Не знаю, сколько времени я полз, наверно долго, было очень темно, и в животе у меня страшно урчало, наверно, от мамкиного супа. Но, в конце концов, я увидел свет - значит ползти осталось уже немного. Подземный ход кончается в разрушенной части замка, под винтовой лестницей, которая вела когда-то из подвала в самую высокую башню. По лестнице можно добраться до второго этажа, если смотреть под ноги, потому что некоторые ступеньки наполовину раскрошились. До верха башни дойти нельзя - на полдороге между вторым этажом и третьим ступеньки обрываются и обломки того, что было, валяются по всему полу. Но мне это было сейчас неважно, я не собирался лезть высоко вверх. Мне надо было подняться всего на полпролета, чтобы попасть в нижний коридор.

Я потихоньку отодвинул плиту, заслоняющую вход, вылез и прислушался. Из комнаты Отто доносился звон чашек и противный голос фрау Штрайх. Значит, она еще не ушла, а пьет чай, и надо двигаться осторожно - у нее слух, как у Ральфа. Разница только в том, что Ральфа я не боялся, не то, что фрау Штрайх: он, даже если и услышит, на меня лаять не станет, а она ста- нет. Я снял ботинки, чтобы тише ступать, спрятал их под лестницей и в одних носках поднялся в подземный коридор. Пол был холодный и колючий, но нескользкий, вот только в животе у меня продолжало громко урчать. Но фрау Штрайх все-таки этого не услышала, наверно, потому что все время громко говорила сама. Что-то про сверхурочные часы и про то, что она не обязана выполнять работу этого идиота.

Я подумал, что это она про меня, но не стал вслушиваться, мне надо было срочно решать, что делать дальше - выйти во двор тут или пройти по коридору до рыцарского зала и выйти там. Я прокрался к выходу и приоткрыл дверь, все время ожидая, что фрау Штрайх прибежит с криком "Кто там?", и тут же наткнул-ся на мамку. Она стояла спиной ко мне прямо против двери и, вытянув шею, старалась рассмотреть что-то во дворе. Я сам не помню, как я успел прикрыть дверь и попятиться, так я испугался. Может, это был мой счастливый день, - мамка меня не заметила, я не споткнулся и ничего не уронил, а спокойно прокрался назад в коридор, который вел в комнаты фрау Инге.

Я, наверно, тысячу раз ходил по этому коридору - носил еду для Отто или возил самого Отто в кресле, если он очень требовал, а иногда просто так, если на улице шел дождь. Когда у нас работал Карл, я часто ходил тут с Карлом, помогал ему возить камни для стройки, пока он не начал вырубать камень в карьере. А до этого мы с ним выкатывали старые камни из главного подвала - из того, что под самой скалой возле стены.

Если идти под землей от Отто к фрау Инге, то на полпути к ее двери влево отходит еще один коридор, который постепенно спускается вниз в круглый зал под второй башней - той, что пониже и потолще. Карл говорил, что это очень старая часть замка, там в окнах не было рам, а из лестницы, которая когда-то вела на башню, многие плиты вывалились вниз. Карл говорил, что лучших плит для стройки найти нельзя, потому что наши предки умели камни тесать, не то, что мы, идиоты. Но это он говорил не про меня, а про всех. Вот только беда, что эти замечательные плиты валялись на полу круглого зала и были страшно тяжелые. Чтобы вытащить их оттуда, Карл построил специальную деревянную дорожку с перилами, по которой мы с ним выкатывали камни на двух веревках вверх и складывали у входа. А потом мы вывозили их в тележке во двор по нижнему коридору.

