для него приятные. Первый был именно таким: если Сычев убил горного мастера, то как мог сделать это один, не зная ни кто его жертва, ни где она живет и за что ее нужно лишить жизни? То-есть, у Сычева был сообщник, даже больше – организатор.

Левицкий роль ни того, ни другого брать на себя не захотел: во всем Сычеву помогал Коваленко. Точнее так: Коваленко руководил Сычевым: свозил в партию, показал будущую жертву и где она живет, определил время, когда легче всего совершить убийство, и разработал его схему. Он же приготовил орудие убийства – какой-то заостренный стержень, и сводил Сычева в степь, где тот был на время спрятан. В общем, организатор убийства горного мастера – Коваленко.

А за что? – сразу напросился следующий вопрос. Сказав А – скажешь и Б. Левицкий запираться не стал: горный мастер узнал, что Коваленко с друзьями снабжает Мирный «травкой», и пообещал рассказать обо всем в милиции. (Вот же гад! Не знал Слава ни о какой «травке», знал, что Коваленко украл у него ВВ!). И предложил человека убрать, иначе всем светят нары. А исполнителем определил Сычева, которого никто в партии не знал, не видел, и стало быть, на которого просто невозможно подумать.Для себя же обеспечил алиби, потому что работал у горного мастера шофером, и им милиция не могла после убийства не заинтересоваться.

Теперь для Михаила общая картина нескольких преступлений стала понятной. А по времени разговор пришла пора кончать. Но еще об одном, пока Левицкий следствию содействовал, опер не спросить не мог: А кто придумал трюк с рубашкой, фигурирующей в двух убийствах?

Левицкий недолго помялся, обдумывая ответ, и высказался, как он думал, с пользой для себя. Ну что рубашка в дело попала случайно. Сычев попросил во что-то железку, то-есть орудие убийства завернуть. Вот Левицкий кусок и оторвал, у него как раз оказалась старая, на выброс. А Коваленко придумал железку подбросить кому-то в партии, что бы следствие запутать. Железка, как и расчитывалось, попала в милицию, вместе с тряпкой. Но что-то там не срослось, запутать следствие не удалось.

А второй кусок этой же рубашки Левицкий принес Мацурину, пол вытирать – он уже об этом оперу говорил.Тогда же и «травку» принес, и дозу героина – на большее у буровика денег не оказалось. Только Мацурину он ничего не вкалывал и раскуренный «косячек» на матрас не ложил. Все погибший сделал сам, когда Левицкий уже ушел (Нестыковочка только: зачем курить «косячек» после героина, да еще увеличенной дозы?).

Михаил, конечно, последним откровениям допрашиваемого не поверил, и решил к этим вопросам еще раз вернуться. А сейчас отправил Левицкого в камеру на отдых, и собрался доложить начальнику, майору Симонову, результаты, расследования. Бот здесь-то и раздался звонок – это я из партии интересовался, как у опера дела.

Проговорили мы больше двух часов. Пивбар успел закрыться и народ разошелся по домам. Осталась парочка таких же компаний, как наша – допивали затаренное в банки пиво. И нам пора расходиться, но все как-то не получалось, появлялись новые и новые темы. И во всех я и Дока убеждались, что моя «фантастическая версия» преступлений подтверждалась полностью, что для нас стало самым приятным. Сам Михаил, да и начальник милиции Симонов, тоже в ее реальности уже не сомневались, о чем я и Дока услышали. Поняли и то, что следствие, хоть и добилось важных признаний, позволивших воссоздать общую картину событий, все же находилось можно сказать в начальной стадии, и сделать предстоит многое. Для примера, хотя бы то, что ни Сычев, ни Коваленко собственных признаний по делу об убийствах пока не дали. А я то был уверен, что именно они сдадут третьего подельника – Левицкого. И должен признать ошибся. Все получилось с точностью наоборот – Левицкий их сдал. Но это мелочи, от перемены слагаемых сумма не меняется. Важно, что Михаил воссоздал основные, ключевые моменты всех событий, от организации преступной группы по бизнесу с «травкой», и последующих убийств двух невинных граждан. А детали – дело другое, их Михаилу уточнять и уточнять, и как представлялось, уже без моего с Докой участия.

Здесь я оказался не прав еще раз. Потому что опер в какой-то момент заканчивавшегося разговора, персонально мне пообещал:

«Не надейся ручки умыть! Придется ко мне на разговор приезжать, и кое-куда вместе смотаться. Ну хотя бы карьер посетить, где ты канавщика – не забывай, друга Коваленко – с взрывчаткой прижучил. И, кстати, Симонов при обыске ее на квартире у Коваленко нашел, не всю успели использовать. Да и других вопросов к тебе уже достаточно!»