Вот тут в нижнем коридоре я видел Карла последний раз, в тот день, когда Отто стало плохо, а фрау Инге не было дома, и я вызвал скорую помощь. Я так ясно все это себе представил, - как Карл бежал впереди, а я катил Отто за ним в кресле и Отто все время отстукивал "Скорей! Скорей! Скорей!". Это его люби-мое слово, я его сразу узнаю. Но я так и не понял, чего он хо- тел скорей, потому что скорая помощь уже завывала на мосту так громко, что даже в подземном коридоре ее было слышно. На последнем повороте Отто вдруг нажал на педаль тормоза и мы с разбегу остановились, так что я стукнулся подбородком об верхний край кресла, а Карл продолжал бежать. Я наклонил-ся к Отто, чтобы узнать, в чем дело, и тут он схватил меня своей железной лапой за ухо - чтобы я обратил на него внимание - и начал отстукивать "Иди!" и еще что-то. Я никак не мог понять, куда идти, потому что я не умею различать незнакомые слова, но Карл понял и крикнул мне:

- Иди, встреть полицейских! И лишнего не болтай!

Я не знал, что полицейские тоже должны приехать, я вызывал только скорую помощь, но никто мне ничего не стал объяснять. Карл куда-то очень спешил, а Отто начал задыхаться и сердито бить в свой рельс, так что я повернулся и побежал к выходу. Вообще-то я бегаю довольно быстро, но тут от всей этой суеты у меня в голове все перемешалось и я, конечно, споткнулся, упал и разбил обе коленки. Когда я, наконец, выбрался во двор, скорая помощь уже подъезжала к воротам, и никакой полиции с ними не было, Карл все перепутал.

Санитар выскочил из кабины и стал звонить в звонок возле ворот, но никто ему не спешил открывать. И тут я вспомнил, что мамка отправилась с фрау Инге сдавать мясо, - они тогда еще не ссорились, и мамка не устраивала никаких забастовок, - чтобы оттуда поехать на керамическую фабрику покупать для Отто какой-то специальный горшок, который он давно просил.

Раз нечего было рассчитывать на мамку, я сам пошел через двор отпирать ворота для скорой помощи. Вообще мне ворота отпирать не разрешают, но тут выходило, что больше некому. Машина скорой помощи въехала во двор, из нее вышел врач с двумя санитарами, и все трое стали спрашивать, где больной. Я махнул им, чтобы они шли за мной, и повел их в подземный коридор. Мы прошли по всему коридору из конца в конец, но Отто там не было. Я подумал, что, может, Карл отвез его в комнаты фрау Инге, но тут мы услышали, как он бьет лапой в рельс. Звук доносился откуда-то снизу, мы сперва не поняли, откуда. Тогда я вспомнил про второй коридор, и мы свернули туда, - там было темно, потому что была зима и рано темнело, - но откуда-то издалека пробивался слабый свет. Мы пошли на этот свет и нашли Отто, он был в круглом зале под башней, в ручке его кресла горел маленький фонарик, который Карл недавно туда вкрутил. Отто бил лапой в рельс и тихо стонал.

Никто так и не понял, как он умудрился скатиться вниз, но он не мог ничего объяснить, потому что забыл, как надо стучать слова. Но тогда все это было неважно, потому что врач нашел у Отто очень высокое давление и сказал, что он может умереть, если срочно не принять меры. Все тут же начали срочно принимать меры: нашли фрау Инге и отвезли Отто в больницу. И в суматохе никто не заметил, что Карл сбежал. Так вот - сбежал и ни слова никому не сказал. А Отто потом тоже ничего не мог вспомнить: он хоть и научился опять стучать слова, но стал очень сердитый и пришлось нанять для него фрау Штрайх. Он особенно сердился, когда фрау Инге иногда спрашивала, не Карл ли скатил его вниз, в круглый зал.

Не знаю, почему я вдруг вспомнил про Карла - наверно, потому, что я пробирался сегодня по коридору тайно, а Карл ужасно любил тайны. И куда он исчез - тоже тайна. Может быть, он когда-нибудь вернется и расскажет мне, почему он вдруг решил от нас сбежать, - ведь даже такому секретному человеку, как Карл, нужен кто-нибудь, с кем он может поделиться, как я делюсь с Гансом.

Я стал думать про Ганса, как он чешет спину о косяк двери, как он ждет меня и не понимает, куда я делся, - и совсем забыл, куда я иду. Я нечаянно свернул в нижний коридор и оказался под разрушенной башней. В нижнем коридоре света нет, но в солнечную погоду там вполне светло из-за того, что в башне слишком много дыр. Через эти дыры сюда проникает не только свет, но и всякий шум снаружи. Я сперва чуть не оглох, когда после тишины в коридоре сразу услышал, как Отто громко бьет в свой рельс, а громкие женские голоса во дворе почти заглушают его звон. Значит, фрау Инге за это время обнаружила мамку. А скорей всего мамка сама на нее набросилась - с нее вполне может статься! В любом случае мне нужно было поскорей бежать через рыцарский зал в кухню, если я хотел узнать, возьмет нас фрау Инге обратно или нет. Для чего бы еще мамке понадобилось не возвращать ей ключи, чтобы тут же тащиться в за- мок их отдавать? Я свою мамку знаю - она ничего не делает просто так.

Мамка говорит, что я у нее неудачный: когда спешу, всегда делаю все наоборот, - спотыкаюсь на ровном месте и цепляюсь за гладкие стенки, но на этот раз я ей на зло ни разу не споткнулся и даже в рыцарском зале не сбросил на пол ни одного кувшина и не уронил ни одного стула. Но все-таки я неудачный: когда я, наконец, добрался до лестницы, кухонная дверь открылась, кто-то быстро протопал в ванную комнату и открыл воду. Я не мог видеть, кто это был, но дверь в ванную он не закрыл, так что выйти из зала я не мог: а вдруг это фрау Инге или мамка? Голосов я, вроде, больше не слышал, но мне казалось, что я слышу, как Отто продолжает трезвонить.

Кухонная дверь открылась снова, - теперь я сразу узнал шаги фрау Инге, она торопливо пробежала по коридору в сторону ванной комнаты и тревожно спросила:

- Что случилось? Тебе плохо?

Я немного испугался - может, это мамке плохо? Пару лет назад она сильно болела, ее все время рвало, и фрау Инге лечила ее травами, - а вдруг с ней опять что-то случилась? Она хоть и злая, но все-таки моя мамка. Но я не успел хорошенько испугаться, потому что мамка ворвалась со двора, живая и здоровая, и помчалась в ванную за фрау Инге.

- Ты еще пожалеешь! Ты еще поплачешь! - вопила она на бегу. - Или ты надеешься, что какой-то иностранный бродяга окажется лучше меня? С неба он, что ли, к нам свалился - в дождь, без машины? Ты же понятия не имеешь, кто он такой! А меня ты с детства знаешь!

- В том-то и беда, Марта, что я тебя с детства знаю, - ответил голос фрау Инге. - И потому не хочу больше иметь с тобой дела.

Значит, она вышла из ванной в коридор. Хоть мне ее не было видно, я ясно себе представил, как она стоит, опершись плечом о косяк в своем нарядном сером костюме и в светлых туфлях-лодочках, которые она надела, чтобы нравиться парашютисту. Странно, я ведь мамке ни слова о нем не рассказал, откуда же она знает, что он свалился с неба?

Я услышал мамкины шаги, будто она шла прямо на меня, и прижался к стене, боясь выдохнуть воздух, но она остановилась, не дойдя до входа в зал. Стало тихо, слышно было только, как в ванной по-прежнему сильной струей течет вода. Что они там делали молча - мамка и фрау Инге? Я закрыл глаза и увидел, как фрау Инге наклоняется и снимает с ноги туфель, чтобы вытряхнуть из него камешек, а ступней босой ноги, согнутой в колене, упирается во второй туфель. Юбка на ней короткая, чулки прозрачные... нет, лучше чулок совсем нет, и мне видны все тонкие волосики у нее над коленом. Мне стало совсем неважно, что в это время делает мамка, но тут она опять заговорила, тихо и ласково, как она иногда говорит с Вальтером, чтобы позлить Эльзу:

- Ведь и я тебя с детства знаю, Инге. Тебе не терпится побежать к нему в ванную, помыть ему спинку. Что ж, беги, мой! Вот твои ключи, я ухожу. Но ты еще об этом пожалеешь!