Я не замедлил с опером согласиться, а Дока тут же влез с предложением:

«Ежели чего – можете и меня к делу привлекать. Всегда готов!»

Уже хорошо «выпимшие», остатки пива мы прикончили; Дока посуду начал собирать в сумку. Михаил закурил не знаю в какой уже раз, посмотрел на наши с Докой радостно-оживленные физиономии с маслянистыми глазками, и удивился:

«Интересно, как вы в таком виде собираетесь на мотоцикле ехать? Пьяные в дупель!»

"»Прямо уж в дупель!» – не согласился я. А Дока посмотрел по сторонам и опера ошарашил:

«А мы мотик покатим, руками!»

«До партии, что ли?» – не поверил Михаил.

«А что, и до партии», – согласился Дока, подходя к мотоциклу и бросая в люльку сумку с посудой. Махнул мне рукой: «Давай, помогай, одному не справиться!» Я к нему двинул, думая что это очередной Докин прикол к никуда мотик мы катить не будем. Михаил же смотрел в нашу сторону и ждал, что будем делать.

Дока развернул Урал и стронул его с места, но не на рядом проходящую улицу, по которой мы к пивбару прикатили, а в противоположную от нее сторону, за угол пивбара, где начиналась пустая степь, без дорог и постов милиции. Я к мотоциклу приложил свою силу, и вдвоем мы быстро покатили его от объекта цивилизации, что бы уже там, в степи, использовать Урал по прямому назначению.

«Смотрите, больше второй не включайте!» – успел дать указание служитель правопорядка. А мы и не собирались лихачить.

Без дорог напрямую от Мирного до партии быстро не проедешь, и домой я попал почти в девять часов вечера. Света глянула на мою физиономию, подтверждающую определенную стадию алкогольного отравления, и с сожалением и недовольством одновременно заметила:

«Эх ты! А еще слово дал! Давай мойся и спать, какой из тебя расказчик!»

Точно никакой – понимал и я. И пьяный не пьяный, а оправдаться попытку сделал:

«Прости, Светочка, завтра все расскажу точно!»

А утром, как всегда после потребления спиртного, да еще в виде ерша – водки с пивом – проснулся рано. Без осложнений потихоньку ушел в камералку, когда жена еще спала. И так же без приключений уехал с ребятами в поле. Работа там увлекла как всегда, и день пролетел незаметно. Ребята с распросами не по делу ко мне не приставали, и я начал думать, как бы их собрать вечером у себя дома, и выполнить данное обещание рассказать все о недавних криминального характера событиях с моим участием.

А в комнате в камералке, когда с поля вернулись, нас встретила Света, с телепортируемым явно в мою сторону вопросом: когда же собираюсь исполнять свое «честное слово». Я приготовился сообщить всем присутствующим, что выполню обещенное уже сегодня, вечером. И здесь случилось неожиданное: дверь в комнату открылась и вошли два человека, о существовании которых все стали и забывать. Конечно, с удивлением обернулись в их сторону. Леня остановился у двери, столб столбом, с серьезным видом глядя куда-то в потолок, а Ларисочка, при полном макияже и с ослепительной улыбкой, шагнула от двери к нам поближе:

«Мальчики и девочки, я и Леня приглашаем вас к себе вечером! Всех и с подругами! У нас радостный день – мы решили жить вместе!»

Народ в комнате заулыбался, и Владимир, как ему и положено, первым высказал общее мнение:

«Поздравляем, давно ждали и с радостью по этому поводу напьемся!»

Остальные тоже не промолчали, и высказались примерно в том же духе. После чего Леня и Лариса быстро из комнаты смылись.Оставшиеся недолго по-говорили по поводу предстоящего мероприятия, договорились о подарке молодым, и тот же Владимир вспомнил наконец обо мне:

«Заодно и Юру послушаем, как он бандитов ловил и что из этого вышло. Теперь-то не отговоришься!»

Света его немедленно поддержала:

«Я его домой не пущу, если отмолчаться вздумает!» И взглядом, обещающим несомненное исполнение этого предупреждения, посмотрела в мою сторону.

А я и не отказался. Улыбнулся и ответил всем:

«Считайте, что детективчик вам читать буду. И дай бог, чтобы сил и желания у всех хватило послушать до конца. Очень на это надеюсь – все же я всего-навсего геолог, а не какой-то там крутой журналюга!»