Я ждал, что фрау Инге ей ответит, но она молчала. Я-то знаю, как она умеет молчать, когда сердится: смотрит и молчит, - лучше бы ругалась! Мамка ее молчания никогда выдержать не могла, она сразу засуетилась и побежала вон. Шаги - быстрые, сердитые, мамкины, - она добежала до кухни, открыла дверь и остановилась. Фрау Инге продолжала молчать.

- И не трудись насылать на меня свои злые чары, - зашипела мамка. - Я теперь тебя не боюсь - у меня есть заступники посильней тебя.

Грохнула дверь, на этот раз она ушла, хоть фрау Инге не была в этом уверена.

- Ральф, идем проверим, ушла она или нет, - позвала она. - И чтобы больше не было непрошенных гостей, ясно?

Даже я понял, что обратно фрау Инге нас теперь не возьмет. Что понял Ральф, не знаю, но дверь опять открылась и закрылась, - они ушли, а в ванной все лилась и лилась вода. Я не мог уйти и так и не узнать, правда ли, что парашютист сидел в ванне и ждал, когда фрау Инге придет мыть ему спину. Если она и вправду собирается мыть ему спину, я обязательно должен на это посмотреть, - по телевизору иногда показывают, что бывает, если женщина моет мужчине спину. Я просто умру, если это не увижу, зато, если увижу, так вместо Инге и Карла я буду играть в Инге и парашютиста

Хорошо, что я был в носках. Я тихо-тихо поднялся по лестнице и начал красться по коридору в сторону ванной. Наверно, я напрасно так старался, - парашютист все равно не мог бы услышать моих шагов из-за шума воды. Дверь в ванную была распахнута, так что мне ничего не стоило туда осторожно заглянуть. Он совсем не сидел в ванне, он даже не напустил туда воду. Он стоял на коленях перед ванной и мылил руки, а потом смывал с них мыло и мылил опять. Он мылил не только ладони, но и всю руку до плеча, хоть был в клетчатой рубахе с длинными рукавами. Мылил, смывал и опять мылил. И все время что-то быстро говорил на непонятном языке, которого я никогда не слышал.

Вдруг он поднял голову и посмотрел на меня. Я сперва страшно испугался, что он меня застукал, но он меня не увидел, - глаза его смотрели в какую-то далекую точку над моей головой. В этой точке он увидел что-то страшное, потому что он вдруг вскрикнул и упал на край ванны лицом вниз. Я повернулся и бросился вниз - через потайную дверь в свой подземный коридор, чтобы оттуда через двор - домой, к мамке. Руки и ноги у меня дрожали, и я все время вспоминал, как зазвенела ванна, когда парашютист ударился об нее лбом. От этого в голове у меня тоже стало звенеть, и я несколько раз споткнулся и даже два раза упал и ободрал оба локтя до крови. Но главное, когда я выскочил из подземелья наружу, солнца уже не было и лил сильный дождь, - у нас такое часто бывает. Возле порога налило огромную лужу, и только я вступил в нее, как тут же заметил, что я в носках. Выхода не было, пришлось идти обратно за ботинками, которые я, как пришел, спрятал под лестницей.

Я осторожно прокрался мимо двери в комнаты Отто, вышел на лестничную площадку, стал на колени и сунул руку под лестницу, куда я спрятал ботинки.

Ботинок там не было. Я просто не понимал, куда они могли деться. Я чуть с ума не сошел: ведь я ясно помнил, как я их снял, сначала один, потом другой, - я еще при этом попал в трещину в полу и больно прищемил себе мизинец, - потом я связал шнурки и сунул ботинки вот сюда, в зазор между нижней ступенькой и стеной. Я стал шарить во всех углах, но, конечно, ничего не нашел. Тогда я побежал вниз, потому что мне вдруг показалось, что я спрятал ботинки под плиту, закрывающую подземный ход, но и там их не было.

Я поплелся вверх, на лестничную площадку и снова взялся за поиски. Мне очень хотелось плакать, но я знал, что это мне не поможет, - если я вернусь домой без ботинок, мамка меня просто убьет.